Текст книги "Конец цепи"

45

Вильям бежал босиком по ледяному асфальту и все равно не переставал смеяться.

Он был свободен.

Они были свободны.

А впереди него по дороге неслась Жанин, с прямой спиной и пластичная, как бегунья на средние дистанции, никаких признаков усталости, хотя они уже проделали долгий путь по всему замку.

Впрочем, не так много осталось и от его усталости тоже.

Он отставал от нее, но не особенно сильно, она находилась в двадцати, пожалуй, тридцати метрах впереди, и он бежал в полную силу, а вся та боль и напряжение, с которыми он боролся совсем недавно, заставлявшие его крепче сжимать зубы и делать вид, что ничего подобного нет, все это сейчас исчезло. Если бы Жанин продолжила двигаться в таком темпе весь остаток дня, он не проиграл бы ей больше ни метра и смог бы бежать до конца своей жизни. Они выбрались наружу, свобода пьянила его, и это было замечательное ощущение.

Им все удалось.

План Жанин. Электронные ключи и бумаги, и он обожал ее и обожал жизнь. Ее замысел выглядел чистым безумием, но если вся жизнь безумие, то почему нет? Если бы план не сработал, то на что еще оставалось бы надеяться в таком случае?

После освещенных коридоров их глаза медленно привыкали к темноте, и по мере того как это происходило, окружающий пейзаж стал постепенно приобретать реальные очертания. Дорога, по которой они бежали, представлявшаяся узким мостиком в море тумана, искрящегося в свете звезд. Холмы, среди которых она петляла, спускаясь от возвышавшихся за их спинами гор в долину, где находился остальной мир.

А значит, свобода.

Далеко впереди виднелись огни. Вероятно, там проходила автострада.

Там мог находиться кто-то, с кем они могли бы поговорить.

И машины.

Или кто-то, кого они, пожалуй, сумели бы уговорить, какого бы труда это ни стоило, одолжить им транспорт или отвезти их, и рано или поздно они оказались бы на пути отсюда.

Их побег удался.

Сейчас им требовалось добраться до города и постараться «обнародовать» шифры, скопировать их и отправить в университеты и больницы, и, пожалуй, в Брюссель, в парламенты по всему миру. И все, кто мог помочь, обязаны были сделать это, и тогда они добились бы успеха, поскольку все иное представлялось невозможным.

Если человечество имело шанс спастись, оно должно было использовать его.

И от Жанин и Вильяма требовалось позаботиться, чтобы так все и произошло.

Они оставили позади себя отвесные горные утесы, сошли с асфальтированной дороги, где кто-то мог увидеть их, и продолжили путь по вересковой пустоши, по неровной холодной земле, и пусть каждый шаг причинял им страдания, это не играло никакой роли.

Скоро в замке могли понять, что они исчезли, и поднять тревогу.

Но тогда им следовало находиться уже далеко отсюда.

Только так и никак иначе, поскольку это был их долг.

Они бежали уже четверть часа, не меньше, когда Жанин угадала длинные заросли – черные силуэты на фоне черного неба.

Они по-прежнему были босыми, боялись останавливаться и обуваться. Конечно, не верили, что их уже ищут, но, если погоня все-таки шла по следу, не собирались давать преследователям даже малейшего шанса настигнуть их.

Пожалуй, они беспокоились напрасно.

Скорее всего, в замке еще ничего не обнаружили, и все должно было открыться только утром, когда им принесут завтрак и увидят, что никто не стоит в душе, не лежит в кровати и не сидит за письменным столом. Тогда следовало ждать сигнала тревоги, но в тот момент они уже рассчитывали находиться далеко, и, если им чуточку повезет, их уже не смогут найти.

Их не особенно беспокоил завтрашний день, проблемы могли возникнуть сейчас.

А они бежали через вересковую пустошь, два взрослых человека по ровной земле, и даже в темноте их не составило бы труда заметить.

Жанин бросила взгляд в сторону замеченной ею растительности и пыталась определить, что она собой представляет. Пожалуй, там росли кусты или даже располагались какие-то искусственные посадки. В любом случае на вид речь шла о чем-то сухом по пояс высотой, и с расстояния все это выглядело довольно плотной субстанцией. Она повернула туда и услышала, что Вильям последовал за ней.

Пожалуй, там они могли найти защиту.

Исчезнуть среди веток, если бы погоня появилась сейчас, а они не успели бы продвинуться дальше. Присели бы и оставались невидимыми, пока преследователи не минуют их.

Но по мере того как они приближались к зарослям, ее оптимизм стал таять. То, что представлялось плотным издалека, оказалось увядшими на зиму молодыми растениями, стоявшими на большом расстоянии друг от друга, и спрятаться среди них вряд ли получилось бы.

Хотя какая разница.

Позади нее бежал Вильям. По-прежнему почти наступая на пятки. Но вопрос был в том, как долго еще он сможет выдерживать тот же ритм.

Она прислушалась к его шагам, не замедляя темп и не оборачиваясь.

Он все еще находился достаточно близко.

И ей требовалось принять решение сейчас. Либо они продолжат двигаться по зарослям с риском поранить босые ноги о корни и ветки, либо побегут вокруг поля и потеряют время.

Жанин находилась почти у самого его края. Сбавила скорость.

Как раз собиралась окрикнуть Вильяма, спросить, что он думает.

И тогда услышала.

Шаги. Приближавшиеся сразу с нескольких направлений.

Вильям был не один.

И она затаила дыхание, развернулась как можно тише и попыталась разглядеть в темноте, что происходит.

И сразу увидела его.

Лицо Вильяма Сандберга.

Белое на фоне черного неба.

И это не означало ничего хорошего.

Как только его осветили в первый раз, Вильям понял, что происходит, и среагировал, не думая. Бросился в сторону на всей скорости, и это чуть не стоило ему равновесия, но он устоял и продолжил бежать вперед как можно быстрее, резко лавируя, с единственной целью не оказаться в потоке света снова.

Они нашли их.

Не прошло еще и четверти часа.

Луч, попавший в него, принадлежал карманному фонарику и пришел справа, а значит, державший его человек находился на одной с ним линии. Вильям слышал крики и видел свет еще нескольких фонарей, благодаря чему, по крайней мере, знал, где преследователи находятся. Но также знал, что они совсем близко, и это было плохо.

Ему приходилось сейчас уворачиваться от четырех, нет, пяти лучей. Они усердно обшаривали ночь, и он видел только их, и от этого не становилось легче.

Свет попал ему прямо в глаза. И снова пришлось привыкать к темноте.

И он бежал, бежал так быстро, как только мог, босыми ногами по твердой, неровной, промерзшей земле. И это причиняло страдания, и при каждом шаге он попадал в какую-нибудь яму или трещину, и каждый раз, когда нога касалась земли раньше или позже, чем он ожидал, удар отдавался резкой болью по всему телу, и единственной его мыслью было, где Жанин.

Он бежал наугад.

Где-то впереди находилось поле.

Явно недалеко, он видел его контуры в темноте до того, как свет фонарей разрезал ночь. Жанин уже повела их туда, возможно, думала как он, что, если им повезет, оно хоть как-то сможет укрыть их от враждебных глаз, возможно, они смогли бы спрятаться там, по крайней мере на время.

Но едва ли стоило ожидать помощи от него теперь.

Даже если они доберутся туда, преследователи продолжат поиски. И даже если бы лучи фонарей не нашли их и они каким-то чудом остались бы незамеченными, рассвет все равно приближался, и тогда они уж точно попались бы.

И все-таки поле было их единственной надеждой.

Оно могло стать первым шагом, а с остальным они разобрались бы постепенно, и Вильям продолжал бежать, стремясь добраться до него.

А вокруг темноту прорезали лучи фонарей. Узкие, белые, они порой находились совсем близко, и казалось, вот-вот поймают его.

Преследователи были довольно близко. Он слышал их шаги. Почти за спиной. И видел пучки света, иногда они обшаривали заросли перед ним, и благодаря этому он знал, что ему остался только десяток метров, и наконец решился. Увеличил скорость, последний рывок прямо вперед, сейчас или никогда, и как раз в этот момент он услышал голос позади себя.

– Там!

И уже через десятые доли секунды понял, что имелось в виду.

Жанин.

Один из лучей настиг ее.

Она по-прежнему бежала, но у всех на виду сейчас, и пусть уже находилась среди кустов, редкие поникшие ветки не могли укрыть ее, и это напоминало попытку спрятаться на открытой площади.

Было понятно, что они уже не упустят ее. Теперь, когда она оказалась в пятне света. И все новые и новые фонари вцеплялись в нее и следовали за ней. В конце концов она поняла это тоже.

И остановилась.

Ждала.

А в темноте стоял Вильям и смотрел на происходящее.

Видел, как охранники устремились к ней, два, три, четыре здоровых парня, и прижали к земле, и заговорили на французском. И пусть он не понимал их, ему не составило труда догадаться, о чем идет речь.

Только сейчас до него дошло, что он сам остановился.

Вильям тяжело дышал, а высокие кусты, среди которых он надеялся найти защиту, уже не могли помочь ему.

Рано или поздно лучи фонарей нашли бы его тоже, и тогда он попался бы.

Сначала он увидел выдыхаемый им воздух.

Внезапно тот стал видимым прямо у него на глазах, выделялся серым облаком на фоне черного неба.

И сначала это удивило его, словно глаза впервые наблюдали подобную картинку и забыли спросить у мозга, о чем идет речь, а в следующее мгновение он осознал, какая угроза таится здесь, но тогда было уже слишком поздно.

Луч одного из фонарей нашел его дыхание.

Пар, поднимавшийся от его собственного рта, выдал Вильяма.

И сейчас закричал кто-то снова, и крик уже касался его, и пучки света скрестились на нем, и на это ушло всего несколько секунд.

Он стоял посередине поля, освещенный со всех сторон, и все стало ясно. А в следующее мгновение его коленом прижали к земле под аккомпанемент французской речи.

Вильям Сандберг снова потерпел неудачу.

Это стало клеймом для него, и сейчас все закончилось.

И он так искренне ненавидел себя, что ощущение того, как шприц уколол его в шею и он начал терять сознание, принесло ему определенное облегчение.

46

Они собрались на рассвете, точно как это стояло в протоколе.

У них, наверное, кошки скребли на душе. Однако вроде бы тем самым они получали надежду.

Но в любом случае у всех осталось двойственное ощущение.

Машины вернулись назад из ночной поездки и выстроились в ряд на площадке перед горой, ящики погрузили в грузовики, а потом все заняли заранее определенные места вместе со своим багажом и ждали отъезда.

Никто не задавал вопросов, просто не о чем было спрашивать.

Все знали свои задания и проверили все согласно им, ничто не оставили на волю случая. За ними закрылись большие рулонные ворота, и Кейс знаком показала, что объект можно опечатать.

Они находились на пути к новой главе.

И чувствовали сейчас только страх.

В большом компьютерном зале стоял Коннорс, он слышал шум вентиляторов и чувствовал, как гора, в чреве которой он находился, дышит пустотой.

Остался только он.

Они следовали протоколу пункт за пунктом, и последнее задание выпало на его долю. Компьютеры жужжали перед ним, словно все было как обычно, не зная, что они сейчас делали это в последний раз.

Ему требовалось опустошить их, перекачать все данные на переносные носители, а потом забрать с собой шифры, ключи, чтобы в конце концов разобраться с ними и с шумерскими текстами, которые они содержали.

Чтобы они могли хранить их у себя, пока все не закончится. А если выживут, справятся с тем, что надвигалось, забрать эти знания с собой в новое время.

Так он написал в своем сценарии.

И это являлось его задачей.

Плюс еще одна миссия, от которой он с удовольствием отказался бы, но не мог.

Ответственность. Куда от нее денешься.

А на вертолетной площадке высоко в горах сидел пилот в своем вертолете и ждал.

И прежде чем отправляться к новому месту дислокации, у них с Коннорсом имелось одно общее дело на покинутом поле брани.

Когда караван из черных машин прибыл на аэродром, день уже полностью вступил в свои права. На взлетном поле ждал собственный самолет Организации, и автомобили выстроились в очередь и припарковались в ряд перед ним.

Родригес все еще сидел в одном из них, наблюдал, как его коллеги поднимались на борт по шаткой железной лестнице. Крутил между пальцами свой синий кусочек пластмассы, электронный ключ, который ему никогда не суждено было использовать снова, но все равно он взял его с собой на память о случившемся.

На случай, если подобное произойдет в будущем. Чтобы никогда не забывать об этом.

– Кстати…

Голос рядом с ним. Это была Кейс. Она вернулась к автомобилю за остатками своих личных вещей и сейчас наклонилась и посмотрела на него хмуро.

– Ты же в курсе, что это не твой ключ, не так ли?

Родригес поднял глаза на нее.

– Это ключ Франкена. Твой они взяли с собой. Я предоставляю тебе самому просчитать, как все происходило.

А потом она одарила его язвительной улыбкой и удалилась, оставив наедине с самим собой.

Естественно, все так и обстояло.

Она обманула его. Поступила с ним точно так же, как когда-то Родригес с ней. А он тогда еще распинался, что умнее ее, и можно представить, как она, наверное, смеялась в душе, слыша от него это. Он увидел ее улыбку перед собой и не смог не улыбнуться сам.

Хейнс. Жанин Шарлотта Хейнс.

Она была достойным противником.

Но это его особо не радовало, ведь он не знал, что от нее ожидать сейчас.

47

Маленький мотель на одной из второстепенных дорог выглядел довольно заурядно, но люди там постоянно менялись, и он, похоже, всегда был открыт, а большего им и не требовалось.

Они бесконечно устали.

Держали путь неизвестно куда, проехали так всю ночь, и рассвет застал их в машине, а сейчас пришел новый день, и они давно не ели и не спали, а человеку рано или поздно это необходимо.

Они миновали свое будущее пристанище на высокой скорости. Дорожные знаки, указатели и рекламные щиты мелькали так быстро, что надписи на них было невозможно прочесть. Альберт неуклонно давил на газ, стремился все дальше на юг, пока они наконец не свернули с главной дороги в какую-то деревушку, наверняка имевшую название, оставшееся неизвестным для них.

Они уже давно договорились об этом.

У них не было выбора.

И как бы им ни хотелось просто остановить автомобиль, войти в номер и завалиться на койки, они прекрасно знали, что не смогут сохранять машину сколь угодно долго.

По счастливой случайности их еще не обнаружили. И требовалось предпринять что-то, пока удача не повернулась к ним спиной.

Они припарковались около супермаркета. Купили парковочный билет в автомате и просто оставили свой автомобиль среди других машин, ожидавших владельцев. Но в отличие от них они не пошли за покупками, а направились на север по той же дороге, которая привела их сюда. И путь, что занял у них десять минут на колесах, потребовал почти час, когда они сейчас шли пешком.

Они сняли комнату на первом этаже с унылым видом на тающую кучу снега, который сгребли сюда со всей близлежащей территории. Роль мини-бара у них играл упорно отказывавшийся закрываться пустой холодильник, а на кроватях лежали покрывала с узором, чье происхождение вызывало очень большие сомнения. Альберту и Лео оставалось только надеяться, что он имелся на них изначально, а не появился в результате невольного участия во всевозможных деяниях постояльцев.

Они лежали на своих кроватях, скрестив ноги и устремив взгляд в сторону телевизора, слишком уставшие, чтобы разговаривать, есть или соображать нормально.

Вне всякого сомнения, за ними велась охота. Пожалуй, полицией и кем-то еще, откуда им было знать, но это, в общем, и не играло никакой роли.

Им требовалось отдохнуть.

Проснувшись, они собирались арендовать автомобиль, воспользовавшись кредитной карточкой Лео, и на нем продолжить путь на юг в надежде найти Вильяма и Жанин и, пожалуй, помочь им, помешать большой катастрофе, о которой никто из них не знал, в чем она заключается.

Лео как раз успел подумать об этом, когда увидел, как Альберт вскинул ладонь, предлагая ему сохранять тишину.

Молчи, показывала она. Словно Лео говорил что-то.

И он посмотрел на Альберта и отследил его взгляд, направленный на экран телевизора. И понял, что Альберт вовсе шикал не на него.

Подождите, требовала рука. Остановитесь.

И обращалась она не к Лео, а ко всему миру, времени и действительности.

Подождите, это не может быть правдой, что-то здесь не сходится.

Но мир не ждал.

И это была правда.

Лео сел на кровати, уставился на голубой экран и на новости, потоком лившиеся с него.

Именно там разворачивалась катастрофа.

И сейчас они оба поняли, что она уже набирает обороты.

48

За каждой маленькой точкой на карте Коннорса скрывался один человек.

Он мог заниматься чем угодно, сидеть за своим письменным столом, покупать продукты на рынке, учить уму-разуму детей, пить кофе, выступать на совещании, заниматься сексом в отеле, лететь в самолете, пусть это вовсе ему не нравилось, то есть делать нечто совершенно обычное и нормальное, когда у него начался зуд.

Они находились в разных местах по всему миру, кто-то ехал и приземлялся и как раз приезжал домой, другие держали куда-то путь с упакованными сумками, а зуд усиливался и почти доводил до истерики, и распространялся между странами и людьми, которые становились маленькой точкой, появлявшейся то в одной, то в другой стране.

А правительства наблюдали за происходящим.

И приказ был одинаково четким повсюду.

И результат не заставил себя долго ждать.

Естественно, возник хаос.

Не в одном месте. А по всему миру.

Солдаты появились на перронах. Обеспокоенные люди со своим багажом метались по залам ожиданий, обеспокоенные, размахивали билетами и хотели знать, что происходит. Повсюду стоял гул от вопросов, вокруг железнодорожных и авиачиновников, полицейских и военных собирались группы отъезжающих и встречающих, и все хотели получить ответы на свои вопросы, и никто ничего не мог сказать.

На информационных табло в аэропортах и на железнодорожных вокзалах, на автобусных станциях и в портах остались лишь места назначений и города, и везде из них исчезло время отправления и прибытия. Рейсы по всему миру были отменены, ни одно транспортное средство никуда не отправлялось, и никто ничего не понимал.

И всем требовалось встретиться с кем-то, семьи ждали. Все ужасно спешили, и у всех имелась тысяча причин, и никто не хотел сдаваться, все жаждали знать.

По мере того как новость распространялась, по пятам за ней следовала паника.

То в одной, то в другой стране констатировали подозрительные случаи, новое и пугающее заболевание, которое никогда никто не видел ранее, и с каждым рапортом, приходившим на данную тему, увеличивались ужас и отчаяние, и никто не хотел оставаться на своем месте, совершенно независимо от того, где бы он ни находился.

Люди бежали. Неизвестно куда. Лишь бы подальше от всех остальных.

На автострадах выстроились длинные очереди из автомобилей, двигавшихся во всех направлениях. И сейчас тот, кто искал одиночества, взамен оказался в безвыходном положении вместе с тысячами людей, рядом с которыми он ужасно боялся находиться близко и винил в этом кого-то другого, и все искали уважительные причины, вроде детей, только бы проехать вперед первыми.

И люди дрались между собой. И вертолеты кружились над скоплениями автотранспорта. А в городах постоянно слышался вой сирен, и повсеместно больницы освобождали от пациентов, чтобы находиться в состоянии полной боевой готовности.

И все это произошло в мгновение ока. По всему миру, быстро и одновременно. И как только констатировался каждый новый случай заболевания, еще более увеличивалась паника, и здравый смысл уходил на второй план.

Слухи распространялись быстрее, чем зараза.

Дома соседей поджигали только из-за одной мысли, что те больны.

Магазины опустошали по принципу: скоро все равно ничего не будет.

А с экранов телевизоров дикторы новостных программ призывали всех к спокойствию, те же самые мужчины и женщины, которые сначала до хрипоты кричали, что все ужасно и страшно, сейчас сидели за теми же столами в своих студиях и убеждали всех опомниться и оставаться дома. И само собой, было уже слишком поздно.

Слишком поздно что-либо изменить.

Франкен отвернулся от телевизора.

Он не хотел больше этого видеть.

Знал ведь, что все только начинается. И далее станет только хуже, и что в следующие дни, недели, месяцы все будет то же самое, только масштабнее, с большей степенью отчаяния и скорби.

Он закрыл глаза.

Скоро должны были прибыть другие.

И еще много оставалось сделать.

Он повернулся, открыл тяжелую железную дверь и вышел наружу через высокий порог. Пол отреагировал металлическим звуком.

Гул моторов, запах машинного масла и железа.

Он ненавидел суда.

И пусть сейчас речь шла не о какой-то утлой посудине, а о боевом корабле, причем таких размеров, что на нем не чувствовалось никакое волнение, это в принципе ничего не меняло. Он ненавидел суда, и ненавидел всей душой, но по иронии судьбы именно одному из них предстояло спасти его жизнь.

Он достал свой телефон, пока торопливо пробирался по узкому проходу между покрашенным серой краской железом со скругленными дверями кают по обеим сторонам, а потом поднялся по лестнице на следующую палубу.

Номер Коннорса стоял у него последним в списке исходящих звонков.

И если покопаться, он повторялся там снова и снова.

Франкен звонил и звонил и не получал ответа, и это ему не нравилось.

Коннорс давно должен был все закончить и уже находиться здесь.

Франкен опять набрал его номер.

И его беспокойство резко усилилось.