Текст книги "Рассказы"

Почтальон, старик и любовь

– Бабушка Масрура! – крикнула Айзира.

Из открытого окна показалась бархатная тюбетейка старика.

– Заходи, доченька, заходи.

– Не буду заходить, дедушка, бабушка Масрура была нужна…

– Пушту разносит она, доченька. Утреннюю пушту. Зачем она была нужна?

– Мама звала. Что-то телёнок захворал.

Старик, устремив взгляд в синее небо, хихикнул. Подняв и опустив щеколду открытых ворот несколько раз, Айзира повернула домой. «Почтальон Минсылу-апа заболела, что ли?» – подумала она про себя.

Домашним сказала:

– Бабушки Масруры нет дома, она начала работать на почте, – и, подхватив коромысла и вёдра, пошла за водой.

Все засмеялись, закрыв рот руками, говоря между собой:

– Этот Халиулла-бабай всё дурачит головы детей.

Старуха Масрура привыкла уже не придавать значения острому языку своего старика. Когда надо, умеет каждое его слово пропускать мимо ушей.

Сегодня старик неожиданно собрался в сельский магазин.

– Покурить бы. Чего-то молодость вспомнилась. Ночами сон не идёт, – бормотал под нос и обратился к старухе: – Тебе говорю, в магазин не собиралась? Говорят, сегодня туда пуштальон не заходил.

– Не смейся над людьми, знай себя, – сказала старуха невозмутимо. – Рубашка у тебя износилась. Хорошо бы посмотреть новую рубашку тебе… Да, хорошо бы! – И за стариком вышла на улицу.

– В сегодняшней пуште лишь одна весть, – начал разговор Халиулла на перекрёстке улицы. – Про Америку пишут. Нищих немало, говорят. Один говорит, богатая страна, другой – нищих много. Не поймёшь эти газеты…

– Наверное, много, много, – согласилась старуха. – Ты не разбогател, случайно? В лотерею не выиграл ничего? Мысль о магазине никогда раньше в голову тебе не приходила…

– Не шуми, – сказал старик, – не болтай много.

В магазине он долго не мог начать разговор. Ходил взад-вперёд.

– Доченька, – шёпотом сказал потом продавщице, – нет ли у тебя, чем подымить, вроде табака?

– Зачем тебе, Халиулла-бабай?

– Духтыр велел. Не могу спать.

– Сигареты только остались, дороговато будет.

– Тебе говорю, что-нибудь нужное посмотрел бы хоть. Рубашка износилась вот, – сказала старуха недовольно.

– А-а-а, рубашка, говоришь…

Взяв из рук продавщицы красивую пачку, старик незаметно засунул её в карман. – Износилась, оказывается… Доченька, у тебя нет ли рубашки, которую не надо вообще стирать?

– Какая она бывает, дедушка?

– Моя старуха – пуштальон, стирать времени нет.

Продавщица, округлив глаза, несколько мгновений пристально смотрела на деда и звонко рассмеялась.

Масрура бросила сердитый взгляд на старика.

– И-и, сказала бы уж, насмехается ещё. Вон, ходи в шубе. Говорят, её вообще не стирают.

Старику выбрали рубашку с белым воротником.

– Белая рубашка к его фигуре подходит, к языку не подходит, – сказала старуха. – Всю жизнь был такой, с деревянным языком… Что поделаешь, не стесать ведь теперь.

Когда вернулись домой, усевшись друг против друга, они вдвоём пили чай с мёдом-лимоном.

– Ягнёнок Халимы вчера со стадом не вернулся, – начала разговор старуха.

– Вернётся. Зачем он тебе сдался, этот ягнёнок?

– Жалко же. Столько расти…

На мгновение установилась тишина. Гул самовара на столе, дуновение старика на чай распространялись по дому приятной мелодией.

– Корова Халисы, оказывается, даёт в день по два ведра молока. Тёлкой выглядела невзрачно.

– Пушты не пришла ещё? – спросил Халиулла, будто не слыша её.

– Минсылу утром заходила. Ты спал. Не стала уж будить. Принесла за прошлые дни. Вечером должна прийти новая.

Старуха на край стола сложила целую кипу газет.

– Про Америку пишут, – сказал старик. – Народ там очень ленивый, оказывается. Едят полуфабрикат.

– Это ещё что такое?

– Это значит, что не любят варить суп.

– Времени нет, наверное.

– Наверное, нет… и у тебя нет. Пушту разносишь…

Он, сунув кипу под мышку, лёг на свою кровать.

– Разве поговоришь с таким, – сказала старуха, перекатывая чашечки в тазике с водой. – Еда всегда готова…

Она посмотрела на захрапевшего старика, на цыпочках вышла из дома и заторопилась к дому Халимы.

– Не нашёлся ли ягнёнок? Пусть бы уж нашёлся. Не дай Бог потеряться совсем. Надо заглянуть и к Халисе. Может, корову уж подоила. Не сможет ли стаканчик выделить с вечерней дойки. Было бы хорошо к утренней каше.

Когда старик проснулся, старуха, свернувшись калачиком, посапывая, предавалась сладкому сну. Халиулла долго лежал, глядя в окно. Свет луны снопами врывается и бередит душу. К тому же видел странный сон. Будто старуха в молодости. На плечах сумка почтальона Минсылу, заполненная газетами. Сказала: «Я очень сильно тебя люблю, мой Халиулла» и куда-то исчезла.

Старик, ещё не в силах прийти в себя от лунных лучей и виденного сна, погружённый в сладкие думы, ткнул локтем в ребро старухи:

– Тебе говорю, когда-нибудь ты любила или нет?

Старуха, вздрогнув от испуга, открыла глаза:

– Что? И так придурковатый был. Или уж совсем… Среди ночи будишь…

Она повернулась на скрипучей кровати и легла спиной к старику.

Халиулла, лёжа на спине, склонив голову, долго смотрел на луну. Жизнь проходит. Ни разу не слышал слова «люблю», проклятие. А сам?.. И сам не говорил. Даже любя, об этом не давал знать своей старухе. А такие лунные ночи, наверное, бывали. Так же стремительно падали его лучи. И луна хитрая. Её мне, меня ей показывала, наверное, в сплошных лучах. Глядя ей в глаза, наверное, я думал: «Смотри, какая она лучистая, моя дурёха». Всё забыто, всё осталось позади.

– И газеты бинауат, – произнёс старик, – не научили разговаривать. Доить коров, убирать навоз научили. А сон был красивый. Хоть каждый день будет сниться, не надоест.

Он сполз с кровати. Кипу газет зажав под мышками, на ходу надев большие галоши, вышел во двор. Душу встрепенул тёплый вдохновенный ветерок. В этот момент ему почему-то захотелось сидеть под ивой на скамейке у ворот, купаясь в лучах луны. Сделав несколько шагов, он услышал звонкий смех и остановился. Тащившиеся по пыли галоши заглушали колокольный звон смеха. Он отбросил их в сторону и в одних носках шагнул в сторону ворот.

– Люблю я тебя, Айзира моя!

– Глупый ты, – сказала девушка. – Хоть и глупый, я тоже люблю.

У старика уши навострились. «Ох, времена! Молодые же они, тилибизыр смотрят, книги читают. Не досталось нам, не досталось».

Улыбаясь, старик развернулся, дошёл и сел на крыльцо. Вдруг со страшным скрипом открылась дверь.

– В ночь-полночь, – ворчала старуха, громко гремя кумганом, что держала в руках. – Петли смазал бы. Соседи могут проснуться…

– Ты же спала, храпя, когда я уходил…

– Будто мне восемнадцать лет, храпя спать… Ночь очень хорошая, – сказала старуха, смягчив голос. – У Халимы ягнёнок так и не вернулся… У Шафики корова отелилась.

Старик газеты из подмышек разложил на крыльце.

– При лунном свете газеты хочешь читать? С ума сошёл, что ли?

– Буду читать, – сказал старик. – Почему бы не читать?

Он из кармана брюк достал очки с резинкой, надел их.

– Не видно, оказывается. Только крупные различаются. «Калхуз «Ворошилов» победитель», – прочитал он по слогам. – Это про молоко. И читать нечего. А в других странах… в Америке что делается?

Шурша, он что-то поискал, не найдя, свернул газеты обратно.

– Ничего не пишут путного, подходящего для чтения, – сказал он обиженным голосом. – Зачем нам, старикам, молоко? Молодые были – работали. И навоз убирали. И победителями были. И детей вырастили. Пожилым людям нужно что-то поинтереснее. Чтобы, читая, можно было найти утешение для души. Писали бы так, чтобы казалось, будто в молодые годы вернулся.

Старик, схватившись за поясницу, никак не выпрямляясь, направился домой. Сунув руку в карман, вытащил не вскрытую красивую пачку. Долго в упор смотрел на глянцевую надпись и, нисколько не жалея, бросил в печку. «Во времена нашей молодости таких вещей не бывало… И запах табака был душистый», – пробормотал он про себя. А в окна снова ворвались лунные лучи. Свет, исходящий от них, точно весенний ветер, колыхавший занавески на окнах, окрылил какие-то уголки души. Старик подошёл и посмотрел в окно. У ивы на скамейке увидел целующихся девушку и парня.

Говоря: «Проживёте, думаете, одними поцелуями. Попробуйте вот женитесь», зажёг свет, подошёл к столу, сел. Взял много раз очиненный огрызок карандаша. Из-под скатерти вытащил пожелтевшую от горячей сковороды старую тетрадь.

– Напишу письмо в газету, – сказал он.

И исходящие из сердца слова перенёс на жёлтую бумагу: «Родная редакция! Моя старуха пуштальон. Все деревенские новости у неё. Кто сколько доит молока, и так знаю. А вот про любовь не могли бы что-нибудь написать? Не то ночи длинные, глаза не смыкаются». Послюнявив, заклеил конверт, сверху придавил книгой. Посидел немного взгрустнув.

– Нет, нет, не всё ещё. Самого главного не сказал, – отодвинув книгу, вскрыл конверт, осторожно расправил сложенное вчетверо письмо. И добавил: «Напишите уж, пожалысты. Ваш Халиулла-бабай».

Тут, гремя кумганами, в дверь вошла его старуха.

– Смотрела хлев Халимы. Ягнёнок не вернулся, – будто сам себе говорила. – А-а, забыла, почта пришла, – сказала она и, достав засунутые за зеркало газеты, протянула старику.

– Минсылу разве вечером принесла? – спросил старик.

– Вечером. Предупредила её, чтобы самому первому газеты приносила дедушке Халиулле. А то никак не дождётся прихода почты. Сказала, что он почтальонов любит…

– Хорошо сделала, – сказал старик с серьёзным видом. – Да, очень правильно сказала… Да…

И, глядя в упор в глаза своей старухи, улыбнулся светлее глядевшей в окно луны.

Душевная рана

Сегодня её душа не ждала праздника. Нежданно-негаданно навстречу попалась знакомая Табрия.

– В городе собираются устраивать праздник. В этот раз приглашают передовиков производства. В список включила и Вас. Приглашение принесут, – сказала она и поспешно-суетливо ушла.

Всё же Зифа не удивилась. Торжества в городе проводятся. Кого-то поздравляют, кого-то награждают.

– Спасибо, Табрия, – сказала она, повернувшись к знакомой. – Спасибо, что вспомнила меня.

На другой день она с утра до вечера была на рабочем месте, никуда не отлучалась. Ждала, что принесут приглашение. Как ни говори, принимать своими руками всё же приятнее, думала она. Только… никто приглашение так и не занёс.

Впрочем, Зифа Табрию никогда подругой не считала. Являясь одной из тысячи знакомых, чем-то она отличалась, была иной. Во взгляде её свойственная лишь старым девам тяжёлая грусть, глаза, похожие на глубокий колодец, полны печали. «Как бы шла ей улыбка», – думала Зифа. Только ни разу не приводилось видеть улыбку Табрии, казалось, она совсем не хочет улыбаться. Не только из голубых глаз, но и из слов, из врезавшихся складок между бровями будто смотрит глубокий омут одиночества. Когда ни зайди в её рабочий кабинет, она всегда сидит, завернувшись в клетчатую шаль. Всегда промолвит: «Знобит что-то» и, ещё глубже завернувшись, слегка подрожит…

И шагает неуверенно, волоча ноги. Поэтому кажется, что она ходит в башмачках, хотя и в туфлях с каблуками. Никому не раскрывается. В разговорах старается не участвовать.

То ли на душе у неё накопилось, в этот раз она старалась задержать Зифу в своей комнате. Говорила и говорила, и всё незначительные слова. Роясь как-то в книгах по психологии, Зифа наткнулась на совет: «Если человек сам не просит совета, то не помогай ему». Это она сохранила в памяти. А на сей раз почему-то знакомой своей от души хотелось помочь.

– Хотя бы среди друзей своих нет ли одинокого мужчины? – спросила Табрия, начиная разговор сама и, закутавшись в шаль, скорчилась. – Душу знобит, – добавила она.

– Почему же нет, конечно, есть…

Зифа тут же представила себе Мансура. По его словам, жена его на жизненном пути встретила свою запоздалую любовь и вместе с ним отправилась то ли на восток, то ли на запад. А муж, будто проводив гусей-лебедей в осенний день, остался один-одинёшенек со своей глубокой печалью.

– Душу знобит, – сказал и Мансур, зайдя как-то к Зифе. – Нет ли у тебя хорошей знакомой?

Вот тогда Зифа вспомнила слова Табрии «душу знобит». Связать их судьбы и устроить им встречу пожелала не она сама, а вот эти два неуклюжих слова.

– Есть, говоришь? Кто же он?

Табрия мгновенно преобразилась, точно её подменили. На вечно кислое лицо пробилась улыбка. В это мгновение и голос её был увереннее и слова прозвучали ласковее. Как будто крылья у неё выросли.

– Говорю же, у меня есть один знакомый. Только где устроить вам встречу?

– Приходите ко мне, вместе… Встречу определим примерно на семь часов вечера.

– Ладно, поговорю я, жди, – сказала Зифа.

На другой день в обеденный перерыв она пошла на работу к знакомому. «Двух несчастных сделать счастливыми не грех, наверное», – думала она про себя. И Табрия в молодости, небось, была как румяное яблоко. Только не нашлось, видимо, никого, кто бы его сорвал. А посмотреть, они настолько подходящая пара. Оба мечутся от одиночества. Разве не блуждают они среди тысяч, не находя друг друга? Наверное, так, иначе два живых существа своё внутреннее состояние не могли бы объяснить одними и теми же словами. Женщина, представив два существа перед глазами как единое, прошла значительное расстояние пешком. С обоими она знакома лишь по работе. В какой степени знала Табрию, столько же знала и Мансура. При встрече обмениваются одной-двумя фразами, справляются о здоровье, настроении. Только за недосказанным чувствуется щемящая душу тоска одиночества.

– Мансура сегодня нет ведь, – сказал один из работников цеха, узнав её.

– Где же он?

– Откуда нам знать, наверное по делам ходит, – сказал, улыбаясь, молодой парень. Сам кончиками пальцев загасил окурок.

Зифа поняла, что обстоятельства намного сложнее, чем она думала. Сослуживцы внутренне были не спокойны. Женщина-начальник цеха проводила её до проходной.

– Выпивает он. Затем неделями пропадает. Жена погубила парня, – сказала она. – А вы не знали, что ли?

– Нет, не знала.

– И вчера и сегодня – два дня нет на работе. Значит, на этой неделе не будет.

«Эх Мансур, Мансур, что же ты делаешь? Что я скажу Табрие? Зифа с тяжёлыми мыслями одна направилась к Табрие. Обидится, наверное. Сказать «немного подожди»? И потом, как заведомо знакомить с пьяницей?» Женщина, тихо остановившись, подняла щеколду ворот. Из-за двери послышалось: «Входите, проходите». По-праздничному счастливо и наполненными светлой надеждой звучали эти слова. Табрия, живущая в пригородном посёлке в старом доме, оставшемся от отца, домывала выцветшее крыльцо. Увидев женщину одну, не сочла нужным завершить дело. Встряхнула половую тряпку и повесила на бельевую верёвку.

– Я одна, – сказала Зифа, будто виноватая, нагнувшись снимая обувь.

– Одна? – Табрия нахмурила брови. Что-то хотела сказать. Но промолчала.

– Да, так получилось. Мансур в командировку уехал.

Табрия страшно тяжело дышала. Не сказала ни слова. Спешка – дерево, его плоды – сожаление, говорят. Только какая польза от сожаления? Поторопилась Зифа, поторопилась… Намерения, впрочем, были святыми, что поделаешь. У доброго дела – семь дорог, говорят.

Вдвоём вошли в дом. В середине большой, как поле, комнаты, прогибаясь от разнообразных вкусных блюд, расставленных на белой скатерти, улыбаясь, стоял круглый стол. Увидев Зифу, то ли погасли солнечные лучи, то ли небо покрыли чёрные тучи, внутри комнаты стало темно. Из окон в дом устремилось одиночество в чёрной шали. Одинокий стол, одинокая кровать, одинокая свеча. Из каждого угла большой, как поле, комнаты смотрело неприглядное одиночество. «Очень уж мрачный сегодня этот мир», – сказала Зифа сама себе.

– Айда, чай попьём, коли так, – предложила Табрия, не искренне, а с примесью какого-то горького чувства.

– Нет, спасибо, я пришла не чай пить. Испугалась, что подумаешь, мол, бессовестная, бесстыжая.

Табрия и не стала настаивать. Поглаживая короткие рукава розового платья, укрылась чёрной шалью в крупную клетку.

– Так и получилось. Извини уж, пожалуйста, – сказала Зифа.

– Известно, что так получится, раз это меня касается, – сказала Табрия и, съёжившись ещё глубже, укрылась шалью.

…Зифа ждала протрезвления Мансура. Если рядом будет надёжная пара крыла, несомненно, он не поменяет её на горькую. Бросит, бросит пить. И вновь направилась к месту работы мужчины.

– Его нет, – сказали рабочие, глядя в сторону.

– Всё ещё нет? Неделя же прошла.

– Нет, на прошлой неделе проводили… Говорят, полез в воду и судорога свела. Помочь было некому.

Зифу словно ударило током. По телу пробежала какая-то холодная волна. Не успела. Значит, опоздала.

– Опоздала, – сказала женщина, горько шепча.

Тут она попыталась представить себе Мансура. Показалось, что впереди проползла тень Табрии в чёрной шали. «Душу знобит», – шептала она будто.

Опять праздники подошли. В дороге ей вновь встретилась Табрия. Вновь она куда-то торопилась. «В список и тебя записала. Приглашение занесут», – сказала и пошла своей дорогой. Случившееся перед прошлым праздником забыла уже Зифа. И в этот раз так же с надеждой ждала приглашение. «Человеческому сердцу и праздники нужны, по-видимому», – думала она про себя. Но всё же душа что-то почувствовала, не осталась сидеть в комнате. Вспомнив, куда надо было пойти по делам, оделась и вышла. А на улице остановилась, увидев длинный автобус напротив здания муниципалитета. Красиво одетая, по-праздничному весёлая группа женщин стекалась в ту сторону. Погрузив галдящих, смеющихся пассажиров, автобус исчез из вида. В воздухе остались лишь запахи помады, пудры, духов. Зифа почувствовала неловкость, немного оскорбилась даже. Потому что именно сейчас осознала основную причину приглашения в гости. А причина была в ней самой… Сама того не замечая, нечаянно она прикоснулась к самой болезненной душевной ране Табрии…

Однажды придёт день…

Он любит помечтать: хочет, чтобы сын стал или учителем, или врачом. И старается представить это перед глазами. И причина есть: что ни говори, среди сдатчиков цветного металла не встречал людей этой профессии. «Значит, денег хватает. Видно, и на работе не сокращают, – говорит он мысленно. – А сами днём и ночью делают добро людям».

Вот опять он лежал и думал об этом.

– Папа, – позвал внезапно сын.

– Что тебе? – пробормотал Вэли про себя, не открывая глаз.

Тут он почувствовал, как трещит голова, давит левый висок. «В набат бьют, что ли? Как железо об железо, – поворчал он. – Нет, надо бросить, надо прекратить контакты с очередниками».

– Папа, эта ложка алюминиевая?

У Вэли звякнули самые тонкие сердечные струны. Для него на свете чудеснее этого слова не могло и быть. Дорогие слова из молодости давно забыты, прошедшая жизнь где-то там, будто за ненайденными алюминиевыми горами. Да и на работе неожиданно сократили…

– Папа, – сказал сын, одновременно поигрывая в пальцах двумя чайными ложками. – Ну из чего они?

– Из железа, – сказал отец, взглянув краем глаза. – А зачем это тебе?

– Соседям отнесу. Сдам, а на деньги пряники куплю.

– Сам куплю, – сказал Вэли. – И потом, чем думаешь размешивать сахар, чертёнок? Сегодня нет, а завтра может быть сахар. Мама если получит зарплату…

Мужчина встал с кровати, быстро оделся и вышел во двор. Наматывая на ноги портянки, натягивая кожаные сапоги, бормотал себе под нос:

– Покажу я тебе алюминий, сопляк. Учись знай. А то…

Подхватив за один рог велосипед, прислонённый к старой бане, он направился на улицу. Увидел, что к железным воротам вдоль стены из красного кирпича, окружающей ханский сарай соседей, опять выстроилась очередь. Остановившись, долго смотрел. Шустрые какие! Сколько тут цветного металла! Мешками, охапками, телегами. Учёному человеку доставляют в руки. Потому что голова работает. И умеют собирать. Вернувшись, опять придётся встать в эту очередь. Аллах даст… Встал бы ещё, был бы алюминий. Кончился цветной металл. Разорили мир. Он знает, кто не чурается и чужого добра. У самого душа не лежит к таким делам. А в мусорной свалке близ города, по берегам рек-озёр в последний год он возился немало. И всегда на роге велосипеда болтался мешочек с пряниками. Рога велосипеда замечательные. Один очень хороший знакомый из алюминия своими руками собрал. И раму сделал из цветного металла. Чтобы вечно не ломались.

– За границей только делают такие. Наши – из железа, невозможно с места тронуть.

Вот сегодня Вэли помчался за белой и лёгкой, как вата, надеждой.

Он подъехал к берегу водоёма в садовническом обществе. Бросил велосипед в сторону и посмотрел на верхушку самой высокой ивы.

– Гнёзда виднеются, – сказал он, не скрывая радости.

– Что? – вмешался кто-то другой.

Вэли вздрогнул от испуга.

– Ты кто?

– Гали.

– А ты?

– Вэли.

– Что ищешь здесь?

– Иву смотрю. На вершине есть, оказывается, воронье гнездо, – сказал он, часто-часто моргая глазами, и подумал про себя: «Из одного гнезда если наберётся четыре кило металла, из двух гнёзд – восемь кило будет! Успевай только возить». Он посматривал на свой дорогой велосипед. Стоявший рядом молчал, он всё понял без слов. Тут из ивняка навстречу к ним выпрыгнул кто-то третий.

– Ты кто будешь? – враз сказали оба.

– Мирвэли… – Новый спутник почесал голову.

– Что тут делаешь?

– Ворон ищу, – ответил он, вытягивая длинную шею к небу.

– И мы, – присоединились остальные, и радостные глаза вновь встретились друг с другом.

«И у этих рукава пиджаков коротки. Стало быть, мода такая. И чего я тогда стеснялся», – радовался Вэли.

«И велосипед у них есть. Эти, кажется, посостоятельнее меня», – подумал Мирвэли и обратился к спутникам:

– Парни, мой сад вот тут рядом, второй с краю, двухэтажный дом вон. Гнёзд много тут вокруг, только вот… Мочи нет забраться на иву. У вас велосипед, у меня деньги есть. Может, быстренько слетаю, на бутылку хватит, ещё и останется.

Он правой ладонью похлопал по карману. К звону монет присоединилась ворона:

– Кар-р-р!

Давая понять, что недовольна присутствием мужчин, птица уставилась вниз.

– Эй! – крикнул Вэли. – Убирайся из гнезда, она теперь наша. Кыш отсюда…

– Не торопи, от цивилизации в стороне лишь ворона не останется же. Она старалась и ради нас. Может, мне сходить вначале?

– Сам себе дал слово не пить, однако хочется тебе помочь, – сказал Вэли, почесав за ухом. – Иначе не сможешь забраться на самый верх дерева.

Ещё не успел договорить, а тот уже тронулся в путь.

– Долго не будь! – сказал он новому спутнику.

Несколько мгновений оба сидели молча.

– Из одного гнезда птицы выходит четыре кило, говорят, – заговорил Вэли.

– Что выходит?

– Цветной металл.

– Чёрт возьми, я тоже так слышал вчера, когда стоял в очереди. Люди зря не станут говорить.

Оба сидели, уставившись на верхушку ивы. Оттуда, вытянув шею, смотрела на них ворона.

– Кар-р-р! – крикнула она, взмахнув крыльями. Белый пух, рассыпавшись лучами светлой мечты, осел на костюмы и шляпы мужчин.

– Мои соседи собирают цветной металл. По-видимому, большие учёные. Купили два старых дома и в течение двух лет возвели ханский дворец. Наша судьба теперь связана с учёными людьми. Даже судьба вороны…

– Угу, – сказал второй. – Сегодня ночью несли лифтовые обручи. Пешком спускался с девятого этажа. Это дело парней с десятого этажа. Больше некому, все знают. Не поймав, невозможно что-то сказать. Они тоже с образованием. Один из них два института закончил. Только на работе сократили полгода назад.

– При въезде в город была же металлическая доска? Написано было «Челны». Говорят, и её украли.

– Говорят, две тонны весило…

– Это тоже, наверное, дело образованных людей. Нашей головы не хватило бы. Люди богатеют, в течение минуты богатеют.

– Однажды и мы разбогатеем, – сказал второй. – Почему бы нет? Смотри, вороньих гнёзд здесь до чёрта…

«Пряники можно мешками таскать», – подумал Вэли с детской надеждой.

Оба замолкли.

– Гляди-ка, – сказал тот, – прошло три часа. Пропал ведь он.

– Да, велосипед жалко, – сказал Вэли, чуть не плача. – Может, вернётся ещё, подожди. – Он посмотрел на цветущий сад, двухэтажный дом. Там рослый мужчина поливал грядки, жена полола сорняки. – Нет, не вернётся… понятно…

Новый знакомый поспешил повернуть разговор на другое:

– На какой чёрт вороне цветной металл?

– На свете от времени отставать нельзя. Она тоже живое существо. Она – современная ворона. Только и всего.

Сердце Вэли вновь защемило.

– Велосипед жалко, – повторил он. – Где теперь искать этого обманщика?

– В металлической очереди, – сказал тот, не раздумывая. – Наверное, сейчас он у ворот твоего соседа.

В глазах Вэли зажглись искорки надежды, он вскочил, отряхнулся. С костюма, шляпы стряхнул птичий пух, пыль. Взнуздав возбуждённое сердце, мужчина направился в обратный путь.

Даже не заметил, как добрался.

Очередь была длиннее обычной, измождённой, неровной. Он понял бесполезность поиска нового знакомого среди многочисленных прислонившихся к стене людей.

– Сосед, – сказал Вэли, без очереди пройдя внутрь. – В кучу железяк мой велосипед не попал случайно? Во-о-н он мой дорогой. Когда успел бестолковый вор? Ладно, хоть на металлолом сдал. Ладно, соседу принёс. Вон ведь мой велосипед. – Он, счастливо улыбаясь, пошёл к «золотой» горе.

– Твой-то, наверное, твой… Оплата произведена. Даже с лишком…

– Кому?

– Выходит, что вору.

– Что теперь делать? По-соседски отдай его обратно мне.

– Бери тогда. Завтра металлом заплатишь. Условие такое. Долг и деньги не имеют ни соседа, не родных.

– Если не найду?

– Слямзи где-нибудь. Находят же вон, видишь очередь.

Вэли задумался. «Ох и башковитый этот человек. Много учился, наверное». И решил спросить:

– Слушай-ка, сосед, ты сколько институтов закончил?

Здоровенный мужик, не вынимая руку из ремня джинсовых брюк, откинув голову назад, громко рассмеялся.

– Вместе с коридорами восемь классов. Потом прогнали из школы. За продажу джинсов. Брат из Москвы привозил, я клиентов находил. Тогда бизнесменов называли спекулянтами. Сегодня бизнес в моде, видишь?! – Он наигранно показал указательным пальцем в сторону ханского дворца. – Обучаясь, не будешь муллой, поклёвывая – вороной, а дело надо знать. Кто, думаешь, в очереди? Те же жертвы института. На заводе многих сократили.

Вэли удивлённо посмотрел ему в глаза. Он думал, что попал под сокращение из-за нехватки знаний, из-за того, что не закончил институт. Ибо, когда уходили с завода, начальник сказал: «Салимов остаётся, он с высшим образованием, а Вас, как появится возможность, завод начнёт работать на полную мощность, сразу пригласим».

– Сам сколько классов кончил?

– Среднюю школу только, – сказал Вэли, тяжело вздохнув.

– Если бы кончил институт, велосипед свой хотя бы не дал украсть, – сосед вновь хихикнул.

Все надежды рухнули на кучу железяк. Он очень устал. Вернувшись домой, беззвучно разделся и, повалившись на кровать, погрузился в сон.

Утром, когда открыл глаза, возле него стоял сын.

– Папа, а Луна – металл?

– Нет, – сказал отец, – будь металлом, давно бы валялась во дворе соседа. Учитель объяснит. Не морочь мне голову.

– Тогда почему она блестит, а? – спросил мальчик, вытирая нос рукавом.

– Учиться надо сынок, учиться надо, – сказал отец, как бы давая совет. – Ну скажи, зачем тебе она? Что ты будешь с ней делать?

– Сначала доберусь до гнезда вороны на макушке ивы. Потом встану на него, дотянусь до Луны и потрогаю. Может, из цветного металла она…

– Фу ты! – Вэли, испугавшись, вдруг покачнулся. – Боже упаси, упадёшь, сынок, – немного помолчав, сказал он. – Иди, уроки смотри. А завтра я тебе принесу книгу про Луну. Если сосед даст сдачу, и один хлеб. А без пряников жить можно. Металла мало стало вот. Кажется, дело идёт к полному его исчезновению. Настанет день – придёт время учёных. Учёному человеку забраться на Луну ничего не будет стоить. И на Марс полетят. В ваше время будет это. Только отставать от времени нельзя, сынок. Иди, готовь уроки.

Вновь схватив за рога бесценный велосипед, мужчина вышел к воротам и, удобно усевшись, покатил в сторону садоводческого общества…

Подъехал к иве, приютившей гнёзда ворон. Гнёзд стало меньше, под ногами валялись кучками солома и пух. Мужчина долго стоял и смотрел, предавшись размышлениям.

«Кар-р!» – обратилась к нему птица, выглянув из гнезда. В голосе птицы Вэли послышались горечь и мольба и ещё какие-то чувства.

– Да, велосипед мой нужен был мне. Трудно, оказывается, шлёпать пешком. А как мы его собирали! Ты, наверное, своё гнездо так же собирала, – сказал он и, повесив горестную голову, повернул в обратный путь.

Толкая велосипед вперёд, зашагал он вдоль ям. Тут взгляд его упал на блестевшую кучу железок. Кто-то избавился от дырявого таза, ведра и разного другого хлама.

Горе забылось. В этот момент Вэли был счастлив. «И на книгу про Луну, и на пряники хватит, – радовался он про себя. Но всё же надо сходить на работу и попроситься на своё место. В очереди говорили, что завод начал работать. Конечно, схожу… да, без денег невозможно. Мальчишке исполнилось шесть лет. В школу начал ходить. Его надо выучить. Вначале в школе, затем в институте, потом… Не отстал бы ребёнок от времени…»

При приближении к воротам соседа около него с шипением резко остановилась легковая машина. От неожиданности Вэли с велосипедом и железками полетел вниз.

– Ты что, – крикнул он сердито, – ослеп, что ли? – И увидел наверху стоящего улыбаясь огромного роста мужчину. – А, сосед, ты, оказывается, чуть было не задавил… Напугал…

– Осторожнее надо двигаться, особенно, погрузившись так железяками. Я сейчас вернусь, подождёшь немного?

– Ладно, – ответил Вэли, посмотрев наверх. – Подожду…

В тот же миг машина, как дуновение ветра, бесшумно исчезла. Вэли, наклонившись, принялся собирать железяки, разбросанные в разные стороны.