Текст книги "Убийственная красота"

В другом конце зала веселилась компания киношной молодежи. Саша узнал сына известного режиссера, который нынче и сам режиссер. С ним еще двое парней и две девушки.

А где же обслуживающий персонал? Но вот из двери, ведущей в служебную часть помещения, вышла Настя. Саша отвернулся. Настя прошла мимо него с подносом, на котором стояли два бокала с голубого цвета напитком и накрытая салфеткой пепельница. Он проследил ее путь.

Ага, Настасья обслуживает Горбовскую с подругой. Она делала это уверенно, с достоинством. Было видно, что девушка вполне освоила побочную профессию. И униформа ей к лицу. Черные брючки и ослепительно белая рубашка. Простенько и со вкусом. Намек на «черно-белое кино»?

Что ж, значит, нам в тот же микрорайон. Дождавшись, когда Настасья скрылась в глубинах кухни, он опрокинул свой «Боинг» и занял столик по соседству с именитыми дамами. Бармен сделал какой-то знак, в зале опять возникла Настя с картой меню в руках. Она подошла к его столу.

– Здравствуйте, прелестное дитя! – улыбнулся Саша.

– Здравствуйте! Рады приветствовать вас в нашем баре.

Она положила перед ним меню. Он легонько ухватил ее за запястье.

– Не сердись, Настена! Я не виноват, честно!

– Я больше не сержусь. – Настя посмотрела на него абсолютно равнодушно.

– Я бы мог приехать на ночь, но ты сама куда-то умчалась.

– Мне не нужно, чтобы ты приезжал только на ночь.

Она выдернула руку.

– Что будете заказывать?

– Что-нибудь покрепче. А у вас есть чистые напитки? Элементарная водка, например?

– Нет. У нас только коктейли. Вы будете делать заказ?

– Буду, куда я денусь… Давай. Ну вот этот, с джином.

– «Том Коллинз»?

– Да, только без пудры. Терпеть не могу пудру. Тем более сахарную.

– Хорошо. Вам приготовят без пудры.

– Орешки, маслины. И еще один коктейль для дамы.

– Вы с дамой?

– Надеюсь. Ты же посидишь со мной хоть десять минут?

– Исключено, я на работе, – холодно произнесла Настя и отошла.

Что же это такое? Просто «Осенний марафон» какой-то. Вон и Басилашвили с портрета улыбается. Как свой своему…

За соседним столиком громко всхлипнули. Саша едва было не повернул голову, еле удержался.

Настасья принесла коктейль, поставила тарелочки с орешками и маслинами, сменила пепельницу.

– Желаю приятного отдыха!

– Настя! Ну что ты? Ты же не такая! Ты же добрая девочка.

– Девушка! – Настю подозвала теледива.

Настя тут же бросилась к соседнему столику.

«Господи! Как я устал, – подумал Турецкий. – А вообще, мне это надо? Хороший вопрос», – ответил он сам себе, закуривая и начиная выпивать в одиночестве среди людей.

Настя опять прошла мимо. Теперь на подносе царило блюдо с шашлыками и снова коктейли. Все это проплыло к соседнему столу.

«Однако! Плотно взялись отдыхать барышни!»

Саша вынул из кейса газету, как бы углубился в нее, попивая и покуривая. Думая о том, как жить дальше.

За соседним столиком что-то происходило. Саша слышал уже не всхлипывания, а самый настоящий женский плач. Скосив глаз, он обнаружил, что плачет Вера Горбовская. Вот те раз!

Знаменитые тоже плачут! И тут он услышал фамилию, которая сидела в его подкорке как таблица умножения. Саша занавесился газетой и обратился в слух. Говорила подруга Веры, телеведущая.

И говорила о весьма занимательных вещах:

– Прекрати плакать, лопай осетрину и слушай меня. Ты слышала о докторе Нестерове? Ясно, не слышала. Ты же десять лет на кухне провела, а потом сразу как кур в ощип – на эти съемки. Так вот. Есть такой замечательный доктор Нестеров. Он проводит курс омолаживающей терапии.

– Я не буду делать никаких операций, отстань, Алина, – всхлипнула Вера. – Вон, Маша сделала подтяжку, и что? Инсульт.

– То, о чем говорю я, – это не операция! Это уколы. Как прививка против бешенства. Десять—пятнадцать уколов. Это стационарно. Ляжешь на две недели – выйдешь молодой красавицей.

– Это каким же образом?

– Ну, я не знаю механизма действия. Но это неважно. Важен результат. Человек омолаживается. Весь. Не только снаружи, а вообще – весь организм! Мышцы приобретают тонус. Кожа натягивается безо всяких подтяжек! Эндокринная система работает как раньше. Еще ребенка родишь!

– Кому?

– Найдем кому.

«Не понял. Это что же означает? Нестеров продолжает работать? Втихаря?» – изумился Саша.

Краем другого глаза он увидел, что Настя, которой запрещено общаться с клиентами, сидит в компании молодежи, рядом с сыном известного режиссера, тоже режиссером. И заливается веселым смехом, поглядывая на Турецкого. Ладно, плевать, не до этого сейчас, когда Родина в опасности.

Саша снова обратился в слух.

– Я слышала, что Нестерова закрыли, – прогундосила заплаканная Горбовская.

– Ага! Значит, ты все-таки об этом слышала? Не совсем деревня?

– Ну да, говорили на съемках. Кто-то к нему собирался. Но его, говорят, закрыли. И потом, там очереди и все это безумно дорого.

– Вот и нет! – воскликнула Алина. – Нестерова закрыли, это правда. И вообще, у него сердце больное. Он часто болеет. Зато открылся другой центр. Где делают то же самое. Делает лучший, самый любимый ученик Нестерова.

– Это кто же?

– Литвинов. Слышала такую фамилию?

– Нет.

– Потому что он только начал. Пока помещение нашли, пока разрешения всякие… зато у него пока никакой очереди. И дешевле, чем у Нестерова. А методом он владеет не хуже своего учителя. Так что вперед, подруга! Ты же сейчас при деньгах?

– Да, но я должна распределить их надолго. У меня дочь.

– Чушь! Тебе сейчас просто необходимо возродиться. Из пепла. Деньги надо инвестировать в свою внешность. Это самый выгодный способ вложения. Увидишь, все пойдет как по маслу. Олежек твой вернется, потому что лучше тебя бабы нет. А ты еще подумаешь, принимать ли его обратно. Может, мы другого найдем. Еще круче. Вот их сколько, денежных мешков, болтается. Теперь… Скоро ваш фильм на экраны выйдет. Наверняка выдвинут на «Нику» и на все прочие премии. Может, и на «Оскара», как лучший иностранный фильм. И что же, ты будешь получать призы с такой, извини меня, рожей, как сейчас?

Последний аргумент, видимо, возымел действие.

– А где это? Куда нужно идти? И сколько все это стоит?

– Эта клиника пока находится на территории закрытого предприятия. Чтобы не было слишком большого наплыва. У них пока возможности ограничены. Они еще на полную катушку не развернулись. Поэтому пока себя не рекламируют.

– А ты все это откуда знаешь?

– Верочка! Знает тот, кто хочет узнать. Я сама туда пойду.

– Правда?

– Да! А то ты у меня красавицей будешь, а я рядом с тобой – старухой? Будем проходить курс вместе!

– Вот это здорово! Тогда я согласна! А где это?

– Это на Дубровке. Там такое предприятие есть закрытое. Пропускная система, все очень строго. Завтра я съезжу туда.

– А позвонить нельзя?

– Нельзя. Нужно съездить. Лично договориться с Литвиновым. Он там как раз по четвергам бывает. Хочешь, поехали вместе? Деньги бери с собой. Может, сразу и заляжем.

– Подожди. Мне нужно Сонечку к маме пристроить.

– Хорошо. Ты ее пристраивай на пару недель. А я завтра туда съезжу, запишусь и внесу аванс. Согласна?

– Да!

– А теперь домой. Тебе нужно выспаться. Я тебя отвезу. Договорились?

– Хорошо! – Вера явно повеселела.

– Девушка! – Алиса подозвала Настю.

Та с явной неохотой оставила компанию, направилась к дамам, стараясь не глядеть на Александра.

– Девушка, а потом ко мне подойдите, пожалуйста, – окликнул ее Саша.

Она кивнула, прошла мимо. Турецкий ощутил знакомый легкий запах, и в сердце опять заныло.

Его отвлекло пиликанье мобильника.

– Але.

– Саня? Ты где? – загудел Грязнов.

– А что?

– У нас здесь печальные новости. Литвинова покончила с собой.

– Ты что? Как?

– Включила газ на всю катушку. Просидела головой в духовке почти весь день.

– Кошмар!

– Это еще не все. Вечером вернулся Литвинов. Как он запаха не почувствовал, не понимаю?

– У него гайморит. Он не чувствует запахов, – произнес Турецкий, все уже поняв. – И что? Взрыв?

– Представь. За что боролся, на то и напоролся, прости меня Господи.

– Живы?

– Оба насмерть.

– Еще жертвы есть?

– Сосед. Тот старичок, что ее ко мне привел. У них кухни вплотную. А больше жертв, слава богу, нет. Крепкие раньше дома строили.

– Черт! Это наша вина! Надо было ее в СИЗО отправить. Была бы жива!

– Тогда уж моя. Я ей правду-матку выложил. Что ж теперь? Может, в этом промысел какой? Со взрыва началось, взрывом кончилось. Тут у нас новости пострашнее есть… Про «Норд-Ост» слышал?

– Нет. А что там?

– Ну ты даешь! Где ты болтаешься? Там что, ни радио, ни телевизора нет?

– Что случилось? – заорал Турецкий.

– Их взяли в заложники. Весь зал. Ты не в курсе? Я как раз туда еду, на Дубровку, в штаб.

– У меня же там… – Голос Александра сел, словно гортань перехватила чья-то рука.

– Что-о? – заорал Грязнов. – Где Ира с Ниной?

– Они там, в зале… – еле вымолвил Саша.

Турецкий не помнил, как бросил на стол мятые купюры, как выскочил на улицу, как мчался к Дубровке, тыкая служебным удостоверением останавливающим его гаишникам. Это был бред какой-то. Приемник в машине был включен, и Саша всю дорогу слышал об угрозах террористов. О том, что среди заложников уже есть убитый.

Это бред! Так не бывает! Он позвонил домой. Там никто не отвечал. Позвонил Ирине на «трубу». Она была отключена.

Это мне наказание! Это мне за то, что я предал их, Иру и Ниночку. Господи! Помоги нам, Господи!

Глава 26
Выздоровление

Он не помнил, как провел эти дни. События запечатлелись в мозгу краткими вспышками.

Вот он в штабе, его провел туда Грязнов. Вот он пытается прорваться к зданию ДК, вырывается из чьих-то рук. Его держат, кто-то даже ударил его. Грязнов? Нет, кто-то другой. Мужчина в камуфляжной форме. Он помнит его слова:

– Что ты психуешь, как институтка? Посмотри на улицу! Сколько людей! И у всех там, в зале, жены, мужья, дочери, сыновья! Ты офицер! Возьми себя в руки.

Это было правильно, но сделать это было практически невозможно. Он уже точно знал, что Ира с Ниночкой там, в зале. Ирина скинула сообщение на мобильник Грязнова. Грязнов скрылся в одном из кабинетов. Там шла какая-то радиоигра. А он, муж и отец, болтался по коридорам, как дохлый лютик. Подошел к группе саперов. Слышал обрывки фраз:

– Альфовцы заняли гей-клуб. Но стена уже замурована.

– Какая?

– Та, через которую можно пройти в зал.

– И проходы в зале заминированы.

– Что проходы! Они в центре зала взрывное устройство из двух артснарядов и газового баллона соорудили. Суки!

– А по периметру мины.

– Какие?

– МОН-50. Поражение – пятьдесят метров.

– Ясно. Детонация хоть одной из мин – и центральное взрывное взорвется к чертям собачьим! И все здание рухнет.

Саша опустился на корточки, прижался спиной к холодной стене. Господи! Пощади их, Иришу и Ниночку! И всех, кто там есть! Я никогда, никогда больше глазом не взгляну ни на одну другую женщину! Господи, сохрани мне их! Неужели я больше никогда не увижу их и не поцелую?

Он всхлипнул. Получился какой-то сдавленный вой.

– Ты что, мужик? У тебя кто там? – спросил кто-то из саперов.

– Жена и дочь, – еле вымолвил Саша.

– Эй, встань. На-ка, хлебни!

Ему протянули флягу с коньяком. Он сделал два больших глотка, но не почувствовал ничего, никакого вкуса.

Неожиданно от здания ДК раздалась беспорядочная пальба, звук разрываемых снарядов.

Саша замер.

– Не бойся, мужик, – потрепал его кто-то по плечу. – Это они так, озоруют, кошмарят. Пугают, короче говоря. Пока новых жертв нет. Это точно. Снайперы наши все уже по точкам лежат. Всю их охрану положить можно как не фиг делать. Но нельзя. Неизвестно, что в зале делается. Но новых жертв пока нет, это факт.

Пока жертв нет. Пока… Пока… жертв нет. Пока…

Эти слова отдавались в мозгу, словно капли падали на макушку.

Кто-то, проходя мимо, остановился, взглянул на Турецкого.

– Александр Борисович?

Саша поднял мутный взгляд. Перед ним стоял кто-то знакомый, но кто?

– Вы меня не узнали? Самойлович. – Он протянул руку.

– Здравствуйте, – пожал руку фээсбэшника Турецкий, начисто забыв, как того зовут.

– Что вы здесь? У вас оперативное задание?

Саша отрицательно мотнул головой.

– Так зачем вы здесь?

– У него там жена с дочкой в заложниках, – объяснил кто-то из саперов.

– Пройдемте со мной.

Самойлович взял его под руку и повел по коридору.

– Я дам машину, вас отвезут домой.

– Я никуда не поеду, – процедил Турецкий. – Я тоже могу что-то делать…

– Что?

– Все, что потребуется.

Они проходили мимо двери, за которой скрылся Грязнов.

– Мне туда. – Саша почти вырвался из рук Самойловича.

– Какое совпадение! Мне тоже именно туда!

Они вошли в комнату, где по разным углам расположились несколько групп. Грязнов, с трубкой телефона в руке, сидел в дальнем конце комнаты. Рядом с ним – еще двое. Они что-то записывали, отмечали на плане.

Увидев Сашу, Грязнов знаком велел ему оставаться на месте. Саша остановился.

Самойлович подошел к другой группе. Было слышно, как он вполголоса говорит:

– Там же не просто предприятие. У них там есть музей особо опасных вирусов и бактерий. А если будет взрыв? Они же стенка в стенку. Туда немедленно нужно отправлять людей. Вскрывать музейные холодильники, все это нужно срочно эвакуировать.

– Так людей мало. Один директор предприятия примчался. И пара замов и научных сотрудников. Больше никого не нашли. Никто к телефону не подходит. Боятся, что ли? Можно еще несколько сотрудников привезти. Так ведь это время. А все может случиться каждую минуту. И представляете, что мы получим? Бактериологическую атаку.

– Я пойду! – кинулся к Самойловичу Турецкий.

– Вам-то зачем? Вы же не знаете, где у них что лежит.

– Я буду помогать. Нужно же все вынести, и как можно быстрее.

К ним подошел Грязнов.

– Я думаю, Турецкий должен идти. Он мужик здоровый. Килограммов пятьдесят оттащит, – как бы пошутил Грязнов.

– Семьдесят, – заверил Турецкий.

– Идешь на рекорд. – Слава хлопнул его по плечу.

И, обернувшись к Самойловичу, добавил:

– Возьмите Турецкого. У него в зале жена и дочь.

– Я знаю.

– Так пусть он поможет! Его нужно чем-то отвлечь!

– Да на каком основании я его возьму?

– Это следственное мероприятие! – отчеканил вдруг Турецкий. – По имеющимся оперативным данным, на территории данного предприятия функционирует подпольная клиника, не имеющая разрешительных документов на свою деятельность! Мы выслеживали их два месяца! И только сегодня стало ясно, что клиника базируется именно здесь! И я настаиваю на своем участии в осмотре предприятия! Как руководитель оперативно-следственной группы! У меня полномочия от Меркулова!

– Хорошо, хорошо, вы пойдете, – тихо, как душевнобольному, ответил Самойлович.

Он помнил, как они прошли сквозь вахтерку, снабженную монитором – острым глазом «старшего брата», – о котором говорил Фонарев.

Не зря, видимо, столь тщательно охранялись эти чертоги. Группа из спецов предприятия уверенно вела группу поддержки по темным коридорам, которые пронизывались тонкими лучами фонарей. Холодильные камеры были вскрыты, музейные биопрепараты эвакуированы.

И отсек под названием «клиника доктора Литвинова» они тоже обнаружили. Саша прошел по помещениям клиники, нашел лабораторию, где в термальных комнатах были найдены лежащие плашмя уже знакомые ему флакончики. Со смешными, сдвинутыми вбок завинчивающимися пробками. Маркировка на флаконах гласила: «стволовые клетки».

Все, как в лаборатории Нестерова. В холодильниках были обнаружены эмбрионы.

А потом опять провал памяти.

…Он не помнил, когда стало ясно, что вот-вот начнется штурм.

Он видел на одном из штабных мониторов, как бойцы группы «Альфа» замерли в разных точках. Он видел одного из них крупным планом. Видел, что тот вооружен снайперской винтовкой ижевского завода, СВ-99.

Он механически проговаривал про себя технические характеристики этого оружия: вес – 3,5 килограмма, поражает цель с расстояния 150 метров. Винтовка, незаменимая при борьбе с террористами, так как пригодна для использования в закрытых помещениях. Поскольку оснащена мягкими свинцовыми пулями, не дающими рикошета. То есть эти пули, попав в бандита, не должны отрикошетить в заложника! В заложницу! В заложников! Не должны!

Не должны!

Когда он узнал, что будет пущен газ, штурм уже начался.

Он не помнил, как оказался возле дверей ДК, откуда спецназовцы выносили людей. Поначалу их просто складывали на ступенях. Начали подъезжать машины «скорой», автобусы. Он искал своих и все не находил их, пока не услышал: «Папка!»

Нинку нес на руках здоровенный альфовец. Она пыталась брыкаться, дурочка.

– Ниночка! Девочка! Где мама? – заорал Турецкий, бросаясь к дочери.

– Так вот же она.

Ирину вынес другой спецназовец. Саша кинулся к жене, перехватил на свои руки, крепко прижал.

– Эй, мужик! Ты ее не прижимай, дурила! Ей воздух нужен!

…Он не помнил, как они оказались в больнице. Помнил палату, где под капельницей лежала бледная Ирина. А рядом, под другой капельницей, – Ниночка. В палате были еще какие-то люди. Но он никого не видел. Он сидел на колченогой табуретке между своими девочками.

Держал их за руки, боясь, что они вдруг изчезнут, истают в воздухе. И тогда ему незачем будет жить.

– Как ты, Нинуся?

– Ой, я отлично, папка! Все было так интересно! У меня сосед, представляешь, это был артист, который играл Саньку Григорьева в юности. Ну вот. Я ему и говорю, что жалко, что я не досмотрела спектакль. Потому что нас взорвут и я уже не узнаю, чем все кончилось. А он, представляешь, он все мне рассказал. До конца. Весь сюжет. А потом мама накрыла меня своей кофтой и я потеряла сознание. А очнулась на руках у дяденьки-спецназовца. И сразу тебя увидела. Нам повезло: мы сидели близко к выходу.

– Здорово! – Саша, чтобы скрыть слезы, повернулся к Ире.

– Я ужасно выгляжу, – говорила она.

– Ты выглядешь лучше всех женщин в мире. Я буду носить тебя на руках. Всю жизнь. Я никому тебя не отдам.

– У меня полно морщин, – чуть улыбнулась Ирина.

– У тебя самые красивые морщинки на свете. И я очень, очень люблю каждую из них. И буду любить их всегда.

– Ты врешь, Турецкий, – слабым голосом откликнулась жена.

– Чтоб мне сдохнуть, – поклялся он.

Ирина спала. Затихла и Ниночка. Он сидел между ними, держа руки на их запястьях. Ноги его затекли, спина тоже. Но он готов был сидеть так вечность. Лишь бы они спокойно спали. Лишь бы все они были вместе. Он, она и Ниночка.

В понедельник Турецкий вошел в приемную Меркулова.

Увидев его, Клавдия поднялась из-за компьютера, извлекла из глубин секретарского уголка букет роз.

– Здравствуйте, Александр Борисович, – сказала она и захлюпала носом.

– Вот этого не надо! Плакать вредно!

– Полезно, это снижает давление, – заплакала Клавдия, утираясь душистым платочком. – Как Ирина Генриховна? Как Ниночка?

– Ниночка – герой дня без галстука. К ней уже вся школа переходила за этот выходной. Я от них устал, как от стаи саранчи. Чай подай, чашки помой. За печеньем, пирожными и конфетами сбегай… Через полчаса все по новой…

– Вот! Поймете теперь, что значит быть женщиной! – мстительно сказала сквозь слезы Клавдия.

– Ты это о чем? Я в женщины не записывался. Это временное совмещение обязанностей. И хватит говорить мне «вы», когда мы одни. Тоже еще, оскорбленная невинность! Чего это ты букет держишь? Смотришь, куда бы кинуть?

– Это Ирине Генриховне! От меня! Я так переживала, Саша! Так переживала и за нее, и за Ниночку…

Клавдия разрыдалась. Пришлось прижать ее к груди.

– Ну хватит, чего ты, горе мое? Все хорошо, что хорошо кончается. А за цветы – спасибо. Ирине будет приятно. Хорошая ты баба, Клавдия. Пора тебя замуж выдавать!

Он прошел в кабинет начальства, откуда уже раздавался голос Грязнова.

– Ну привет! Здравствуй, Саша! Как я рад, дорогой ты мой! – Меркулов вышел из-за стола и крепко пожал руку Турецкому.

Грязнов подошел, хлопнул друга по плечу:

– Как твои? Как Ниночка, Ириша?

– Я чувствую себя пресс-секретарем своей семьи. Семья чувствует себя вполне… Даже на удивление удовлетворительно.

– На удивление… – зарокотал Грязнов. – Ирине твоей памятник ставить нужно. Ты знаешь, что она через мобильник передавала информацию о расположении боевиков в зале, о том, где находятся мины, где сидят шахидки. Все, понимаешь? Потрясающая женщина! Она была разведчиком в тылу врага!

– Ну ладно, ты уж не очень-то… Формируешь во мне комплексы. А это никому не нужно. В том числе Ирине.

– Так, ну раз Ира и Ниночка в порядке, давайте о делах, – проговорил Меркулов. – Ты, Александр, знаешь о взрыве в квартире Литвинова?

– Знаю. Что скажешь? Не рой яму другому. Марину Ильиничну мне глубоко жаль, но что поделаешь?.. Хорошо, хоть детей у них нет. Сирот не осталось. А что до загадки парных покушений – теперь она разгадана. Литвинов хотел убрать Нестерова, чтобы занять его место, его нишу. Мы нашли на территории предприятия на Дубровке подпольную лабораторию и клинику для проведения того же курса лечения, что делал Нестеров.

– Зачем же было устранять профессора? А как же здоровая конкуренция? – спросил Меркулов.

– Между ними не могло быть здоровой конкуренции. Потому что Нестеров – профи, хай-класс. А Литвинов – чиновник, подглядывающий в замочную скважину. Пока Нестеров работает, Литвинову никогда его не догнать. Как России Японию. Шутка грустная, но подходящая к случаю. Кроме того, он не мог использовать технологию Нестерова, не купив у него лицензию. А это удовольствие дорогое. Вот поэтому Литвинов и затеял покушение на себя, потом убийство Климовича, так, до кучи. Чтобы верней было. Затеял телефонную игру с угрозами в адрес Литвинова, которую вела его любовница, Руденко. Цель – довести Марину Литвинову до состояния аффекта. Что им, в общем-то, удалось. Результат: Литвинов устранил Климовича руками Круглова и своей жены. И далее планировал устранить ее же руками Нестерова. Чтобы попутно избавиться от постылой жены.

– Сложно все как-то. Треугольники, многоугольники…

– Все, в конце концов, сошлось в одной точке. Эта точка – истина. Мы ее нашли, – произнес Турецкий.

– А что же Зоя Руденко? Так и останется это чудо природы ненаказуемым? – поинтересовался Грязнов.

– Отчего же? Она соучастница преступления. Пособница. Она поставляла Литвинову эмбриональный материал, теперь мы это докажем. И статьи ей можно инкриминировать в достаточном количестве. Я этим займусь.

– А не боишься попасть под чары? – усмехнулся Грязнов.

– У меня теперь иммунитет. Пожизненный. И вот что, друзья. В ближайшую неделю хозяйство в доме веду я, пока Ириша не окрепла. Пользуясь данными мне полномочиями, захватив плиту и поваренную книгу, приглашаю вас в гости. В ближайшую субботу. С семьями, подругами и секретаршами. Устроим прием! А пока по рюмке отменного коньяка! – Он водрузил на стол коньяк. – Давайте выпьем за моих девочек!

– Геть! – почему-то воскликнул Слава.

Было очевидно, что никто не возражает.

…Александр вернулся домой с букетом цветов. Прокрался в спальню. Ирина дремала. Услышав его шаги, открыла глаза.

– Где Ниночка?

– Гулять ушла.

– Как?

– А что? Она хорошо себя чувствует. Пусть дышит. Знаешь, Саша, какое это счастье – дышать!

Он сел рядом с ней на краешек постели.

– Говорят, ты героическая женщина. Радистка Кэт.

– Пианистка.

– Ну да. Кэт была пианистка, в смысле радистка.

– А я и пианистка, и радистка.

– Ну да. Ты совсем забила меня своим интеллектом. Я уж слово молвить боюсь.

– От кого цветы? Сам купил?

– Нет. Женщина подарила.

– Что-о?

– Цветы подарила тебе наша Клавдия. Она передает тебе пламенный привет.

– Спасибо. Это ее духами воняет твоя рубашка?

– Ну да. Она ко мне прислонилась, Клавдия.

– Турецкий, я тебя когда-нибудь убью, и суд меня оправдает.

– Ну да, определенно оправдает. Если тебе не нравятся ее духи, я что ж, я сниму рубашку.

– И брюки.

– Ну да. Зачем они нам?

Обнимая жену, вдыхая родной, любимый запах ее волос, он подумал: то, что было с ним, – это наваждение, болезнь. И какое счастье, что он выздоровел. И какое счастье, что она, его единственная женщина, дождалась его выздоровления.

И еще он подумал о Насте. Подумал о ней в последний раз. Представил, что встретит ее через год в том же баре. Или где-нибудь еще. Москва – город маленький. И она будет совсем другой: может, еще более красивой, но совершенно чужой.

И ему не придется винить себя в том, что он сломал ей жизнь.