Текст книги "Рассказы"

О семенах, которые не взошли

Дорога во время дождя сделалась неустойчивой. Женщина, которая идёт по ней, временами раскидывает руки, как бы ища опору, и замедляет свои шаги. Потом ладонью вытирает полные слёз глаза, оборачивается назад и снова торопливо шагает.

Она уже приближается к самой крутой части горы. Дождь всё не заканчивается. Женщина чувствует себя как на катке, то и дело ноги соскальзывают в сторону мужа. Она скользит, едва удерживая равновесие. Чуть не падает, разбрызгивая грязь по сторонам. Глина облепляет подол платья. Она… плачет…

Они с мужем поднимаются по горной тропе. Там наверху их дачный участок. Женщина шагает впереди, муж остался позади, он, понурив голову, двигается за ней.

Будто издалека слышится голос мужа:

– И куда же так торопишься… Ну тебя!

Очищая от грязи подол, не оборачиваясь, женщина кричит:

– Я тоже тебя… – потом шёпотом добавляет: – не люблю…

Муж смотрит на неё и молчит.

Они по этой дороге, кажется, идут уже целый век. Она всё ещё хочет подняться повыше… А в дождливую погоду это становится намного тяжелее. Вокруг зелёные луга, участки – все чужие, а до своего, кажется, они никогда не доберутся… Эти участки пролегли между ними, так и не понявшими до конца друг друга женщиной и мужчиной, и, будто живые существа, затаившиеся, боясь смахнуть с ресниц капли дождя, дышат им вдогонку.

Дорога мокрая, грязная, тёмная…

Мысли женщины как на крыльях улетают вдаль.

В этом мире есть небольшая деревня. Всего в двадцать дворов. Всевышний сотворил вокруг неё зелёные луга, наверное, только для того, чтобы вознести её душу на небеса… А может быть, наоборот? Может быть, может быть…

В этой деревне живёт-поживает один пастух…

* * *

– Так и никто не появился в жизни у этого Анаса, постирать рубашку даже некому, – однажды в один из её приездов в деревню сказала бабушка, глядя в окошко. – А ведь такой добродушный человек… С детства несмелый был… Может, и поэтому… – бабушка сама себе улыбалась, – ну посмотри, рубашка стала какого цвета… Как земля… да ему стираное бельё и не подойдёт, наверное… У старушки матери руки болят… Пальцы обездвижились… Не дай Бог…

Женщина подошла к окну.

Это – он! Она таким его и представляла. Засаленные и потёртые штанины брюк заправлены в резиновые сапоги. Выцветшая на солнце кепка. Цвет рубашки уже и не различить… Сам не бритый… Длинный кнут его истрепался, стал похожим на жизнь человеческую, долгую и тяжёлую…

«Нет-нет, раньше он не был таким измотанным, затрёпанным», – подумала женщина, сама смотрела на его кнут, который свисал с плеч. Она ещё помнила то время, когда этот кнут был новым и змеёй волочился за ним по земле. Да и она сама тогда была девочкой с белым бантиком на голове. Как только услышит прищёлкивание пастушьего кнута, она уже вскакивает с кровати и торопится в сарай… А потом за стадом бежит со своими овечками… Это такие сладостные моменты, и она одна только знает им цену.

– Ну и ну, как только ты приехала, бабушка твоя вышла на отдых, тебе и спать не даёт… – он гладит её по голове, а сам улыбается, как утреннее яркое солнце.

Вот тогда она и почувствовала пробуждение в своей душе каких-то неясных ощущений. И это всё от его больших рук…

– Я сама не сплю. Уже с вечера начинаю ждать, – как-то у неё нечаянно вырвалось откровение.

Но пастух, кажется, не обратил внимания на эти слова.

– Городские девочки приезжают к бабушкам поспать, я только потому говорю… – сказал он и направился за стадом.

Девочка, всё оглядываясь назад, пошла обратно домой, ступая босыми ногами на зелёную траву. Как же она любит её… Любит за то, что она и ласкает, и щекочет маленькие ножки! И за то, что растёт вдоль дороги, по которой каждое утро уходит стадо…

Веет утренний лёгкий ветерок. Он тоже кажется зелёным. И как мечты – светлым и тёплым…

Наступление вечера девочка ждала с нетерпением. Как только солнышко оказывалось на зените, у девочки словно озарялась душа, и не только душа, даже уши начинали жить звуками улицы.

Иногда ей ни с того ни с сего будто слышались голоса:

– Бэ-э-э, мэ-э-э…

Девочка скорее надевает красивое платье.

Однажды бабушка её спросила:

– Ты куда это так собралась?

Она уже перед зеркалом пудрила своё лицо:

– Пойду встречать стадо.

– Говорят, жена пастуха вечерами красится, – рассмеялась бабушка, словно что-то почувствовала.

Девочка, зардевшись, отвернулась и выбежала из дома.

Говорят, человек при рождении сразу же видит свет. Наверное, самые первые лучи солнца, которые смотрят в окошко… Каждый свой день девочка встречала как новорождённая. Ей казалось, что она встретилась с каким-то странным ярким лучом света…

Также она поняла, что это чувство нужно было спрятать далеко-далеко, чтобы никто не догадался…

Но этот свет будто льётся из неё как россыпь солнечных лучей. Девочка с надеждой вглядывалась в пастуха, ждала от него каких-нибудь слов. И целыми днями мечтала об этом.

Стадо она всегда сама встречала. Пастух своими большими ладонями гладит её волнистые волосы и, приговаривая: «Вот я соседке гостинец от зайцев принёс», достаёт из своей брезентовой сумки или кусочек сахара, или пряник. Девочку бабушка угощает вкусными пирогами, блинами, но пастушьи гостинцы ей кажутся самыми райскими угощениями… Иногда даже обижалась… неужели он её считает ребёнком? «Ну как он не может заметить, что я его люблю?» – с горечью думала она.

Однажды бабушка повела её по ягоды на дальний луг. Крупные ягодки усыпаны в траве, будто играют в прятки, а сами так и лезут в лукошко. Игривый летний ветерок пробегает по траве, словно пытаясь их найти. Посидит, отдохнёт среди цветов, а потом снова начинает играть с прячущимися ягодами…

От аромата луговых трав у девочки чуть кружилась голова. Вдруг со стороны горизонта, где соединились земля и небо, послышалась песня:

 
На склоне высокой горы
Пасутся два коня.
 

Через некоторое время голос стал звучать сильнее. Под звук мелодии, кажется, и бабочки пустились в пляс. Они были желтокрылые, сине-голубые, белые. Садились на цветы, на травы. Вот присели даже на душицу, что росла перед девочкой.

 
Не то что в деревне, даже в Казани
Нет девушки, похожей на тебя…
 

Вдалеке пел пастух. Девочка, хотя и не расслышала слова песни, но по-своему определив смысл, старалась запомнить. Ей в эти минуты даже ягоды не нужны были.

Она с завистью смотрела в сторону пастуха. Какой же он счастливый, если один своим голосом может овладеть просторами бескрайнего луга. Потом, вспомнив, что бабушка рядом, наклонилась к земле.

Весь луг слушал только его – пастуха…

Нет-нет, кажется, песня куда-то звала девочку.

– Бабушка, я сейчас, вон, на тех птиц только гляну…

Поставив своё ведро с ягодами около бабушки, она направилась в лес.

– Не заблудись, девочка моя… В лесу очень темно…

Она не обратила внимания на эти слова. Здесь песня звучала звонче, от красивого пения, казалось, дремучий лес сам звенел. «Пастухи петь умеют, у них особый дар пения», – говорила бабушка утром. И по пути рассказала ещё и притчу.

Однажды, говорят, заболел один добрый падишах. Везири нашли предсказателя, который посоветовал, что надо найти счастливого человека и если его нижнюю рубаху надеть на падишаха, то он, мол, выздоровеет. И вот пошли везири на поиски такового. Встретили одного мужчину.

– Скажи, у тебя есть нижняя рубаха? – спросили у него.

– Есть, – сказал он, – конечно, есть. Всю жизнь ношу её…

– А ты счастлив?

– Откуда может быть у меня счастье, – мужчина заплакал горькими слезами, – нет даже куска хлеба, чтобы поужинать, да и семья голодная…

Везири пошли дальше. Долго они ходили, но так и не встретили счастливого человека. Повернули лошадей в далёкую степь. День был жарким, на голубом небе светит солнце, белые облака плывут по небосводу. Вдруг вдалеке услышали голос. Кто-то пел протяжную песню. Везири пошли навстречу голосу. Подошли поближе и увидели табун лошадей и молодого пастуха. Они подумали: «В степи кто же может петь, кроме счастливого человека? Он, наверное, счастливец», – и очень обрадовались. Спросили у пастуха:

– Скажи, ты счастлив?

– Счастлив, – отвечает пастух. – Видите голубое небо? – оно так высоко! Посмотрите на горизонт – он такой далёкий!

Везири радуются, не нарадуются.

– Ну, давай, снимай нижнюю рубаху, – говорят они, – падишах наш заболел, ему сейчас может помочь только рубаха счастливого человека…

– А у меня рубахи нет, – сказал пастух, – и никогда не было…

Потом везири вернулись и рассказали об этом падишаху. А он всё своё богатство роздал бедным… и выздоровел…

Что хотела сказать бабушка этой притчей?.. Наверное, если внутри себя чувствуешь счастье, то тогда только можно быть счастливым…

Песня всё ещё висела на небосводе и качалась на облаках.

Девочка расстелила свой платок и присела под высокой сосной. У природы своих проблем много, ей не до людей. Но всё равно она была воедино с душой девочки, поощряла её и окрыляла.

Вон из-за деревьев вылетел клёст, стал клювом швырять сосновые шишки. Он, оказывается, мягкой сердцевиной шишки кормит своих птенцов. Бабушка так говорила.

Девочка вышла из леса, шагая по дороге, то и дело наслаждалась запахом душицы, ромашки, клевера. Поняла, что у каждого цветка есть свой цвет и аромат. Природа через песню пастуха раскрыла перед девочкой свою таинственную красоту и прелесть, и ею овладело чувство светлого пленительного счастья…

* * *

…После летних каникул девочка снова уехала в город. Год за годом время летело. Она вроде бы уже понимала, что такое светлое ощущение – это лишь счастливое мгновение молодости…

Но если она не приезжала в деревню, то теряла в душе покой, а по приезду это ощущение снова повторялось, углубляясь всё больше.

Бабушка её немногословная. Она не учила внучку благовоспитанности, правдивости. Девочка сама через своё отношение к пастуху всё это впитала в себя… И поняла, что в мире есть и стыд, и деликатность, и приличие.

Бывало, конечно, если она разбрасывала где попало свою одежду, то бабушка могла и пожурить её. Но девочка не обижалась на неё. Мысли путались, и она улетала на крыльях любви…

Её часто приглашали на вечерние прогулки соседские девушки. А она не шла. Потому что пастух не ходил на эти танцы. И девочка оставалась, как и он, в одиночестве в своих раздумьях.

Когда приезжает в деревню, она до сих пор так ведёт себя… Давно уже бабушки нет в живых. А в доме пастуха свет ещё горит…

Так и живёт, доживает свой век сосед.

Из-за его одиночества в душе женщины теплится надежда и не даёт ей покоя в жизни. Правда, он не одинок, говорят, живёт с матерью.

Чтобы освободить себя от долгой болезненной любви к холостому пастуху, она вышла замуж за первого попавшегося. После рождения ребёнка душа должна была успокоиться. Некоторое время так и прожила в радостях семейной жизни. И часто вспоминала про клёста, которого видела тогда в лесу. И клёст живёт ради своих птенцов… Природа так создала, значит…

В доме пахло пирогами, на полу играл маленький сын… С улыбкой на лице возвращался с работы муж.

Потом сына отдала в детский сад, сама тоже вышла на работу. И во сне увидела деревню…

Пробовала рассказать подругам о себе от имени третьего лица:

– В маленькой деревне, где было всего двадцать домов, жил да был красавец пастух. В него влюбилась молоденькая девочка, разница в возрасте была двадцать лет… Но пастух так и не узнал о её любви… Она вышла замуж, но всё равно продолжала любить пастуха.

– Её чёрт попутал, – сказала женщина постарше. – Жить в мечтах – это неправильно… На том свете её за измену ожидает ад. Там есть справедливость. Каждый получит за свои грехи…

– Любовь превыше всего, нужно её оберегать, – сказала вторая, – если бы поехала в деревню к нему, может быть, она стала бы счастливее…

– Тогда зачем она вышла замуж? В несчастье чужого она не сможет найти счастье, я не верю этому, – вмешалась третья…

Как-то по дороге домой она оказалась рядом с мужчиной преклонного возраста. И она спросила его:

– Вы как представляете любовь?

Мужчина посмотрел на небо, улыбнулся и сказал:

– Как поэты… Видела ли ты весной поющего в небе жаворонка? Любовь похожа на это. Голос слышишь, жаворонка видишь, но в руки не поймать… Это не мои слова. Поэты они умный народ… – И добавил: – Весь смысл в голосе, который слышится издалека… А люди гонятся за ним и частенько обманываются… В заблуждении они уже и неба не замечают… начинают потом ползать по земле…

Женщина поняла: на земле люди разные, поэтому и мысли разные… А любовь одна, единственная…

И ощущение любви опустило женщину на свою тропинку. На ней – множество разбитых судеб, горя и печали… и слёз…

Женщина выбрала эту тропинку.

– На тебе порча, ты не в своём уме, – сказали родные. Принесли адреса и телефоны предсказателей, гадалок, ворожей. Говорили:

– Немедленно нужно сходить.

– Такого золотого мужа разве бросают?! – удивлялись они.

– Ты думаешь только о себе, – говорили, – о родных и не вспоминаешь.

Ей и самой временами кажется, что она любит не самого пастуха, а свои страдания и печали. А перед глазами вновь появляется старый кнут, и снова всё возвращается на свои места.

* * *

Она – замужняя женщина. Об этом всегда знала. Вот муж приходит с работы домой. Его встречает сын, бежит к отцу и тот его обнимает, поднимает над головой, потом опускает на пол. Жена собирает на стол. Муж садится к столу.

Каждый день проходит вот так размеренно, жизнь продолжается. Женщине такая простота жизни кажется несчастьем, всё это обман, мираж. Может, и муж о другой думает, мечтает… и не только в мечтах, и такое может быть… Откуда же такой холодный ветер между ними? Ей хочется с мужем поговорить откровенно. Муж даже не кричит на неё. Женщина думает, что в семьях, где кричат и ссорятся, наверное, всё же лучше, муж и жена живут, прислушиваясь к дыханию друг друга.

* * *

Вот они поднимаются по горной тропинке. Дождь льёт как из ведра. Женщина ушла далеко вперёд. Она как в тумане. Муж уже и не видит её. Женщина одна идёт в гору. Ноги скользят по мокрой земле.

– Куда торопишься? Подожди чуток, – просит её муж.

Женщина не ждёт. Она плачет. Плачет оттого, что некому ей помочь, нет опоры рядом, и от чувства обиды, что поторопилась. А может быть, от жалости к себе?..

Губы шепчут:

– Я не люблю тебя, не люблю, не люблю!

Вот они дойдут до участка. Вот из-под облаков появится солнышко и земля высохнет. А они засеют семена. Потом они взойдут… Женщина это знает.

…Весна пришла сухая. Настало жаркое лето. Семена не взошли…

* * *

Женщина приехала в деревню. Прошло уже несколько лет, и всё заросло травой: не только огород, даже двор. Ей казалось, что её детство спряталось от неё в траве, и она, нагибаясь, чтобы вдохнуть зелёный аромат, прошлась босиком. И вдруг, подняв голову, остановилась: перед ней, как будто сошёл с небес, стоял пастух.

– Не узнаю. А вы кто такая? – Он пристально посмотрел в её глаза.

Женщина потеряла дар речи. Еле смогла объяснить, что она соседская девочка с белым бантиком.

– Изменились… И не узнаешь… – бормотал пастух. – Я думал, что ты всё ещё с бантиком ходишь…

И уставился в неё своими нежными, ласковыми глазами. Его взгляд был переполнен грусти. Женщина совсем растерялась. А пастух обнял её, приподнял и поцеловал в щёки.

Женщине показалось, что весь мир перевернулся, и земля закрутилась в обратную сторону…

Естественно, пастух не мог не почувствовать всем своим телом стук её сердца.

Казалось, вот и наступило мгновение, которое женщина ждала всю свою жизнь.

Потому что она всю историю своей любви, о всех своих страданиях до капельки помнила. Помнила даже о его старом кнуте. Она смогла бы ему напомнить, как он из-под своей выцветшей тряпичной кепки смотрел на овец, и звал их. И то, как он мог разговаривать с барашками на человеческом языке; как она, выходя вечерами выливать воду, подолгу смотрела на его окна. Наблюдала, как он мылся и делал зарядку… Знала даже и о том, из какой тарелки он ел… И с каждым годом её интерес… нет-нет, её любовь к нему становилась сильнее и сильнее… ранит её глубже и пронзительнее… Она обо всём этом могла бы ему рассказать… И рассказать, как любовь может испепелить всю душу своим огнём… Наверное…

Женщина смотрит на него доверчивым и безмолвным взглядом… И ни слова не произносит.

…Через некоторое время они, тихо беседуя, зашагали по улице.

Мужчина как бы нечаянно напомнил, что всё ещё ходит в холостяках.

– А что случилось? Почему не женились? – спросила женщина.

– Тебя ждал, – сказал пастух.

Женщина поняла, рядом с ней шёл тот, с которым её душа пела в унисон, что она ждала только его…

Они и на другой день встретились. Потом опять и опять.

Пастух пел для неё свои самые любимые песни.

 
На берегах реки Белой
Растёт белый цветок.
Мою тоску и страдания
Не измерить никак.
 

– Кто придумал такую красивую песню? – спросила женщина.

– Народ придумал, – ответил мужчина. – Народ всегда так красиво думает…

Потом начал рассказывать о книгах, где говорилось о трагической любви. Он говорил от души, было видно, что все эти истории он принимал близко к сердцу. И его любовь изливалась вместе с ними.

– Писатели всегда пишут правду, – добавил в конце.

Эти нежные встречи продолжались всю неделю. Но они казались только мгновением, то ли во сне, то ли наяву…

– Ты счастлив? – спросила женщина.

– Счастлив, очень счастлив, – сказал пастух, – потому что в мире есть любовь…

По деревне пошли сплетни о женщине. Люди посчитали её поведение дурным и поэтому строго осуждали её, называли плохими именами. Нет-нет, женщина не обижалась на людей. Она когда-то сама училась благовоспитанности у пастуха, и вот снова, через него же и упала на тропу бесчестия. Старуха-мать пастуха тоже так думала, наверное, до женщины дошли слухи, что мать была против этой любви…

Ей казалось, что в один день всё должно стать на своё место. Для этого достаточно было, чтобы пастух произнёс всего лишь одно слово, которого женщина ждала всё свою жизнь… И тогда они вдвоём станут хозяевами этих лугов, и сплетут новый кнут… Она будет счастлива, проживёт долгую жизнь рядом с любимым. И никогда не будет краснеть от слов: «Жена пастуха вечером красится»… Всё бы было так…

Но мужчина не произнёс этого слова. Не сказал «не уезжай!»…

Женщина уехала…

* * *

…Вот они приближаются к своему участку за городом. Дождь продолжает лить…

Их сад на горе. Оказывается, они ни разу в дождливую погоду сюда ещё не поднимались.

Грязное платье женщины прилипло к телу. Кажется, она так и родилась… Вот скоро и дойдут, вроде бы, чуть-чуть осталось.

Дождь всё усиливается. Крупные капли холодят не только тело, а капают прямо в душу. «И что она делает в такую погоду здесь? Зачем вышла в дорогу? Места себе не находит, и кто в этом виноват? Какая вина у мужа?»

Вон он неторопливо идёт сзади. Будто и дождя не чувствует. Верными, крепкими шагами поднимается всё выше и выше.

Вдруг женщина споткнулась и заскользила вниз. Муж сразу не увидел, смотрит с удивлением. Женщина плачет.

Муж тихим голосом поругивает её:

– Ничего не сломала? Не знаю, куда ты так торопишься?

Женщина молчит. Вскакивает с места и поворачивает в сторону дома. Куда же торопится? Вопрос открытый. Она бы никогда не смогла ответить. Навстречу страданиям? Или же счастью?

Люди не знают, куда они идут… Идут и только…

Женщина вспоминает пастуха. Перед глазами встаёт старый дом бабушки. А потом их городская квартира. Вот она в большую сумку складывает детские вещи… Дорога длинная… Дорога долгая и полна страданий. Дождь, наверное, и в деревне идёт…

– Ребёнка забери у тётушки. Я тоже сейчас вернусь. Лук и мяту только сорву… Раз уж всё равно пришли… – следом кричит муж.

И, не удивляясь даже тому, что жена не оборачивается, направляется к участку…

– И куда же ты всё время торопишься, дорогуша, – тяжело вздыхая, бормочет он.

А дождь всё идёт и идёт… Кажется, он не собирается остановиться…

Солнце на коврах

Удивительно, как это судьба может собрать под одну крышу, даже в одну семью, разных по характеру людей? И чудно, и интересно… Просто очень хорошо знаю такую семью, где живут Самия-апа и её дочь Гульназа. Вроде бы и живут вместе, и не живут…

Самия-апа как только услышит о своей дочери, то начинает жаловаться:

– Моя дочь – дурочка, со дня своего рождения.

Сама она ответственный работник, занимает руководящую должность в торговой базе города. Если вы захотите достать то, сами не знаете, что, то тогда можете обратиться к ней с просьбой, и она вам достанет все богатства из-под земли, потому что всё это в её руках…

Вот попробуйте найти в магазинах дорогой ковёр, поищите. Да ни за что!.. А двухкомнатная квартира Самия-апа напоминает мне склад: в одной комнате полным-полно ковров и паласов, которые свёрнуты и лежат друг на друге, как брёвна. Их так много, но для дивана, на котором спит тётя Гульназа, всё-таки нашлось место. У них и другого добра много: и вазы, и посуда из хрусталя, и серебряных ложек не счесть. Они тоже занимают целый шкаф, что стоит рядом с горой ковров. Я, когда прихожу к ним, всегда с большим интересом наблюдаю за ними. Иногда при виде ковров закрадывается и шальная мысль: «Эх, хотя бы один из них расстелить на полу!» Они очень красивые… Однажды Самия-апа расстелила один из них на полу, чтобы показать мне. Это было чудо: как только она развернула его, так все солнечные лучи, что были на окошках, заиграли волшебными узорами на ковре. Да и само солнце, кажется, тоже погрузилось в эту красоту, все узоры стали ярче смотреться. И в доме стало светлее. Самия-апа тоже улыбалась. Из-за того, что ковры долгие годы лежали друг на друге свёрнутыми, края сворачивались обратно, несмотря на то, что Самия-апа их мягко и ласково гладила.

– Индийские ковры послушные, а этот китайский, – она, приговаривая, продолжала его разглаживать, – глянь, индийские они вон какие тонкие. Вот, потрогай. Чувствуешь разницу?

– Да, Самия-апа, правда, тонкие…

Видели бы вы её состояние души, когда она на полу разворачивала ковры! Можно было подумать, что она попала в рай. Но вряд ли её интересовал рай. Самия-апа очень любит за собой ухаживать, когда она приглаживает свои волосы, то всегда старается не испортить высокую причёску на голове, очень нежно проводит пальцами по волосам, и в это время становится ясно, что она очень умело жеманничает. Наверное, сытая жизнь так управляет людьми… Когда она смеётся, ярко накрашенные губы складывает трубочкой. Она стоит на роскошном ковре, и весь её вид, даже пальцы с длинными ногтями, покрытые красным лаком, показывают, что она гордится своим богатством, своим величием перед другими.

– Ой, Самия-апа, все они такие красивые, такие шикарные, – я стараюсь угодить ей. – Эх, нам бы в дом хотя бы один такой, мы бы устлали им пол…

Вижу, мои слова не нравятся её дочери, она устремляет на меня свой недовольный взгляд.

– Они очень дорогие, сестрёнка, ими пользуются только директора и начальники… – говорит Самия-апа.

– Наверное…

– И зачем они тебе, что, мало пыли в доме? – Гульназа-апа смотрит на меня, отвлекаясь от чтения книги. – Не то что детям, даже твоей матери они не нужны. Нашла чем восхищаться.

Она продолжает читать.

– Не знаю… Красивые ведь… Посмотришь на узоры, и становится веселее…

– Не обращай внимания на эту дурочку, пожалуйста. Ей ничего не нужно. Говорят же, ишак сам тянется вперёд, а его хвост назад. Это я стараюсь для неё, как ишак, – у Самия-апа багровеет лицо, она хочет ещё что-то добавить, но сглатывает слова обратно.

А Гульназа-апа улыбается одними губами и снова углубляется в своё чтение. Их отношения и разговоры для меня кажутся очень странными.

В другой мой приход Самия-апа опустошила весь шкаф, продемонстрировав мне хрустальные вазы. И правда, они уже все были в пыли. Хозяйка вытирала их просто своими руками и ставила в ряд передо мной на пол, как бисеринки в бусы. Многие были привезены из заграницы и стоили немалых денег. Вообще-то меня интересовали только узоры, а не цены. Как можно сделать такую красивую художественную гравировку на стёклах?

Однажды я осмелилась и спросила:

– А почему вы ими не пользуетесь?

Гульназа-апа в это время читала книгу на арабском языке и ответила, что богачи, они очень жадные и алчные.

Мне стало неудобно, что она так нелестно отозвалась о своей матери.

Самия-апа косо посмотрела на свою дочь и сказала:

– Мыть их трудно, видишь, сколько на них рифлёных, гофрированных узоров, удалять грязь оттуда невозможно. – Она кивнула головой в сторону дочери, – вот, для неё же собираю на приданое. Но человек всегда беднеет от своей щедрости, а ты говоришь, что я жадная, алчная.

Я представила парня, который приедет за её дочерью:

«Вот упадёт на голову парня такое богатство с неба, – я вспомнила мамины слова. – Что ни говори, но девушка с приданым, это уже дорогого стоит».

Насчёт жадности Самия-апа, я думаю, в словах Гульназа-апа была правда. Несколько раз приходилось бывать у них, когда приходили гости, но не помню, чтобы хозяйка угощала их хотя бы чаем.

Если честно, меня абсолютно не интересуют их ковры и хрустальные вазы. Я к ним прихожу только понаблюдать за отношениями матери и дочери, иногда про себя и посмеиваюсь над ними. Просто отдыхаю душой. Они же не соблюдают морально-этические правила общения и даже при мне высказывают свои мнения друг о друге. Ощущение, что они думают вслух… Что в уме, то и на языке у обеих. По маминому мнению, у них несовпадение звёзд. Всё равно, мне бывать там интересно.

Как я уже говорила, они обе очень хорошие. И соседи их любят. Кто победнее, те любят Самия-апа за улыбчивый и отходчивый характер, а денежные соседи – за её богатство, потому что всё необходимое приобретают через неё. Когда она встречает кого-нибудь из соседей во дворе, обязательно остановится и расспросит о делах, о здоровье ближних, о детях, поинтересуется жизнью даже самых дальних родственников. А меня встречает с распростёртыми объятиями:

– Наверное, уроков было много, ты, кажется, устала.

– Да, Самия-апа, очень устала.

– А ты вечерком загляни к нам, я тебе новую хрустальную вазу покажу.

– Хорошо, Самия-апа, обязательно зайду.

Вот так они и проживают вдвоём. Самия-апа покупает ковры и хрустальные вазы, а Гульназа-апа читает книги. Напротив нашего дома городская библиотека. Кажется, её специально построили здесь, Гульназа-апа ежедневно после учёбы в медресе заходит туда. Ещё и в институте учится. И как она только успевает?!

Однажды Самия-апа стала редко выходить на улицу. Если и выйдет, то в магазин и обратно. Стали поговаривать, что у неё нашли страшную болезнь. Но она старалась всё скрыть и ни перед кем не открывала душу. Всю зиму провела в различных больницах. И вдруг весной… её не стало.

Гульназа-апа, хотя ей было очень тяжело после смерти матери, посвятила себя ежедневным молитвам. Терпеливо выдержала. Когда отмечали третий день ухода матери, она ещё ни к чему не дотронулась. Но на седьмой день всем родственникам матери, ближним и дальним, раздала гостинцы. То есть в тот день из их квартиры все гости ушли кто с коврами на плечах, кто с хрустальными вазами в сумках. Соседи осуждали её:

– Конечно, не сама же покупала, раз мамино богатство, то не жаль и раздавать.

Гульназа-апа их не слушала. Они посудачили и притихли. Но одна соседка всё-таки пришла к ней:

– Гульназа, дочка, ты уж и себе оставь, пригодится, ведь жизнь продолжается.

– Там ещё осталось, – Гульназа-апа показала ей на ковры, которые лежали друг на друге.

Когда я пришла через несколько дней, их уже тоже не было в квартире. В тот день мы с ней стали мыть пустые шкафы, там было столько грязи, казалось, что это лежала вековая пыль. Несколько раз меняли воду в вёдрах. Потом вымыли полы, и Гульназа-апа открыла все окна. В квартиру ворвался весенний ветер и принёс с собой запах цветущей черёмухи, свежесть и нежность ясного дня. Солнечные лучи устроили пляску в обнимку с солнечными зайчиками на свежевымытом полу. Кажется, самому солнышку захотелось стать хозяйкой в этой квартире – всё вокруг обрело золотисто-оранжевый богатый цвет. Стало легче на душе…

Наверное, ей не очень было хорошо, ведь рядом не было матери. Даже мне временами не хватало Самия-апа. Да, да, не хватало. Я скучала по её тревожным, беспокойным разговорам о будущем своей дочери. Было веселее, когда она была тут, ходила по этой квартире.

И что скажет Гульназа-апа своему будущему жениху теперь, она же стала бесприданницей после раздачи родственникам всех ковров и ваз? Меня распирало от вопросов, накопившихся во мне.

Годы летели друг за другом, но жениха так и не было на горизонте. Слава Богу, что Гульназа-апа ни перед кем не отчитывалась, а на вопросы, что же она будет делать, отвечала:

– Всевышний даёт достаточно, меня приглашают на чаепития, на обеды, я там читаю Коран, ежедневно молюсь. Если и не хватает, значит, так суждено. Нельзя жить и молиться на богатство. Богатство должно быть в наших душах.

Она и мне так говорила, когда я приходила к ней. Гульназа-апа всё время читала. А те родственники, которые с радостью уносили ковры и хрустальные вазы, больше в её квартире не появлялись. Может быть, жадность и алчность вместе с коврами к ним переселилась? Наверняка… Гульназа-апа их потому и раздала, наверное, чтобы людская жадность ежедневно не мозолила ей глаза. Самия-апа была очень хорошим человеком, любящей матерью, да и Гульназа-апа тоже её любила.

После того, как она освободилась от груза, ей стало намного лучше. Гульназа-апа, по-моему, ни разу и не задумывалась о богатстве. Однажды она меня спросила:

– Как тебе, чисто ли у меня, нет ли грязи? В этом мире для меня самое ненавистное – пыль.

– Очень чисто, Гульназа-апа, везде блестит.

Мой ответ как бы поставил печать под её словами.

А на следующее утро их квартиру затопили верхние соседи. Прорвало трубу, и все нижние квартиры были затоплены. Я представила, как ковры и паласы Самия-апа лежат в воде, и вздохнула облегчённо. Что бы с ними делала её дочь? А так, наверное, только пыль под диваном смыло… Сколько соседей из-за этого затопления между собой переругались и даже дошли до суда, не перечесть. Гульназа-апа никому ничего не сказала, только обмолвилась, что и так нужен был ремонт.

После смерти своей матери она даже не покупала себе одежду. Но когда выходила в люди, её невозможно было узнать, она умела одеваться. Иногда ходила в швейную мастерскую и заказывала себе платья. Гульназа-апа была очень чистоплотной.

А дома мне приходилось видеть её и в заштопанном халате.

Она объяснила мне:

– Исраф, то есть по Корану нельзя быть транжирой.

* * *

Почему-то сегодня я с любовью вспомнила про эту семью. Современность кишит богачами и нуворишами. Может, поэтому Самия-апа и её дочь всплыли из глубин памяти.