Текст книги "Олигофрен"

Мама пришла через час. К тому времени я успела успокоиться и сосредоточенно принялась за учебники.

Через два дня вывесили списки абитуриентов, написавших сочинение на «неуд». В списках моей фамилии не было.

А еще через четыре дня, когда я пришла сдавать устный экзамен по русскому языку, мне выдали экзаменационный лист, и за сочинение у меня стояла оценка «отлично». Если б я была золотой медалисткой, как Саулешка, я уже числилась бы студенткой, подумала я. Интересно, как же там дела у Сауле? Может, она уже поступила.

Но, поскольку у меня была всего лишь серебряная медаль, мне пришлось еще побороться за статус студента.

Одухотворенная такой высокой оценкой за сочинение, второй устный экзамен я сдала на «отлично». После второго экзамена меня опять охватило чувство победы, будто я уже поступила. Опять я вспомнила Игоря из «Слова…» с его преждевременным опьянением, и меня опять охватывало чувство страха. Нет, нельзя ни в коем случае расслабляться. Еще не время. Да еще мысли об Аскаре меня тоже преследовали. Я себе запретила думать о нем, каждый раз боясь с ним столкнуться где-нибудь и потерять душевный покой. Я боялась лишний раз выходить в коридор, откровенно избегая нежеланной и в то же время очень желанной встречи с ним. Я хотела его увидеть, очень хотела и боялась своего желания. Потом, думала я, все потом. Мне сначала надо одержать одну, самую главную на сегодняшний день победу, поступить!

Последним экзаменом была «История», и когда я уже ответила, преподаватель остался доволен моими ответами, и, ставя очередную оценку «отлично» на экзаменационном листе, он, обращаясь ко всем коллегам, членам приемной комиссии, сказал:

– Ну, что ж, господа, поздравим девочку с успешным завершением испытаний и зачислением ее в наш университет.

И, обращаясь ко мне, он помпезно перечислил все регалии, которые имел университет, и сказал:

– Можете гордиться, девочка моя, что вы являетесь студенткой такого вуза.

Миша

После той кражи, прошло много времени. Об этом случае больше уже не вспоминали. Деньги я не трогал, «ушел в подполье». Ждал удобного случая воспользоваться ими.

Дядя Паша все так же ходил к Маше. Все так же меня брал с собой к себе в охранницкую. Я теперь там пропадал и днями, иногда даже до поздней ночи. Дядя Паша научил меня пить пиво. Курить я так и не научился, мне это не нравилось. А пиво я пил с удовольствием. Поначалу не смог выпить даже бутылку, сразу пьянел. Но потом привык, стал выпивать по целой бутылке, и ни в одном глазу. А дядя Паша может выпить сколько угодно и не пьянеет. Я ему завидовал и хотел так же выпивать помногу. Дядя Паша мне нравился, я его любил больше всех.

И Маша мне нравилась. Она мне нравилась все больше и больше. И я мечтал тоже жениться на ней, как дядя Паша. С Аней Макаровой я этого не хотел больше. Я это хотел только с Машей. Очень хотел.

Однажды я об этом сказал дяде Паше.

– Дядь Паш, вы говорили, чтобы с нормальной женщиной, ну, это… Сколько нужно денег?

Дядя Паша удивился, и говорит:

– А зачем тебе это нужно, что, у тебя деньги есть?

– Много, – говорю.

– А сколько много? – спрашивает дядя Паша.

– Не знаю, – говорю, – сколько, но знаю, что много.

– Откуда у тебя деньги?

– Не скажу, не спрашивайте, но есть, и много.

– А с кем ты хочешь? – спрашивает.

– С Машей, – говорю.

– Ну, ты, обалдел, брат. Во-первых, это невозможно, – говорит, – а, во-вторых, я не верю, что у тебя есть деньги?

– А если я вам докажу, сделаете мне это?

– А ты сначала покажи мне денюшки, а потом я подумаю, что можно будет сделать.

Однажды ночью, когда у дяди Паши был выходной, выбрав удобный момент, когда все спали, я пошел в туалет. Залез на подоконник и достал из ящика кошелек. Он лежал, как я его положил. Он был набит деньгами. Затем я, не спеша, зашел в одну из кабинок, закрылся, сел на толчок, открыл кошелек, достал оттуда деньги. Деньги были разные – красные, синие, зеленые. Я их рассортировал каждого цвета по отдельности. А потом я посчитал отдельно с тремя нулями, отдельно с двумя нулями и отдельно с одним нулем. И чтобы показать дяде Паше, я взял две отдельные бумажки – одну синюю бумажку с тремя нулями, и одну зеленую, больше похожую на лотерею, бумажку с двумя нулями. А остальные деньги я обратно запихнул в кошелек и убрал обратно в ящик.

Затем, незаметно для всех, вернулся в спальню, отобранные бумажки скрутил в трубочку и засунул в подол своего пиджака через дырку в кармане. Если вдруг кто и полез бы в карман, ни за что не догадался бы обыскивать мне подол.

В следующую смену, когда я показал эти деньги дяде Паше, он обалдел.

– Ничего себе, – сказал он, – ты знаешь, сколько это?

– Хватит? – спросил я.

– Ты представляешь, какие это деньги? Я три месяца работаю, чтобы заработать эти деньги. Вот эта бумажка, – говорит он, показывая на синенькую, – это наши, русские рубли, а это, – говорит, показывая на зелененькую, – это сто долларов.

– Ну, хватит? – спросил я уже в нетерпении.

– Хватит, – весело сказал он, – только я даже не знаю, как это все устроить. Маша ведь, она честная, боюсь, не согласится. Но, ты не расстраивайся, я что-нибудь придумаю. Но мне интересно, откуда такие деньги у тебя?

– Не спрашивайте, дядь Паш, все равно ничего не скажу.

Дядя Паша больше не спрашивал. Убрал деньги к себе в карман и сказал:

– Только никому про это не говори, понял? Это будет нашим секретом. А с Машей я поговорю. Все будет нормально.

В тот день, поздней ночью, дядя Паша заглянул ко мне в спальню и подозвал меня. Я оделся и пошел за ним вниз, в охранницкую.

– Так, выкладывай, – сказал злой дядя Паша, – откуда эти деньги? Я сам все знаю, – говорит он, – это деньги главврача, получается, ты их тогда два месяца назад украл. Это же бешеные деньги. Она собиралась на эти деньги обставить квартиру. Мебель заказывала аж из-за границы, – говорит.

Дядя Паша злой ходил по комнате туда-сюда.

– Или ты мне их ща отдашь, или я тя ща урою.

– Не отдам.

– Тогда я тя щас, урод, убью.

И он ударил меня под дых. Я согнулся от боли, но не сдавался, не испугался, так не хотелось отдавать мне ему деньги. Когда я, немного отдышавшись, выпрямился, он опять хотел меня ударить. Но я увернулся от его удара и сам ударил его под дых. Он застонал, согнулся, а потом вообще свалился на пол. Дядя Паша был здоровый, но ростом я был выше него. Он лежал на полу и говорил:

– Ну, все, урод, тебе конец. Сейчас я тебя убью.

Я стоял и смотрел на него, не зная, что мне дальше делать. Потом он встал, выпрямился и такой злой налетел на меня с кулаками. Я не сдавался, начал отбиваться.

– Убью, сволочь, – кричал дядя Паша и начал меня избивать. Я заплакал, а потом, закрыв глаза, была – не была, начал тоже колошматить его. И началась драка. Дядя Паша, не жалея, бил меня, нанося удары за ударами. Было больно. Но, потом, когда от очередного удара отлетел аж к окну, я быстренько вскочил на ноги и не помню, что дальше было.

Очнулся я в надзорке. Я лежал в кровати, руки все в порезах и в крови. Все тело ломило от боли, голова была тяжелая. Меня тошнило, и во рту пересохло, очень хотелось пить.

Потом зашла нянечка.

– Проснулся, голубок? Ну-ка, давай, посмотрим, что у нас, – сказала она и подняла мое одеяло. Я был по уши мокрый. – Обоссался, голубок, – сказала она. – Ну-ка, встать сможешь? – сказала она и стала меня поднимать. Руки, ноги меня не слушались, и подняться мне не удавалось, как бы я ни силился. Нянечка меня, как мешок, скинула на пол, поменяла мокрую простынь, весь мокрый пододеяльник, переодела меня прямо лежащего на полу, а потом, подперев под локоть, помогла забраться в кровать. Потом она поднесла мне поднос с едой. Но есть самостоятельно у меня не получалось, руки совсем меня не слушались. Нянечка ложкой зачерпнула из тарелки и стала меня кормить. От еды меня затошнило, я хотел было сказать, что не хочу есть, но язык, прилипший к небу, не слушался, заплетался. И вместо слов получилось глухое мычание. Нянечка поняла меня и поднесла мне кружку с чаем. Чай я жадно, обливаясь, выпил. Затем нянечка намочила полотенце, обтерла мои руки и лицо, приговаривая:

– Горе ты наше луковое, как же тебя угораздило?

Тут пришла медсестра с лоточком. На лоточке у нее лежал шприц. Я понял, что она меня опять уколет, но сопротивляться не было сил.

– Это как же его угораздило? – продолжала причитать нянечка, обращаясь к медсестре. – Он же всегда такой тихий, не дерется, ни к кому обычно не пристает. Это охранник этот виноват, ходит вечно противный, деловой, ставит из себя начальника. Может он к нему приставал, хотел, может, чего.

– Все может быть, Галина Ивановна. Мы не знаем, что там у них случилось. Но его, во всяком случае, вчера привели совсем невменяемого, два амбала-санитара еле справились с ним.

– Мишенька, голубок, может, охранник чем тебя обидел?

– Галина Ивановна, оставьте его в покое. Он все равно сейчас ничего не понимает, ничего вам не скажет. Больной ведь. У них такое бывает. Тихий, тихий, глядишь ни с того ни с сего могут возбудиться. Психомоторное возбуждение.

– Мишенька, голубок, ты зачем стекла-то все перебил?

– Да, оставьте вы его в покое, Галина Ивановна. Он вчера в таком состоянии был, что сметал все на ходу, не помнит он ничего. Он и здесь буянил, еле укололи.

Потом медсестра уколола меня опять и ушла. А нянечка стала полы мыть. А я, засыпая, слышал как она все причитала.

Не знаю, сколько дней я пролежал в надзорке. Сквозь сон я замечал, как нянечки менялись, менялись медсестры. Нянечки со мной возились, как с болванчиком, а медсестры все кололи. И наконец-то, когда перестали заходить медсестры, я стал понемногу приходить в себя.

Однажды утром, когда я окреп уже настолько, что стал самостоятельно вставать в туалет, ко мне зашел дядя Паша. Улыбаясь, он сказал:

– Ну, ты и псих, брат. Ты хоть помнишь, что было-то? Ты был такой бешеный, что я испугался, и мне пришлось вызывать санитаров, сам бы не справился.

– Вы сами начали.

– Ну, ладно, забудем, – сказал он и протянул мне руку, – давай останемся друзьями. Я никому не сказал про деньги, и ты не говори.

Больше про деньги он не вспоминал.

Осенью того же года меня перевели во взрослый интернат. Дядя Паша, провожая меня сказал:

– Ну, вот, брат, считай ты на воле. Там тебе будет хорошо. Приезжай к нам, не забывай нас.

Я тогда еще не знал, что это будет возможно. Перед отъездом я достал кошелек, расфасовал деньги на трубочки, попрятал по подолам, а кошелек выбросил.

Во взрослом интернате началась другая жизнь. Тут все было по-другому. Мне все тут нравилось. Здесь не было общих спален, не было классов, не было воспитателей. В комнате жили по два человека, а на две комнаты была отдельная прихожая, где находился туалет, отдельный душ и раковина. Общий на этаж был только холл с телевизором.

Не было тихого часа после обеда. Не было определенного режима, дети свободно перемещались по территории интерната. Девочки жили на другом этаже, но могли свободно посещать и наш этаж. Только на ночь нас считали и закрывали этаж на замок.

Кушать мы ходили в столовую через улицу или через переход в другой корпус. Наш корпус считался новым, где жила одна молодежь, нас так нянечки и медсестры называли. А еще там были три старых корпуса, там жили старики – деды и бабки, которые почти не выходили на улицу.

Многие из молодежи работали за деньги. Со мной в комнате жил один мальчик по имени Костя Богданов, он работал в пищеблоке, ну, там, чистил овощи, мыл котлы и помогал убираться в столовой. К нему постоянно приходила одна девочка, высокая такая, с кривым ртом, ее звали Пираткой. А еще был один деловой мальчик Рома Карасев. Он работал в мастерской. У него была отдельная комната, где он жил один. У него в комнате был свой телевизор, холодильник, мебель у него была мягкая. У него стоял диван и два кресла, не то, что у нас, у всех остальных, кровать на пружинах. Рому Карасева все сотрудники любили, ему все позволялось делать, его ни за что не ругали.

Первое время я не работал, не знал, как это сделать. Однажды к нам в интернат заехала большая фура. Я с мальчишками гулял на улице. И тут Рома Карасев подходит к нам и говорит:

– Айда, ребята, надо разгрузить фуру.

Мы все побежали разгружать. Фура была полностью забита досками. Это были разобранные шкафы. Мы все эти доски перетащили в вестибюль на первом этаже. А когда мы закончили разгружать, смотрю, мужики, рабочие стали собирать эту мебель. Я подошел к ним и говорю:

– Можно я вам помогу.

– А ты умеешь? – спрашивает один из них.

– Конечно, – говорю, – мне приходилось уже когда-то собирать.

– Ну, давай, посмотрим, на что ты годен, – говорит весело этот дядя.

И я приступил к работе. Когда я собрал один шкаф, тот дядька ко мне подходит и говорит:

– Молодец! И как же у тебя ловко это получается, лучше, чем у Ромы, – говорит. – Ты новенький, что ли? – спрашивает, – а как зовут-то тебя?

– Я – Миша Бабичев, – говорю.

– Зови меня Михалычем, – говорит он мне, протягивая руку.

– Где ты этому научился? – спрашивает.

Я говорю, в детском интернате еще научился, меня, говорю, дядя Коля всему научил.

– А что ты еще умеешь? – спрашивает меня Михалыч.

– Да, много чего, – говорю, – могу мягкую мебель обивать, балкон стеклить, по плотницкой работе много чего умею, – говорю.

– Ладно, работай пока, – говорит, – потом надо будет тебя оформить.

– А это как? – спрашиваю.

– Ну, это значит, что будешь у нас за деньги, – говорит, – работать.

Потом к нам присоединился и Рома Карасев. Работали мы долго, почти до самого обеда, а потом пошли пообедали, и опять начали работать. И так работали до самого вечера, до ужина. А после ужина к нам с Ромой Карасевым подошел Михалыч и говорит:

– Рома, вы как, – спрашивает, – может, еще поработаете? Оставить вам ключи?

– Поработаем, Миш? Не устал? – спрашивает меня Рома Карасев.

– Не знаю, – говорю, – наверно, – говорю, – можно еще немного. Я пока еще не устал.

Все рабочие с Михалычем ушли домой, а мы с Ромой Карасевым все продолжали работать.

– Давай, устроим соревнование, – говорит мне Рома Карасев.

– А это как?

– Ну, кто больше соберет шкафов.

– Ну, давай, – говорю. Мне даже стало веселее работать. Когда мы собрали еще по три шкафа, к нам подошла какая-то девочка. Она такая, небольшого роста, аккуратная, совсем непохожая на наших больных. Я сначала подумал, что она здесь работает, ну, медсестрой или нянечкой. Она подошла к Роме Карасеву и говорит:

– Привет, Ром, а это кто? – спрашивает, показывая на меня.

– А это, – говорит Рома Карасев, – новенький – Миша Бабичев.

А потом они отошли от меня подальше, пошептались, потом Рома Карасев такой подходит ко мне и говорит:

– Миша, на сегодня хватит, заканчивай работу.

– А это кто? – спрашиваю я его.

– Это моя девушка, Ира Кораблева, – отвечает он мне.

– А это как?

– Ну, моя девушка, мы с ней, – говорит, – поженимся, когда нам дадут квартиру.

Я так удивился и спрашиваю:

– А она откуда?

– Да, наша она, мы с ней с одного детского интерната, – говорит. – Мы с ней вместе и в ПТУ учились. А что, – спрашивает, – влюбился что ли?

Я удивился еще больше.

– А это как?

– Миш, сколько тебе лет? – спрашивает он. – Почему ты всему удивляешься, будто вчера родился? Но, ничего, – говорит, – скоро ты ко всему привыкнешь. Мы тоже были такими, как ты, когда только с детского интерната пришли сюда.

А потом еще говорит:

– А хочешь, пойдем с нами, – говорит, – пиво попьем.

Я не переставал удивляться.

– А куда? – спрашиваю.

– Ко мне, – говорит, – придут еще девочки, – говорит, – познакомишься, посидим.

– А нас за это не будут наказывать? – спрашиваю я.

– Кто?

– Ну, – говорю, – воспитатели, нянечки?

– Где ты видишь воспитателей? Не дрейфь, это уже взрослая жизнь, – говорит, – ты только никому не рассказывай. Не будут знать, и наказывать не за что будет. Мы будем тихонько.

И мы пошли на этаж. Я сначала пошел к себе в комнату, помылся в душе, переоделся, потом пошел к Роме Карасеву в комнату. У него было много народу, Рома Карасев, Ира Кораблева, Пиратка, Марина Орлова, Саша Белов, Костя Богданов. Ой, много. И еще был один мальчик, такой небольшого роста, но уже взрослый и не похожий на нас. Его звали Арсеном. Он не с нашего интерната.

У каждого в руке было по бутылке пива, и все пили прямо из горла и курили, как дядя Паша. И мне тоже дали бутылку пива и сигарет предложили. От сигарет я отказался, я так и не научился курить. Мы все посидели немного, а потом девочки стали собираться, сказали время уже позднее, а всем завтра на работу, и ушли. А потом все мальчики пошли провожать Арсена. Мы всей гурьбой вышли на улицу, проводили Арсена до проходной, а потом все мальчишки разбрелись, кто куда. Мы с Ромой Карасевым вернулись на этаж вдвоем.

– Кушать хочешь? – спросил меня Рома Карасев, когда мы поднялись на этаж.

– А что, у тебя есть, что покушать? – спросил я.

– Обижаешь, начальник, – весело сказал Рома Карасев, – у меня жратвы – полный холодильник.

– Откуда? – спрашиваю я.

– Вот, чудак, так я же работаю, сам покупаю на свои деньги, – говорит. – Ну, ничего, вот начнешь работать, деньги получать, и ты будешь покупать себе жратву, сколько хочешь.

Я, знаешь, как первое время после детского дома обжирался, никак наесться не мог, – говорит.

А жратвы у него действительно было полный холодильник, разные колбасы, которых я никогда в жизни не видел, сыра большой кусок, масло – большая куча на тарелке. Я сидел, кушал и не верил своему счастью, что можно так есть, много и без ограничений.

– Ешь, ешь, – смеялся Рома Карасев, – а хочешь, с тобой картошки пожарим? Только я чистить не люблю. Если ты почистишь, я, так уж и быть, пожарю.

– А это как?

– Вот, чудак. Ты что никогда не ел жареной картошки?

– Ел один раз, у дяди Коли на даче. Тетя Галя нам приготовила. Только я не знаю, как ее чистить.

– Во дает, – говорит Рома Карасев, – сейчас я тебя научу, и чистить, и жарить.

Вот так Рома Карасев начал учить меня взрослой жизни. Тогда я увидел сырую картошку впервые в жизни. Я много чего не знал. Я не знал, например, что чай, оказывается, это заварка, которую заваривают горячей водой, кипятком, и тогда получается чай. И что сахар тоже отдельный продукт. До этого чаем для меня была желтая теплая подслащенная вода.

И так потекла моя взрослая жизнь. Мне она очень нравилась.

Меня Михалыч, как обещал, оформил на работу, и я начал получать зарплату два раза в месяц, в аванс и в получку. Про свои деньги я никому не рассказывал, боялся. Все ждал удобного случая, потратить их. Одежду нам выдавали регулярно по сезону, кормили в столовой четыре раза в день, так что на заработанные деньги можно было покупать, сколько хочешь продуктов, даже магнитофон купил себе с очередной получки. Это была моя первая покупка. Меня Рома Карасев надоумил. Он себе всякую вещь покупал с каждой получки.

Однажды вечером, после работы, я пришел к себе в комнату, помылся в душе, переоделся, и пошел, как обычно все делают, смотреть телевизор в холл. В холле почему-то никого не было. Я послонялся немного по этажу и решил зайти к Роме Карасеву. Подхожу, толкаю его дверь, а она заперта. Я же точно знал, он обычно вечерами всегда дома. К нему каждый день приходила Ира Кораблева с подружками, и они всегда смотрели телевизор, или играли в домино, или просто так сидели. А тут дверь его закрыта. Я удивился, только хотел отойти и тут услышал шорох за дверью. Там кто-то был. Я прислушался. И услышал такие звуки, которые я обычно слышал под дверью раздевалки у Маши, еще в детском интернате, когда к ней приходил дядя Паша. Со мной что-то произошло в этот момент. У меня зашевелилось между ног, стало больно внизу живота, и я сразу сообразил, что там происходит. Почему-то до сих пор, после детского интерната, я об этом не думал. Вернее, я об этом думал почти всегда. И иногда даже перед сном представлял Машу и занимался этим сам с собою втихаря. Но никому днем об этом не рассказывал и забывал об этом даже думать. Работал. А тут, не знаю, что со мной произошло, я опять так страшно захотел этого, что согласен был даже на Аню Макарову. На ту толстую, грязную, у которой вечно текли слюни, и которая молчала, как корова. Я побежал в свою комнату, зашел в душевую, закрылся и в бешенстве начал теребить у себя между ног, пока не полилось. Но на этом успокоиться я не смог. Хотел пойти и подслушать под дверью у Ромы Карасева. Но это было невозможно, потому что, когда я вышел в коридор, то мальчишки, как на зло все вернулись и толпились кучками по коридору. Я с понтом дела пошел смотреть телевизор в холл, а сам все ждал, когда откроется дверь Ромы Карасева. Долго сидел. Потом, наконец-то, дверь Ромы Карасева открылась, и оттуда вышла Ира Кораблева и пошла к лифту. Мне она до сих пор не очень нравилась, но сейчас, почему-то, я захотел именно с ней это. Я почему-то побежал за ней. Она стояла у лифта и ждала. Я подошел к ней и, не знаю почему, говорю ей:

– Привет, Ира Кораблева.

А она удивилась, и так:

– Привет, ты чего это, мы с тобой уже виделись сегодня.

А я такой:

– Пойдем, – говорю, – ко мне в комнату.

Она, удивленная:

– Зачем? – спрашивает.

– Ну, это, – говорю, – чаю попить.

Не знаю, почему я так сказал, ведь у меня даже чая не было. Но очень хотелось мне с ней этого. А тут она как раскричится:

– Ты, что, – спрашивает, – охренел? Что я у тебя потеряла? Я все Ромке расскажу.

Я растерялся и говорю:

– Ну, ты же к Роме Карасеву ходишь.

А она:

– Сравнил жопу с пальцем, придурок. Кто Рома, кто ты, – говорит, – Рома вон какой богатый.

Я говорю:

– У меня деньги есть, – говорю, – больше, чем у твоего Ромы Карасева.

– Откуда? – кричит она мне, – ты даже не знаешь, откуда что берется, не то, что деньги. Деньги у него есть, жалкие копейки, которые тебе тут платят.

Потом она села в лифт и уехала. Я пошел к Роме Карасеву. Захожу к нему, а он один лежит, телевизор смотрит. Я захожу к нему, а он мне:

– Миш, ты чего какой-то странный? – говорит.

– Я насчет Иры Кораблевой, – говорю.

– Что? – спрашивает он, удивленный.

– Я, – говорю, – слышал, как вы…

– Что, подслушивал, что ли? – говорит.

– Тут подслушаешь, – говорю, – когда в коридоре столько народу.

– Так, – говорит он мне, – и что же ты хочешь?

– Ну, того, – говорю.

– Ну, говори яснее, чего?

– Ну, того, – говорю.

– Ну, ясно, – говорит, – бабу значит хочешь?

– Не бабу, – говорю, – а Иру Кораблеву.

– И давно это с тобой? – спрашивает он меня.

– Это как?

– Ну, давно, спрашиваю, ты хочешь Иру?

– Нет, – говорю, – как сейчас услышал, так и захотел.

– Вот придурок, – говорит он.

– У меня деньги есть, – говорю.

– А сколько у тебя их?

– Много.

– Откуда?

– Не скажу, – говорю, – но много.

– Та-ак, – говорит он, – это уже интересно. И сколько же?

– Много.

– А покажи, – говорит.

– А ты сделаешь? – спрашиваю.

– Ну, сделаю, сделаю, ты только сначала покажи свои деньги, – говорит.

– Завтра, – говорю, – покажу.

– Вот когда покажешь, тогда и говорить будем, – говорит, – я еще посмотрю, какие у тебя деньги.

На другой день я ему принес столько же бумажек, сколько тогда приносил дяде Паше. Только отдавать ему я не собирался. А то отберет, да еще побьет меня, думаю, как дядя Паша. Теперь я поступал по уму.

– Дай мне их на время, – говорит мне Рома Карасев.

– Зачем? – спрашиваю я, удивленный.

– Так надо, – говорит, – мне надо проверить их, вдруг ты меня обманешь, – говорит.

– Это как?

– Я их покажу одному человеку, спрошу, сколько денег и на что хватит.

– А если ты меня обманешь и не отдашь мне их обратно, – говорю.

– Да, не обману я тебя. Хочешь получить Иру Кораблеву, ты ее получишь, никуда она не денется. Только мне надо сначала проверить. Давай сделаем так, – говорит он мне, – я у тебя их сейчас возьму, пойду, схожу, проверю, а потом после обеда я их тебе верну. И если они настоящие, и действительно много, то ты их мне потом отдашь после того, как получишь Иру, – говорит.

– А как ты это сделаешь, ну, Иру Кораблеву?

– Потом научу, как, – говорит. Я ему поверил и отдал деньги.

После обеда Рома Карасев ко мне подходит такой, отдает деньги обратно, улыбается, довольный, и говорит:

– Значит так, сегодня вечером приходи ко мне в комнату, я Иру Кораблеву обработаю к тому времени, и у тебя все будет чики-чики.

– А это как?

– Так, как ты хотел, – говорит.

Я ему не поверил, но вечером после работы как всегда помылся в душе, надел чистые вещи и пошел к Роме Карасеву в комнату. Постучался, захожу, а они, Рома Карасев и Ира Кораблева сидят вдвоем, пьют шампанское, курят. В комнате играет тихая музыка, горит только один светильник на тумбочке.

Рома Карасев мне говорит:

– Проходи Миша, садись с нами, выпей, – и наливает мне тоже бокал шампанского. Ну, я сел и тоже начал пить. А они вдвоем смеются почему-то. Я не понял. Потом Рома Карасев говорит:

– Миша, пригласи даму танцевать.

Я растерялся и такой:

– А это как? – спрашиваю.

– А это вот так, – говорит Ира Кораблева, встает, подходит ко мне, берет меня за руку, поднимает меня с места, обнимает, и мы начинаем с ней танцевать. В это время Рома Карасев встает, улыбается Ире Кораблевой, говорит ей, будь умничкой, и выходит из комнаты.

Дальше все было, как по накатанной. Ира Кораблева закрывает дверь за Ромой Карасевым, раздевается и мне говорит:

– Ну, чего ты стоишь, как остолоп, раздевайся. Ты же меня хотел, или нет?

– Хотел, – говорю.

– Ну, вот и раздевайся, – говорит она, и подходит, и начинает меня раздевать. Я удивился. Она меня раздела догола и стала ко мне прижиматься своим голым телом, а потом села передо мной на колени, взяла в руки мою штуку и говорит:

– Какой он у тебя огромный, просто прелесть. Сейчас мы с тобой оттопыримся.

Потом она начала мне гладить эту штуку, целовать и лизать. И сама все время чего-то шептала. Я не знаю, что со мной произошло, я застонал. Если б не застонал, то упал бы в обморок. А она мне шепчет:

– Тихо, тихо, – а сама продолжает свое дело. Тут я не выдержал, схватил ее, поднял, отнес ее на диван. А она, как кошка, ласковая такая, легла на спину и раздвинула ноги. От одного вида того, что видел, меня затрясло, и я опять чуть не упал в обморок. Она схватила меня почти на лету, повалила на себя, воткнула мою штуку к себе между ног. Мне стало жарко, я пару раз дрыгнулся и все-таки потерял сознание.

Когда я очнулся, оказалось, что мы с ней лежали рядом.

– Ну, ты и маньяк, – сказала она мне.

– А это как?

– А это так, что ты классный чувак. И хрен у тебя большой, и трахаешься ты классно. И так классно все у тебя получается. Где ты этому научился?

– Еще в детском доме.

– Много было у тебя женщин?

– А это как?

– Вот заладил, это как, это как. Ну, много, спрашиваю, трахал женщин?

– Не много, – говорю.

– Ладно заливать-то, только не спрашивай, это как. Подай лучше мне сигарету, и налей даме шампанского, и себе налей, – говорит.

Почему-то мне было стыдно подниматься голым, и я начал искать свои трусы, ну, чтобы надеть. А она такая:

– Ты что, одеваешься? – спрашивает, – больше не будем, что ли? Я еще не насытилась, я еще хочу, или я тебе не нравлюсь? – спрашивает.

Я не знал, что ответить. Молча встал, подал ей сигареты, зажигалку и подошел к столу, налить нам шампанского. А она такая:

– А кто мне поможет прикурить? – спрашивает она.

– А это как?

– Придурок, – говорит она мне, – Рома мне всегда прикуривает сигарету. И вообще, если хочешь трахать нормальную женщину, ты должен уметь за ней ухаживать. И не спрашивай, а это как. Вот возьми зажигалку, зажги ее и дай мне прикурить.

Я все сделал, как она просила. Потом мы с ней выпили, сидя рядом, оба голые.

– Слушай, а откуда у тебя деньги? – спрашивает она.

– Зачем тебе это знать? – говорю.

– А ты мне дашь денюшек, ну, хоть немного? Я тебя любить буду, – говорит.

– А как же Рома Карасев? Я ему, – говорю, – обещал.

– Ну и что? – говорит она, – и я хочу денег. Ну, дай мне тоже немного, ну, совсем немножко, – говорит.

– Ладно, – пообещал я ей, боялся, что она со мной больше не захочет этого. Как подумал об этом, у меня опять зашевелилось между ног, и стало прямо невтерпеж.

Она увидела это шевеление и сказала:

– У тебя опять стоит, класс. Давай все заново, только ты не торопись, дай мне тоже закончить, – сказала она и начала целовать меня. Все опять повторилось, но я старался, как она просила, не торопиться. Но, когда я опять залез на нее, она воткнула опять мою штуку между ног, стала меня дрыгать на себе и начала так тихо стонать, что я не выдержал, почему-то закричал, и с меня опять полилось. В этот момент я ее сильно полюбил и начал целовать ее во все места. Она тихо стонала, потом схватила мою голову и начала ее спускать все ниже и ниже. Я целовал ее, не переставая, и сам не знаю, как оказалось, что я начал лизать ей между ног. Я так завелся, что начал все у нее там вылизывать и высасывать. Она стонала все громче и громче, а потом так громко закричала и прижала мою голову двумя ногами. Я чуть было не задохнулся у нее между ног. А потом она расслабила ноги, отпустила меня, сама откинулась и лежала тяжело дыша. Она немного отдышалась, потом повернулась ко мне, и крепко обняла меня, и опять шепчет мне:

– Ты просто супер! И хрен у тебя большой, да еще и деньги есть. Я тебя люблю. Я тебя просто обожаю. Я хочу, и опять хочу тебя. Мне никогда так хорошо не было. Никогда!

Я обалдел. Это сама Ира Кораблева говорила мне такое. Мне тоже было очень хорошо. Больше всего я балдел от того, что она стонала, как Маша. Только жалко, что у нее не такие длинные волосы, как у Маши.

Немного отдышавшись, она попросила опять покурить, а потом мы выпили еще шампанского и опять занялись этим. Она была ненасытна. Я все время удивлялся, как она много хочет, так же, как и я.

Потом пришел Рома Карасев. А мы с Ирой Кораблевой все еще продолжали хотеть этого и хотели, чтоб Рома Карасев ушел, чтоб нам не мешал. Но Рома Карасев не уходил. Он достал из холодильника новую бутылку шампанского, открыл, и мы втроем выпили, и не знаю, как это случилось, но мы теперь втроем занимались этим. Сначала Рома Карасев сидел за столом, а Ира Кораблева потянула меня к себе, мы начали целоваться, а потом перебрались на диван, и когда я полез на нее, Рома Карасев подошел к нам, начал раздеваться, и она одной рукой начала трогать и его между ног. Потом мы стали ее по очереди… Потом, не знаю когда, мы все втроем заснули.

Утром я проснулся первым. Смотрю, они спят, голые. У меня сильно болела голова, ноги и руки меня не слушались, меня слегка тошнило, и все внутри мелко дрожало. Мне было плохо. Я тихонечко оделся и вышел. В тот день я на работу не пошел. Пришел к себе в комнату, немного полежал, все не мог успокоиться, меня все тошнило. Наконец-то я пошел в туалет, все выблевал, потом принял душ, мне немного полегчало, и я заснул. Проснулся я только вечером. Потом пошел в душ, а когда я из душа пришел, в комнате сидел Рома Карасев.