Текст книги "Конец цепи"

40

Вильям должен был находиться в своей рабочей комнате, но только когда Жанин сдалась и постучала в дверь его спальни, он наконец открыл и впустил ее.

Она тяжело дышала, бегом поднялась по лестнице на его этаж, спешила по каменным коридорам широким шагом. И сейчас вошла к нему, закрыла за собой дверь и окинула взглядом его апартаменты, проверяя, что там нет никого другого.

Только теперь она заметила, что Вильям одет лишь наполовину – в джинсы, рубашку, душ он тоже явно успел принять, но почему-то не побрился. И, судя по его виду, что-то произошло внутри его. Он явно собирался обреченно поднять руки, так она все поняла. Энергия, которую раньше излучали его глаза, сейчас, казалось, иссякла, и это не должно было случиться, во всяком случае теперь.

– Надень пиджак, – сказала Жанин. – Нам надо поговорить.

Между ее двумя предложениями отсутствовала какая-либо логическая связь, и Вильям посмотрел на девушку. Не понимал суть, но это не играло никакой роли. Им действительно требовалось поговорить, и, прежде всего, ему.

– Я сожалею, – сказала он, как она и ожидала от него. – Сожалею по поводу вчерашнего…

– Я знаю, – перебила она его. – Знаю, что тебе жаль, и, как ты понимаешь, прекрасно представляю, почему ты среагировал таким образом.

Кончай дискуссию, означало это. Тем временем она подошла к окну.

– Я серьезно говорю. Надень пиджак. Будет холодно.

И, приоткрыв окно, позволила гулявшему снаружи ветру распахнуть его. Вильям понял, что она права. На улице похолодало.

Воздух был наполнен кристалликами льда, которые, пожалуй, легли бы повсюду как снег, если бы не дуло так дьявольски, и сейчас они вихрем кружились по комнате с шумом, напоминавшим то монотонный гул, то свист, то снова гул.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Я не знаю, слушают ли они нас здесь, – сказала она и кивком предложила ему подойти ближе. Понизила голос, специально, чтобы ветер смог заглушить ее слова и чтобы, если кто-то действительно слушал их, фактически смог понять только то, что у кого-то хватило ума открыть окно.

– Что случилось? – поинтересовался он.

Стоял на сквозняке в одной рубашке.

Выражение ее глаз напугало его, и чувствовалось, что одежда против холода не самое главное теперь.

И Жанин покачала головой:

– Не случилось. Происходит. Происходит как раз сейчас.

Дверь стояла открытой как раз настолько широко, что Жанин могла видеть происходящее снаружи.

Все получилось не умышленно, и охранники, торопившиеся от одного прохода к другому, и подумать не могли, что она стояла там, и все продолжалось лишь пару секунд. И этого хватило.

Вдалеке, с другой стороны двери и в другом конце длинного коридора, она заметила активность. Ящики, которые грузили на автомобили, мужчин, смотревших в бумаги и проверявших все по спискам, а потом дверь открылась снова, и увиденное сейчас четко запечатлелось в ее мозгу.

Она находилась в замке так долго, что прекрасно знала, какие правила действуют на его территории.

А увиденное сейчас оказалось абсолютно новым.

И она побежала вверх по лестницам, поспешила в комнату к Вильяму, догадываясь, что подобное могло означать только одно дело.

Именно это Дженифер имела в виду.

Она рассказала все ему. Это и то, что Дженифер поведала ей в тот раз, когда она стояла перед дверью. А следующая их встреча состоялась, только когда они нашли ее больной в стеклянном гробу.

– Она говорила, что есть план Б.

Вильям посмотрел на нее.

– Объясни, – попросил он.

– Я не знаю, – продолжила Жанин. – Мне следовало спросить, но она была напугана, путалась в словах. План Б, у него имелось название, хотя какая разница, но она сказала, что он стоит за углом, и я не поняла. И лишь сейчас до меня дошло.

– Дошло что?

– Они не будут бороться до конца.

Она сделала паузу. Посмотрела на Вильяма.

– Само собой, так и есть. У них были годы, чтобы спланировать все, понятно, имелся план Б. В конце концов, слишком поздно останавливать это. Я думаю, все происходит сейчас. По-моему, они сидят в безопасности.

Он посмотрел на нее.

– О чем ты? – спросил он. – Почему они должны делать это?

– Какая разница, – сказала она, – почему.

Жанин покачала головой, как бы отвечая на свой собственный вопрос.

– Они решили дать вирусу расползтись, – заключила она. – Не верят в нас больше.

– И что мы с тобой должны сделать?

– Нам надо рассказать им.

Она машинально махнула рукой в сторону открытого окна, как бы показывая, кого имела в виду под ними. Всех. Мир. Тех, кто жил там снаружи и продолжал умирать в полном неведении почему.

– Как? – спросил он, резким тоном, и это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта. Не получится. Мы не сможем передать сообщение отсюда, как бы ни хотели. Это был риторический вопрос, поскольку ответ лежал на поверхности. Подобное невозможно.

И Вильям догадался, что у нее все равно есть решение.

Так и оказалось.

– Нам надо выбраться наружу.

– Мы не сможем, – возразил Вильям, покачав головой.

– Мы должны попытаться, – сказала она. – Нам нельзя сдаваться.

И он пожал плечами. Чувствовал себя упрямым, как ребенок. Но знал, что прав и что ее предложение ничего не меняет.

– Почему нет? – спросил он. – Почему не сдаться, когда нет другого выбора?

– Просто мы с тобой последние, кто пока не сделал этого.

Жанин посмотрела на него, а потом объяснила:

– Они собираются дать миру умереть. Мы не можем позволить, чтобы это случилось.

Она оставила Вильяма одного в комнате, и он долго стоял и смотрел на улицу сквозь окно. Видел внизу озеро, покрытое белыми барашками волн, точно кристаллики льда таяли на поверхности стекла и образовывали маленькие ручейки. Наблюдал, как они сбегали вниз, и завивались, и меняли направление при сильных порывах ветра. И он стоял там и рассматривал их, и единственное, чего хотел, – чтобы это зрелище подарило спокойствие его душе.

Но спокойствие не приходило.

Только страх и печаль.

Вот и все.

А Жанин была в отчаянии. Он понял, как она собиралась все провернуть, познакомился с ее удивительно хорошо продуманной стратегией, позволявшей им выиграть время. Но как он ни пытался настроиться на позитивный лад, не мог понять, каким образом они сумеют добиться успеха.

Они могли только проиграть и никак иначе.

Он простоял перед окном десять минут, ни о чем не думая и ничего не видя перед собой.

Потом пошел в ванную и достал свой несессер.

41

Сначала они решили, что женщина преувеличивает.

Три охранника, спешившие по перрону, не особенно усердствовали, бежали, но скорее трусцой, с ключами и цепочками, позвякивавшими у бедер. Нельзя сказать, что они не поверили ей, но, боже правый, она же была просто уборщицей и, пожалуй, в первый раз видела кровь. Столь просто все обстояло. Сотрудникам же службы безопасности Центрального вокзала пришлось разного повидать на своем веку, и женщина, естественно, была в истерике, для них же речь шла об обычном месте преступления, которое требовалось охранять до прибытия полиции.

Потом они вошли внутрь.

И убедились в ее правоте.

От четырех пассажиров осталось не особенно много, повсюду разлились ручейки крови, и если это было убийство, то дьявольски жестокое, и представшая перед ними картинка оказалась слишком ужасной даже для опытных парней. В результате один из них пулей выскочил из вагона и освободился от своего завтрака, второй стоял апатично, не зная, что ему делать, а третий позвонил в полицию и сказал, что надо отправить сюда больше людей, чем они сначала думали.

И полиция появилась, и эксперты подняли покрывала, и кто-то решил позвонить в эпидемическую службу, а потом снежный ком стал слишком большой и покатился сам по себе.

Снежный ком ужаса.

И когда он стал расти, его уже невозможно было остановить.

Альберт и Лео оставались за столом еще пять минут после ухода Уоткинса, поскольку именно так он попросил их сделать, и не было никакой причины идти ему наперекор.

Перед ними на столе стоял заказанный им кофе, к которому он не притронулся, а рядом лежала французская булка, оказавшаяся совершенно ненужной.

Они не разговаривали между собой, но этого и не требовалось.

Думали об одном.

Квитанция. Ячейка. Что могло там находиться.

Неужели решение, о котором говорил Пальмгрен?

И если сейчас все обстояло так, о чем, черт возьми, шла речь?

Пожалуй, это имело отношение к самолету и больнице, возможно, могло привести их к Вильяму и Жанин, но могло означать все что угодно и не дать совсем ничего.

В любом случае им скоро предстояло это узнать.

Автомобиль стоял припаркованный в одном из гаражей, а парковка примыкала к помещению, где находились ячейки, и это подходило просто замечательно. Они могли покончить со своим кофе, а потом отправляться в путь и по дороге к машине найти ячейку, которая им требовалась.

И никаких признаков того, что кто-нибудь увидел их или наблюдал за ними.

Пусть Уоткинс явно придерживался другого мнения.

Их разговор закончился задолго до того, как Уоткинс осмелился подняться. Несколько раз он брал перчатки и шарф, порываясь уйти, но постоянно его глаза натыкались на какую-нибудь голову в людском море, человека, казалось ожидавшего кого-то или заблудившегося, и он передумывал, возвращал свои вещи на стол, разговаривал с ними ни о чем, пока не убеждался, что предмет его интереса исчез.

Альберт и Лео тоже поддерживали разговор. Терпеливо и с пониманием. Но Уоткинс видел скепсис в их взглядах, когда они смотрели на него.

– Я не параноик, – сказал он. – Понятно, вы так думаете. Но поверьте мне.

Никто из них не возражал. Но он все равно захотел объяснить, и говорил деловито и спокойно, тщательно подбирая слова.

– Заметно ведь, когда кто-то просматривает твою почту. Когда конверт вскрывают и заклеивают вновь. Это продолжается уже скоро неделю, и дома, и в офисе. И я видел, что они следят за мной. Я уверен в моих наблюдениях.

Альберт посмотрел на него.

– В таком случае, – спросил он, – как же они пропустили квитанцию?

Уоткинс колебался какое-то мгновение.

А потом улыбнулся.

В первый раз за все время их разговора.

– По той причине, что женщина, на которой я был женат, продумала все на шаг дальше их.

И внезапно появилось что-то трогательное в нем, нежданная улыбка, вроде не к месту, и Лео и Альберт не знали, что сказать. Пожалуй, какие-то черты на его исхудавшем лице так и остались неизменными, рот, и зубы, и глаза сохранили свой прежний размер, и, когда он сейчас улыбался, стал как бы мрачной карикатурой на самого себя, два больших глаза улыбались печально из-под тонкой, покрытой морщинами кожи век.

Или просто дело было в том, что он смотрел на них с гордостью, любовью к той, которая не существовала больше, но кем он все равно хотел похвастаться в последний раз.

– Никто ведь не ждет, что покойники могут получать почту, – сказал он, а потом наконец поднялся и исчез в людском водовороте тогда, когда и хотел.

Во внутреннем кармане Альберта ван Дийка осталась лежать квитанция от ячейки камеры хранения. Прибывшая в университет Потсдама в белом конверте. Адрес института математики был написан корявыми буквами. А в качестве имени получателя стояло: «Дженифер Уоткинс».

Прошло пять минут, потом они просидели еще две, допили кофе и поднялись.

Шли среди людской толчеи, нигде не видя Уоткинса.

Но с одного из железных мостиков, расположенных на несколько этажей над ними, за Лео и Альбертом наблюдал мужчина в черном костюме.

Для входивших внутрь через центральный вход продолжение не отличалось обилием вариантов. В вестибюле хватало людей, двигавшихся в разных направлениях. И их пути постоянно пересекались, когда они шли к поездам, информационным табло и бутикам, все с пакетами и рюкзаками, с чемоданами на колесиках, и вполне возможно, кто-то из них был тем, кого они искали.

Они увидели его в то самое мгновение, как услышали голос своего коллеги в наушниках. Он стоял на мостике и как бы с высоты птичьего полета обозревал весь первый этаж. Он приказал им разделиться, ведь Уоткинс пошел в одном направлении, а двое мужчин, с которыми у него состоялась встреча, в другом, и, если у кого-то из них сейчас находилась квитанция, они ведь не знали, у кого именно.

И располагавшиеся внизу обладатели костюмов кивнули в ответ и продолжили движение вперед среди всеобщей толчеи, время от времени поглядывая над всеми остальными, словно в попытке разбросать свои взгляды над ними, как будто в надежде, что их собственное поле зрения изогнется по параболе и приземлится там, где должны были появиться двое молодых людей.

Но ничего подобного не происходило, и они продолжали пробираться по лестницам и эскалаторам, обмениваясь незаметными кивками, как только образовывался пробел между людьми, с целью убедиться, что все возможные пути к отступлению перекрыты.

Эти двое не могли сбежать.

Но время сейчас перевалило за десять, и повсюду были люди, и в таком хаосе стоило огромного труда двигаться вперед.

И это все равно выглядело сущей ерундой по сравнению с тем, что скоро должно было начаться.

Командира группы звали Петер Трессинг, он носил звание подполковника и, выбравшись наружу из всеприводной армейской бронемашины, окинул главный вход Центрального вокзала, перед которым они остановились, недовольным взглядом.

Задача, поставленная им, выглядела невыполнимой, и была такой практически изначально.

Прошло уже больше часа с тех пор, как поезд прибыл на станцию, и, как ни перегораживай здание, все равно даже не стоило надеяться, что все пассажиры из зараженного состава (или, по крайней мере, кто-то из них) по-прежнему находится внутри.

Они уже наверняка отправились домой к своим семьям, или продолжили путешествие по новым железнодорожным маршрутам, или сидели в автобусах на пути отсюда. И если кто-то из них пообщался с умершей семьей вчера, а те, в свою очередь, поздоровались с кем-то, или кашлянули на кого-то, или что там сейчас требовалось, и если только один, или двое, или трое из них тоже заразились и понесли за собой болезнь по миру, существовало лишь одно слово для описания всего этого.

Катастрофа.

И он прекрасно знал это, и в его понятии вероятность иного варианта развития событий фактически равнялась нулю.

И все равно он командовал, рьяно помогая себе руками, а у него за спиной парни в зеленой униформе высыпали наружу из второй бронемашины, и он приказывал им перекрыть все входы и выходы, расставить автомобили по кругу, а потом начался настоящий ад, напугавший всех невольных зрителей до смерти, и это выглядело как гражданская война.

При всей бесполезности происходящего.

Здание Центрального вокзала Берлина было спроектировано на базе той же идеи, что и все другие комплексы подобного назначения в мире. И точно как в иных уголках планеты посетители этого обычно не замечали.

А ведь по сути все они представляли собой большую трубу, наполненную людьми.

Лео и Альберт перемещались от зала к залу, осматривая все закоулки и проходы, где могли стоять секции автоматических камер хранения. Они искали ячейку с номером, который красовался на их квитанции.

Шли быстрым шагом, но без излишней суеты, как бы показывая всем своим видом, что знают куда и зачем идут, хотя это полностью не соответствовало действительности. Отчасти нервозность Уоткинса передалась и им, и они периодически оглядывались, все-таки надеясь, что никто не следит за ними.

Ведь если их искали, то обнаружить не составило особого труда.

На эскалаторе они спустились на нулевой уровень, и, как ни притворялись, отсутствие у них четких намерений бросалось в глаза. Кому-то они могли показаться находящимися во власти тяжелых дум, но кто-то наверняка понимал, что они заняты поисками.

И, не желая привлекать к себе излишнее внимание, они уже стали подумывать, не закончить ли им на сегодня и не вернуться ли завтра, когда поняли, что стоят перед секцией с номерами в том же интервале, как и у цифр на их бумажке.

То, что они искали, находилось совсем рядом. За запертой дверью в самом дальнем углу за пожилым мужчиной. Он сидел на корточках перед своей ячейкой и размышлял, правильно ли разместил в ней вещи. Может, стоило положить пакет на сумку, или, пожалуй, было лучше оставить все как есть.

А они стояли неподалеку. Остановились в проходе и нетерпеливо ждали, когда он уйдет.

И в конце концов он закрыл дверь. Немного замешкался с замком, а потом удалился по своим делам, освободив им путь.

На квитанции стоял код.

И они набрали его на расположенном посередине секции модуле управления.

И ждали.

На мгновение им показалось, что они стоят на пороге великого события и весь мир вместе с ними затаил дыхание, что код, который они сейчас ввели, изменит все и сразу жизнь на земле станет иной.

Но ничего подобного не произошло.

Они услышали щелчок.

Вот и все.

И одна из маленьких дверок отворилась, не целиком, всего на несколько сантиметров, и, наклонившись над ней, они открыли ее до конца и потянулись за ее содержимым.

Там лежал желтый конверт.

У Альберта на секунду закружилась голова, хотя вроде бы без особой на то причины. Он ведь, пожалуй, еще раньше понял, что посылка пришла из того же места, но, когда он увидел желтый конверт, как две капли воды похожий на тот, который Жанин прислала ему, эмоции захлестнули его, и он искал взглядом Лео, пытался подобрать нужные слова. Судя по всему, они находились на правильном пути. И сейчас должны были еще приблизиться к ответу. И казалось, ничто больше не сможет помешать им…

* * *

Лео первым заметил их.

Они находились в другом конце зала на том же этаже.

Мужчины в темных костюмах. Один из них бежал в их сторону, прижимая наушник к уху и показывая на них рукой.

Лео схватил Альберта за рукав, и им оставалось только одно.

Спасаться бегством.

Каждый человек, естественно, неповторим сам по себе, но, когда ужас преобладает и стадные инстинкты выходят на первый план, мы неожиданно становимся просто единой массой бегущих тел.

Главный вход оказался перекрыт.

Людей, пытавшихся выйти в направлении площади Европы, встретили запертые двери, а снаружи стояли одетые в военную форму люди со стрелковым оружием, и никто не знал, что происходит, но паника распространилась молниеносно.

Как большая стайка мелких рыбешек, оказавшихся в тени акулы, все сломя голову и не разбирая дороги бросились в разные стороны, стремясь вырваться наружу.

И время работало против подполковника Петера Трессинга, время и география, и он не успевал перекрыть все пути и блокировать всех внутри.

Но такое у него было задание.

Он стоял под холодным зимним солнцем, смотрел, как люди мечутся с внутренней стороны стеклянного фасада, и на своих парней, расходящихся все дальше в стороны и берущих под контроль все новые выходы, и задавался вопросом, как много времени пройдет, прежде чем паника охватит всех и каждого и что случится тогда.

Мужчина в костюме по-прежнему стоял наверху на мостике и широко раскрытыми глазами смотрел на происходящее под ним. А там все напоминало кадры из фильма-катастрофы. Или испанский забег от быков, но без самих животных, и шум голосов перекрывал все другие звуки, крики людей, напуганных чем-то невидимым для них, но все равно пробивавшихся вперед с единственной целью убраться как можно дальше от неведомой опасности.

Он видел военных снаружи.

Видел, как людской поток достиг других выходов, и на первых добравшихся туда навалились сзади следовавшие за ними, когда двери не открылись и там тоже. Как он медленно стал расползаться в стороны в поисках новых путей наружу, подобно лаве, стекавшей с горы.

Вокзал был закрыт с улицы. И почему, черт возьми, тогда?

В ухе он слышал крики своих коллег, застрявших среди общего хаоса и неспособных добраться, куда им требовалось, из-за опасности, что их собьют с ног и просто затопчут. Уже больше не видевших Уоткинса и двоих молодых мужчин и тоже не понимавших причину паники.

И еще троих на нижнем этаже, которые совсем недавно лицезрели их.

Двоих мужчин с желтым пакетом.

Те тогда находились наискось через зал от них, вроде бы рукой подать, а потом люди устремились вниз по эскалаторам, и здесь тоже сейчас царила настоящая чертовщина, а тех парней и след простыл.

А он стоял наверху на мостике в своем костюме и не мог больше ничего сделать. И приказал продолжать охоту, несмотря ни на что, пробиваться сквозь людской поток и искать их, они ведь не могли сбежать, все зависело от них.

Потом он закрыл глаза и надеялся, что в любом случае, независимо от того, почему заблокировали весь вокзал, это помешает парням и конверту выбраться наружу.

Альберт ван Дийк сидел на переднем сиденье, наклонившись вперед и закрыв голову руками.

Но вовсе не для того, чтобы его не увидели.

А чтобы ничего не видеть самому.

Он уже ранее успел убедиться, что Лео Бьёрк не умеет водить машину, но у того вдобавок явно отсутствовали здравый смысл и инстинкт самосохранения, и это стало настоящим шоком для него. На крутых поворотах центробежная сила прижимала Альберта к боковой двери, и он истошно орал, соревнуясь в громкости с ревом мотора, в то время как их машина на максимально возможной скорости мчалась вверх по узкому пандусу туда, где, как они надеялись, их ждал дневной свет.

Хорошо хоть щепки перестали обрушиваться им на крышу.

До этого они с шумом бомбардировали ее при столкновении с каждым шлагбаумом, поставленным здесь, чтобы никто не смог уехать, не заплатив за парковку. Лео посчитал их вполне преодолимым препятствием и решил рискнуть. И пусть он оказался прав, это не помешало Альберту до смерти испугаться, когда оранжево-белый полосатый столб чуть не упал им на ветровое стекло. И его дыхание еще долго не могло успокоиться, хотя он и быстро понял, что остался в живых.

За их спинами началось настоящее светопреставление по совершенно непонятной для них причине.

И если раньше их преследовали самое большее трое-четверо мужчин, от которых им удалось улизнуть, сейчас в зеркале заднего вида они наблюдали множество бегущих людей, словно за ними стали охотиться все жители Берлина, внезапно воспылавшие желанием вымазать их в смоле, извалять в перьях и выставить из города. Это просто не укладывалось в голове, отчего не становилось менее пугающим.

Опять же старые знакомые в костюмах снова появились на горизонте. Альберт заметил их среди возможных «линчевателей», когда Лео форсировал шлагбаумы. Они настойчиво пробивались сквозь толпу, и, даже если в конце концов исчезли за бетонными столбами и остались внизу, один из них прижимал к уху наушник, что выглядело плохим знаком.

Значит, были и другие.

И сейчас, когда Лео газовал в направлении улицы, вполне возможно, они находились наверху в своих автомобилях и ждали, когда придет их черед.

– Держись! – крикнул он.

Но в этом в принципе не было необходимости.

Альберт уже хватался за все, попадавшееся под руку, и в конечном итоге с такой силой вцепился в дверную ручку, что ногти впились в мягкий пластик, и, даже если бы ему понадобилось ослабить захват, это вряд ли удалось бы сделать сразу. Вдобавок он также вжался в спинку сиденья, словно каким-то образом мог удержаться на месте с помощью трения, и как раз собирался крикнуть Лео в ответ, что уже и так принял все возможные меры, когда понял, почему возник такой приказ.

Снаружи царил хаос.

Большая зеленая военная машина стояла поперек дороги. А перед ней военные в зеленой униформе раскатывали по асфальту ленту с шипами, которая могла иметь только одно назначение.

И это выглядело чистым абсурдом. Еще двадцать минут назад они сидели и мирно пили кофе. А потом внезапно их начали преследовать мужчины в костюмах, и сейчас целая армия преграждала им путь.

Однако, судя по скорости, Лео не собирался сдаваться.

Вдоль тротуара еще оставалось небольшое незащищенное пространство, и именно там он решил проскочить. И, поняв это, Альберт дополнительно уперся ногами в пол, а потом машина дернулась и наклонилась, когда правые колеса оказались на поребрике, и теперь им оставалось только надеяться, что шины по-прежнему целы.

Со всех сторон к ним устремились мужчины в зеленой униформе, но скорость была слишком высока, и они оставили их позади, а Альберт наклонился вперед и молил Бога, чтобы солдаты не начали стрелять.

Но ни один выстрел, к счастью, не прозвучал, и он облегченно перевел дух и именно тогда сообразил, как будут развиваться события далее, и страх снова закрался в его душу.

Ведь Лео явно задумал воспользоваться для продолжения бегства проходившей вдоль вокзала четырехполосной магистралью с очень интенсивным движением и не думал спрашивать ни у кого разрешения. Он уже, наперекор всем знакам, повернул на ведущую от нее подъездную дорогу, а потом, резко вдавив в пол педаль газа, попытался вклиниться в существовавшую, вероятно, только в его воображении брешь в мчавшемся перпендикулярно им потоке.

Результат не заставил себя долго ждать, и Альберт услышал визг тормозов, звуки ударов металла о металл и истошные сигналы клаксонов и увидел машины, проносившиеся перед ветровым стеклом всего в метре от него. Он снова заголосил по-голландски, прекрасно зная, что Лео не понимает его, или совершенно не заботясь об этом, и подумал, что, если они когда-нибудь будут возвращать автомобиль, Лео должен сделать это сам.

А потом внезапно все закончилось.

Он услышал, как Лео переключил скорость и мотор прекратил визжать, и почувствовал, что ускорение имеет место в одном направлении, исключительно вперед, и только тогда понял, что сидит с закрытыми глазами.

Он посчитал возможным открыть их, а сделав это, увидел рядом с собой сконцентрировавшего на дороге Лео, который как раз подал голос.

– Что, черт возьми, происходит, Альберт? Что, черт возьми, происходит? – спросил он сквозь сжатые зубы, не сбавляя скорости.

И Альберт попытался разобраться с ситуацией, понять, что означали люди у входа в здание вокзала, военные, припарковавшиеся повсюду, оцепление, сквозь которое они сейчас прорвались, но, обернувшись, сразу позабыл обо всем этом.

– Они у нас за спиной, – сказал он.

И, бросив взгляд в зеркало заднего вида, Лео убедился в его правоте, сколь бы невероятным это ни казалось.

Черная «ауди» как раз материализовалась позади них, вырвавшись из подземного гаража точно там, где они сами сделали это. Автомобиль прорвался сквозь ограждения по проторенной ими дорожке, вынудив солдат броситься по сторонам, чтобы не попасть под колеса. Лео не стал повторять их маневр и помчался по тротуарам и через велосипедную дорожку, пока столбы и автобусные остановки не вынудили его выехать на автостраду всего в нескольких автомобилях за ними.

А Лео смотрел вперед.

Требовалось найти выход.

И как раз тогда он услышал голос Альберта.

– Красный! – крикнул тот.

И это действительно было так.

Прямо перед ними на натянутом над автострадой тросе висел светофор, прежде всего для того, чтобы перекресток, к которому они сейчас приближались, невозможно было проигнорировать. Но именно это Лео сделал, действуя чисто инстинктивно, и не прогадал.

Он на полной скорости вклинился между тронувшимися с места с обеих сторон в поперечном направлении машинами, и ему оставалось скользить прямо вперед и по центру перекрестка, что он и сделал. И пусть его маневр снова сопровождался визгом тормозов, а Альберт, как обычно, прятал голову в песок и надеялся, что их спасут только подушки безопасности, если таковые имеются, тогда как Лео лишь невозмутимо давил на газ. И уже неизвестно, в какой раз за этот день случилось чудо. Они проскочили, перед ними была пустая дорога. И когда снова услышали визг тормозов, он уже не касался их.

Но сейчас к нему добавился характерный звук ударов, когда машины сталкиваются друг с другом, и, обернувшись, они увидели картину, которая не могла не порадовать их взор.

Посередине перекрестка стояла черная «ауди», преследовавшая их от самого подземного гаража. Спереди она выглядела как помятая консервная банка. Одно переднее колесо подогнулось под капот, и весь автомобиль как бы устало припал к земле, а вплотную рядом с ним стояло темно-серое такси, упершись носом в «ауди». Они въехали так глубоко друг в друга, что трудно было понять, где начинается одна, а заканчивается другая машина.

– Хорошая работа, – проворчал Альберт, а потом добавил: – Но никогда, никогда не делай этого снова.

И Лео кивнул.

А потом они поехали дальше.

И заговорили только гораздо поздней.

А у стекла перед Альбертом вибрировал желтый конверт.

Вибрировал и подпрыгивал, когда они проезжали неровности и ямы на асфальте.

И Альберт ни разу не отвел от него глаз.