Текст книги "Убийственная красота"

Потому что он, Александр, устал, черт возьми. И имеет право на отдых. Хотя бы пятничным вечером.

Потому что ему вообще противно было возиться с этим делом, с этими липовыми и настоящими взрывами, с дрязгами, сплетнями и интригами. И не хотелось ошибиться в Нестерове.

Еще и потому сговорился он с Грязновым на завтра, что торчать весь субботний день дома, вместе с женой, безупречной Ириной Генриховной, представлялось просто невыносимым.

И еще потому, что на сегодня у него была назначена встреча с Настей. И эта причина была основной.

…Мужчина, закончивший разговор с Зоей Дмитриевной, решал некие производственные вопросы, когда прямой телефон в его кабинете снова зазвенел.

– Але? Что? Ну что случилось? Я прошу тебя, успокойся! Я перезвоню.

Литвинов, а это был именно он, закруглил разговор с одним из завлабов, что-то от него требовавшим (а они только и знают, что требовать, требовать, эти завлабы!), и, буквально выдворив ученого за дверь, набрал свой домашний номер.

– Теперь объясни мне все спокойно.

– Опять звонил. Следователь, – испуганно проговорила жена.

– По телефону?

– В дверь. Я не открыла.

– Откуда ты знаешь, что это был следователь?

– Маша позвонила снизу, из вахтерки. Сказала, что идут ко мне. Я боюсь…

Она говорила сбивчиво, то и дело всхлипывая. Литвинов выслушал жену, проговорил:

– Так. Во-первых, умница, что не открыла, и впредь двери никому не открывай, ясно? Пусть вызывают повесткой, официально. Ты не обязана впускать их в дом. Второе: я сейчас же съезжу туда. Так что успокойся. Вернусь – все расскажу. Прими валерианки. Или рюмку выпей, что ли… Попробуй поспать. Подожди, вот что! Пригласи на воскресенье на дачу кого-нибудь. Зверевых там или еще кого… Тебе нужно отвлечься. И не нервничай, милая! Я с тобой! Хорошо?

– Хорошо, – всхлипнула Литвинова.

– Вот и умница. Целую.

Он положил трубку и уставился в окно кабинета, о чем-то сосредоточенно думая.

Через пятнадцать минут он вышел из кабинета с дипломатом в руке.

– Ну-с, Надежда Борисовна, полагаю, мы вправе закончить трудовой день.

– Давно пора, Марат Игоревич. Все-таки пятница. Уже шесть вечера! А вы все работаете.

– И вас задерживаю, так?

– Я этого не говорила, – испугалась секретарша.

– Шучу. Что ж, до понедельника.

Глава 13
Вечер отдыха

В этот вечер он решил поразить ее гастрономической роскошью. Посыл был такой: Настя уже поняла, что он не страшный дядя – Синяя Борода. Напротив, вполне добродушный и не опасный мужчина в расцвете сил и средств. В том числе материальных. В пределах не бесконечных, но достаточных, чтобы согреться, как шутил кто-то из сослуживцев.

Итак, он встречал ее возле метро «Кропоткинская», выхаживая по аллее с букетом астр. Она появилась внезапно, словно воздух уплотнился, и перед ним возникла тоненькая девочка в коротком черном платье на бретельках. Прехорошенькая, веселая и легкая. И будто солнце выглянуло сквозь плотные облака.

– Добрый вечер, Александр Борисович!

– Добрый, добрый! Это вам!

– Ой, я и астры очень люблю! Откуда вы все про меня знаете?

– Я вас чувствую, дитя!

– О, вы желаете играть роль доброго дядюшки? – Она насмешливо сверкнула черными глазами.

– Я желаю? Это вы предложили мне данную роль в наше прошлое свидание. А я решил пока не отказываться.

Турецкий остановился, чтобы поймать такси. Придерживая девушку за локоть, продолжил:

– Надеюсь, вы не ужинали дома вареной картошкой с жареной колбасой? Надеюсь, вы голодны? И надеюсь также, что вы страстно желаете пригубить бокал настоящего шампанского. Ибо сегодня мы посетим с вами одно из любимых мною заведений.

– Питейных? – догадалась Настя.

– Увы, – признался Турецкий, усаживая ее в такси и размещаясь рядом. – На Гашека, пожалуйста, – это водителю.

И, повернувшись к девушке, положил ладонь на ее узкую, прохладную руку:

– Видите ли, Настенька, конечно, мы могли бы отправиться с вами в театр. В драматический или в оперу… Вы любите театр? Любите ли вы театр так, как люблю его я? – с напором народной артистки Дорониной воскликнул Турецкий.

– Да, я люблю его со всем жаром, на который способна пылкая молодость, – испуганно отрапортовала Настя.

– А оперу?

– И оперу люблю.

– Какую же оперу вы любите больше всего?

– «Хованщина», – тут же выстрелила Настя.

«М-да, это молодое дарование мне, пожалуй, не переиграть, – отметил про себя Турецкий, – да и нужно ли? Что это ты, Саня, фиглярствуешь? Что ты суетишься, как маньяк над жертвой? Не уверен в своих силах?»

Он продолжил нормальным, «человеческим» голосом:

– Так вот. Я мог бы пригласить вас в театр, но там ведь не поговоришь толком. Задние начнут шипеть и тыкать в спины, передние – оборачиваться и грозить пальчиком. Хотя и тем и другим гораздо интереснее слушать, о чем шепчемся мы с вами, чем следить за действием на сцене. Люди – народ любопытный. Нет, знакомиться лучше всего за столом.

– Вообще-то мы познакомились в машине, – рассмеялась Настя.

– Это так, это предварительно. Мы же за глубокие знания по предмету, так? Кстати, как учеба?

– Все в порядке. В деканат вас пока не вызывают.

– Это радует. Мне было бы неприятно слышать, что Вересова Анастасия – легкомысленная особа, не уделяющая должного внимания учебе. Я был бы огорчен.

– Откуда вы знаете мою фамилию?

– Это все, что вас удивляет?

Он развернул ее ладонь, принялся внимательно рассматривать.

– Вот же! Вот видите эту длинную, четкую линию? Вот здесь и начертано: Вересова.

– Это линия жизни, – рассмеялась Настя, отнимая руку.

– А фамилия – это что, не часть вашей жизни? Впрочем, эту тему мы разовьем позже. Так как уже приехали. У следующего здания остановите, пожалуйста.

Он помог девушке выбраться.

– Я ведь не случайно заговорил об опере. Сегодня мы посетим с вами, Настя, ресторан «Россини». Вы там бывали?

– Конечно, нет.

– Я так и думал. Прошу.

Они оказались возле высоких застекленных дверей, которые предупредительно распахнул перед ними швейцар, и прошли в просторный зал, который показался Насте просто огромным и… воздушным, что ли. В следующую минуту она поняла, что пространство увеличено за счет окон-витрин, высоких, от пола до потолка. Столики, с большими букетами живых цветов, располагались как в центре зала, так и возле окон. Посетителей было достаточно много, но они будто растворялись в просторах зала. Стены были украшены полотнами современных художников. Звучала музыка.

– Узнаете мелодию?

– Это из «Севильского цирюльника», да?

– Совершенно верно. Куда кости кинем? – увидев растерянность девушки, попытался Турецкий снизить пафос заведения.

– Не знаю, куда предпочтете кинуть свои кости вы, Александр Борисович, а я бы выбрала столик возле окна. Это было бы как в Париже. – Она чуть надменно стрельнула в него черными глазами и расправила плечики.

«Подумаешь! Мы и не такое видели! Нас этим не деморализуешь!» – расшифровал этот жест Александр. Определенно, она нравилась ему все больше!

– Принято! – весело ответил он и повел свою юную даму к застекленной стене.

В ожидании официанта Турецкий развлекал спутницу заранее припасенными байками. Домашние заготовки, так сказать.

– Знаете ли вы, Настенька, что Россини прекрасно готовил? И говорил о себе, что Господь наградил его тремя талантами. «Я гениальный шеф-повар, большой шутник и лишь в третью очередь композитор» – так характеризовал себя маэстро. И после премьеры своего «Цирюльника» демонстративно отказывался от поздравлений и приглашал друзей домой, на обед, обещая, что именно там все поймут, что такое настоящее искусство.

Настя слушала его рассеянно, больше поглядывая на снующих за окном людей. Турецкий примолк. Фальшиво все как-то! Да что же ты на себя не похож? Что за волнение такое дурацкое! Официант положил перед ними карты меню.

– Ну вот и меню. Давайте выбирать. Насколько я помню, вы у нас любительница рыбы. Поэтому на закуску предлагаю карпаччо из форели с имбирем. Это очень нежное блюдо.

– Хорошо, – согласилась девушка.

– А на горячее… Смотрите, какой выбор: жареный угорь, щечки морского дьявола с жюльеном из цукини, креветки с банановым соусом… Нет, мы выбираем фирменное блюдо – «Россини»! Смотрите, это говяжье филе в соусе мадера с черными трюфелями. Идет?

– Идет. – Настя пожала плечиками.

– И, наконец, шампанское для дамы.

– О, если ваша дама любит шампанское, вы пришли в нужное время в нужное место, – подал голос официант. – У нас проходит фестиваль шампанских вин знаменитого дома «Лоран-Перье».

– И что вы нам посоветуете?

– Выбор огромный. «Гранд-кюве», например. Этим шампанским отмечали свою свадьбу принц Чарльз и леди Диана.

– М-да, эта история закончилась весьма печально. Боюсь, напиток будет напоминать нам о несчастной леди Ди.

– Тогда я вам порекомендую кюве «Александра». Это розовое вино, очень деликатное, нежное и предназначено для особых случаев.

– Вот, это для нас. У нас как раз особый случай. Настя, вы согласны?

Настя кивнула и отвернулась к окну.

– А мне триста граммов водки. «Русский стандарт». Я патриот, знаете ли.

Официант удалился, Саша с тревогой посмотрел на девушку.

– Я вас чем-то расстроил?

– Нет, но… Зачем все это? Вы ставите меня в неловкое положение.

– Настенька! Мне просто очень хочется побаловать вас, вот и все. Мама далеко, кто ж вас здесь побалует? Чего вы боитесь? Или кого? Меня?

– Нет, это вы меня боитесь, – она наконец взглянула на него.

– Я?

– Ну да. Вы боитесь, что не понравитесь мне. Вам кажется, что вы можете представлять интерес только в этом… антураже? Ну и зря. Вы очень интересный человек. И интересный мужчина… И вы мне и так нравитесь.

– Правда? Господи, что же вы мне сразу не сказали? Я затащил бы вас в рюмочную, мы хлопнули бы по стопке водки, закусили бы бутербродом с килькой, пообщались бы с алкшами-завсегдатаями. Это был бы интереснейший вечер! Представляете: вокруг рвань и пьянь, мат-перемат, а в центре вы – юная и прекрасная, с килькой наперевес. Мне пришлось бы отбивать вас от целой своры желающих познакомиться поближе. А здесь, конечно, что? Здесь скукотища…

Настя рассмеялась.

– Ну наконец-то! Знаете, если мероприятие неизбежно – а оно неизбежно, поскольку заказ уже сделан, – давайте расслабляться и получать удовольствие. Идет?

– Идет! – Настя тряхнула кудрями. – Но обещайте мне, что следующее приглашение за мной!

– Так я именно этого и жду с замиранием сердца, именно этого и вожделею! Вы, помнится, приглашали меня в свой бар, как он там…

– «Голливудские ночи».

– Я почти готов.

– Нет, там я на работе, я не смогу уделить вам внимание. Сначала я приглашу вас… Впрочем, это пока секрет.

– А вы еще и интриганка!

– Конечно! С кем поведешься… Вы знаете обо уже так много, а я о вас – ничего. И хотелось бы услышать, кто вы, мистер…

– Турецкий. Но эта фамилия вам ничего не скажет. О, вот ваше шампанское.

Официант откупорил бутылку, и в бокал полилось пенное вино изумительного розового цвета.

– Это как цвет заходящего солнца! Я такого никогда не видела!

– Вот и прекрасно! Будет что внукам рассказать. Ну, пробуйте!

Настя пригубила вино и важно кивнула. Бокал был наполнен, как положено, на две трети.

Тут же появились закуски, графин с водкой.

– Ну, начнем прожигать жизнь?

– Назад хода нет, – подтвердила Настя.

Они выпили, начали закусывать, ибо оба были голодны, а кухня ресторана славилась на всю Москву. Постепенно его напряжение и ее настороженность уходили, сменяясь почти бесшабашным весельем. Он рассказывал ей какие-то байки, она смеялась, запрокинув голову, матово поблескивали зубы. Один из них, передний, был чуть сколот, что придавало трогательную неровность всему этому белоснежному ряду. Около восьми вечера заиграли музыканты – двое мальчиков-скрипачей и столь же юный пианист. Студенты. Так же как и Настя, зарабатывающие себе на жизнь, подумал Александр. Он пригласил девушку на танец. Медленная, печальная мелодия. Он прижал к себе ее тонкий стан, чувствуя под рукой хрупкие позвонки; вдыхал аромат ее тела, смешанный с запахом незнакомых, легких духов. Он склонял к ней голову, и мгновениями их лица соприкасались. И, ощущая на своей щеке бархатистость ее теплой, персиковой кожи, Саша тихо сходил с ума. Мелодия оборвалась, и, не в силах оторваться от нее, он еще мгновение сжимал девушку в объятиях, пока не поймал на себе насмешливый взгляд одного из музыкантов. Турецкий опустил руки. Они направились к своему столику.

Ну да, стареющий плейбой ловит в свои сети глупую юную бабочку. А она крылышками бяк-бяк… – словно говорил им в спину скрипач.

Циничность этой мысли разрушила все очарование танца. «А ведь так и будут на нас смотреть, где бы мы ни появились», – с тоской подумал Турецкий. Видимо, Настя думала что-то в том же ключе, так как взгляд ее снова стал серьезным.

Они сели, официант принес горячее. Несколько мгновений прошли в молчании. Каждый был занят своим блюдом.

– Александр Борисович, вы женаты?

Ну вот он, момент истины. Саша поднял голову. Настя не ела, пронзая вилкой ни в чем не повинные нарядные трюфеля. То один, то другой. Взор ее был устремлен в окно.

– Да, я женат. – Он поднял глаза на ее профиль. – Я женат уже достаточно давно и очень прочно. На женщине, которую никогда не брошу. Потому что она этого не заслуживает. И потому что у нас дочь, которую я очень люблю. Я мог бы солгать вам, прикинуться разведенным господином, который каждый день ужинает в ресторанах, не зная, куда девать себя и свои деньги. Но это было бы ложью. Это было бы подло по отношению к вам. Я не хочу вас обманывать. Вы этого тоже не заслуживаете, поскольку кажетесь мне очень чистым и цельным человечком. Я никакой не нувориш, я вкалываю с утра до ночи, у меня очень серьезная работа и очень мало свободного времени.

– Зачем же вы тратите его на меня? – тихо спросила Настя.

– Потому что я влюблен в вас как мальчишка, разве вы этого не видите? – так же тихо ответил Турецкий. – Со мной давно такого не было… То есть, конечно, у меня были женщины, которых я любил, но поверьте, не так много, как это может показаться. «Я сижу у окна, за окном осина. Я любил немногих, однако сильно», – невесело усмехнулся он. – Знаете, чьи это строки?

Не поворачиваясь, Настя лишь отрицательно тряхнула кудрявой головкой.

– Оказывается, есть что-то, чего не знаете даже вы. Это Бродский. Так вот, все мои настоящие влюбленности заканчивались или трагически, или бесповоротным, безнадежным расставанием. Так что у вас есть возможность прямо сейчас встать и уйти из моей жизни. Я пойму и, надеюсь, переболею.

Он закурил, боясь взглянуть на девушку. Краем глаза он следил за ее неподвижным профилем, чуть опущенным краем рта и выдвинутым вперед упрямым подбородком. Молчание казалось бесконечным. Наконец, она повернулась к нему:

– Можно и мне сигаретку?

– Конечно! – с облегчением выдохнул Александр.

…Он проводил ее домой, они долго стояли в подъезде, держась за руки. Саша тихо целовал ее волосы, глаза, лоб, упрямый подбородок – все ее лицо, боясь коснуться губ. Она сама полуоткрыла их навстречу ему, навстречу грядущему дню… Ибо завтра, нет, послезавтра (завтра я работаю, поправилась Настя) она приглашает его к себе домой. Конечно, всяких там «турнедо с фуа гра» не будет, но…

На этом «но» Саша закрыл ее губы долгим, нескончаемым поцелуем.

Дачный поселок был уже довольно пустынным. Дома зажглись светом ламп, где собирались ужинать или уже ужинали приехавшие на участки горожане. Литвинов приехал довольно поздно. Вышел из машины, чтобы открыть гараж. На соседнем участке преклонных лет мужчина собирал яблоки.

– День добрый, Владимир Семенович! – поприветствовал Литвинов соседа.

Тот выпрямился, засеменил навстречу.

– Здрасте, здрасте, Марат Игоревич! Что-то вы поздновато сегодня.

– Да вот все работа. Хотел выбраться раньше – не получилось. Приехал проведать работника нашего. Зарплату ему привез. Как он здесь?

– Ой, надо ли ему зарплату-то? Я туточки заходил к вам вечерком, так он ничего не делает, работник ваш. Все больше у телевизора.

– Ну… Не круглые же сутки ему работать. Кто ж вечером электропроводкой занимается? Темно.

– Так что он сделал-то за неделю? Расковырял стены, и все. Я-то еще думал потом к себе его заманить, а вижу: нерасторопный работник, нет! Да и странный какой-то. Все молчком. Ему – «драсте», он в ответ только башкой махнет. И ни гугу. Немой он, что ли?

– Нет. Просто молчун. Вообще-то он выпить любит. Может, попивает втихаря, а не разговаривает, чтобы не выдать себя. А кто ж из них не любит, с другой-то стороны? Где ж непьющего взять?

– Пьяным-то я его не видел, врать не буду, – пожевал губами старичок, – но все он как-то… болтается без дела. То по участку шастает, крыжовник рвет. Чего это он ваш крыжовник-то рвет?

– Марина ему разрешила.

– Ох, Маринушка ваша, она последнюю рубаху свою отдаст. А вы-то что ж смотрите?

– Так вот я и приехал посмотреть, как он здесь, – рассмеялся Литвинов. – К тому же мы на воскресенье друзей пригласили. Так я припасы привез. Чтобы все в один день не тащить.

– Ну добре, добре…

Литвинов поставил машину в гараж, прошел к дому, нагруженный двумя сумками. На стенах веранды, через которую пролегал путь в комнаты, свешивались обрезанные провода, вскрытые розетки. На столе стоял раскрытый ящик с инструментами.

В одной из комнат, выполняющей роль гостиной и столовой, на диване, напротив включенного телевизора, лежал невысокий, тщедушный мужчина.

– Привет, Дмитрий!

– П-п-ри-в-в-вет!

Мужчина поднялся, оглядел Литвинова.

– Ч-тт-о?

– Ничего. Приехал тебя проведать. Жратвы привез. Помоги сумки разгрузить.

Дмитрий подошел к столу. Марат Игоревич извлекал из сумки колбасу, сыр, копченую курицу, мясо.

– Так, мясо неси в холодильник. Суп себе сваришь. И на второе что-нибудь сделаешь.

Дмитрий Круглов не отрываясь смотрел на вторую сумку, из которой торчали горлышки многочисленных бутылок.

– Что, выпить хочешь?

– Н-н-ельз-з-з-я м-м-не м-м-мног-г-го.

– Зачем много? Много не надо, а понемногу все всем можно. Тем более если напитки качественные. А у меня других не бывает. Так что я тебе как врач разрешаю. Тем более что поговорить нужно.

– Я т-т-т-ут оз-з-зверел сов-в-в-сем. Од-д-дин.

– Тем более. Давай на стол накрывать.

Дмитрий засуетился, полез в буфет за тарелками, рюмками, вилками. Начал торопливо раскладывать привезенные лакомства.

Марат Игоревич поставил на стол литровую бутыль «Русского стандарта».

– М-м-м-но-г-го, – испугался Дмитрий.

– А кто тебя заставляет все пить? – Тем не менее он налил по полной, весьма вместительной стопке. – Ну, давай!

Они выпили не чокаясь.

– К-к-к-лас-с-ная водка, – оценил Круглов и с жадностью набросился на еду.

Литвинов закусывал не торопясь, понемногу.

– Что же ты, чудила, проводкой не занимаешься? Сосед вон удивляется, что за работник у меня.

– П-пусть не л-лезет в дом, педрило.

После выпитой рюмки он почти перестал заикаться. Потому-то так и любил выпивать. Выпьешь – и ты человек. Правда, останавливаться не умел. И потом, после двух-трех бутылок, тело сводили жуткие судороги и голова раскалывалась от боли.

Литвинов снова наполнил стопки.

– Ч-что там делается, в городе?

– Что? Вот выпьем сейчас, и я расскажу тебе – что.

Выпили. Дмитрий хмелел на глазах.

– Так вот. Ищут тебя. Ищут пожарные, ищет милиция. Фотографы, правда, пока не ищут, – наблюдая за Кругловым, сообщил Марат Игоревич.

– Ишь ты, быстрые какие.

– А ты думал, они дураки? Отпуск кончится, куда тебя девать?

– А что мне? Я в-в-ообще контуженый. У меня с-с-правка.

– То, что ты контуженый, это сомнений не вызывает. Кто тебя, мудака, просил человека убивать?

– Кто-кто… Не знаешь разве? – усмехнулся Дмитрий.

– Тебя просили попугать. Так чтобы слегка рвануло, чуть-чуть. Чтобы поцарапало немножко, а не на части разорвало.

– Ош-шибочка вышла, передоз, – нагло ухмыльнулся Круглов. – Нальешь еще или как?

– Налью, этого добра не жалко. – Литвинов наполнил рюмки.

Они снова выпили. Круглов следил пьяными глазами за Литвиновым. Тот демонстративно пил не меньше электрика.

Следи, следи, следопыт хренов! Тебе меня не переиграть. Образование – великая вещь. Плюс возможности. И сорбент, который принят за полчаса до пьянки, мои мозги сохранит в ясности. А вот твои… Литвинов взял куриную ногу, отщипывая коричневое мясо, продолжил:

– Ошибочка, говоришь? Хорошенькое дело! И кому платить за твои ошибочки?

– Т-тебе, – ухмыльнулся электрик.

– То есть?

– Л-ладно, Игорич, нечего из себя целку-то строить. Не ты ли меня нанял пару месяцев назад, чтобы я Маринку т-твою на нужную тебе мысль навел, да с-совет ей дал, да в исполнители записался, а? За-за-был уже, что ли? То-то она на кухне все причитала: мой б-бедный Марат! Затравили, замучили, изверги! Звонят, угрожают. Мы жа-алуемся, на нас ноль внимания! С ума можно сойти! И что я должен был ей посоветовать? А давайте-ка, Мариночка Ильинична, устроим как бы взрыв. Подложим взрывпакетик и сами же его обнаружим… Тут-то они и всполошатся, пожарные с милицией! И начнут копытами бить: кто нашего Марата обижает? Арестовать! А она: да кто же его подложит-то? А я ей: я подложу. Потому что не могу смотреть на ваши страдания. Потому как уважаю вас безмерно за доброту вашу. Сам подложу, сам и обезврежу… Так и сделано было. А когда не арестовали того, кого ты засадить хотел, снова нужно было Мариночку завести: а давай-ка повторим, Ильинична! Первый раз не среагировали, а на второй-то уж конечно всполошатся! Мы теперь другого шуганем, который покруче.

– Да кого же черта ты его угробил, придурок? – наклонился к Дмитрию Литвинов.

– Да ты же сам этого хотел! Нечего теперь назад отыгрывать. Сам мне сказал: а если и угробишь мужика, не велика печаль. Говорил?

– Не помню. Врешь ты все.

– Г-говорил, родимый. И к-когда вез меня сюда, тоже не особо печалился. И теперь ты у меня в кулаке. Потому что я – всего лишь исполнитель, да еще и контуженый инвалид войны. А заказчиком получаешься ты.

– Нет, не я.

– А кто? Баба твоя? Неужто ее подставишь? – изумился пьяный Круглов.

– Никто никого подставлять не собирается. Только ты, я вижу, забыл, что сидел на моей шее? Что я тебя через Маринку деньгами ссужал на игру? На автоматы, в которых ты дни просиживал. И мои деньги просаживал. Два года гужевал. Все одалживался. Я, мол, потом отдам! А на компьютер кто тебе денег дал? Ты что думал, башли просто так даются? За твои глаза красивые?

– Так я их и отработал! Ты ж меня на этом и взял, паскуда! На пороке моем!

– Ладно, все, не дергайся! Хватит разборки устраивать. Надо думать, что дальше делать. Марина нервничает. Менты шастают.

– Ну и что? Договоримся, так никто ничего не узнает.

– Что ж, давай договариваться.

Литвинов наполнил стопки.

– Подожди, я в сортир. Отлить надо.

Дмитрий поднялся, пошатываясь прошел на кухню, за которой располагался санузел.

Марат Игоревич давно ждал этого момента. Он вынул из внутреннего кармана пиджака носовой платок, извлек ампулу с прозрачной жидкостью. Отломил головку, вылил содержимое в рюмку Круглова. Пустую ампулу с обломками стекла снова завернул в платок, убрал в карман.

Это было замечательное фармацевтическое средство. Используемое анестезиологами в мирных целях, умноженное на алкоголь, оно вызывало остановку сердца. Ценность препарата заключалась в его отсроченном действии. Второе преимущество в том, что, разлагаясь в организме, препарат не обнаружится в крови при вскрытии. Этот дивный препаратик разработчики апробировали год назад при участии Литвинова. И включили его, Марата, в соавторы. Молодцы! Препарат получил «путевку в жизнь», а он, как соавтор, получил в свое распоряжение несколько десятков ампул. Вот и пригодилось! «Все-таки верную профессию выбрал я себе когда-то», – усмехнулся Литвинов. Круглов вернулся, почти упал на стул. Глаза его были мутными.

– Ну так что? – спросил Литвинов.

– Я д-думаю, штука в месяц меня ус-т-роит.

– В деревянных?

Круглов пьяно рассмеялся, погрозил пальцем:

– Нет, не в деревянных. Зеленью.

– Ты спятил. Откуда у меня такие деньги? И потом, что значит в месяц? Это на сколько месяцев? На всю оставшуюся жизнь, что ли? Ты и вправду идиот.

– Можно двадцать штук единовременно. И я исчезну. П-просто ис-п-парюсь.

– Десять.

– С-с-емнадцать.

Они торговались еще минут пять, затем Литвинов сдался:

– Все, хрен с тобой. Завтра привезу деньги. И чтобы послезавтра ты из моей жизни исчез.

– Идет!

– Ну, давай по последней.

– А чего это по последней-то? – Круглов поднял рюмку, опрокинул ее, подцепил кусок колбасы. – Сам говоришь, хорошее-то можно… Давай плесни еще.

Через пару минут он спал, уронив голову на стол. Литвинов вымыл свою тарелку, рюмку, убрал все это на место. Пакет с бутылками отнес на кухню.

Почти пустая бутыль «стандарта» осталась стоять на столе, рядом с поникшей головой Круглова. Рюмку, из которой пил Дмитрий, Литвинов дважды ополоснул водкой, держа ее обернутой в платок рукой. Затем тщательно вытер изнутри. Еще раз оглядел стол. Остатки еды, хлебные крошки, рюмка, выпитая бутыль водки. И навеки уснувший электрик.

Кажется, все предусмотрено, еще раз оглядев комнату, решил Литвинов.

Кинув в рот таблетку «антиполицая», Марат Игоревич отправился в обратный путь.