Текст книги "Рассказы"

Желая увидеть скворечники, устремляю взгляд на берёзу, но там ничего нет. Сейчас даже птицы не хотят прилетать в деревню!

А одинокая старая берёза у старого дома всё шумит и шумит, тоскуя о них. Листья её будто лепечут нам: «На земле прожило поколение безобидных, милосердных и добрых людей. Расскажите о них миру!..»

Да, да, они так и говорят! Я всем своим существом чувствую это и слышу…

Яблоко

– Опоздаем, вставай! – шепнул солнечный луч.

От резкого вздрагивания, одеяло сползло на другую сторону постели. Он торопливо натянул штаны и рубашку. К одной штанине прилипла болотная тина Жёлтого родника. Она упала и с шумом ударилась о ножку стула. И… ему стало хорошо.

Оказывается, он не в городе, а в гостях у бабушки. И в школу не надо идти. Никто не торопит его. Со дня рождения некогда видеть солнечный луч: торопят взрослые. Сначала в детский сад, потом в школу.

– Чип-чип-чип… Чип-чип-чип…

– Кыт-кыт-кыт… Кыт-кыт-кыт…

Вот и бабушка, кажется, во дворе. Кур кормит.

Мальчик расчесал волосы перед зеркалом, в чемодане, оставленном матерью, разыскал свои белые носки. Вышел и уселся на тщательно, до янтарной желтизны вымытом, влажном крыльце. Надел белые носки на начавшие трескаться ноги, похлопал штанины брюк. Болотная грязь, превратившись в пыль, осыпалась на носки. Снова вспомнился город. От немного испорченного настроения надул рот.

– Здравствуй, киска!

Мальчик посмотрел в сторону высокого крыльца соседного дома, откуда раздался странный голос. Там он увидел девочку, двумя кулачками тёршую глаза. Она, округлив рот, сладко зевала. Волосы растрёпаны, сама босоногая, в ночной рубашке. Девочка потянулась к солнцу, к белым облакам, затем сбежала на траву и звонко закричала:

– Здравствуйте, цыплята!

– Чип-чип-чип, чип-чип-чип, – ответили цыплята, собравшись у крыльца.

На губах девочки засияли лучи солнца, лицо её засветилось как летний день в середине лета. Опираясь одной рукой о подпорку крыльца, она снова приветствовала:

– Здравствуй, петушок!

– Ку-ка-ре-кук! – сказал петух, узнав её по голосу, и, задрав красивый хвост, примкнул к курам.

Девочка пальцами попыталась поправить упавшие на глаза спутанные волосы. Сладко потянулась и вновь закричала:

– Здравствуйте, куры!

– Кыт-кыт-кыт, кыт-кыт-кыт, – те гурьбой подбежали к ней.

Цыплята, испугавшись, пустились в рассыпную. В этот момент вся природа отражалась в глазах девочки.

Мальчику вдруг захотелось снять свои белые носки, и он босиком помчался домой. Вспомнил, что в холодильнике бабушки было два больших яблока. Вчера сам сорвал их в саду. Взяв по яблоку в руки, мигом спустился с крыльца.

– Здравствуй, солнце!..

Девочка стояла уже на самом верху, на ступеньке у порога в дом. Мальчику показалось, что она находится высоко-высоко, возле белых облаков, у солнца.

– Эй, девочка! – позвал он несмело.

Девочка не обратила внимания, кажется, и не слышала.

– Эй, девочка! – позвал он вновь, перекатив в ладонях румяные яблоки. – Айда, приходи, вдвоём будем играть.

– Яблоко! – прошептала девочка. – Яблоко!

И, сбежав босиком по ступенькам, направилась по тропинке по зелёной лужайке, глядя на яблоки в руках мальчика.

А на улице их вмиг окружили босоногие мальчишки в грязных штанах. В мгновение ока одно из румяных яблок перешло в руки беззастенчивых алабаев[6]6
  Алабай – пройдоха, проныра.


[Закрыть]. Кто-то из кармана вытащил ножик. Начался делёж. Девочка во все глаза смотрела на второе яблоко в руках мальчика. А тому хотелось разделить его только на двоих. Да, половину себе, половину ей. Не получится. Ножик спрашивать бесполезно. Сейчас же разрежут на куски и растащат. И в этот момент у него в голове созрела мысль, и он заторопился её высказать:

– Эй, девочка, на, беги домой. Разрежь пополам и половину принеси мне.

В глазах мальчика отразились растрёпанные ветром волосы, мягкие, полные ножки девочки.

В тот день, подняв дорожную пыль, спокойно лежащую на обочине, на легковой машине приехали отец с матерью. Дом заполнился городскими запахами: банана, лимона, апельсина. Чуть погодя на бельевую верёвку во дворе вывесили, постирав, запачканные в болотной грязи его брюки.

Затем мальчика, надев белые носки, вычищенные ботинки, хорошо отутюженные брюки, посадили на заднее сиденье легкового автомобиля.

…А очень скоро и бабушка насовсем переехала из деревни в город.

Молодухи

Мама мне говорила, что не только людские судьбы, даже птичьи не бывают похожими. Этой весной на берёзу, растущую напротив нашего дома, снова вернулся скворец. Вернулся один. Наверное, потерял свою половинку в пути. Мама тяжело вздыхает… птицы не могут опереться на крылья друг друга.

Мама рассказывает мне о птицах. А я сижу и вспоминаю своих подружек.

* * *

Да, их у меня две. Две подруги. Одна, Гульсирин, живёт на том конце улицы, а на этом – Нурзада. Мы часто захаживаем друг к другу повидаться…

Гульсирин из большой шумной семьи. У неё четыре сестрёнки и братишка. Да и старший брат в прошлом году из башкирской стороны привёл в дом невестушку, которая вот уже целый год перед печкой постоянно чистит картошку. Приди к ним в любое время суток, наткнёшься на одну и ту же картину: перед большой русской печью в цветастом платке сидит сноха, в руках у неё блестящий алюминиевый нож, а рядом с ней ведро грязной картошки.

У нас чернозём. Приходится мыть картошку несколько раз, пока не появится желтизна. Поэтому и смывают только землю.

А рядом с печкой бормочет её свекровь – тётя Кафия, которая постоянно чем-то недовольна. Она всегда выглядит сердитой. Даже здороваться с ней тяжело. Если спросишь, как здоровье, она отвечает: «Что, ты врач, что ли, о моём здоровье справляться?» И всё желание с ней разговаривать отпадает. А мне в такие дни становится плохо. Целыми днями думаю о происходящем в их доме. Иногда не смыкаю глаз, жалея Гульсирин и особенно их сноху. Тот нож и ведро с картошкой тоже всё время перед глазами, мне жалко даже их.

Как только я к ним прихожу, тётя Кафия начинает стонать и ругать свою сноху:

– Что, пораньше нельзя было тебе встать и почистить эту картошку? Расселась тут прямо на моём пути…

Сноха не отвечает. У неё в руках острый алюминиевый нож. Она чистит картошку.

– Мама, ну хоть перед чужими людьми не ворчи, а… – это Гульсирин встревает. Она перед зеркалом наводит марафет. Ей передо мной неудобно за свою мать.

– Ай, рука болит, нога горит… ну вот, если б с утра она всё почистила, то не сидела бы тут, посередине дома, – тётя Кафия продолжает ворчать.

Мне уже и сам дом, и окна кажутся маленькими, да и потолок будто вот-вот упадёт. Я начинаю задыхаться. А она знай себе возится около печки и даже не смотрит на сноху, но голос её всё повышается:

– Нет чтобы с утра пораньше встать… Соня… Ай, моя спина, ай, ноги мои, ноги…

Мне хочется громко заплакать от жалости к молодухе. Она похожа на Айсылу из сказки, которую мачеха заставляла таскать воду в бездонную бочку. Её хоть к себе взяла луна…

– Что ты поставила своё ведро тут под ноги… ай, мои ноги… умираю… Будь ты проклята…

Последнее предложение кому адресовано, непонятно, снохе или болезни. Сноха молчит. И не торопясь продолжает свою работу. И с места не двигается. Как сидела, так и сидит. А свекровь придирается к ней без причины. Потому что перед печкой свободного места много и спокойно можно её обойти. Да и никто из домашних не заходит туда. Там всегда возятся вдвоём свекровь и сноха. Тётя Кафия подбрасывает в печку поленья, а сноха чистит картошку…

А девочки, в основном, крутятся около зеркала. Вот Гульсирин спокойно красится… Моё сердце готово уже выпрыгнуть из грудной клетки, оно готово улететь, плохо ему тут. Каждый раз корю себя в том, почему я прихожу сюда. Но не могу не прийти. Здесь живёт моя близкая подруга, – хранительница всех моих девичьих секретов. Она очень весёлая, хорошенькая. Вот Гульсирин заканчивает наряжаться, наконец, мы идём к выходу. И в это время открывается дверь… Вытянув испачканные в грязи и машинном масле большие лопатообразные руки, заходит её старший брат. Он тракторист. Все в деревне хвалят его, говорят, что он является хозяином годового урожая, который вырастает на наших полях. Это он пропадает круглыми сутками на картофельном поле. До женитьбы, говорят, Нур не очень хорошо работал, но женитьба его изменила в хорошую сторону. Сейчас сразу видно, что он – настоящий работяга. Нур в масляном комбинезоне проходит к печке. Его большие руки тянутся к жене. Он не замечает даже нас. Всё его внимание обращено на молодую жену: улыбается и подмигивает ей.

В доме сразу становится как-то свободно. Потолки кажутся высокими. Окна начинают смеяться. И молодая жена тоже светится от улыбки. Они видят только друг друга. Сноха берёт в руки кумган и идёт навстречу мужу. Я поражаюсь, как она может улыбаться? Или я даже восхищаюсь, не знаю.

– Есть хочется, – начинает говорить мужчина, – вспахал поле за Журавлиной горой…

– И суп готов, и чай вскипел, сынок, проходи, – встревает мать и снова начинает роптать на свою болезнь: – Ай, как ноет нога….

Свекровь уже не ворчит на сноху. Но мне всё же кажется, если бы сноха не знала этого дома, а её муж жил бы только на своих полях, то они могли бы быть намного счастливее… Мы перешагиваем через ненависть и любовь, через смерть и жизнь. И сразу же обо всём этом забываем. Мы живём в молодости. И наши розовые мечты никак не могут ужиться с этой действительностью.

До середины деревни идти долго. Там наша школа. По воскресеньям мы, три подруги – я, Гульсирин и Нурзада, приходим туда работать над следующим выпуском школьной стенгазеты. Нурзада живёт по пути в школу. Мы с Гульсирин заходим к ним. Она, как всегда, ещё спит.

– Тише, девочки… Дети спят… – встречает нас её мать.

– Она такая соня, давно пора ей вставать, – шутим мы.

– В молодости сон бывает сладким. Пусть выспится, – шепчет тётя Айния. – Проходите, проходите.

Мы за тётей проходим в спокойный мир тишины. Напротив кровати Нурзады висит яркий цветастый полог. Там за пологом ещё одна кровать. С полуоткрытого окна врывается весенний ветерок, принося с собой запах сирени, цветущей черёмухи, и раскачивает полог.

– Пришли уже? – Нурзада, полуоткрыв глаза, потягивается.

– Да, доченька, пришли. Давай, вставай, оденься и выходи на кухню, сейчас испеку блины, да и чай готов… пусть братья поспят ещё, не шуми…

Наши глаза устремлены на полог. Слышится таинственный шёпот: «Нужно вставать!», и за цветастой занавеской происходит оживление.

– Уйди, дурачок! – раздаётся полный нежности тоненький голосок.

Это молодая жена брата. Её зовут Сюмбель. В деревне прошёл слух, что сын Расиха привёл молодуху из татарской деревни чувашской стороны. В это время из-за полога появляется брат Нурзады с женой на руках. Это выглядит так сказочно. Мы боимся их сглазить, что устремляемся на кухню. Не то что сказка, нам не по себе видеть их в нижнем белье. Перед их мамой особенно.

– Сынок, не балуйся… не стыди уж Сюмбель, – мать с улыбкой смотрит на своих детей и идёт за нами.

Сюмбель на руках мужа кажется маленькой птичкой, которая вот-вот собралась улететь. А он, высокий, на руках бережно держит свою драгоценность. Они счастливы, весело смеются. Они вдвоём в этом мире…

Пока проходим на кухню, тётя Айния тоже смеётся. Она в этом доме словно голубь мира. Их разговоры с мужем тоже похожи на воркование голубей, от них рождается яркий свет, который касается своими лучами и нас. Будто бы голубь мира поглаживает нас своим крылом… не только нас, но даже и сноху…

После нас за стол садятся счастливые молодые и добрыми пожеланиями провожают нас. Не знаю, о чём подумала тогда Гульсирин, но я задумалась: как быть? Завидовать любви или наоборот пожалеть её?

* * *

Спустя много лет мы встретились с Нурзадой в парке. Вспоминали нашу юность, школьные годы. Я спросила о брате:

– Как он, всё ещё на руках носит свою жену?

– Да. Так же, как и раньше, – ответила Нурзада, – он же любит её. Да и детей у них не было… А наша сноха умеет быть такой, чтоб носили на руках…

Мы за нашей беседой не заметили, как мимо нас прошла женщина с инвалидной коляской. Вдруг она остановилась и посмотрела на нас.

– Ой, вы же подруги нашей Гульсирин.

– Да. Тётя Равия! – Мы узнали сноху Гульсирин.

– Это я. Вот с дочкой вышли на прогулку. Спасибо, что узнали…

– Ну конечно узнали… Ведь всё сохранилось в памяти… Даже помним, как дядя Нур возвращался с работы и улыбался вам…

– Дяди Нура уже нет… Ушёл в мир иной… Там слышен только шелест листьев… – Женщина посмотрела на зелёные кусты.

Я постаралась ещё кое-что вспомнить, связанное с ней.

– Помнится, ещё вы постоянно чистили картошку, сидя перед печкой. – Мне хотелось продолжить нашу беседу. – До сих пор так много чистите?

Тётя Равия рассмеялась от души. Но в её смехе были слышны нотки грусти.

– Нет. В доме никого не осталось. Обе дочери в Казани. И скотину не держу. Вот с младшенькой и доживаем свой век. А она картошку не очень любит… Мне одной хватает две-три картофелины, – женщина замолчала, потом добавила, – свекровь, покойная, любила картошку. Ты помнишь, наверное, это, – она пристально посмотрела на меня.

– Как не помнить… Ой, какой сварливой она была… Я так жалела вас…

– Почему, интересно?.. Она же болела сильно… Вот и не могла сдержаться. Я же единственной снохой её была. Моя мама тоже так болела… я была единственной её дочерью. Вот ваш дядя Нур и ждал меня. После сороковин матери мы свадьбу справили… Не мстить же болезни… Нужно понять… Да и слушать нужно больную… Она же каждый день приближалась к порогу… Больше я ничем не могла ей помочь… Да и благословение их получить напоследок… Нам же нужно было жить дальше…

В это время девочка в коляске застонала. Тётя Равия её повернула на другой бок.

– Это моя доля, наверное, Всевышний меня на землю и отправил, чтоб ухаживать за больными…

От этих слов я вздрогнула. На миг застыла на месте. Потом попробовала найти другую тему для разговора.

– Тётя Равия, а ваша картошка до сих пор такая чёрная?

– Не-е-ет. У нас давно уже другой сорт картошки. Никакая грязь не пристаёт к ней. Жёлтого цвета сейчас наша картошка, – она отходила от нас, толкая инвалидную коляску.

А перед моими глазами перекатывались то чёрные, то жёлтые картофелины, такие же разные, как и людские судьбы…

Раненый голубь

Он, гремя ключами, открыл железную входную дверь своей квартиры. В нос ударил запах одиночества. Этот запах он всегда узнавал и мог различать… Запах одиночества не похож на другие запахи мира.

Поздоровался с духами дома. Ответа, естественно, не было. В доме жила тишина. Неспокойная тишина. Здесь жили воспоминания.

Пока раздевался, мужчина бросил взгляд на висевшие на стене фотографии. Они улыбались ему, и от этого в квартире становилось уютнее.

– Доченька! – прошептал он и кончиками пальцев погладил фотографию дочери. Показалось, будто бы услышал даже её голос. Перед глазами всё перемешалось: люди, дороги, машины… и белый голубь.

Мгновения! Они способны изменить мечты и повернуть всё обратно. Даже не заметишь, как свернул с прямого пути.

Это тоже произошло в одно мгновение. Он был за рулём и ехал по ровной дороге, и вдруг какая-то сила за секунду скинула машину в сторону, в кювет. Он даже не понял, что случилось. Когда открыл глаза, увидел, что оба, и он, и дочь, висели на ремнях безопасности вниз головой.

– Сейчас, сейчас, доченька, не бойся, – он успокаивал дочь, – сейчас сам отцеплю тебя… Только не бойся…

Он сначала освободил себя, потом, держа дочь левой рукой, отцепил ремень, через открытое окно осторожно поставил её на землю, потом перелез сам.

От страха девочка не могла вымолвить ни слова, а когда увидела перевёрнутую машину, заплакала. Одно колесо укатилось до березняка у дороги. Мужчина вытер слёзы с лица дочери. А она крепко-крепко сжала отцовские пальцы в своей руке и сказала всего лишь одно предложение:

– Папа, в Казань, к маме… давай пойдём пешком… – Она посмотрела на отца своими карими глазами и заплакала ещё сильнее.

– Пойдём, доченька, пойдём, – приговаривал мужчина, желая успокоить ребёнка. – Только ты не бойся, ладно?..

Он видел, что события развивались не в его пользу, и вынужден был врать малышке. Как оставить на обочине своего верного друга – машину? Хотя, не таким уж и надёжным оказался его «друг», подумал мужчина. Он достал из багажника трос для буксировки, прицепил к бамперу, а сам размышлял: «Наверное, и ремонту уже не подлежит».

Вдалеке алела заря. Скоро забрезжит рассвет. Утренний свет падал на дорогу, на которой произошла авария, слёзы на лице дочери сверкали как жемчужины.

И зачем он взял её с собой в такую дальнюю поездку? Да, хотел показать Москву. Она же в этом году идёт в школу. А в школе учителя обычно дают задание, просят написать сочинение. Или же просят устно рассказать, с кем и где провели лето, куда ездили, что увидели. Не будет же ребёнок стоять и оправдываться, что отец с ними не живёт. Нет-нет, нужно её свозить хотя бы в Москву. Сколько проехал он по дальним дорогам, что ему стоит съездить в столицу. И дочка обрадуется…

– Будь внимательным, она ещё ребёнок, не забывайся, – сказала жена.

Дочку она сама привезла к отцу. Что и говорить, и для отца она была самым дорогим существом на земле… Только жена не понимала этого. А потом, если посчитать, сколько он проехал, то, наверное, хватило бы несколько раз объехать земной шар. Много ездил, очень много…

И вот они не проехали даже половину пути, вынуждены повернуть назад. Хотя добрые люди встретились, и машину отремонтировали, но на неё уже надежды было мало. И «буксир» не пригодился…

– Значит, не суждено, – повторял мужчина шёпотом. Эта фраза была его постоянным выражением. Почти всю Россию объездил. Выезжал и в ближнее зарубежье. А вот до Москвы не смог доехать. Ну что скажешь тут, кроме этого слова «не суждено»?

Мужчина вспомнил, когда первый раз произнёс это выражение. Может быть, тогда ещё не стоило его применять? Говорят же, что у сказанного слова бывает продолжение. Начав размножаться как тараканы, могут, оказывается, всё затмить.

Вспомнил день бракосочетания. Перед глазами предстали знакомые и родные лица друзей.

– Юнус, что ты делаешь?! – в ушах снова повторился вопрос. Кто-то, кажется, даже свистнул.

Но он уже успел надеть обручальное кольцо на безымянный палец левой руки невесты. И она, улыбаясь, почему-то протянула левую руку.

– Надень на правую руку, – крикнул кто-то.

Но было уже поздно, поздно… Повторное надевание кольца стёрло радость в душе… У обоих в сердцах появилось сомнение.

Вот тогда он впервые сказал: «Не суждено, значит…»

Солнце уже поднялось высоко. И в кабину проникают его тёплые лучи. Лето повернулось лицом к осени: весь мир утопает в золоте. На полях последние дни жатвы. Это время особенно любят водители, потому что, если что случится на дороге, на помощь придут и комбайнёры, и трактористы.

Однажды зимой он застрял в дороге. Тогда снег выпал рано, земля ещё не успела замёрзнуть. Мужчина привёз на стройку кирпичи. Днём заехали по сухой дороге. Пока разгружали кирпичи, пошёл мокрый снег. А просёлочные дороги под таким снегом превращаются в кашицу. Колёса машины крутились на одном месте, он не смог продвинуться даже на метр. Он пробовал кинуть под колёса свой старый пиджак, но колёса его не признали. Затем старые халаты туда полетели. Никакой пользы. Наконец, помогли добрые люди, вернее, один тракторист вытащил своим трактором.

– Папа! Голубь! Белый голубь!

Мужчина и сам заметил его издалека, сбавил скорость. На обочине сидел белый голубь, с повисшим одним крылом. Дочь выпрыгнула из кабины, маленькими ручками потянулась к голуби. Птица сначала заметалась, хлопая крыльями, но потом, то ли почувствовав тепло человеческих рук, то ли обессилив, свернулась в клубок. Наклонив голову, голубь смотрел то на отца, то на дочь, но с места не сдвинулся. У него было сломано крыло и повреждён один глаз.

– Это свадебный голубь, доченька! – сказал мужчина дочери.

– Свадебный? А почему он один?

– Они, наверное, потеряли друг друга, доченька.

– Потеряли? Что, и на небе можно потеряться?

Эти слова девочка сказала словно взрослый человек. Мужчина даже не представлял, что его маленькая дочь может так рассуждать. Он остался без слов, потом встал с корточек и открыл дверцу машины:

– Садись, доченька!

Девочка, прижимая голубя к груди, умоляющим взглядом посмотрела отцу в глаза:

– Возьмём его с собой, папочка?

– Конечно, возьмём. Его нужно лечить. Даже летать не может, бедняжка.

Мужчине вспомнилось, как они после торжественного бракосочетания тоже выпустили пару белых голубей в небо. Как было красиво и торжественно! Казалось, голуби осветили всю улицу. Кто же думал тогда о судьбах голубей?! Вернулись ли они обратно?

– Папочка, а кто сломал ему крыло?

– Буря, наверное.

Девочка маленькой ручкой нежно погладила раненое крыло птицы.

– Папочка, а кто ему глаз выклюнул?

– Ветер, наверное.

– У ветра нет клюва. Он не умеет клевать, – девочка с обидой посмотрела на отца. Сама щебетала беспрестанно: – Мы тебя будем лечить, птичка. У меня в городе есть ещё и мама. Она врач. В твои глаза накапает лекарственные капли, на крыло намажет мазь…

Мужчина, продолжая внимательно следить за дорогой, на мгновение обернулся к дочери. Подумал: «Наверное, птица вылетела из рук несчастливых пар. Если не суждено быть счастливым, ничего не сможешь сделать даже будучи птицей… если не суждено…»

Он снова представил счастливые времена. Никто, наверное, столько не вкладывает в свадьбу, чтобы после развестись. А если не суждено…

После свадебного торжества они приехали в родную деревню Юнуса. Мать, от радости за сына, не могла сдержать слёз, всё плакала и плакала. Между тем поставила варить суп. Принялась готовить домашнюю лапшу. А молодая жена направилась в баню постирать.

Зима, кажется, хотела угодить молодой невестке, расстелила под её ноги белую россыпь снега. Тихо падает мягкий и пушистый снег. Она шла словно по пуховым подушкам, ноги её утопали в мягкой неге, душу переполняла радость. На бельевых верёвках и на ветках деревьев блестел и сверкал зимний иней, напоминая новогодние гирлянды. Деревенская зима по-своему была красива!

Пока она стирала, Юнус несколько раз приходил к ней. Украдкой любовался красавицей-женой, не удержавшись, обнимал и целовал её. Мыльными руками и жена успевала погладить по щекам мужа.

Когда он снова пришёл в баню, она наклонившись что-то искала на полу.

– Кажется, потеряла, – чуть не плача посмотрела на мужа.

– Что?

– Потеряла кольцо… вот упало вроде бы сюда…

– Не переживай, найдём… – Юнус тоже стал шарить руками по полу. Все тазы, ковшики передвинул с места. Залез и под лавку, искал в щелях пола. Везде обыскались. Но кольца не нашли. Он встал и обнял жену:

– Значит, было не суждено. Ничего, другое купим, не переживай…

– Родителям не говори. Пусть лучше не знают…

– Договорились, – сказал мужчина, обнимая молодую жену.

Они были бессильны что-либо предпринять. Если суждено пропасть, значит пропадёт…

– Папочка, может, птичка есть хочет? Давай, накрошим ей хлеба.

– Через некоторое время остановимся на отдых, доченька. Там и накормим. Потерпи чуток.

Девочка согласно кивнула головой.

А мужчина снова предался в воспоминания.

…После началась совместная жизнь. В результате долгих исканий в одном общежитии нашли комнату для временного проживания. Всего девять квадратных метров, но было на чём отдохнуть после рабочего дня – стояла кровать, было где поесть – стол и стулья тоже уместились в этой крохотной комнате. Всё было: и где жить, и, казалось, любовь. Только не было денег… Нужны были деньги…

– Давай отнесём моё кольцо в ломбард, – как-то сказал муж жене, – всё равно одно лежит в шкафу.

Женщина помолчала, задумчиво глядя в окно. Потом вроде бы согласилась. На вырученные деньги несколько дней безбедно прожили. Обратно выкупить уже не было возможности. Таким образом, из двух колец не осталось ни одного.

– Значит, не суждено было, – сам себя успокаивал мужчина.

А денег всё не хватало. И с каждым разом всё больше и больше…

Взгляд жены за столом его убивал, он чувствовал себя виноватым. Он знал, что жена не голословная у него, но один её взгляд заставлял съёживаться на стуле.

– Нужно найти денежную работу!

Мужчина это предложение повторял неделями, а потом месяцами. Была у него работа, но зарплаты хватало только на такую жизнь.

Однажды он вернулся домой счастливый – нашёл денежную работу: устроился в частную организацию дальнобойщиком. Естественно, его заинтересовала в первую очередь зарплата. Другую работу с такими деньгами он бы не нашёл нигде.

– Значит, не суждено жить дома, – сказал он, и, зацепив прицеп на КАМАЗ, поехал с товаром в Сибирь.

Он ехал и дни, и ночи, и недели. Впереди были окно кабины и дороги. Они стали смыслом его жизни. Смыслом жизни…

Чтобы выглядеть перед женой мужчиной, умеющим зарабатывать деньги, ему нужны были деньги. Дороги, наверное, были единственным выходом из положения.

– Папочка, мы оба, и голубь, и я, хотим есть.

Мужчина вздрогнул. Сколько уже проехал он углубившись в свои воспоминания?! Первый раз в жизни взял с собой дочку, а сам всё время думает только о себе и о своём прошлом.

Он выехал на обочину и затормозил. Девочка выпрыгнула из кабины и положила голубя на траву. Голубь, взмахивая одним крылом, пробовал взлететь, но не смог. Потом, склонив набок голову, одним глазом уставился на девочку.

– Он просит, чтобы мы его с собой взяли, папочка…

– Доченька, скажи ему, что не оставим…

– Ты тоже жалеешь его, папочка?

– Жалею, дочка…

Мужчина постелил скатерть на траве, разложил еду, которую взяли в дорогу. Девочка раскрошила хлеб и положила перед голубем. А голубь, бедняжка, пока одним глазом искал еду, всё падал в сторону и снова поднимался и поклёвывал хлебные крошки.

Мужчине было хорошо рядом с дочерью. Она словно добавляла ему силы и нежности.

День был ясным. Небо казалось высоким-высоким. И по нему проплывали изредка белые облака…

Он из термоса налил дочери чай, подал ей конфету «Сникерс». Но девочка отпила лишь глоточек чая – голубь полностью овладел её вниманием. Она то гладила его, то прижимала к груди, то ставила на землю.

– Ты моя егоза, допей свой чай, скоро поедем, – сказал отец, поглаживая дочку по головке.

Он чувствовал себя молодым папашей. Как хорошо, оказывается, быть рядом со своим ребёнком! После развода прошло три, нет, уже четыре года… многое и забылось.

Они снова сели в автомобиль и продолжили путь.

Голубь, наверное, из благодарности, клюнул руку девочки. Она вскрикнула. Отец рассмеялся:

– Полюбил он тебя, доченька.

Девочка тоже стала смеяться. Обоим было весело. Ворковал даже голубь.

Потом снова наступила тишина.

Машина мчалась по дороге. А мужчина вернулся в свои воспоминания.

«Люблю… до сих пор ведь люблю… Говорят, что любви нет, а она есть, оказывается, есть… Прошло столько времени, можно было бы и забыть… А я всё ещё живу тенью далёкой прошлой любви…»

Он представил себе её стройную фигуру, красивые глаза. А ведь кого только не встречал он на своём пути, в этих дальних поездках… привык даже к тем, кто ради денег выходил на дорогу продавать и душу, и тело.

«Продают, продаются, – размышлял он. – И любовь, и семью, и детей продают за деньги. Странно: на земле, кажется, ничего нет, что не продаётся. Всё, абсолютно всё продаётся! Даже без никаких объявлений…» Вдруг в одно мгновение его тело будто съёжилось: разве и он не предал своих близких, свою семью?.. Обменял на деньги, продал за водку… Неужели жена не понимала его? Или же терпения не хватило у неё? Женщина – она ведь непонятное существо: ей хочется и деньги иметь, и мужа держать при себе. Только вот жизнь странная штука, у неё свои законы.

Относительно этого у мужчины появились свои законы: муж должен зарабатывать деньги, а жена должна иметь выдержку и терпеливо ждать…

А если не хватит терпения? Мужчине не хотелось об этом думать. Он глянул на одноглазого голубя. Тот, свернувшись в клубочек, уснул на коленях дочери. Однокрылому, одноглазому голубю тоже нужны были и тепло, и нежность.

– Папочка, ты любишь его?

– Люблю…

– А ты ему купишь «Китикет»?

– Это еда для кошек, дочка…

– Тогда мы его будем кормить хлебными крошками…

«Какая выдержка у птицы! Терпеливая! – подумал мужчина. Кто знает, может, в молодости и она была своевольной, необузданной птицей. Может, только теперь, когда осталась без глаза и крыла, она стала такой покорной…

А его жена не смогла быть терпеливой. Всё произошло по глупости. Молодые были. А молодость, она заблуждается!..

– Устала, доченька?

Девочка, оторвав взгляд от голубя, поднесла к своим губам пальчик и прошептала:

– Т-с-с, он спит.

– А ты сама не хочешь поспать?

– Хочу… но если я усну, то птица может упасть с моих колен. И второе крыло сломает. Нет, папочка, я вытерплю!..

– Ты моё счастье! Ты моё райское яблочко!

Мужчина, улыбнувшись, погладил дочь по волосам. «Какая же терпеливая моя дочурка. Не похожа на свою мать… Тонкая душа. Откуда у неё такая нежность в душе? Ведь городской ребёнок вырастает не любуясь по ночам звёздами, да и аромат цветов не трогает его душу. Их словно даже и не замечает… Да и как можно увидеть звёзды через городскую дымовую завесу? Значит, похожа на меня… Единая кровь…» Он, конечно, об этом подумал только про себя.

Ему всегда казалось, что жена его особо и не ждала с поездок. Она не показывала радости, когда он приезжал. Кто знает, может и ждала… Только не дожидалась…

После рейса он не сразу приходил домой. Это стало привычкой. В организации, где он работал, были свои распорядки.

У ворот всегда стояла гурьба мужиков, которые встречали дальнобойщиков. Так называемые друзья…

Мужчина улыбнулся, представив такие моменты. Вот машина въезжает в ворота, и мужики, которые стоят недалеко, облепляют её как мухи. Когда он вернулся из первого рейса, понял: баня истоплена, тебе лишь надо взять в руки сумку с водкой, с закуской и идти с ними в баню… Он так и сделал…

– Необходимо сбросить с себя весь груз дальней дороги, нужно очистить тело, привести нервные клетки в порядок, – сказали друзья.

– Наверное, необходимо, – повторил он и согласился. Был уставшим.

В дороге, пока он остановился на отдых, воры залезли в кузов и украли половину его груза. Правда, не успели далеко уйти. Он смог совместно с милицией поймать их и вернуть украденное. Мужчина рассказал об этом другим водителям автофургонов. Те покачали головой и сказали, что он в следующий раз должен объехать это место, те люди в следующий раз его не пропустят.

Тогда он очень испугался, даже покрылся испариной. Ему захотелось оставить тут же своё уставшее тело, сбросить с себя всю эту засаленную одежду. Он был выбит из последних сил дальними дорогами. И как можно было сохранить в себе человека, самого себя в таком положении? На подобное не хватило бы сил даже у сказочного исполина.