Текст книги "Рай где-то рядом"

Звонок Дене, Пало-Альто, Калифорния

12.16 (10.16 по тихоокеанскому времени)

Побыв еще немного с тетей Элнер, Мэкки вернулся в приемную, к Норме. Медсестра, что присматривала за ней, спросила, чем еще помочь, не позвонить ли кому, и Норма вспомнила:

– Мэкки! Надо ведь Дене позвонить! Скажи ей, что мы сразу сообщим, когда похороны…

При слове «похороны» Норма вновь залилась слезами. Медсестра обняла ее за плечи, стала утешать.

– Простите, – всхлипнула Норма, – мне до сих пор не верится… Ступай, Мэкки, звони Дене. А я подожду.

– Придется звонить за ее счет.

– Не страшно. И скажи телефонистке, что звонок срочный.

Мэкки нехотя поднялся и зашагал по коридору. С тяжелым сердцем шел он звонить: разговор с Линдой и без того нелегко ему дался. Его бы воля, он подождал бы до дома, но в таких вопросах он доверял Норме. Женщины лучше разбираются в свадебных и траурных обычаях, и все-таки срочный вызов ни к чему. Бедная старушка умерла – куда теперь спешить? Тем более что звонок за счет абонента.

Дену Нордстрем-О’Мэлли – двоюродную племянницу Нормы и внучатую племянницу тети Элнер – печальная весть, несмотря на очень преклонный возраст Элнер, застала врасплох, как и всех остальных. Положив трубку, Дена задумалась, звонить ли мужу, и в итоге решила дождаться, когда он придет на обед. Спешить некуда, тетя Элнер только-только умерла, день похорон пока не назначен. Дена опустилась в кресло у высокого, с выступом, окна, выглянула во двор и дала волю слезам.

В последний раз они с тетей Элнер виделись у Линды на свадьбе. С тех пор как ее муж Джерри возглавил психиатрическое отделение Медицинского центра при Стэнфордском университете, а сама Дена стала преподавать журналистику, у них не было ни дня свободного, некогда было съездить к тете Элнер. Хотя по телефону они в последний раз говорили совсем недавно, всего лишь на прошлой неделе. Тетя Элнер, как всегда забыв про двухчасовую разницу между Миссури и Калифорнией, позвонила в пять утра, взволнованная, радостная. И сообщила Дене:

– А ты знаешь, что из арбузного семечка вырастает арбуз, весом больше этого семечка в двести тысяч раз? Ну не чудо ли?

– М-м… Да, – сонно отозвалась Дена.

– Только вот что мне покоя не дает: откуда крохотному черному семечку знать, что арбуз должен быть зеленым, корка изнутри – белой, а мякоть – красной? Как у него получается?

– Не знаю, тетя Элнер.

– Вот вам и еще загадка, верно?

Дена повесила трубку и вернулась в постель.

Теперь, вспомнив их последний разговор, она поняла, как ей будет не хватать бесед с Элнер. Последние пятнадцать лет они созванивались хотя бы раз в неделю. И чем больше Дена думала, тем яснее сознавала, что именно тете Элнер она во многом обязана своим нынешним счастьем. Дена уехала с матерью из Элмвуд-Спрингс, когда была совсем крошкой, а возвратилась уже взрослой, да и то не по своей воле. В то время она была молодой журналисткой, одной из восходящих звезд нью-йоркского телевидения. В родной город ей пришлось вернуться после тяжелой болезни, чтобы окрепнуть, набраться сил. Тетя Элнер, деревенская старушка, казалась ей простоватой, недалекой – совсем не таких людей Дена привыкла считать умными.

До болезни Дена была убеждена, что главное в жизни – карьера, достижения, погоня за успехом и деньгами. Она не задумывалась, что есть на свете и другие, не менее важные вещи, и тетя Элнер, жившая более чем скромно и довольная своей долей, была для Дены загадкой. Прожив десять лет в Нью-Йорке, Дена не могла взять в толк, почему Элнер не запирает дверей, даже ключа от дома не признает, – и при том, как ни странно, счастлива. Дена не встречала настолько довольных жизнью людей. Элнер она считала слегка наивной, а ее детскую любовь к природе – признаком невежества: ну что особенного в клевере с четырьмя листиками?

До отъезда из Нью-Йорка Дена была равнодушна к природе, не обращала внимания на красоту закатов и восходов, разве что по чистой случайности. Не замечала ни луны, ни звезд, ни даже смены времен года – просто зимой одевалась потеплее. И не понимала, зачем это люди по утрам смотрят на одинаковые восходы, а по вечерам – на все тот же надоевший закат. Ведь если видел один закат или восход – считай, видел их все. А тетя Элнер возразила: «Нет, голубка, они не повторяются: каждое утро – совсем новый восход, а каждый вечер – новый закат, и другого такого больше не будет никогда. – И продолжала: – Ты мне лучше скажи, как ты могла пропустить хотя бы один? Такой красоты ни в одном кино не увидишь, и вдобавок бесплатно!»

С тех пор Дена каждый вечер устраивалась рядышком с Элнер смотреть, как солнце садится за поля позади дома; пусть не сразу, но ей стало понятно, о чем говорила Элнер. Она же научила Дену высматривать крохотный зеленый лучик – последний привет ушедшего за горизонт солнца. В самый первый вечер тетя Элнер сказала: «Знаешь, Малышка, есть один секрет. Многие считают, раз солнце зашло – значит, смотреть больше не на что. И пропускают самое интересное, а ведь оно только начинается». Разумеется, тетя Элнер была права, и с тех пор они каждый вечер усаживались во дворе и ждали, когда погаснут последние лучи солнца и на темно-синем небе замерцает первая звездочка.

Тетя Элнер говаривала: «Не могу лечь спать, не загадав на первую звезду, а ты?» Дене всегда хотелось узнать, что за желания загадывает тетя Элнер, но в ответ на вопрос та лишь улыбалась: «Если разболтаю – не сбудется! О хорошем мечтаю, поверь».

За прошедшие годы Дена очень изменилась. Тетя Элнер открыла ей глаза, научила видеть прекрасное рядом, и Дена сумела воздать должное ее мудрости и теперь не пропускала ни одного заката.

Грусть снова нахлынула на Дену волной: до чего же пусто станет в мире без тети Элнер!

Встреча с мужем-творцом

Дороти и Элнер прошли вдоль коридора, где стоял старинный кедровый сундук, и Дороти тихонько постучала в самую дальнюю дверь справа:

– Реймонд? Можно войти?

Мужской голос ответил:

– Прошу, заходите.

Элнер одернула халат.

– Я в таком виде, Дороти… Мне стыдно за эти обноски.

– Ничего, – подбодрила ее Дороти и открыла дверь.

В комнате за большим письменным столом сидел красивый старик с серебристой шевелюрой. Вылитый Док Смит, муж Дороти, фармацевт из старой аптеки «Рексолл» в Элмвуд-Спрингс! Дороти ввела Элнер в комнату.

– Реймонд, смотри, кто пришел!

Старик тут же поднялся из-за стола, сияя улыбкой, и радостно пожал Элнер руку:

– Ну, здравствуйте, миссис Шимфизл, добро пожаловать! Дороти меня предупредила, что вы сегодня придете. Садитесь, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, и простите за беспорядок. – Он обвел рукой комнату, сплошь заваленную картами, бумагами и папками. – Я стараюсь поддерживать чистоту, но, как видите, не очень получается.

Пока он освобождал для Элнер кресло, Дороти заметила:

– Уму непостижимо, как он умудряется что-то находить в этом хаосе.

– Ничего страшного, – отмахнулась Элнер. – Видели бы вы, что у меня дома творится!

По пути к креслу Элнер с тайной радостью отметила про себя и чашки из-под кофе на полу, и пыль на книжных шкафах; недаром она подозревала, что даже боги бывают грязнулями. «То-то Норма удивится, когда увидит!» – подумала Элнер. Она обвела взглядом комнату: одна стена увешана фотографиями малышей, а на угловом диванчике у окна дремлет толстая черно-белая кошка – вылитая Пробка, что любила спать на подоконнике обувной мастерской «Кошачья лапка» в центре Элмвуд-Спрингс.

Устроившись в кресле напротив, Дороти обратилась к Реймонду:

– Милый, у Элнер есть пара вопросов. Лучше нам, пожалуй, побеседовать втроем.

Реймонд откинулся в кресле, снял очки.

– Конечно, с радостью вам отвечу, миссис Шимфизл.

В эту минуту взгляд Элнер упал на золоченую табличку на краю стола, с надписью «Высшее существо», и Элнер задумалась: как же его называть? Чтобы уж наверняка не ошибиться, она спросила:

– Вас так и называть, Высшее существо?

Реймонд уставился на нее озадаченно:

– Как, простите?

Элнер указала на табличку:

– Как здесь написано.

Реймонд протянул руку, развернул табличку к себе и расхохотался.

– Это всего лишь для удобства – некоторым людям так больше по душе. – Он достал из ящика стола целую стопку табличек. – Вот… смотрите… «Бог Отец»… «Будда»… «Мухаммед». Даже «Элвис Пресли» где-то завалялся, но лучше зовите меня просто Реймонд. – Он спрятал таблички в стол и улыбнулся: – Итак, миссис Шимфизл, что вы хотели узнать? Замечательный у вас, кстати, халат.

– Правда? – удивилась Элнер, оглядывая себя. – Ему лет сто, не меньше, трещит по швам.

– Зато уютный, сразу видно.

– Что правда, то правда, – согласилась Элнер. Она сама удивлялась, до чего ей спокойно и уютно. Кто бы мог подумать, что предстать перед Создателем – такое удовольствие?

Поерзав в кресле, Элнер нашла позу поудобнее и с ходу приступила к «тайнам бытия»:

– Вас наверняка замучили такими вопросами, Реймонд, но мне эта загадка много лет покоя не дает.

– Ну? – подбодрил Реймонд.

– Что появилось раньше – курица или яйцо? Реймонд взглянул на нее недоуменно и снова расхохотался.

– Простите, что смеюсь некстати, миссис Шимфизл, редко кто начинает с этого вопроса. Правильный ответ – яйцо.

Настал черед Элнер удивляться.

– Яйцо? Точно?

– А как же. – Реймонд кивнул. – Нельзя ставить телегу впереди лошади. Следовательно, все яснее ясного: чтобы цыпленок вылупился, нужно яйцо.

Элнер приуныла.

– Ну и ладно. Хорошо хоть, я не стала звонить Баду с Джеем. Что ж, век живи, век учись. – Элнер переглянулась с Дороти. – А второй вопрос можно задать?

Первой отозвалась Дороти:

– Вопросов можно задавать сколько угодно – правда, Реймонд?

– Конечно! Затем мы здесь и собрались… Вперед, миссис Шимфизл!

– В таком случае, второй вопрос: в чем смысл жизни?

Реймонд, задумчиво кивнув, повторил:

– В чем смысл жизни… гм… дайте подумать. – Он подался вперед, сцепил руки, заглянул Элнер в глаза: – Хоть убейте, не знаю, миссис Шимфизл.

– Тебе все шуточки! – одернула его Дороти. – И объяснила Элнер: – Он у нас большой любитель поддразнить.

Реймонд засмеялся.

– Ладно, шутки шутками, а если серьезно, то как бы объяснить проще и понятней… Жизнь – это дар.

Дороти улыбнулась Элнер:

– Наш подарок вам, с любовью.

– Дар? – призадумалась Элнер. – Что ж, очень мило, и спасибо вам за него. Не знаю, как другим, но мне очень нравилось жить, я каждой минуте радовалась, с первого до последнего дня.

Реймонд отвечал:

– Знаем, миссис Шимфизл, вы любили жизнь как никто другой, и мы счастливы. Ведь так все и было задумано, вам на радость. Верно, Дороти?

– Безусловно, – с улыбкой подтвердила та.

Элнер изумленно покачала головой:

– Вот ведь странное дело: столько лет люди бьются, ищут смысл жизни, – а надо просто радоваться, и все.

– Правильно, – кивнул Реймонд. – Видите ли, миссис Шимфизл…

– Зовите меня, пожалуйста, Элнер.

– Спасибо. Видите ли, Элнер, жизнь намного проще, чем кажется людям.

– Точно! – весело отозвалась Дороти. – Проще не бывает.

Реймонд повернулся, снял со стены большую картину с изображением карнавала – сотни цветных огней вдруг засияли на полотне, зазвучала живая музыка – и продолжал:

– Понимаете, Элнер, жизнь похожа на американские горки: то вверх, то вниз, то ухаб, то поворот.

– А-а! – подхватила Элнер. – Значит, надо вдохнуть поглубже и получать удовольствие.

Реймонд поддержал ее:

– Вот именно. Только вот в чем дело… большинству людей кажется, будто они за рулем, и они так стараются управлять, что пропускают все самое интересное.

Элнер повернулась к Дороти:

– Жаль, Норма вас не слышит. Вот уж кто вцепился в руль мертвой хваткой. Не мешало бы ей расслабиться чуток.

– Совершенно верно. – Реймонд стал сворачивать картину. – Ну как, – поинтересовался он, – озадачил я вас? Совсем не такого ответа вы ждали?

– Пожалуй, нет… Я догадывалась, что на самом деле так и есть, но не знала точно. С курицей и яйцом промахнулась – зато здесь я была на верном пути. Вы нам желаете счастья.

– А как же! – согласился Реймонд. – Разве стали бы мы так стараться, чтобы сделать людей несчастными, Дороти?

– Нам такого труда стоило все это придумать! – добавила та. – Все большое и тяжелое создал, конечно, Реймонд: планеты, горы, океаны, слонов. А я – пруды, озера, мелких зверушек. Собаки и кошки – мое произведение… правда, здорово вышло?

– Просто прелесть! – воскликнула Элнер. – Старина Сонни мне не дает скучать ни днем ни ночью, и я всем твержу, что лучшее лекарство от хандры – завести котенка. Когда у Тотт Вутен сдали нервы, я ей подарила котенка, и через неделю тоску как рукой сняло.

Дороти подхватила:

– Да уж, котята удались на славу, не сочтите за хвастовство. А Реймонд создал воздух, воду, все минералы: железо, уголь, медь… что еще, милый?

– Серебро, золото. – Реймонд взглянул на Дороти и с гордостью добавил: – Зато она изобрела цветы, музыку, искусство… Я бы ни за что не додумался.

– Я на твои творения не устаю дивиться, – перебила Дороти. – Солнце, Луна… Честное слово, ты гений.

Реймонд смутился:

– Полно, Дороти…

– Так и есть. Правда, Элнер?

– Я согласна, Реймонд. Солнце и Луна – уже только за них вы достойны зваться гением. А кто же из вас придумал людей?

– Оба! – хором ответили Реймонд и Дороти, переглянулись и рассмеялись. Дороти повторила:

– Оба. Реймонд создал химическое строение, клетки, ДНК и прочее, а в целом это было наше совместное творчество, и потрудиться пришлось немало.

Реймонд согласился:

– Над каждой мелочью пришлось поработать: колени, локти, не говоря уж о глазах и пальцах. А сколько хлопот большой палец доставил!

– Кстати! – встрепенулась Элнер. – Меня всегда изумляло: как удалось придумать столько разных отпечатков пальцев?

Реймонд оживился:

– Отличный вопрос! Сейчас покажу. – Он достал листок бумаги, набросал на нем контур большого пальца и показал Элнер. – Видите ли, Элнер, если брать повторяющиеся узоры и видоизменять их по определенным правилам…

Дороти прервала его:

– Милый, совершенно ни к чему углубляться в такие дебри.

Элнер засмеялась:

– И вправду, слишком уж мудрено, зато вам есть чем гордиться.

– Ну ладно. – Реймонд отложил карандаш. – Итак, – улыбнулся он, – скажите, Элнер, что вам больше всего нравилось в жизни?

– Дайте подумать… Я любила природу, птиц, и диких и домашних, и насекомых тоже.

У Реймонда загорелись глаза.

– И я! Какое у вас любимое насекомое?

– Сейчас соображу… колорадские жуки, кузнечики, мотыльки, хрущи, муравьи, улитки… Постойте, а улитки – тоже насекомые?

– Нет, моллюски, – поправил Реймонд.

– Моллюски так моллюски, но я их всегда любила, и стрекоз тоже, и светлячков, и гусениц, и пчел. – Элнер подняла глаза на Реймонда: – Вы уж не обижайтесь, но ос я разлюбила.

– И есть за что, – сказала Дороти.

Элнер продолжала:

– Любила я и церковное пение, и все праздники: Рождество, День благодарения… а особенно – Пасху. Нравилось мне и детство, и взрослая жизнь – свой дом, замужество; еще нравился кофе, а от бекона я и вовсе была без ума, мы с соседом Мерлом даже записались в Клуб любителей бекона (Норме, разумеется, молчок). – Элнер вздрогнула, сообразив, что проболталась. – Ой, это мне зачтется как ложь – то, что я промолчала?

Чуть поразмыслив, Реймонд отвечал:

– По-моему, это ложь из разряда «меньше знаешь – крепче спишь». Как считаешь, Дороти?

– Согласна.

– Уф-ф! Вот и хорошо, потому что от Нормы я много чего скрывала, – облегченно вздохнула Элнер. И продолжила: – Нравилось домашнее персиковое мороженое… ореховое у меня на втором месте, но его сейчас почти не делают, а еще зелень репы, картофельное пюре, спаржевая фасоль, жареная окра[6]6
  Окра (бамия, гомбо) – экзотический овощ, недозрелые плоды растения семейства мальв. Окра очень популярна в индийской кухне, где ее обжаривают со специями и лимонным соком, луком, добавляют в различные соусы.


[Закрыть], кукурузный хлеб, печенье. – Элнер перевела взгляд на Дороти: – И пироги, и торты, конечно!

– Столько всего! – одобрил Реймонд.

– И печенка с луком… все от нее носы воротят, а я люблю. А еще рисовый пудинг… Могу и дальше перечислять, если хотите.

– Нет, достаточно, Элнер. Сейчас ваш черед задавать вопросы.

– Я всегда хотела знать, зачем на свете блохи? Дороти прикрыла рот рукой, едва сдерживая смех.

Реймонд откинулся на спинку кресла, заложил большие пальцы за отвороты жилета, откашлялся.

– Понимаете ли, Элнер, у обезьян – как и вообще у приматов – сложная система ритуалов и ухаживаний, и ловля блох – важная часть общения.

Дороти искоса глянула на мужа:

– Реймонд!

Тот вздохнул:

– Ну не знаю я, какая от них польза. Для чего-то я их задумал, а для чего – забыл.

– Говорила я тебе, что она умница! – вставила Дороти.

– Забудьте про блох, – успокоила Реймонда Элнер. – Вы же знаете, я так любила ваши закаты, восходы, звезды и луну, и дождь, и летние грозы, и осень… да что там – все времена года одно другого краше.

– Спасибо, Элнер, рад вам угодить. Мы старались придумать побольше всего хорошего, чтобы уравновесить плохое, – а его в жизни, увы, предостаточно.

– И о всяком несчастье мы горько жалеем, – вздохнула Дороти.

Элнер сказала:

– Раз уж речь зашла о несчастьях, людям хочется знать, откуда берется зло.

Глаза Реймонда засветились участием.

– Я все понимаю, и винить людей не за что, но чтобы наделить их свободой воли, пришлось установить жесткие причинно-следственные связи, иначе ничего бы не вышло. – Он пожал плечами: – Поверьте, выбора у меня не было, что мне еще оставалось делать?

– Знаете, Реймонд… – задумчиво произнесла Элнер, – мне, конечно, куда проще рассуждать, ведь я ни за что не в ответе, но вы все-таки подумайте, не отменить ли свободу воли? Взять, к примеру, Лютера Григза: когда он поступает как ему вздумается, всякий раз нарывается на неприятности.

Реймонд кивнул:

– Понимаю, и поверьте, Элнер, над свободой воли я долго голову ломал, но мы не хотим ни к чему принуждать людей.

Дороти прибавила:

– И насильно им мил не будешь, и друг друга любить не заставишь.

Реймонд согласился:

– Верно. Зато мы их снабдили всем самым нужным: логикой, разумом, состраданием, чувством юмора… а вот пользоваться этими дарами или нет, они решают сами. Нам остается их любить и надеяться на лучшее. – Он бросил взгляд на Дороти: – Это было для нас, пожалуй, самое трудное – дать им право на ошибки…

– Самое трудное, – подтвердила Дороти.

Реймонд обратился к Элнер:

– У вас ведь тоже так: знаешь, что пора уже выпускать своих чад из гнезда, но до чего нелегко это дается!

– Понимаю, – подхватила Элнер. – Когда Линда стала жить отдельно, Норма слегла на полгода с головной болью.

На кухне что-то звякнуло, Дороти подскочила:

– Пирог готов! Побегу достану из духовки.

При слове «пирог» Элнер встрепенулась.

Пасторша

Вдоволь наплакавшись об Элнер, Ирен Гуднайт взяла себя в руки, заказала у Невы по телефону цветы и задумалась, чем бы помочь Норме. Бедняжке, наверное, так тяжело, любая помощь будет кстати. Надо бы приготовить съестного и отнести ей. Скажем, тушеную курицу, запеканку из стручковой фасоли, макароны с сыром и кекс. Только ни лука, ни перца. Ничего острого. В горе пища нужна простая, пресная. Прежде чем идти на кухню стряпать, Ирен решила позвонить преподобной Сюзи Хилл из Церкви единства, которую посещала Норма.

Ирен набрала домашний номер Сюзи.

– Алло!

– Сюзи, это Ирен Гуднайт.

– Здравствуйте, как ваши дела?

– Я-то жива-здорова, но у меня плохие новости. Только что умерла Элнер Шимфизл, и я звоню, чтобы вас предупредить.

– Какой ужас! – вырвалось у Сюзи. – От чего?

– Ее искусали осы, и она упала с дерева. Норма и Мэкки сейчас в Канзас-Сити, в больнице Каравэй. Если хотите, можете позвонить туда.

– Конечно… да… спасибо, что сообщили.

Когда Сюзи положила трубку, сердце у нее рвалось на части. Норма для нее – не только прихожанка, но и подруга. Сразу после переезда в Элмвуд-Спрингс Сюзи познакомилась с Нормой в клубе «Худеем вместе», и та ей с первого взгляда понравилась. Такая милая женщина, утонченная, и одевается со вкусом! Сюзи была очень рада, когда Норма начала ходить к ней в церковь; и пусть Сюзи была священник, а Норма прихожанка, именно Сюзи поверяла Норме свои тайны и не раз просила у нее совета и помощи. Норма помогла ей сделать ремонт и даже прислала своего мужа Мэкки починить ей трубы в ванной. Но сейчас бедняжка Норма убита горем. Она всегда беспокоилась об Элнер, даже несколько раз приводила ее с собой в церковь. Чудо, а не старушка: в ее-то годы – столько жизнелюбия! При знакомстве с Сюзи миссис Шимфизл, обняв ее, сказала: «Надо же, сколько лет на свете живу – а священника-женщину вижу впервые, и вдобавок такую хорошенькую!» Сюзи недавно приняла сан, ей почти не приходилось иметь дела со смертью, но сейчас она как священник обязана была утешить Норму в горе.

Немалых трудов стоило Сюзи пробиться туда, где можно приносить настоящую пользу ближним. За десять с половиной лет она прошла через муки ада, чтобы похудеть на тридцать пять килограммов, с пятьдесят шестого размера до сорок шестого. Ей пришлось нелегко. Сюзи перепробовала все диеты, от Притикина до Аткинса, от низкокалорийных до высокобелковых, но не выдерживала дольше нескольких месяцев. Последним ее прибежищем стало общество «Анонимные обжоры», и от него – наряду с «Худеем вместе» и каждодневными молитвами – была хоть какая-то польза. Куратор в «Анонимных обжорах» велел ей избегать вредных жиров, каждый день ходить пешком и молиться, молиться беспрерывно. Сюзи выполняла все исправно, но ценой непрестанной борьбы с собой.

Сюзи увлекалась учением «Христианская наука»[7]7
  «Христианская наука» – религиозная система, разработанная в США Мэри Эдди Бейкер (1821–1910); опирается на Библию, а также на учение о духовном врачевании.


[Закрыть], изучала буддизм, индуизм, каббалу, католицизм, сайентологию, прочла «Книгу чудес»; искала, исследовала, молилась всем и вся – и однажды на нее снизошло откровение. В сентябре 1998 года, во время «Недели уединения», которую проводила Школа христианского единства неподалеку от Канзас-Сити, она поняла, что хочет быть священником Церкви единства, и первым ее приходом стала небольшая церковь в Элмвуд-Спрингс, где сейчас уже больше полусотни прихожан. При взгляде на изящную Сюзи трудно поверить, что внутри нее прячется бесформенная толстуха, готовая при первых признаках волнения бежать в ближайшую кондитерскую. Надо держать себя в руках. Смерть – дело грустное, и от мысли, что бедная тетя Элнер лежит в гробу, так и тянет съесть кокосовый торт целиком. Нет! Надо ограничиться стаканом воды с белковым батончиком, одеться, собраться с духом и спешить к Норме.