Текст книги "Иоаннида, или О Ливийской войне"

Песнь VII

(ст. 1—153)

Тем временем наш полководец вел свои войска под знаменами по безопасному маршруту. Устав, он достиг стен небольшого городка – с союзниками, которые вернулись под его штандарты. Здесь потребность армии в пище была удовлетворена, его людям было позволено наслаждаться безопасностью после схватки, жар лошадей был исцелен водой и, поскольку они [тоже] были накормлены, скорбный голод отступил. Жаждущие воины ухаживали за лошадьми, [омывая] их в потоке, протекавшем неподалеку, и радовались воде, к которой тоже столь стремились. Вспоминая прошлые несчастья, они лили холодные струи воды на свои тела. Со временем, поев, они почувствовали, как понемногу возвращаются их силы, и после [перенесенных] страданий войны услаждали себя содержимым поданных им винных чаш. Черная ночь опустилась на землю и прекратила все труды мира, затемнив образы вещей под темным небом. Последовал расслабляющий ночной сон, неся сладкое утешение воинам и обнимая их своими тихими крыльями. Приветливый ночной покой щедро рассыпал на них свои сокровища и сомкнул их веки. Их сердца успокоились и забыли о горе и о самих себе, в то время как тяжелое дыхание заставляло содрогаться прочие члены их тел.

Но в этом запутанном положении наш полководец провел бессонную ночь, перебирая в сердце своем многочисленные заботы. Исполненный отеческих чувств командующий, подвигнутый жалостью и оплакивая смерть стольких людей, стонал, и слезы текли из его глаз. С ним там был Рицинарий, утешение полководца и соратник в борьбе. Он всегда сносил свою долю горя, смешанную с благом, и [сейчас] не спал, удалясь [для этого] к простым воинам, но присутствовал [рядом с Иоанном], как трезвый друг и человек, сильный доблестью, который никогда не побоится пожертвовать жизнь за свою страну.

Дикие персы хорошо знали достоинства этого человека, его характер и силу, его мудрый совет и стойкость, его отличную службу как воина и, наконец, его любовь к миру и благородную верность. Африка тоже знала, что он совершил среди враждебных мавров, и его преисполненный отеческих чувств командир сам знал, какую тяжкую работу подчас исполняет этот человек за его спиной. Так, в отношениях этих двух людей были любовь и готовность угодить. Он думал об Иоанне, как об отце, а Иоанн относился к нему, как к истинному сыну, рожденному от его крови. И вот так, без сна, каждый горько рассказывал другому о событиях дня, припоминая славные смерти, что случились на этой злосчастной равнине. Полководец говорил первым: «Воистину, человек напрасно бдит, если Бог не бдит вместе с ним¹⁰⁸. Никто не может выиграть войну, полагаясь [лишь] на собственные силы. Только Всемогущий один может сокрушить врага, двигая, опрокидывая, уничтожая все вещи. Римский народ, конечно, не столь ненавистен Господу, ибо Его воля была на то, чтоб спасти моих людей, даже когда их теснили столькие тысячи врага. Теперь я решил, насколько возможно, извлечь хоть какую-то пользу из нашего поражения и внезапно напасть, пока победитель остается в [кажущейся] безопасности на месте, ибо воображает, что те, кого он разбил, бегут. Как часто, однако же, побежденные сами одолевали в бою [своих] гордых победителей! Большая победа дается тем, кто мал числом. Подумай, мой дорогой товарищ, что может быть лучше для нашего войска».

Тогда спокойный и серьезный Рицинарий так сказал, давая своему командиру желанный совет: «Благочестиво искать Божией помощи, великий вождь, но почему ты так страстно намерен атаковать снова? Твоя широко известная доблесть и сила твоей мощной десницы влекут тебя, однако же не нужно теперь подвергать свою жизнь опасностям. Жестокая Фортуна своей помощью сделала врага гордым и храбрым, но сердца тех, кто бежал с поля боя, всегда холодны от страха. Даже великая доблесть становится робкой, сломленная страхом смерти. Это свойственно природе лишь немногих – выстоять в смятениях войны, особенно после такой битвы, как эта, потрясшей наших людей недавней бойней. Большая часть наших людей рассеяна, хотя они и остались невредимы. Собери их, храбрый полководец, и прикажи восстановить силы. Затем разыщи и привлеки к действию те племена повсюду, которые всегда оставались верными заключенным с нами договорам. Уговори их прийти, пусть двинут свои тростниковые щиты и знамена. Таким образом, вся армия, собранная в одном месте, будет пребывать в безопасности, ибо точно приобретет здесь все, что необходимо для ее снабжения. Как ты знаешь, туземцы пригоняют с собой большие стада, и наши корабли перевезут их сюда, а также хлеб и вино, поскольку погода сейчас благоприятствует мореплаванию. Если мы поступим так, наше войско восстановит расшатанные силы и наши отряды, забыв свой страх, возобновят борьбу».

Его совет был принят благосклонно. Внимательно выслушав превосходные слова верного друга, командующий разослал быстрых гонцов с приказами всем подчиненным. Оседлав лошадей, они разъехались по всем направлениям, развозя инструкции полководца, и быстро собрали и туземцев, и наших людей. Никакой командующий никогда не был способен с такой же быстротой, как Иоанн – человек воистину примечательный своим добрым духом – возобновить яростную схватку после тактического отступления. Раньше добрая Фортуна не переполняла его самомнением, хоть он и имел успех в прошлых войнах, и теперь несчастья не сломили его, несгибаемого в доблести. И вот розовая заря встала из океана, сметая прочь тени промозглой ночи. Когда полководец увидел ее поднимающийся белый свет, он умыл руки и лицо – в обрамлявшей его бороде еще засела пыль вчерашней битвы. Затем, воздев руки, он помолился: «Всемогущий Творец, Сила и Слава вселенной, истинное Спасение и Отец мира, Ты, Который согласно твердому завету устраиваешь все вещи, Который [все] вращает и управляет Своим собственным движением, Ты сменяешь времена года, развивая их, словно свиток, но Сам остаешься неизменным¹⁰⁹. Ты измерил день двенадцатью равными часами и обновляешь все вещи в их порядке, но Сам ты не обновляем никем, ибо Ты одновременно и Автор, и неизменный Господь, и Основатель земли. Я верю, Всемогущий Отец, и исповедую, как велика Твоя власть. Их злые божества обманывают эти бедные племена, верующие в них. Ты же часто позволяешь Твоему народу быть подвергнутым испытанию, но Твое расположение к нему побуждает Тебя быстро восстановить его. Приблизься же и предложи утешение Твоим истерзанным людям. Восставь римское войско и низложи надменных массилов, стремящихся к войне. Поспеши остановить наше уничтожение, я молю, и как наш Правитель, позаботься о нас».

Помолившись так, исполненный отеческих чувств полководец повиновался чувству долга, его глаза наполнились слезами, которые омыли его лицо, и он, обеспокоенно взвешивая опасность, угрожающую Ливии, беспрестанно стонал. В этот миг Всемогущий Отец принял слезы и слова горевавшего полководца и вознамерился оживить латинские силы. Союзники, рассеянные ужасом войны и страхом перед врагом, вернулись. Они доложили главнокомандующему, что много людей остались невредимыми и что они собрались при Юнки, чтобы следовать к нему. Новости о том, что эти его товарищи уцелели, доставили ему некоторую радость и утешение посреди зла, и главнокомандующий звуком медной трубы созвал к себе всех своих людей. Все еще полные страха, они собрались вокруг него, угнетенные, со слезами, капающими на грудь. Их благородный командир заговорил с ними мягким голосом. Ободряя людей и облегчая их страхи, он начал такими словами: «Товарищи, нет нужды в слезах, которые теперь только послужат к сокрушению ваших храбрых душ в войне. Римские воины никогда не дают бедствиям победить себя. К чему этот чрезмерный плач, мои друзья? Смотрите, все наши союзники вернулись невредимыми из самой гущи врага, и они сообщили нам, что еще много уцелевших собрались в Юнки. Если наши союзники живы, значит, мы ничего и не оставили в руках врага. [Поясню вам:] добыча, которой овладели [враги] и о которой вы, возможно, жалеете, не только останется в целости, но еще, пожалуй, и увеличится. Враг, которого вы видите, раздулся от гордости из-за легкости той резни, [что он учинил над нами], еще узнает, во что ему это обойдется, почуяв в битве римскую мощь. Вот тогда вы возрадуетесь, храбрые, как всегда, когда сразу понесете и свою [отбитую] добычу, и добро мавров. Облегчите свои горюющие души, отложите заботы, мои латинские товарищи, и выдворите эти недостойные страхи из вашей груди. Победа еще увенчает наше дело».

Такие вещи сказал главнокомандующий, чтобы возвеселить своих людей. Хотя сам он был опечален, ради своих товарищей он придал веселое выражение лицу и обнадежил их одной своей внешностью, ибо хранил заботы в сердце. Затем, направившись в Юнки, он собрал воедино римскую армию и устроил так, что командиры отрядов, воины и храбрые младшие командиры вернулись на свои позиции, выходили измотанных лошадей с той заботой, которую они заслуживают, и надеялись на скорую битву. Он сам торопливо отправился вдоль береговой линии, где [также] надеялся обеспечить союзников регулярными поставками провизии. Совершив это, он покинул побережье и направился к стенам, возведенным на высотах. Там, в середине леса, находится город Лариб¹¹⁰, [находящийся] в абсолютной безопасности и укрепленный новыми стенами, возведенными [по приказу] его императорского величества Юстиниана, могучего правителя восточного и западного миров и славы Римской державы. В это-то место полководец и приказал союзникам быстро прибыть к нему, вместе с командирами и племенами, которые, как он знал, остались верными его знаменам в первой схватке.

В то же время посланец с дурными вестями расстроил дух тирийского города¹¹¹, когда поведал о недавней страшной битве и о жизнях, потерянных на той жестокой равнине. Люди онемели [от горя], но была у них одна надежда, ибо сообщение гласило, что их правитель – в безопасности.

(ст. 154—241)

То же обретшее крылья послание в то же самое время достигло ушей несчастной жены Иоанна – погибшего командира. Когда она услышала это, тепло покинуло ее ошеломленное сердце, она начала содрогаться, а ее лицо внезапно побледнело. Достойная жалости женщина затем упала, и горе похитило у нее дневной свет, окутав небо и землю внезапной тьмой. Затем, все сразу, ее мышцы ослабли, и образ смерти на какое-то время сомкнул ее глаза. Ее служанки подбежали к ней и попытались привести в чувство умирающую госпожу. Они своими руками растирали ей грудь и с большим трудом смогли вдохнуть слабое дыхание жизни в ее холодные члены. Поднятая их преданными руками, она села, но взгляд ее был недвижим, ибо она ничего не чувствовала, пораженная горем и забывшая о себе. Скоро ослабшая женщина вернулась в полное сознание, но еще казалась бывшей не в себе. Наконец, она начала говорить, все еще сотрясаясь от острой боли горя: «Мое сердце поражено печалью, а глаза мои не льют слез. Почему рот столь несчастной женщины не отверзается в скорбных причитаниях? Может ли горе, столь сильно жгущее посреди столь великих страданий, лишить ума, или это самое горе лишает слез и слов? Тот ли несчастный жизненный жребий, выпавший мне, привел меня, чужестранку, в Ливию, следующую по суше и по морю за оружием моего мужа? Почему я сама не бросилась в битву? Если б я так поступила, жестокая судьба, прятавшаяся в той невидимой расщелине в земле, унесла бы нас обоих вместе, бедных созданий. Тогда, вложив мои руки в его, мы прильнули бы друг к другу нашими милыми грудями, и, обнимая моего мужа, я чувствовала бы, как соединяются наши тела. Даже в нашей печали было бы сладко умереть так, если б только судьбы даровали тому, кто столь страстно любит, право свершить вместе с ним еще одно совместное путешествие, на этот раз – к мертвым. О, бедный человек, перед которым трепетали те дикие племена, ты лежишь, навсегда укрытый песками чужой земли. Зов доблести привел тебя к смерти. Почему, когда твои люди бежали, ты решил вернуться один и, слишком веря в себя, погнал те бесчисленные отряды? На какое место мне надо побежать? Куда броситься? Чьей пленницей мне молить о помощи? Ты был местом моего покоя, о, бедная я женщина. Не заботясь о себе, я не боялась пересечь пучину вместе с тобой, даже когда буйный западный ветер тащил наши дрожащие корабли средь поднимающегося потопа. Несчастная жена, потерявшая такого мужа, смогу ли я без тебя снова пройти через такие смертоносные бури? О, если б добрые судьбы пресекли мое горе в его разгаре, если бы жестокая смерть не позволила бы мне снести это ошеломляющее горе столь долгое время, пока тянутся эти дни. Тогда, напротив, причисленная к мертвым вчерашним поворотом Фортуны, я наслаждалась бы лицом моего мужа Иоанна». Несчастная женщина наполнила сидонский город этой скорбной речью и стонала во время плача. Высокие потолки разносили эхом звук ее завываний, и глаза окружавших ее струили соленые потоки, ибо их верные сердца разрывались от жалости.

Благой господин Афанасий тоже обдумывал тяжкие происшествия одно за другим и, беспокоясь за состояние дел, свою страну и безопасность, приказал вверенным ему войскам выступить на широкую равнину и поспешить на помощь храброму полководцу. [Хоть он и был] в достопочтенном старом возрасте, но старательно воодушевлял своих людей, и их собственные любовь и уважение к столь великому человеку тоже способствовали этому. Его искренность, возраст и трудолюбие, наряду с ободряющими словами, сослужили большую службу в успокоении их угнетенных душ. Итак, этот патриарх народа распорядился выслать большое количество подкреплений, мобилизовал союзников и [также] отправил их вперед. Как старец, пользующийся уважением, он также послал храброму полководцу дружеский совет. И замечательный мальчик, Петр, также активно заботясь обо всем, словно и он был [уже таким же] старцем, приказал своим быстрым помощникам наладить письменную связь с его могучим отцом. Что за восхитительный мальчик, чье чувство долга воодушевляло его намерение защищать Ливию вместе с родителем! Что бы я ни думал или говорил по поводу этого действия, правда в том, что, даже будучи мальчиком, ты принимал своим нежным сердцем заботы твоего отца, и это – истинно выдающийся знак твоего характера. Даже теперь, когда новости о тебе доходят до племен, они боятся, и от этого страха трепещут и слабеют, и когда они слышат имя маленького Петра, их страх становится видимым в их руках и глазах¹¹².

В то же самое время подчиненные полководца, в еще более примечательной манере, чем обычно, посвятившие каждую мысль и усилие державе и их могучему предводителю, вели отряды на войну, словно волны [на море]. Они увещевали людей, направляли и воодушевляли их наставлениями. Один человек защищает товарищей, другой – жестоко наказывает их, но любой добрый гражданин империи ненавидит промедление во время кризиса, и, что еще больше, печаль и осознание долга и их любовь к великому Иоанну владели умами этих людей. Более того, сердца всех обернулись в то беспокойное время друг к другу, [стали] спокойными и мягкими, и хотя [порой] они были далеко [друг от друга], они видели и слышали их разумом. Каждый молился Господу за его могучего вождя, прося о его безопасности, и каждый боялся [за него], размышляя обо всех этих [происшедших] вещах. Каждый волновал верное сердце, размышляя о трудных задачах, лежащих впереди, так же, как делал его добрый господин [Иоанн] и Рицинарий вместе с ним. Воистину сердца их были опечалены ужасной происшедшей катастрофой. Каждый жаждал начать поход, посмотреть на отряды новобранцев, как они будут приносить присягу, целуя ноги их главнокомандующего; итак, каждый готовился к действию, обращая тщательное внимание на все, что могло касаться битвы.

По дорогам скрипели нагруженные телеги, толпились высокие верблюды, и молот кузнеца гулко стучал по меди, отовсюду с равнин свозились запасы зерна и большое количество оружия, предназначавшегося для раздачи латинским воинам. Со всех направлений быстро двигались командиры и их храбрые заместители, неся победоносных орлов¹¹³ и собирая отряды в полки.

(ст. 242—497)

Иоанн, сын Стефана, молодой воин, рассудительный в суждениях и человек, искусный в примирении пребывающих в раздоре, был послан с особой миссией. Случилось так, что дикий Ифиздайя и верный Куцина, разделенные обоюдной ненавистью, наполнили руки семенами невыносимой гражданской войны. Действительно, эта грядущая война разжигала их варварские сердца желанием начать наступление друг на друга, и ревность удваивала их злобу. И вот главнокомандующий приказал Иоанну установить мир и гармонию меж двумя вождями, сдержать обоих и привлечь их племена к разрешению создавшегося [для римлян] кризиса. Другой бы человек не смог склонить их упрямые рассудки [к миру] или умиротворить их яростные души, но Иоанн сумел укротить словами [этих] диких тигров, умягчить яростных львов легкостью речи и избежать злого яда змей своим разговором. Он разделил их в их ярости, разведя по разные стороны, положил конец их нечестивой ссоре и с необычайным искусством закрепил союз меж их племенами. Какие страхи, какие тяжкие труды переносил он снова и снова, как посредник между этими двумя, стараясь угасить их великую злобу! Но ради своей страны он с удовольствием перенес много жестоких опасностей и так заключил мир между двумя племенами и вместе привел их на битву [на стороне римлян].

Затем верный командир Куцина поднял боевой клич и, вооруженный разнообразным оружием, собрал бесчисленные отряды мавров, чтоб вести их в бой. Все поля стонали, когда они топали по широким равнинам со своими тростниковыми щитами. Храбрый командующий вооружил тридцать командиров, и хотя за каждым из них следовала тысяча человек, он испытывал большую радость оттого, что являлся придатком римских войск, которому великий император мира позволил быть в союзниках в мирное время и сражаться за него в военное. Вот на эти войска он полагался, чтобы покончить с мятежными племенами и их войнами.

Нетерпеливый Ифиздайя прибыл с сотней тысяч человек и заполнил своими ордами широкую равнину Арсура. И хотя его войска были не столь доблестными, тем не менее, он вооружил грозную силу, на которую было страшно взглянуть, когда он вел их вооруженные ряды и ввязался в жаркий бой с врагом. Иавда, в знак службы нашей державе, также оказал помощь. Он с сыном вооружил двенадцать тысяч воинов, скоро долженствовавших соединиться с командиром Бедзиной, который вел туда же и в то же время своих людей, заполнив поля скотоводами.

Когда наш главнокомандующий собрал эту силу, присоединив к своему войску эти бесчисленные отряды, он двинул знамена и повел [войско] вперед, на упорную битву, и дикие племена разливались, словно реки по земле. Так случилось, что австуры начали вырезать своим смертельным оружием местное деревенское население Мамменсийской равнине, а также захватили часть Бизацены наряду со второй частью добычи. Антала снова соединил свое войско с отрядами врага и был готов к войне. Слух о прибытии главнокомандующего, бичуя воздух крыльями, достиг сиртского лагеря. Он летел от одного рта к другому, к ужасу надменного врага распространяя это горькое сообщение и говоря, что мощные племена вышли на бой, поддерживая нашего командующего. И он раздул еще большую ярость, ибо Антала, умный, как всегда, распространил ложь, что отряды мавров, вставшие под латинские знамена, были в сердцах трусами. Услышав это, свирепый Карказан немедленно захотел схватиться с врагом, но сын Гуенфана остановил его наставлениями и советами, заключив свою речь таким образом: «Если ты, могучий вождь, хочешь победить римлян, будь добр, выслушай те немногие слова, которые могут спасти тебе жизнь, и узнай четко, что тебе надобно сделать. Тебе не надо давать бой на этой земле. Твои храбрые воины, которых еще не коснулись смерть и разрушения войны, стойки и неистовы, но с такими людьми ты не устоишь против врагов, когда ими овладеет ярость боя, и ты не сможешь выстоять, пока их не одолеет голод. Лучше поднимай войска и притворись, что ты бежишь в тыл. Естественно, их сильное войско погонится преследовать наше. Затем, когда мы уничтожим весь урожай на полях, у них не будет еды. Так что враг либо рассеется, либо погибнет от голода. И вот если тогда ты дашь ярую битву, ты победишь, ибо голод, как и меч, одолеет твоего уже побежденного врага».

Этот несчастливый совет¹¹⁴ был благосклонно принят, и полководец мавров вывел войска с позиций. Храбрый римский командующий преследовал бежавшего врага, ускорив вдвое скорость марша. Подходя к врагу, он беспрестанно подтягивал знамена, намереваясь вступить в бой [всем войском]. Однако Бог еще не даровал нашему полководцу час победы и сдерживал наше войско, полагая со временем удостоить его лучших триумфов. Итак, колонна [мавров] продолжала продвижение по раскинувшимся равнинам, и поднимаемое врагом облако пыли впереди наших войск становилось более и более явственным. Доблесть все возрастала [в римлянах], ибо их рассудок был переполнен злобой и ненавистью и они стремились сойтись с противником в бою, однако день стал неожиданно жарким. Солнце высоко взошло на тяжело дышащих конях и зависло посреди неба. Это был тот час дня, когда сократившаяся тень может занять не более места, чем две человеческих ступни. Африканский ветер, дышащий огнем, начал жечь землю порывами и уменьшать силу и ярость воинов. Все их тела стали иссушенными и одеревеневшими под пламенными ударами ветра, языки высохли, лица покраснели, а глубокое дыхание сотрясало их груди, когда им пришлось вдыхать и выдыхать из ноздрей [сущий] огонь. Поскольку слюна пропала, их шершавые губы стали горячими, огненный жар горел в их сухих глотках, обмен всей жидкости был нарушен, и она лилась из их внутренних органов. Она липла к их коже, которую смертельная жара воздуха скоро высушила, и она, еще теплая, лохмотьями висела на их телах.

Когда наш полководец Иоанн увидел это, он отложил битву и привел изжаждавшее войско к месту, где бил сладкий источник. Армия, с горевшими глотками, собралась у холодных вод и в жажде склонилась над ними. Так же точно бесчисленные пчелы собираются на грядки садов, когда, под полуденным солнцем, они прилетают с кормления, и их медоносный рой пьет из текущего потока. Таким же образом любое опаленное солнцем существо стремится к берегу источника. Удила не сдержат хорошо натренированных лошадей, и плотно завязанные веревки не удержат верблюдов. В смешанной толпе любое существо пьет воду, разливающуюся в разные стороны от источника, но, по мере того как [все] они пьют, они разогреваются и жаждут еще больше. Один человек склонился над водой, другой пил из сложенных рук, в то время как третий распростерся [на земле] и припал к воде ртом. Один пил из кувшина, другой держал чашу или урну. И вот поток уже уменьшился, и воин прижимал свои губы уже к песку, который взбаламутили лошади, беспрестанно топчась. Толпа, горя от жажды, не брезговала даже водой, смешавшейся с навозом. Вот до какой крайности жара довела бедных существ.

С другой стороны, сиртский лагерь был в чрезвычайном страхе и смущении, ибо опасность угрожала с двух сторон, поскольку жестокое пламя солнца жгло [мавров]¹¹⁵. Вдобавок к ветру, мертвящий груз их страхов сам лишал их сил, увеличивал их жажду и принуждал возмущенные племена к дальнейшему риску. Африканский ветер был изрядным препятствием, поскольку был сильнее воинов, удерживая их [от действий]. Также страшная смерть нависла над африканскими заложниками, которых они забрали. Разбойные повстанцы гнали этих бедолаг вперед, но жар валил их назад. Копья били по спинам этих несчастных созданий, и африканский ветер, кипящий пламенем, обращал их сердца в смятение. Стонущая толпа распростерлась на полях и там, в пустыне, [решила] подчиниться одной либо другой судьбе. Один человек пал под пламенем ветра, другой – от раны, нанесенной жестоким клинком, третий упал на этих двух, ибо бунтовщики своими мечами приканчивали тех, на чьих устах уже еле теплилось дыхание жизни. Тут поднялся еще более сильный порыв ветра, опрокидывая тела мавров в беспорядочную кучу и забрав при этом много их жизней. Смешавшись с ними на поверхности земли, пали измотанные кони, ибо этот жестокий жребий лишил жизни и их. И еще страх продолжал подгонять вражеские отряды в их продвижении через пустыню. Их ужас не позволил им и лагерь обустроить; вместо этого он повел племена массилов в еще более отдаленные районы. Пятнадцать дней могучий африканский ветер становился все горячее, все сжигая своими огненными порывами, и такое же количество дней враги бежали от противников, и в ужасе они обнаружили себя на очень большом расстоянии от измотанных латинских воинов.

Действуя по приказу главнокомандующего, трибун Цецилид¹¹⁶ отправился на разведку позиции врага в сопровождении резвых всадников, ценивших его за выдающуюся храбрость. Стать этого человека [давно] привлекла внимание полководца, ибо, убивая врага, он был не менее сильным, чем Геракл. Он был быстр на ногу, внушал страх необыкновенной силой и был мудр в совете. Даже когда упорные мавританские племена перекрыли все подходы к своим позициям, он показал себя наилучшим образом, круша тех диких людей снова и снова во главе остроглазых воинов. Илагуаны падали перед этим человеком и трепетали в битве с ним, и фрексы трепетали, и задыхающиеся наффуры тоже. Да, даже тиран вандальского народа боялся его¹¹⁷. Наш добрый господин и главнокомандующий был чрезвычайно восхищен этим храбрым героем, ибо часто видел его в бою среди своих людей, и действительно, [именно] из его рук он часто получал пленных бунтовщиков в предыдущих схватках. Римские воины хорошо знали отважные дела этого человека и сами радовались его великим победам. Итак, он отправился туда, куда был послан.

Теперь отряды негодяев владели полями вокруг Юнки, около моря. Они неосторожно бродили по окрестностям, поджигая все плантации факелами. Но Цецилид под покровом ночной темноты занял потайные убежища и затем прямо через толщу [войск] врага быстро подъехал к стенам переполошенного города. Такова была его уверенность в собственном мече. И вот я пою о вещах известных. Это воин не побоялся столкнуться с великой опасностью и преодолеть [ее] ради отчизны. И он смог исполнить приказы начальника и преодолеть сильную борьбу, последовавшую за этим заданием. Он вошел в ворота и исследовал тайные вражьи места. Он обошел рвы, тщательно осматривая каждое их ответвление, – благо они были пусты, а [враги] отдыхали. Он вернулся с патрулирования к своим товарищам и затем пошел на поиски великого командующего. Этот человек только что бесстрашно проскользнул через бесчисленные разбойные отряды и теперь, когда оглянулся назад и увидел очень вдали шатры мармаридов, понял, что его люди уже вне опасности от дикого племени, но враг все еще повсюду разоряет земли. От этого дух его возмутился, и он начал такую речь, [обращаясь] к спутникам: «Если мы доставим командиру одни лишь слова, много пользы от них не будет, ибо мы должны признаться, что имеем информацию только о рвах и прилегающих к ним местностях. А вот разузнать планы этих людей и поведать о них главнокомандующему – вот это было бы истинное исполнение задания, служащее великой пользе латинской державы. Сейчас [удачное для нашей затеи] время, товарищи. Давайте, пока представился случай, схватим у врагов несколько «языков», вот они и выдадут все замыслы Карказана нашему полководцу». И вот смотрите – как только он закончил говорить, вражеский воин Варинн¹¹⁸, сам в прошлом – [воплощенный] ужас, наткнулся на трибуна вместе с отрядом последователей. Это человек был одет в украшенный перьями боевой наряд, однако его не следует путать с человеком, которого могучий Соломон зарубил в более ранней битве, хотя истинно то, что оба воина явились на войну, будучи отмеченными общей для туземцев грубостью, а также близким родством. Когда Либерат выглянул и увидел, что к нему приближается туземец с поднятым оружием, без сомнения, с намерением вступить в бой, он первым помчался в атаку на конный отряд [Варинна]. Могучим копьем он пробил грудь Веумана и, обнажив меч, добавил в число убитых Мардзина и черных Ламалдана и Зейю. Он поразил храбрых Тилифана и Бурканту, Натуна и Сардзуна, Тилиана и меченосца Никана и для компании им копьем отправил в мир теней наводящего страх Мазана и Декстера. Петр пронзил копьем отважного Тарафана и, когда Яммада напал с мечом на Петра, когда тот бился [с Тарафаном], Петр тем не менее схватил его и зарубил мечом – рассек вены и разрубил ему голову. Стефан зарубил Алтифана, а Тарах своим мечом – Югурту. Приск убил Мурифера, Карос – Иелидезана и Сильвий – Дзембра. Георгий пустил кровь Аспуру, пронзив ему пах единым ударом копья.

Понесшая поражение фаланга мавров повернула спины в бегстве, и торжествующие [римские] воины и их быстрый трибун преследовали их. Толстое облако пыли поднялось к небу от их бега, тяжелые копыта коней гремели повсюду громом, и равнина была устлана перемешанным ими песком. Обе стороны гнали вовсю, снова и снова ударяя в бока своих коней шпорами. За их отрядами вилась пыль и отмечала их путь. Так же и ветер, вырываясь из своей тюрьмы¹¹⁹, крутит крошечные зерна песка. Затем поглощенный северный ветер, освободившись из скифской камеры, ярится над равниной. Ужасный вихрь летит перед ним, изгибаемый силой южного ветра и, ведомый по кругу, вспенивает море и вскапывает землю.

Теперь наши воины, дав выход бешенству битвы, преследовали бегущие по полям отряды врагов, рассеивая их и рубя на траву теплыми [от крови] клинками. Однако сам трибун не поддался этому побуждению и не принял участия в избиении. Вместо этого он [буквально] летал взад-вперед на быстром коне, пытаясь захватить врага живьем. Выставив копье тупым концом вперед, он наносил удары по их членам и сбрасывал их высокие тела на землю. Так он набрал четырех мавров, захватив их, и связал. Связывая им руки запутанными узлами, он нарочно оставил этим людям жизни, ибо намеревался [заставить] их рассказать свои тайны великому полководцу и собственными языками выдать то, что доселе было сокрыто. Он храбро схватил Варинна за волосы и [просто] сдернул его с его лошади. Несчастный насамон затрепетал, вися на его правой руке, но наш воин скоро его отпустил, сбросив на землю. Затем [трибун] ловко соскочил с коня, пал врагу на дикую грудь, затем заломил ему руки за спину и связал крепкими узлами. Так дикий Варинн вместе с сотоварищами был отведен со связанными за спиной руками. Вскоре он был уже у ног главнокомандующего, уперев взор в землю. Масса римлян сбежалась, чтобы взглянуть на него, и даже вожди массилов присоединились к ним, желая узнать, как обстоят дела и насколько он окажется верным [своим]. Когда одолевшему его Цецилиду было приказано рассказать обо всем, он сказал: «Подчиняясь твоим великим распоряжениям, величайший из вождей, и с Христом как моим соратником в битве, я проехал через самое сердце вражеских сил и обозрел проклятый лагерь, который эти люди разбили на несчастных полях Юнки. Я проник в перепуганный город, [битком] набитый [людьми, бежавшими] от войны, и разделил их горе. Там, к моему удивлению, я узрел великие чудеса, ибо жилища их стояли открытыми, не защищенными никакими укреплениями, а только лишь помощью Божией. Не [крепостные] башни защищают их дома, [зато] у них [декоративные] башенки на высоких пиках крыш. Единственный священник успокаивает людей единственно силой слова, и таким образом небесная благодать почиет на их простых умах. Этот человек воистину способен укрощать хищных львов и успокаивать словами яростных зверей. Воистину ими умягчаются сердца волков, так что они воздерживаются от причинения зла нежным агнцам голодными челюстями. Священник вообще настоятельно просит тебя организовать быстрое преследование, ибо он уверен, что дело римлян восторжествует, если ты прибудешь. Одна вещь определенна: он никогда не перестанет возносить слезные молитвы за твоих людей, за их оружие и за силы латинян, и он беспрестанно просит Всемогущего сокрушить врагов и Своей властью сделать гордых униженными. Когда я удалился [оттуда], я с великими усилиями захватил этих вот повстанцев, и они выдадут тебе все злые тайны их народа и пункт за пунктом расскажут тебе об их намерениях».