Текст книги "Рассказы"

Зачем судьба собирает вместе людей с разными характерами? Вообще-то, вы, наверное, замечали, что на берегу моря лежат разные камни? И мелкие камешки, и побольше, и средние. Но они так непохожи друг на друга. Ни за что одинаковых камушек не найти. Когда морские волны бьются о берег, они трутся друг о друга и шлифуются. А свой цвет всё равно не меняют.

Скажите, без этих камней берег был бы берегом? Если бы они каждый раз, когда волны их омывали, меняли цвет и стали острыми, кто бы любовался ими и ходил по ним, собирал и увозил их на память?..

Лично я бы не стала, наверное.

В поезде

– Любовник твой пришёл, – прошептала одна из проводниц и прошла мимо.

Сария, протерев влажное окно, махнула рукой белой тени.

А рядом с вагоном вприпрыжку бежал старик, он боялся отстать от вагона, прятал лицо от ветра варежкой, даже не замечал под ногами снежные заносы. Буран играл с тесёмками его большой шапки-ушанки. Хотя под пристальным взглядом своей старухи он считал себя уже стариком, то рядом с поездом чувствовал себя молодым мужчиной с крыльями. Только вот валенки тяжеловаты, а то бы смог бежать и быстрее…

Рельсы под тяжестью состава издавали жалобные звуки. И вот он остановился. Это был тот поезд, который ждал старик. Он знал, что поезд приедет вовремя. Но в его жизни, кажется, было больше поездов, которые он провожал, а не встречал. Они увезли его близких, дорогих ему людей. А потом увезли всех жителей его родной деревни. И где их разбросало тогда, кто знает. Кое-кто и возвратился. Но их так мало, что поделать. Говорят же: «Всё что ни делается, всё к лучшему».

А вот сейчас здесь, на этой станции, что находится на диком поле, где никто не садится в вагоны и не выходит из вагонов, взойдёт солнышко. Проработавший всю свою жизнь на железной дороге, он видел очень много поездов. Они проезжали и проезжали, а старик оставался один с флажком в руке около своей небольшой будки, похожей на собачью конуру. Он не обращал внимания ни на один из них. А вот когда уже подошёл закат жизни, стал жить ожиданием. Ожиданием поезда, который проезжал раз в неделю. Старик ждёт его сердцем, и чувствует, что он приедет.

Как всегда, состав, уставший как путник от долгой дороги, несколько раз ухнул. Открылись двери вагонов. И старик увидел своё улыбающееся «солнце». У него заблестели глаза, лицо расплылось в улыбке. Стал вытирать глаза. Ему хотелось надолго оставить в памяти лицо этой молодой женщины.

– Скажи своему машинисту, пусть в другой раз постоит подольше, – сказал он сквозь ветер, доставая из-под шубы блюдце, накрытое салфеткой, – вот старушка испекла блины. Чай попейте. Угощайтесь, пока горячие.

Сария успела только поздороваться и взять из рук старика блюдце, состав уже тронулся. Старик снова побежал рядом с вагоном. Через грохот вагонов до неё долетели отрывки его слов:

– Скажи своему машинисту…

Проводница, держа двумя руками блюдце с горячими блинами, прислонилась к стенке тамбура. Повсюду распространился запах блинов. Ей было хорошо. Она уже несколько лет ездит по миру, пересаживаясь с одного поезда в другой. Кого только не встречает и не провожает. А они потом и не вспоминают о ней.

А вот здесь, на маленькой точке большого земного шара её ждут.

– Скажи своему машинисту… – прошептала Сария. Одно-единственное предложение, которое слышит она в течение многих лет, проезжая еженедельно мимо этой небольшой станции.

Сария знает о его приходе. И проводники, и машинисты знают. Они все подшучивают над ней: «Пришёл твой любовник». Им становится от этого веселее. Уже сколько лет…

Когда-то и старик был обыкновенным пассажиром. Он ещё на перроне издалека требовательным голосом крикнул ей:

– Мне оставь второе купе!

– Не я определяю места, дед, что написано на вашем билете, то оно и ваше, – ответила она ему мягким голосом.

Старик не понял, он стал ругаться со всеми. Во втором купе ехали парень с девушкой. Они сначала долго смеялись над его поведением, а потом уступили ему своё место:

– Пусть едет там, где хочет, – и ушли в купе старика.

Сария только успокоилась, старик снова стал требовать, в этот раз уже зычным голосом кричал:

– Простыни… Принесите мне свежие простыни, отдохнуть бы маленько…

– Потерпите чуток, всё будет, вот устрою всех пассажиров и принесу, – сказала Сария.

– И без тебя устроятся. Никуда не денутся…

Сария вдруг вспомнила слова своей матери: «Перед слепым не пляши, и не пой перед глухим». Как же была права её покойная мать.

Она пошла дальше, но и на том конце вагона не смогла забыть старика. Вообще-то, он не очень и стар. Надо же, есть такие таланты, которые выделяются каким-то способом даже среди пассажиров. Да и его жена, наверное, за это полюбила его. Проводница взяла простыни и пошла во второе купе.

– Спокойной вам ночи! – сказала она.

А старик:

– Куда ещё, мне бы чая, что, не вскипел титан? Горло пересохло…

Сария раздала простыни остальным пассажирам и стала разливать чай. Снова вспомнила свою мать. Когда она сердилась, приговаривала «У дурака всё кипит от ярости». Проводница пошла к нему в купе. Он молчал. Кажется, успокоился. Но когда она поставила стаканы на стол, то метнул на неё суровый взгляд. Сария присела напротив старика со стаканом чая. Бывает же так, иногда встречаются такие люди, не захочешь, чтобы даже могилы были рядом, а оказывается, этот человек просто избит судьбой и поэтому ему весь мир кажется злым… Сария пригубила свой чай, и вдруг старик сказал:

– Не впустила…

– Кто?

Старик не стал отвечать, просто продолжил:

– Да, это правда. Если им всё дозволено, то они станут пренебрегать тобой. Да, верно.

– Про кого вы так, дядя? – Сария решила переспросить. Назвать старика «дедом» она не решилась, да и «дядя» больше подходит, кажется.

Старик её вопрос пропустил мимо ушей.

– Мой внук… Самый лучший внук мой… Меня называет «деда, дедушка»…

На лице старика появилась добродушная улыбка.

– Ему шесть лет исполнилось… Вчера…

Изменения, происходящие со стариком, коснулись и Сарии. «Я же говорю, что не все люди плохие в этом мире, вот видишь…»

– Нет и двух месяцев, как он уехал от нас, – старик сидел и мечтательно смотрел в окно.

– И двух месяцев нет, говорите, да? – Женщина просто так решила переспросить, чтоб поддержать разговор.

– И двух месяцев не прошло… Тоскую по нему, несмышлёныш мой маленький.

Сария знала, нелегко, ох, как нелегко было на душе у старика. Он пил чай из стакана быстро, ему, наверное, хотелось погасить пожар в сердце. Забыл даже про сахар.

Проводница вспомнила свой шестилетний возраст. В этот день, наконец-то, мать услышала её просьбу и они собрались пойти в соседнюю деревню. Перед выходом из дома Сария посмотрела в зеркало и спросила:

– Мама, а я похожа на бабочку?

– Ты на меня похожа, – ответила мать.

Потом они очень долго шли. Уставшие, остановились.

– Твой отец живёт в том доме, – мать показала на высокий дом, рядом с которым росла черёмуха. – Иди, зайди. А я побуду тут.

Сария очень долго всматривалась в окна с голубыми наличниками. Ей казалось, что отец ждёт её, вглядываясь в них. Потом пошла… Снова остановилась. Мгновения равнялись векам. Дрожа от страха, трясущимися руками открыла тяжёлую дубовую дверь. Вошла и встала. Она с удивлением осмотрелась. Потом среди разновозрастных детей, которые облепили обеденный стол, нашла высокого мужчину.

– Он! Мой папа! – Её маленькое сердце застучало быстрее.

Вот этот человек ей был милее всех. Девочка, глядя на него, прошептала:

– Я к папе пришла.

А отец… Как ужаленный, вскочил со своего места и, пройдя мимо Сарии, вышел из дома.

В этот же момент у одного из мальчишек, которые ели картошку и катык, на пол упала ложка.

Из передней комнаты послышался грубоватый женский голос:

– Вы можете потише вести себя или нет?

Девочка только тогда пришла в себя: её не ждали в этом доме.

– Жизнь такова, дочка, что человек вечно бьётся между небом и землёй, – мать вытирала слёзы дочери. – Главное, ты увидела своего отца… Ну не плачь, ты же пришла на него посмотреть…

Слова матери сыпались как соль на её раненое сердце. Она всё всхлипывала и всхлипывала…

И после этого… она возненавидела всех мужчин. Пришло время, и её настигла любовь. Эта любовь оставила двоих детей и записку, где было написано «Ты прости меня, я люблю другую!»

«Не впускают, да, не впустили». Женщина смотрела на старика, углубившегося в свои мысли. Это жизнь. Никому зыбку не повесили, чтобы покачать, когда тебе больно.

Старик, будто прочитав мысли проводницы, вдруг заговорил:

– А внуку я сам сделал зыбку, из душистых сосновых досок. И узоры сам вырезал.

Сарии стало страшно. Он что, оракул? Мысли читает?

– А почему отец не сделал зыбку? Его нет? – Она решила спросить напрямик. Но уже догадывалась, что отца у внука не было.

– Быть отцом – это очень большая обязанность. Требует ответственности. А таких мужчин становится всё меньше и меньше… Времена не те…

– Так кто же вас не впустил тогда в квартиру? – спросила удивлённая Сария.

– Моя дочь, – ответил старик, в его глазах появились сердитые искры, – дескать, я нервы калечу пацану, он, увидев меня, начнёт плакать, мол, и проситься обратно, в деревню. И по телефону то же самое говорила. Но я не поверил. И поехал. Так хотелось посадить его на колени, обнять… Я же сам воспитывал его все шесть лет, и вот на этом поезде в этом вагоне отправил в город к матери. Вот в этом купе и на этом месте, где сижу я, уехал…

В стакане закончился чай. Он взял пустой стакан и обратно поставил на стол.

– Сейчас принесу, наверное, уже вскипел, – Сария встала и посмотрела в сторону титана.

– Не помешало бы… – Знаешь, ты на мою дочь похожа. Такая же суровая и строгая, как она… наверное, и тебя не ждут, – сказал старик неожиданно.

Сария поразилась и чуть не уронила стакан. Она промолчала. Откуда знает этот человек о том, что её не ждут? Есть дети, сын и дочь. Но живут за границей. Иногда звонят. Да и она вечно путешествует.

– Знаешь, а дитё – оно отрезанный кусочек твоего сердца, и это место очень болит, – старик продолжил свой рассказ, – а ты всё равно не носи в своём сердце камень, хоть тебя и не ждут. Камень – он холодный. Обморозит ещё тебя. Ведь мороз и растение губит.

Старик будто бы рассказывал о ней. И откуда он, оракул, появился только.

– Тебе известно, зачем человек живёт на земле? Чтобы всё мирское оставить миру… И человек живёт ожиданием прихода времени и часа, чтобы понять всё это.

От этой философии ей стало не по себе: «Ещё нашёл схожесть между мной и своей дочерью. У него же нехорошая дочь. Нет, не хочется быть похожей на плохих людей. Эх, был бы у меня отец… Нет-нет, об этом нельзя даже и думать».

– А подъезд светлый у них. Солнце в окошко смотрит, – сказал старик. Сам устремил взгляд наверх к небу. – Соседи очень милосердные, душевные люди. Позвали меня, напоили чаем. Говорят, что моя дочь сейчас только вошла и двери закрыла, сами видели. Даже вахтёрша сказала, что она дома. А может быть, говорит, звонок на дверях не работает. Эх, звонок, звонок…

Старик был взволнован. Стакан с чаем то приближал к себе, то отодвигал. Стол намок. Сария поняла, что нужно перевести разговор на другую тему и промолвила:

– Через час ваша станция.

А о дочери старика она уже узнала многое, что она работает инженером в Челнах, что её уважают и что работа среди металла подходит её характеру.

Что за ночь? Так тяжело на душе. Вытерев вагонное окошко рукой, женщина задумалась. Рядом с поездом плыла круглая, как колобок, луна. Её свет проникал даже через двойные стёкла. И ночь, и старик всколыхнули давно забытые воспоминания… Когда поезд прибывал на станцию, день клонился к закату.

При выходе старик приобнял Сарию за плечи. Как-то так, по-отечески. Отцовская нежность, наверное, бывает такой. Уже стоя на снежном перроне, он крикнул:

– Когда-нибудь ты ко мне обязательно привезёшь моего внука, а я приеду встречать.

На следующей неделе поезд снова остановился на этой маленькой станции. Вдруг Сария увидела старика с блюдцем на руках.

– Адрес внутри… Скажи своему машинисту… – старик передал ей блюдце.

Поезд уже тронулся. Сария вошла в купе и убрала с блюдца салфетку. Запах горячих блинов распространился по всему вагону. В уголочке лежала бумажка с адресом, завёрнутая в целлофан.

По этому адресу она нашла дом, где жила дочь старика. Вахтёрша сказала, что та переехала в другой город.

А поезд каждую неделю останавливался на этой станции. И очень быстро уезжал. Она несколько раз пробовала сказать ему правду. Но когда была уже готова открыться, появились совершенно другие слова: «Не пришли. Наверное, час не настал ещё».

Вот и сегодня на минутной остановке поезда стоял одинокий старик с блюдцем на руках. Уже сколько лет… Кого он ждёт? Её?

Здесь много лет никто не садится в поезд и никто не выходит. Всего несколько домов можно увидеть. В одном из них проживает старик. Наверное, здешние люди как белый снег, все уже седые. В шапках-ушанках. В валенках… Настоящую зиму можно представить себе и сравнить только с ними. У них, наверное, есть светлые надежды на будущее. А может, живые надежды…

Вот и сейчас рядом с вагоном, стараясь не отстать от поезда, бежит старик. Под ногами снежные заносы мешают ему бежать. Тесёмками его шапки-ушанки играет ветер, а он повторяет одно и то же:

– Скажи своему машинисту… пусть в следующий раз постоит подольше!

От снежного ветра, который обволакивал его после отхода поезда, он стал весь белый. Это был поезд, который он ждал.

Сария улыбнулась, в мире была одна маленькая святая точка: здесь ждали и её тоже…

Война длиною в жизнь

Она несколько раз встряхнула жёлтые стружки, похожие на репей, с подола своего заштопанного чёрного халата с заплатками, приговаривая: «Сама болею, и зачем я их собираю, кому они нужны, эти стружки, эти щепки?» Впрочем, Наубахар знает, для чего собирает, но всё равно каждый раз сама себя спрашивает.

Вон небольшая возвышенность. Отсюда, где работают плотники, всё видно как на ладони. Смотри-ка, и дорогу видно, она извилистая, как лента, и кажется, что колышется. Нет, наверное, не колышется, это уже старческий взгляд. И глаза тоже стареют, оказывается, их съедают солёные слёзы.

Старушка своими больными глазами долго всматривалась в даль на дорогу. По ней ушёл воевать его любимый. Ушёл и не вернулся. Много времени уже прошло. Сколько лет, сколько зим. Сколько раз потухли огни. Но всё равно есть ещё искра: сразу вспыхивает, нужно только добавить несколько стружек.

Вот совсем недавно она весь месяц пролежала на кровати, болела. Не могла даже проглотить глоток воды. Пока болела, всю душу перевернули воспоминания, возобновив боль разлуки с любимым. С каждым днём не только болезнь, но и мысли тяжелели. Она старалась не поддаваться им, но они были сильнее старушки.

Вдруг ей показалось, что кровать стала кружиться вокруг Земли. Наубахар вздрогнула. И дом разделился надвое. На обеих половинках появились два огненных клубка, похожие на шар. Она заметила у обоих блестящие глаза.

– Ты кто? – спросила Наубахар у того, кто был слева.

– Я – Ненависть, – ответил клубок, – ты меня не узнаёшь?

– Узнала. Твои глаза – глаза моей соперницы…

Старушка повернула голову направо. Вдруг её маленький дом озарился светом, весь мир стал ярким.

– А ты кто? – спросила Наубахар. Она была взволнована.

– Я – Любовь, – сказал лучистый клубок.

На старуху смотрели глаза Хамита. В тот же миг окна и дверь раздвинулись, дом стал просторным, большим. А лучистый клубок стал превращаться в человека… Из широко открытых дверей к ней шёл её совершенно молодой муж.

– Вернулся? Всю жизнь я ждала тебя! Знала, что вернёшься, поэтому и ждала, – прошептала старушка.

Она ясно видела своего мужа, который стоял рядом и молча смотрел на неё.

– Очень долго тебя не было. Файзулла давно вернулся. Да и Хафиз тоже…

В то же мгновение всё исчезло. И дом стал прежним. И муж пропал куда-то…

– Что это было? – подумала она, пошевелила пальцами. Хотелось заплакать, но не смогла.

Она и не помнит, сколько пролежала в таком положении. Всё тело горело, будто бы те огненные клубки её обожгли. Но всё равно у старушки на душе появилась лёгкость, пели птицы, и они будто звали её с собой наверх, в небеса.

В душе хоть и была лёгкость, но старушка еле-еле встала с постели. Лицо Хамита у неё перед глазами так и светилось. А свет, льющийся из окна? Она такого яркого света никогда не видела. За горизонтом алеет заря, вдалеке восходит красное солнышко. От этого света ей становилось всё лучше и лучше, крепче стало и сердце стучать. Лучистый клубок стал ярче светить, и она стала качаться на тёплых волнах, которые распространял клубок. Эта чудодейственная заря заставила старуху подняться. Она поняла, что кровать ей ужасно надоела. Старуха, дрожа всем телом, смогла пересесть за стол.

«Что это было? Неужели пришёл за мной?» – задумалась она. Смерти давно не боялась, она так же, как от своей кровати, уже успела устать от жизни, полной мучительных страданий ожидания.

Наубахар посмотрела в зеркало, которое висело над рукомойником и, увидев себя, ужаснулась. На неё смотрела тень с острыми щёчками, бесцветными глазами и желтоватым лицом… О Аллах!

«Хорошо ещё, что не вернулся, – прошептала старушка, – если бы увидел меня сейчас такую старую, то, может быть… Но мне нужно встать, Хамит от меня ждёт, наверное, молитву. Подвигаться бы. Говорят же, что болезнь входит батманом, а выходит граммами. Очень верно сказано…»

Она даже удивилась своим мыслям, ведь ждала его всю свою жизнь, а сейчас?

Старушка присела на край кровати. Ей хотелось прилечь, набраться сил.

– Нельзя, – она приказала самой себе. – Нужно двигаться.

И с усилием поднялась с кровати. Своими больными руками погладила ноги, которые от долгого лежания стали непослушными, колени её дрожали. Старушка, прихватив с собой кумган, прихрамывая, вышла во двор. Прислонившись к стене, постояла, прислушалась к звукам.

Было слышно, как вдалеке работали плотники, от этих звуков ей стало лучше. Наубахар снова захотелось жить. Её влекла сладкая тяга к жизни.

А её жизнь делилась надвое: первая часть – это молодость и сладостная любовь, а вторая – война, ненависть, мучительные страдания и бесконечное бессилие.

И ещё её ни разу не покинули мечты. Что удивительно, они всегда были прекраснее реальной жизни.

Однажды мать достала отрез изо льна для платья. Наубахар так размечталась, что надела на себя удивительно красивое платье, увидев которое даже самые лучшие портнихи ахнули бы. Оно было шёлковое, порхащее. Она в мечтах несколько раз меняла фасон, и отрез ещё долгое время пролежал в сундуке. Но вскоре отправилась к известной деревенской портнихе тёте Магсуме.

– Я обычно шью по вашим меркам, дочка, как скажете, так и сошью, – сказала она.

Сшила. Наубахар примерила и сразу же сняла платье.

– О Аллах, ведь сшито было так, как ты и просила, девочка моя, – портниха заметила неудовлетворённость в глазах Наубахар, – посмотри, как идёт тебе… Льняное платье никак не может уж сравниться с шёлковым, девочка моя. Дай Аллах, чтоб это платье не было последним.

– Что-то не так, как я хотела, – промолвила Наубахар.

– На тебе сидит как влитое, – портниха старалась угодить девочке.

И верно, всё было сшито по её меркам. Тогда она поняла, что мечта может быть намного прекрасней реального платья. Она тысячу раз красивее самой жизни!

Первый раз Хамит встретил её в этом платье, когда она шла за водой.

«А вдруг он влюбился не в меня, а в платье?» – Наубахар испугалась от своей мысли. Ей вдруг стало плохо, будто от одной такой её мысли все мечты разбились в прах.

Старушка прилегла на кровать. Очень долго смотрела в небо, и мысли вновь вернули её к мужу. Она благодарила Аллаха за то, что могла думать о нём, помнила всё до мельчайших подробностей. Она любила своего мужа. Эта любовь давала силы жить, Наубахар могла предаваться чувствам, жизнь становилась богаче, любовь добавляла ей желание дышать.

Так она медленно-медленно стала возвращаться к жизни. Ежедневно вставала с постели с желанием жить. Наубахар уже скучала по той горе, на которой последний раз увидела своего мужа. Встала, встряхнулась, будто скинула с себя все болезненные мысли о прошлом, и поставила самовар. С кусочком сахара выпила чай.

– Как же вы размякли, мои хорошие, но нельзя вам долго находиться в покое, – она подбадривающим голосом приказала своим ногам встать с места, потом вышла во двор.

Дул ветерок, старушке было приятно ощущать его касание. Надо же, улучшить настроение может даже дуновение ветерка!

Надела свой старенький халатик из чёрной ткани, нашла мешочек и, прихватив с собой небольшую тележку, направилась к той возвышенности, откуда можно было увидеть гору, по которой уходил её муж.

Было уже поздно. А сюда, на эту возвышенность, всё ещё падали солнечные лучи. На дороге, по которой ушёл его муж, играли солнечные зайчики, повсюду стоял запах свежескошенной травы. Аромат клевера и душицы заполнял её воспоминания. Она же с мужем два года подряд здесь работала на заготовке сена. И этот запах снова напомнил о её счастливой молодости. Такого ароматного сена Наубахар больше никогда ни в одно лето не видела… Давно уже изменился мир. Другие люди, другие хозяева жизни появились. Она краешком уха слышала, что этот луг купил какой-то нувориш. Его люди привезли высокие стальные заборы, ульи для пчёл да ещё многое другое. А дома для пчеловодов и сторожку строят деревенские плотники. Такое ощущение, будто бы здесь никогда и не было зелёного луга.

– Запах стружек перебил весь аромат зелёной травы, всё испортили, даже воздух, – ворчала старушка, но её никто не слышал.

Плотники почти заканчивали свой рабочий день. Они уже привыкли, что Наубахар не разговаривает с мужчинами, и не удивляются этому. Стараются не замечать её приходов и уходов. Да и за отчуждённость они её не винят, наверное, есть у неё какая-то тайна. А про эту тайну старушка никому не рассказывает, это тайна её молодости.

– Тук-тук! Тук-тук-тук!

Топора в руках плотников стучали и стучали. И вдруг всё стихло. Она почувствовала, что строители по ней соскучились.

– Бабушка Наубахар! Куда же ты пропала? За сбор стружек и щепок тебе премию, наверное, нужно выписать. Видишь, мы здесь уже тонем в стружках… Придётся попросить хозяина за тебя, – послышались голоса с разных сторон.

– Да ну вас! Премия, ещё чего не хватало, ничего святого уже не осталось в мире, – старушка поворчала, поворчала и стала собирать стружки…

Вдруг послышалось щёлкание кнута. И отара овец, что паслась на лугу, быстро сообразив, направилась в сторону деревни. Поднялась дорожная пыль. Стук топоров затерялся в блеянии овец. А старуха вглядывалась в конец стада. Ну зачем она всё время туда смотрит?! Идущий за отарой человек ей не родня и не друг. Ведь понимает это, но всё же смотрит.

– В священный пятничный день, зачем снова попадаешь мне на глаза? Скажи, что тебе надо?

Вдруг всё вокруг стихло: овечки замолчали, даже плотники перестали работать. Кто-то стал кашлять. Мужики – они очень любят подслушать, хуже баб, и в этот раз получилось так же.

– Сколько раз нужно тебе говорить, чтоб не попадала мне на глаза! Безмозглая!

Наубахар выкрикивала слова с болью, которая исходила из сердца. Казалось, что кричала её душа. Набрала стружки и бросила в сторону старухи, идущей вслед за отарой. Но похожие на лепестки подсолнуха жёлтые стружки рассыпались на ветру и полетели в другую сторону.

Появившаяся из-за пыли старуха косо взглянула на Наубахар и, устремив глаза на овечек, не поднимая головы, засеменила за отарой.

А Наубахар, ничего не видя, села на мешок со стружками. Ну почему она так часто встречает ту, которая возвращает старушку в реальный мир, отрывает от мира сладкой мечты? Какое она имеет право вторгаться в её мир иллюзий?

Вдруг ей в голову пришла совершенно другая мысль. Она иногда жалела свою соперницу за её появление перед чужими людьми. «А если бы я оказалась на её месте? Я что, тоже так же, молча, прошла бы? Может быть, сказала, что не я начинала войну?..»

Она знает: и ей, и сопернице помогли дожить до этих дней Любовь и Ненависть. Они за обеими женщинами следовали повсюду и везде. Их голоса, как у Сак и Сок[12]12
  Сак и Сок (татар. миф.) – фантастические птицы.


[Закрыть], всегда были слышны.

Сельские жители уже многие годы следят за этой драмой. Находят какой-то интерес для себя. Им иногда хочется и драку увидеть, конечно, они незлобно могут посплетничать про старушек:

– Неизвестно, где лежит Хамит-абзый, на каком кладбище, в какой части мира, никто не знает. Да и давно, наверное, превратился в прах. А эти всё ещё делят его…

Свекрови не позволяют долго сплетничать своим снохам и невесткам, несколько слов добавят и уйдут:

– Ну и долго же продолжается эта война, прямо-таки длиною в жизнь…

На этом разговор заканчивается…

Наубахар иногда очень хочется, чтобы соперница ей ответила каким-нибудь крепким словом, может быть, обеим бы полегчало. Но она молчит. Не ссорится. А что может сказать? Сказать, что полюбила чужого мужа? Что страдает больше неё, что сын ни разу не увидел отца своего и что внук остался сиротой?..

Об этом Наубахар давно известно. Да и молодая невестка соперницы рано ушла из жизни. В день её погребения в голову Наубахар вкралась грешная мысль: «Меня ты оставила одинокой, вот за это отвечает твой сын. Вот и живи сейчас, глядя на тоскующего от одиночества сына…» За это Наубахар уже сколько раз просила прощения у Всевышнего, не помнит. Тогда, кажется, и губы её шептали эти слова чуть ли не вслух… Когда встречается сын мужа, она просит небеса помочь ему найти любимую женщину. Вот уже прошло четверть века, но почему-то её желание не исполняется до сих пор.

Наубахар не любит, когда плохо говорят о её муже. Порвала отношения даже с соседями. Ей не нравятся сплетни даже о сопернице.

Иногда сёстры, чтоб задобрить её, вспоминали недобрым словом своего джизни[13]13
  Джизни – муж старшей сестры, также и тёти.


[Закрыть], но быстро замолкали, увидев её взгляд. Однажды одна из них сказала:

– Ой, джизни так любил флиртовать с девушками.

Наубахар сразу же накинулась на сестрёнку:

– Ты хоть понимаешь, о чём болтаешь? Когда упали ваши ворота, кто помог? Не Хамит ли, сестра, а? Сегодня ты его за человека вот не считаешь.

Вот уже много лет и соседи, и родственники молчат о её муже, наверное, пришли к выводу, что старуха выжила из ума.

А она себя успокаивает:

– Я с ним прожила целых два года, и не позволю никому говорить о моём Хамите плохо!

Ей от этой мысли становится лучше. Будто вытаскивает мужа из бездонного колодца.

Как только вспомнит слова мужа о «бездонном колодце», она представляет большую воронку, где пылает огонь. В кино о войне такое часто показывают. Наубахар ежедневно проклинает войну. В день ухода мужа на войну она надела на себя халат из чёрного сатина – это её бессловесное проклятие войне, её обиды, её вдовьи слёзы. Нет чтоб показать хотя бы тень любимого… Какая же она злая, война!

А люди меж собой поговаривают, будто ночью через трубу к Наубахар спускается джинн в виде покойного мужа. Мол, каждое утро, превратившись в огненный шар, устремляется в небо. У самой спросить боятся, а соперница отвечает им: «Какое вы имеете право вмешиваться в её жизнь?..»

Временами Наубахар жалеет свою соперницу:

– Я хотя бы два года успела прожить с мужем, а она и двух недель не смогла прожить рядом с ним, бедняжка, одна растила сына. Сколько страдала. Да ещё и сельчане её не любили. Не дай Бог оказаться в её положении…

Постой, но почему она считает себя выше своей соперницы? Чем она хуже Наубахар?

В детстве мама рассказывала о других мирах: «Очень много их, детка. Есть небесный мир и водный, наземный и подземный миры, мир ангелов и мир джиннов…» Когда старушка вспоминает про это, то ей кажется, что она уже всех их видела, осталось увидеть подземный мир. Недолго уж осталось, чувствует… Ох, как же тяжело и трудно прожить жизнь. Недаром говорят: «Жизнь прожить – не поле перейти»…

Да, были тяжкие времена.

В годы войны всех спас лес. Липа, в первую очередь. Они всей деревней плели лапти. Потом обменивали их на муку из лебеды, в семи километрах от них был базар. За одну пару лаптей давали четыреста граммов такой муки. Наубахар от нестерпимого голода на обратной дороге половину муки слизывала. А её соперница ведь терпела, у неё был сын… Соперница вырастила его высоким, стройным красавцем. Сын был копией своего отца.

Когда Наубахар встречает его, то в душе её рождается нежность. Это к ней навстречу идёт её молодость… Поднимается настроение… «Если бы не было моей соперницы, то я бы никогда больше не видела этих глаз, этих дорогих черт лица, – думает она, – спасибо ей…»

В тот вечер, когда вслед за мужем вошла беременная соперница, Наубахар чуть не лишилась чувств.

– Ты уж прости меня. Кажется, я люблю её, – вымолвил муж, а сам посмотрел поверх неё на окна.

Женщина не смогла и рот открыть. Молчала и соперница, которая стояла за спиной мужчины. Впрочем, о чём можно говорить, когда есть и была Любовь? Все были молоды тогда. Это сейчас старушка так думает, а тогда? «Молодость – она на то и молодость, чтобы любить и заблуждаться». Они и сами не ведали, что вслед за Любовью шла Ненависть…

…Наубахар, прихватив с собой кое-какую одежду, ушла в родительский дом.

Эх, вот бы сейчас посидеть рядом с родителями! Она бы и не думала о тягости жизни. В одно мгновение старушка даже забыла о своём возрасте. Оказывается, это верно, что душа не стареет. В памяти всплыли молодые родители.

С нескрываемой болью вспомнила, что она была дочерью «врага народа». Как-то её отец среди друзей пошутил: «Крестьянину нигде нет места, умрёшь – там Ленин, встанешь – тут Сталин». В тот же день забрали, кто настучал на него, так и не узнали. С тех пор и пропал её отец… Родители очень любили друг друга. Вскоре после отца и мать умерла, не выдержала разлуки.

Счастливое детство Наубахар так быстро исчезло, подобно где-то вдалеке сверкнувшей и пропавшей за тучами молнии.

Вот сколько лет за ней волочится тень давно прошедшей войны. Вслед за этой тенью и сиротство тащится…

Она вошла в дом покойных родителей однокрылой птицей. Вначале очень боялась одиночества, приглашала соседских старушек, детей к себе с ночёвкой. Ну а потом стала привыкать, иногда её раздражал даже звук открываемой калитки. Пришла к выводу, что против течения судьбы не поплывёшь, нужно уметь переносить тягости. До сих пор в ушах звенят слова мужа: «Кажется, я люблю её…»

Наубахар хочется забыть тот вечер, полный страданий и тоски. Тяжесть этого вечера лежит камнем на её груди. И обида, и злость на мужа, ненависть к сопернице как голодная свора собак съедают её маленькое сердце день за днём.

Тогда на следующее утро по радио объявили о начале войны. Каждый день стали приходить повестки. Мужчины уходили на фронт. Все дни были похожи один на другой. Страшные дни. Жестокие дни, полные скорби. Повестка пришла и Хамиту.