Текст книги "Иоаннида, или О Ливийской войне"

(ст. 487—582)

Третьим был Григорий, дико размахивающий копьем и великолепный со своим легким щитом и испанским кинжалом. Рядом с ним вел под знаменами свои войска Гейзирит⁸⁵, хотевший взломать укрепления врага еще до того, как будет дан сигнал. Он хорошо знал себя. Облаченный в сияющие доспехи, он владел гигантским оружием. Все его тело было одето сталью, он представал сияющим видением, ибо инкрустировал пластины доспехов золотом. И он носил золотой шлем с блестящей железной подкладкой, чьи острие и гребень были украшены конской гривой. Он носил пояс, сверкавший шишками из драгоценных камней, а на боку – пояс в ножнах, отделанных слоновой костью. Он носил ножные латы, обмотанные парфянской шкурой со многими украшениями. Ноги его были облачены в яркий пурпур, который мастер искусно украсил драгоценными камнями. На все его украшения было восхитительно смотреть, а его великая доблесть была еще краше.

Затем следовал Мартирий⁸⁶, вместе и храбрый, и мудрый в совете. Он растянул свои войска по широкой равнине и командовал союзниками, как храбрый военачальник. С ним против плотных рядов врага ехал Маркиан, которому было уготовано смешать потоки крови баркейцев с собственной. Не отсутствовал и Сенатор⁸⁷, человек, отмеченный знаменитым родством; он ехал верхом, на него было приятно смотреть, и вообще он оказался счастливее своего товарища в полированных доспехах.

За ними со своим толпящимся отрядом ехал союзник Куцина, ведший силы под знаменем массилов. Одаренный спокойным характером и латинской сдержанностью, он был римлянином по духу, и был недалек от того, чтобы быть им и по крови. Ни Адонис, возлюбленный Венеры, ни храбрый Ахилл не могли сравняться с ним в силе или в использовании дротика.

На другом, сверкающем левом фланге, командир Иоанн, тезка главнокомандующего, но старше его летами, ехал галопом вперед. Он сочетал в себе бодрость старца и доблесть юноши, и с этими двумя [достоинствами] этот великий воин мог, изрядно потрудясь, сокрушить врага. Пегая лошадь – частью черная, но с белыми пятнами – везла его. Гордая, украшенная своим золотом и драгоценностями, она грызла удила и быстро носилась взад-вперед по полю, в то время как сам полководец, строгий командир подразделений, появляясь в разных местах, подбадривал своих товарищей в их решимости идти [на бой].

Рядом неутомимый Фронимут двинул свои войска, вознеся знамена, и выстроил их вместе с союзниками на равнине. Хотя сам он превосходил всех вокруг, сияя своим шлемом и гребнем и блистая неожиданным великолепием стали, возвышаясь над всеми, он ловил и отражал лучи и сияние солнца, и тоже находился под защитой плотных рядов отряда, шедшего вокруг него со всех сторон, сверкая щитами и шлемами.

Далее Маркентий увещевал войска идти вперед. Получив его приказ, они рядами разошлись здесь и там по широкой равнине. Золотой шлем, укрепленный бронзой и тяжелый от гребня, покрывал его песчаного цвета волосы, а на его гигантских плечах красовался сверкающий пластинчатый доспех. Его лошадь гарцевала высоким шагом, а сам воин вез на бедре оружие – колчан и звенящий лук. Опоясанный ими, он посылал свои медные стрелы в бой, а его знамена защищала верная стена грозных младших командиров. На той же стороне стоял Либерат, человек, известный [доблестью] длинного копья, в то время как на другой занял свое место красавец Улитан⁸⁸, вооруженный множеством оружия, воин, прекрасно обращавшийся с дротиком и не менее быстро – с кривым луком.

Ифиздайя был следующим, вождь и отец своего племени, предводитель, прекрасно знающий, как поворотить лошадь крепкими удилами⁸⁹. Дикие люди следовали за ним, и его сотоварищем был его сын, Битиптен. Это племя было довольно многочисленным и обладало духом доблести. Их могучий вождь остался верен своему обещанию, и его любили воины, их командиры и наш главнокомандующий. Его выдающийся сын, храбро поднявший оружие, был не худшим бойцом, чем его отец, и мог [по скорости] соперничать своими дротиками даже с тонкими стрелами, которые спускают со своих тетив персы.

Командир Тарасий привел в движение свои высокие знамена и выстроил свои пестрые войска с разнообразным вооружением в линию перед пехотой. Командуя, [сидя] верхом на коне, он разделил участки поля боя между подразделениями и выстроил их в готовности к атаке, приказав сомкнуть щиты. В таком виде его отряды образовали длинную линию на равнине и сверкали, стоя щитом ко щиту. Тела людей были скрыты, словно за прочной стеной. Были видны только их боевые топоры и верхушки шлемов, чьи острия и гребни сверкали из-за щитов. Само поле боя казалось медным от поднятых копий, а прозрачный воздух вокруг них был наполнен ужасом.

Так наш исполненный отеческих чувств полководец Иоанн, могучий воин, выстроил фланги войска к битве и вознес знамена в его середине. Организуя всю армию и уравновешивая ряды каждого подразделения, он ехал посередине, как и следует полководцу, чтобы руководить ходом битвы, командуя всем войском в целом, и в то же время, как пристало дерзкому стратегу, приводить в движение те или иные [отдельные] подразделения [по мере надобности]. Так бык, когда его дразнят, внимательно приглядывается, [водя глазами из стороны в сторону], высматривая, в какое место поразить недруга. Наваливаясь на одну сторону, он откатывается вправо и затем тут же угрожает [тому, что] слева, умножая таким образом наносимые им своими рогами раны. Его рога колют, подчиняясь указанию глаз. Так же и наш главнокомандующий, оперируя равными подразделениями войска, посылает сотоварищей в бой. Так же искусные пальцы музыканта ударяют по клавишам органа⁹⁰. Когда он нажимает их, трубы звучат под давлением воздуха, и ни высокие ноты, ни басы не начнут звучать, пока музыкант не выберет мелодию и не начнет нажимать клавиши. Так же точно, по приказу главнокомандующего, вся боевая линия пришла в движение и создала [нужный] строй под отдельными знаменами.

(ст. 583—644)

Рядом с ним был Рицинарий, блистая оружием, и развертывал свои подразделения с той же заботой. Он выполнял планы, которые выпестовал до совершенства в уме, но всегда был скромен. Он был великодушен, вежлив, мудр, храбр, ни в чем не виновен и могуч в оружии, победитель на войне и служитель мира. Он действительно был смиренен в сердце, что так любит Христос, благороден в преданности и достоин быстро исполнять команды своего полководца. Ибо не природа, наш общий родитель, соединяет столь многое в теле при единственной жизни души, но [это суть] знаки величайшей благодати и милости: целомудренная любовь, преданность, доброта, мудрость и доблесть. Преисполненный такой благодати и сверкая доспехами, Рицинарий ехал меж рядов [воинов] в середине войска, спокойно говорил с товарищами и давал им инструкции.

Вражеская армия изумилась, глядя, как храбрый герой Иоанн расставлял в порядок знамена, уже осененные везением просто в силу выгодности занятой ими позиции. Но в ночное время Иерна, большой вождь в этой войне, почувствовал беспокойство и окружил свой лагерь восемью рядами верблюдов. Затем он связал меж собой весь скот, искусно привязывая рог к рогу шестью петлями. Затем коварный хитрый негодяй приготовил петли-ловушки везде по бездорожному пространству, так, чтобы мавры могли безопасно проскользнуть по полю битвы и сокрушить подходящие к [их] лагерю прямо среди их ловушек ничего не подозревающие ряды их врагов. Даже сам Минос не делал в потайных углах своего лабиринта столь искусно петляющих двойных кругов, как эти, превратившие их пути в [такой вот] лабиринт. Только умный сын Эгея вышел из них, следуя, как он был наставлен, за путеводной нитью. Затем он пронзил мечом грудь, что была смешана из двух природ⁹¹, и тварь изрыгнула кровь и упала на темную землю с хрустом ломающихся рогов. Далее мавр выстроил третью линию обороны перед тем защитным кольцом, которое образовал [ранее]. Он распределил повсюду более мелких животных, связал их меж собой и держал стреноженными. Таким образом он искусно сузил пространство, связав вместе ослов жестокими недоуздками крепко-накрепко. Наконец, он выставил ловушки и двурогие вилы вокруг лагеря, вместе с заостренными кольями и большими камнями в качестве своего последнего защитного вала.

Антала избрал стратегию с подобным [Иоанну] искусством и выдвинулся вперед в сопровождении двух флангов войска. Уверенный в своей лошади, он бросился вперед в сражение после того, как приготовил фаланги для встречи пехоты, соединив большие шишки щитов. Он держал свои ряды близко к лагерным укреплениям, не имея желания подвергать лишенных удачи пехотинцев опасности боя на открытом поле, ибо не раз уже изведал, какой ужас может охватить [воинов] в сражении и на что была способна мощь римлян. Тем не менее войска мавров шли в бой в четком строю под двумя знаменами. Вырвавшись вперед, их лошади носились по всему полю, и быстрые лагуатанские воины последовали за ними, пока не заполнили собой поля и близрасположенные холмы, пустые долины, леса и потоки. Дикарь Иерна, их второй начальник, был с ними, как и высокомерный Брутен. За этими двумя следовал Камал, ярясь на наступающего противника и [ведя] много тысяч людей. Затем следовали Идреазан, яростный Иалда и Синдзира, горячий до битвы, и все те, чьи имена никто и выговорить-то не сможет, даже если захочет оставить памяти ради все эти многочисленные дикие племена. Посреди них стоял яростный Сидифан, подстрекатель и руководитель этой войны, который командовал кавалерией и держал свои знамена на правом фланге. На левом фланге Карказан присоединил свои отряды к общим и, подстрекая ифураков к бою, выпустил плотные ряды своих [воинов] по всей долине. Рядом с ним подняли знамена Меланг, Гантал, Гуентан, Алакандза и вселяющий ужас Ютунгун, быстрый Афтилиен, храбрый Катубар и все тысячи командиров, которых послал на битву Сирт.

Песнь V

(ст. 1—98)

И вот враг шел рядом с врагом, знамя [развевалось] рядом с другим добротно установленным знаменем. Они схватили свои луки, достали оперенные стрелы из колчанов и потрясали копьями с железными наконечниками. Когда первые ряды преодолели расстояние между армиями, чужие воины прекратили дальнейшее наступление наших. Стоя твердо, они заставили остановиться наступающего врага, и в итоге наши ряды встали, натянув удила. Смотря на наше войско, наш враг Антала, сын Гуенфана, увидел полководца Иоанна среди его знамен и узнал его еще издалека. Он тогда проехал сквозь ряды своих вооруженных людей на башнеподобном коне и предстал перед глазами нашего великого полководца. Храбрый командующий, [считая, что его] вызывают [на поединок] этой демонстрацией оружия, выехал навстречу врагу. Его же противник немедленно повернул назад, потянув удила послушного коня. Тогда наш командующий воззвал к нему: «Куда ты бежишь, Антала? Вот к чему привели твои угрозы? Смотри, Иоанн на хилой лошадке выехал принять твой вызов. Почему ж ты так быстро поворотил? Пусть нас рассудит Тот, Кто движет небо и землю, Кто мечет молнию». Пока Иоанн подобными насмешками принуждал его к единоборству, мавр устыдился и в своем горе исчез в толпе воинов. Тогда внезапно, [при помощи] какого-то колдовского искусства, из центра линии войск мавров вырвался бык, которого Иерна, жрец и могучий предводитель вождей племен, намеревался принести в жертву Гурзилу Аммонийскому, и он стал первым предзнаменованием для его людей. Он метался меж двух армий с задранными длинными рогами в неуверенности, где он сможет пробить вражескую линию. Пока наши ряды в страхе попятились назад, он вломился в сиртские ряды и дико помчался к своему лагерю. Римский всадник последовал за ним, всадил под плечо трепещущее копье и уложил его на песок. Тогда грубым звуком затрубили сигнал к бою рога, и к небу вознесся внезапный шум смешавшихся голосов. Ярость нарастала по мере усиления воплей. Весь стоявший по округе лес эхом отразил шум [боя], посылая племенам обратно подражания разным языкам. Вот отряд мавров призвал Синифера и выкрикнул имя дикого Мастимана. «Мастиман», – ответило эхо. Там они призвали Гурзила – и «Гурзил» отразилось от пустот скал. С нашей стороны, римская армия привела небо в смущение своими голосами, подобными грому, и горы ответили грохотом сотрясенных колчанов. Где-то почтенный голос пропел и выкрикнул: «Пусть храбрые бьются во [славу] твоего оружия, Юстиниан, вдохновленные божественной силой Христа. Храни, Всемогущий Отец, правление нашего императора!» При звуке этого имени небеса содрогнулись, и земля сотряслась, леса застонали по горным хребтам, сотрясясь до самих макушек. Горы и озера издали нестройный стон. Земля, расшатав основы, затрепетала, и элементы всяк по-своему воздали хвалу Творцу.

Ко всему этому была добавлена сама ярость, и души людей разгорячились к войне. Они понукали своих лошадей и с силой метали один [вид] оружия за другим. Воистину даже солнечный свет померк от обилия копий, и темная ночь настала от [полета] их дротиков, и металлические [метательные] снаряды с обеих сторон отделили яркое небо над оружием от темени поля боя. Лязгающим мечам и щитам мешали стрелы, посылаемые поочередно то с одной, то с другой стороны. Наконец все небо, мрачное и темное, ощутило на себе вес могучих копий, и каждый раз, когда [такое] оружие металось, человек с той или иной стороны падал от полученной раны, ибо все прилетавшие [метательные] снаряды несли смерть. Но нежданная Фортуна правит битвой. Часто, когда оружие брошено [во врага], оно сталкивается с брошенным дротиком противника и, соединенное с подобным собственному весом, падает на равнину, так что Марсу приходится расплачиваться двумя ранами за случайный уход от одной. Некоторых бойцов сама смерть уже окрасила красным, и земля стала влажной от пролитой [на нее] крови. Воздух звенел от брошенных копий. Битва разгоралась, и кони страдали от людской бойни, барахтаясь [по земле]. Собравшись, сила нечестивцев мощно ударила с двух сторон, и [наши] люди, ослепленные суматохой и сумасшествием, подставляли груди под вражеское оружие. Так что порой воины, готовившиеся напасть на других, [сами] чувствовали сталь в собственных телах и испускали милую жизнь сквозь [полученные] раны.

Яростный Рицинарий бросился вперед, пробившись сквозь давящие массы врага. Он обратил в бегство вражеские ряды и знамена, убив Эйлимара, одного из первых, начавших бой, человека, который, будучи уверен в своем коне и полагаясь на своих воинов, храбро искал столкновения с римской армией. Великий герой столкнулся с ним и пронзил его хрустнувшую грудь сталью. Ломая ребра, он [буквально] вскрыл его тело и [давил] с такой силой, что копье вышло у [Эйлимара] из спины.

Тогда мазаки развернули своих коней в бегство, ибо были охвачены холодом ужаса. Отряд римлян последовал за ними и, гоня, заставил отступать. Скача галопом по равнинам в жарком преследовании, они одолели арьергард мавров и в не требующей усилий рубке избивали их войско во время [их] бегства. Но когда разбитая кавалерия [мавров] увидела перед собой стойкие ряды своей пехоты, доблесть вернулась в их сердца, и они повернули лошадей. Они вернулись галопом, оглашая поле дикими криками, и старались пробиться к центру сквозь мечи противников. Но наш главнокомандующий преградил им путь, сплотив еще больше людей и подбадривая их следующими словами: «Римские командиры, наше утешение и надежда государства, вы, которые так часто переносили труды войны, вы хотели битвы. Вот вам, наконец, и дарован такой случай. Со всей своей мощью отразите противника, [не дайте ему преодолеть] оставшееся расстояние. Благодаря этому единственному усилию мы обретем несомненную победу. Помните, что мы даруем великую честь нашим армиям, чья обязанность – прекращать войны, сокрушать гордые народы и обновлять радость, свойственную гражданам Римской державы».

(ст. 99—131)

Так он говорил и, в возбуждении хлестнув коня, проскакал из центра [войска] через [наши] ряды и с громким рычанием врубился в гущу врагов. Его храброе войско последовало за ним, подняв оружие. Все было скрыто [поднятой] пылью, и спускаемые с тетив стрелы железным ливнем падали на поле боя.

Первым делом наш полководец отправил в мир мертвых Мантисиана, срубив ему голову мечом. Никогда толстая шея воина не получала горшей раны! Обагрившись кровью, меч не застрял в кости. Голова человека лежала на траве, и ее глаза все еще были открыты, а его быстрый конь мчался галопом по равнине, неся тело [своего хозяина], из того места, где должна была быть голова, хлестала кровь. Затем полководец зарубил Лаумазана, нанеся крепкой сталью удар в висок. Кость была пробита, и меч ладно прошел сквозь мягкий мозг. Тогда, нацелившись на его шлем и мантилью, Иоанн разрубил надвое его лоб вместе с глазами и длинными локонами. Бросив с близкого расстояния дротик, он поразил быстрого коня Гварзутии. Его ясеневое древко задрожало под левым плечом животного, а теплое острие прошло сквозь тело и насквозь пронзило правую ногу всадника. Конь свалился от раны, и его падение сокрушило всадника, так что он лишился жизни под убийственным весом [животного]. Являя собой необоримую силу, наш полководец рассек пополам своим негнущимся лезвием Мандзеразена, так что тот [буквально] развалился надвое, и обе половины его тела упали. Затем, ударив по шее Иарта, Иоанн [также] отсек [ему] руку, сжимавшую оружие. Она все еще продолжала держать лезвие, в то время как сам человек упал хладным на траву, и отрубленная, еще била по земле, содрогаясь в спазме.

Мадзана, увидев, в какой смертельной для [врагов] горячке был Иоанн, бросился навстречу ему, отвел назад свою руку и приготовил копье к броску. Подъехав [ближе], он метнул оружие в полководца, осадил лошадь и повернул прочь. Но наш храбрый командир, невзирая на опасность, принял удар копья на щит и отразил его.

(ст. 132—192)

Бесстрашно бросился он на врага и поразил его. Хлынула кровь и запятнала зеленую траву, а тело человека осталось распростертым на поле.

Гардий увидел, как его могучий брат сражен раной, и вот, глядите, он рванулся вперед, готовый защитить его тело. Прикрывшись щитом и гордый своим оружием, он напал на командующего. Его уверенность в том, чего требовала честь, и горе из-за брата двигали им. Но даже, хоть он и прыгал взад-вперед, согнув бедра, дразня противника, его доспех был пробит, а сам он получил удар под ребра, так что древко затрепетало, а сам он оказался пригвожденным к песку. В то время как смерть одолевала его, Иоанн, доблестный герой, говорил ему: «Ради этого ли ты, несчастный человек, вышел против меня в своей мощи и невежестве? Или ты хотел составить компанию брату [в его путешествии]? Что ж, тогда твои желания исполнились, твоя судьба соединилась с его крепче, чем ты полагал, мой стойкий воин. Так вышло, что ты охотился за добычей и вместе с тем за смертью и теперь покидаешь Ливию вместе с братом».

Более он не медлил и, прямо сев в седле, с копьем наперевес напал на Куллана. Какое-то время он преследовал его, и мавританский всадник, в ужасе спасаясь от врага, рыскал в разные стороны. Но командующий в ярости следовал за ним, нацелив копье, и, наконец, пронзил его спину так, что кровь фонтаном брызнула на песок. И трупы падали на трупы, пока враг отступал по широкому полю боя. Ужас войны обратил лагуатанов вспять, и все их ряды дрогнули. Невиданной силы страх наполнил груди всех племен, ибо недруги чудились на нашего героя и бежали от него, преисполненные ужаса. Так гиганты трепетали пред Громовержцем, когда падали со сломанными шеями от ударов его молнии. Так войско троянцев бежало пред Ахиллом.

Когда Брутен увидел, что его люди выдавлены с поля боя и уже бегут, обратив спины [к врагу], что они сами распространяют странную панику, что армия, опрокинув знамена, отступает, и мавры в поисках спасения в ужасе спасаются в лагере, – то поверил, что и его жизнь стремится к концу, [но] издал громкий крик, сплотил им свои разрозненные части и повел их, хоть они и были преисполнены испуга, назад в бой с такими словами: «Что за жалкая вы орда, вы, которые прежде никогда не отступали, [потерпев] поражение! Что породило эту панику, гонящую теперь ваши отряды дрожащих беглецов? Разве может кто защитить себя бегством? Разве будете вы в безопасности в лагере, который уже угрожает взять гордое и торжествующее победу войско? Какой бой вас так ужаснул, что вы так бежите, мои стойкие лагуатаны? И ты, Австур, столь уверенный в своих горах, какой враг одолел тебя, что ты бежишь в таком страхе? Увы, негодные, вы не испытываете стыда, сдавая оставляемые вами поля? О, доблесть! О, сердца мужей! Вы и вправду хотите получить обратно бесплодную пустыню? Вы так рьяно бежите, чтоб увидеться с горячими [песками] Сиртов? О, кучка беглецов, вспомните былые войны ваших предков, их кровавые битвы и их благородную силу. Ваши предки били эту империю. Максимиан, хоть и обладал прекрасным скипетром Римской державы, не мог разбить наших дедов⁹². А теперь смотрите, сколь малыми силами простых людей Иоанн громит и уничтожает наши ряды. Пойдем же [лучше], в конце концов, на помощь [собственной] судьбе!»

При этих словах доблесть мавров возгорелась вновь, их боевые линии повернули и пошли вперед. Более яростные, чем прежде, они вновь вступили в бой и смутили само небо густым полетом копий. Они напоминали корабль под воздействием урагана. Вновь и вновь сбиваемый со своего курса, он сносится все дальше в море в направлении, следовать которому его принуждает южный ветер, и опасности, угрожающие [судну], приводят моряков в замешательство. Но когда ветер дует теми порывами, о которых молила команда, тогда радостный кормчий встает [к рулю] с громким криком и, подбадривая товарищей, искусно правит кораблем, расправляя паруса под более спокойный ветер.

(ст. 193—318)

Так же родной командир ободрил подавленных людей своим голосом и словами вновь обратил их дикие души к войне.

Тогда Брутен нацелил свое копье на Павла, направившись на него. Дрожа в полете, копье пронзило теплую грудь героя, раскроив проходы его дышащих легких и, быстро и с силой выдернутое, раскрошило ребра с обеих сторон. Присоединившись к бою, Иалд ударил мечом Ларга, Синдзера поразил Крискента, а Иласан убил Серванда. Идреазан, вызвав на поединок трибуна Маркиана, со всей силой размахивая копьем, ужасный в ярости, нанес удар в лоб храброй лошади, несшейся на него. Лошадь, сваленная смертельной раной, упала и переломила своим тяжелым весом копье в голове. Всегда храбрый, трибун сразу вскочил и, не убоявшись смерти лошади, твердо стал, как пехотинец на ратном поле, с высоко поднятым шлемом и сияющим щитом. Дикий Идреазан затрепетал от одного взгляда на него, остановился и отступил, не отважившись напасть на противника в одиночку. Трибун погнался за ним с обнаженным мечом, но Идреазан повернул хорошо натренированную лошадь, подгоняя ее шпорами, и в страхе проехал сквозь ряды своих [воинов] и исчез среди этой вооруженной толпы. Теперь, когда его преследователь не смог достать противника, бросившего в него копье, он зарубил мечом Меразгуна, ставшего меж ними, а затем и Свартифана тоже. Горы спасли быстрого Гамаздруна, но бедный Изагуа встретил свою смерть, и победоносный трибун, смерч ярости, снял доспехи с побежденных [им] врагов. Яростный и бесстрашный, он останавливал тех [врагов], кто пробовал бежать, копьями их же товарищей, так что трупы людей и лошадей падали одни на другие здесь и там – все, кого настигли брошенные им дротики, падавшие средь вражеских сил.

Но Антала, издалека созерцая все происходившее, увидел его со своего наблюдательного пункта на высоком холме. Он отказался идти в бой вместе с первыми бойцами ранее, но задумал коварный план вступить в схватку в [качестве] резерва. Теперь же он не мог более выносить вида трибуна, жаркого до бойни. [Антала] сам горел [желанием] привести помощь изнуренным маврам, и потому послал за своими войсками, которые он малыми отрядами распределил повсюду средь холмов. Собрав их, он стремительно прорвался сквозь ряды сотоварищей и направился на Маркиана, преследовавшего отряды туземцев через луг. Римлянин был подобен льву, загнанному высоко в горы криками охотников. Бичуя лохматую спину собственным хвостом, словно стрекалом или хлыстом, он пробуждает в себе гнев к борьбе и, рыча, нападает на людей, могучий в [своей] доблести. Вот и трибун не был испуган видом своего врага Анталы, когда они встретились; он бросился вперед с занесенным мечом. Но, прежде чем он добежал, нечестивое копье пробило щит, который он держал для защиты, и широким стальным наконечником застряло в ребрах воина.

Поднялся большой шум, горы завибрировали от громких криков, и битва снова дико разгорелась, ибо паника [варваров] была прекращена. Когда Антала выехал и выказал доблесть, это усилило злобу туземцев и дало новую надежду проигравшим. Снова они дрались в бою. Они сомкнули ряды, образовали клинья и возобновили натиск. Когда он усилил их мощь, перегруппировав их отряды, Антала галопом яростно промчался сквозь ряды своих меченосцев, играя копьем, и налетел на сомкнувшего ряды врага.

Первым противоставшим его ярости был Орн. Он не был отпрыском Ромулова древа. Персия, его мать, взрастила его к войне, но Африка забрала его у его матери, когда он пал под рукой Анталы. Возвысившись над ним, вражеский вождь со всей силой пробил копьем и щит, и своего врага. Сразу несчастный Арсак, приговоренный к недоброй судьбе, вышел навстречу ему. Этого поединщика насильник Антала зарубил крепким мечом, разрубив его тело прямо посередине, там, где висел лук. Его легкие он рассек надвое, когда они еще дышали. Затем, использовав копье жертвы, он ударил им испуганного Малка и, еще ярясь, проткнул тела Артемия и Мавра – человека с мрачным именем, повалив их обоих оружием их же сотоварища.

Зудий, одетый в особенные доспехи, был гораздо смелее прочих. Он не стал садиться на коня, но пошел в бой как пехотный командир и в ликовании рубил вражеские конные отряды. Он сразил Мизанту и Тизеру – Тизера был одним из перебежчиков, а Мизанта носил в прическе перья. Следующим он послал в мир мертвых Сандзина, прервал поступь гордого Амара и затем использовал его меч, чтоб уложить двух братьев – Гарафина и Тилифана. Каждый, умирая, видел смерть другого и горевал о бедном сердце своей матери, последующие годы которой будут омрачены страданием и печалью. Затем с отдаленного холма Сидифан увидел яростного римлянина и отправился с ним переведаться. Направляясь к храброму командиру, разгоряченному бойней, он вел за собой большой отряд [обитателей] Сирта. И в конце концов численное превосходство врагов и их доблесть сокрушили [римлянина], пронзенного брошенным [в него] оружием со всех сторон. Они свалили героя и били его – тысяча вражеских воинов посреди поля боя, и он умер от ран.

Наша армия повернула. Ее знамена были рассеяны по бездорожным пустыням, и ужас заставил наших командиров отступить. Но наш полководец ринулся вперед в сопровождении верных телохранителей и облегчил положение битых товарищей, показав доблесть. Иоанн, могучий боец на мечах, первым пробился сквозь вражьи ряды, ранил Маддена в грудь быстрым, словно молния, дротиком и [навечно] положил на землю вместе с храбрыми Магаргуном, Таленом и Мейланом. Ариарит рассек великого Местана мечом, вложив в удар всю силу. Затем он опрокинул Магна мечом и снес голову Альтизеры с шеи так, что она покатилась по траве. Лицо Дзамбра упало на грудь, когда была пронзена его шея, и Роффа, которому перерезали горло, блевал красной кровью и, издавая последние вздохи и сжимая свои бока, обнаружил, что его продырявленная глотка не может более вдыхать.

Недалеко оттуда Дзипер врубился в центр вражеских рядов. Он смешал их войска и заставил бежать в лагерь. Он зарубил Иалду, Тусдра, Аракана и Нада, сея смерть различными путями, но уложив их всех в одной и той же долине. Затем он причислил к ним быстрого Илана и, ударив пикой надменного Конуниана, также повалил его посреди песчаной пустыни.

Яростный Рицинарий позвал своего знаменосца Витула и приказал отнести его стяг в самую середину войск мавров. Скача рядом, он храбро проехал сквозь их сомкнутые ряды прямо к их охваченному паникой лагерю. И все воины следовали за ним. Они преодолели рвы и попытались прорваться через укрепления. Сколько боли причинил [врагам] яростный Рицинарий, пробиваясь к потаенному месту в горах, рубя их ряды и готовясь штурмовать их лагерь! Даже Геракл, страшный в своей мощи, не так крушил стены несчастной Трои, гоня перед собой троянцев и их испуганного царя⁹³. [Рицинарий] преследовал вражеских воинов и рубил их. Он с силой пробил копьем грудь Ландза, обезумевшего от свершаемых им убийств. Затем он извлек свой меч и ссек голову Масгвена – человека, преисполненного ненавистью, и издали поразил крепким копьем Накузана. В центре поля боя он глубоко ранил коня Макуразена, и тот задавил собой своего всадника. Через вскрытые вены [коня] его сердце выталкивало его жизнь, окрашенную красным. Умирая, животное било землю копытами, разбрасывая во все стороны луговую траву.

Храбрый Соломут тоже пошел в атаку на сомкнутые ряды врага. Он убил Куллена и свалил на землю бросившегося ему навстречу Ютунгуна.

(ст. 319—415)

Он зажал Меудзена и перерезал ему горло мечом и затем, атаковав галопом, сбросил Лалтина с коня. Он поразил храброго Сизигуна и Варинна, чья удача еще не совсем оставила его, ибо меч рассек его щит и ранил лишь его левую кисть руки, поразив ударом главные [ее] мускулы. Он потерпел поражение и побежал, схоронившись средь рядов [врага]. Его левая рука висела, раненая, пальцы были окровавлены, и свежая кровь отмечала его следы, пока он бежал. Гейзирит свалил Мифика, когда тот дико несся по равнине, поразив в грудь Кревка, выступившего против него. Тогда Дорофей сразил стрелой украшенного плюмажем Антифана. Без промедления храбрый герой снова согнул свой тугой лук, пустил другую стрелу и поразил храброго Маггита. Человек был сбит с коня и упал, но стрела летела далее, пока славно не завершила свой полет, пройдя сквозь виски жестокого Камбра. Когда несчастный Камбр пал, получив предназначавшуюся другому рану, Барсиппа атаковал упавшего воина, пригнувшись за щитом для нападения и размахивая копьем. Но пока он прыгал вверх-вниз, дразня могучего противника щитом, быстрый Барсиппа сам был поражен крылатой стрелой в живот и с грохотом упал на землю. Тогда Бульмиций последовал за Аком, когда тот вступил в бой, и ударил его копьем с близкого расстояния. Затем он напал на черного Мононаса и зарубил героя, окровавив свой меч. Васцина умер оттого, что ему отсекли руку, яростный и храбрый воин Тамадзу пал от клинка Бульмиция, а Мадзара, дьявольский сумасшедший, переполненный ненавистью, был пронзен дротиком. Герман прервал поступь Ардзена, как и Сальвий – Менидена, а Иоанн сокрушил Местана о камень. Танала убил Итела, Виталлий – Тирдзена стрелой, а Фискула уложил могучего Фректа, нанеся ему рану.