Текст книги "Олигофрен"

– Гони бабки, – сказал он мне.

Я ему отдал деньги.

– А где Ира Кораблева? – спросил я.

– Зачем она тебе? Что, опять ее хочешь? – спросил он меня.

– Не знаю, – сказал я. – Слушай, а она всегда такая? – спросил я.

– Нет. Не всегда. А что, – спрашивает, – понравилось?

– Да, – говорю, – она так много раз хотела, больше, чем я. Все нормальные женщины такие?

А Рома Карасев смеется и говорит:

– Нет, она такая только, когда я захочу.

– А это как?

– Не скажу. Секрет фирмы. Если еще раз захочешь, свистнешь, – говорит, – только готовь бабки, – говорит. И ушел.

Но в тот день я больше не хотел. Я был весь больной, как после надзорки. Мне все время хотелось спать и пить.

Айгуль

Московская погода не переставала меня удивлять своей изменчивостью. Для Казахстана, в частности, для юга Казахстана, такие резкие перемены погоды не свойственны. Погода у нас оставалась всегда стабильной. Зимой редко шел снег, бывало ветрено, но температура всегда оставалась почти стабильно прохладной, в среднем 10 градусов выше нуля. К весне воздух постепенно прогревался, но опять-таки таких резких перемен не наблюдалось. А летом, все лето напролет, стояла сухая жаркая погода. А дождей летом у нас не было почти никогда. И, несмотря на погоду, в любой сезон, будь то осень или лето, еще в начале недели смело можно было запланировать, например, выходные вылазки на природу, не опасаясь, что вдруг испортится погода и польет дождь.

Сегодня была пятница, и я, сидя на лекции, все думала, удастся ли нам выбраться на природу на эти выходные. Во дворе стоял относительно теплый сентябрь. Но было дождливо. Вот уже третий раз за этот месяц мы мечтали устроить небольшой пикничок в подмосковном лесу.

После того как стало известно, что мы с Саулешкой обе поступили, наши родители устроили «совет в Филях» по поводу того, как нам дальше жить. Саулешка поступила на вечернее отделение своего любимого мед вуза.

Сдав документы на дневное отделение, Саулешка до последнего дня, каждый божий день, ходила на кафедру и все узнавала, какой конкурс будет в этом году. Конкурс был огромный. И она, побоявшись, что не выдержит такого конкурса, в последний день перевела свои документы на вечернее отделение. Там конкурс был в два раза меньше. Ей, как она говорит, нужно было во что бы то ни было поступить, что бы мать спокойно могла оставить ее в Москве. И от матери, конечно же, скрыла этот факт, факт перевода документов на вечернее отделение. Она об этом ей сказала лишь потом, когда поступила, так сказать, поставила лишь перед фактом. Мать опять причитала по этому поводу, но все равно уехала довольная тем, что все-таки дочь ее поступила, во-первых. А, во-вторых, у Сауле вырисовывалась перспектива подработать, тем самым облегчая родителям участь, она намеревалась зарабатывать хотя бы на оплату квартиры.

Не успела мать уехать из Москвы, как Сауле меня поразила упорным поиском работы. И что главное, не где-нибудь, а целенаправленно в психиатрии. Сауле не переставала меня удивлять своей напористостью, самостоятельностью и дальновидностью. Хотя я ее знала целеустремленной еще со школы.

«Совет в Филях» состоялся у нас, в нашей ГЗевской комнате. Наш новый знакомый, новоиспеченный кандидат наук Султан устроил Сауле с мамой временные пропуска в нашу комнату, чем заслужил доверие наших мам и был официально приглашен на совет. Две мамы, посоветовавшись и посовещавшись с уважаемым земляком, решили, что они снимут нам квартиру для проживания. Такое решение моя мама объяснила тем, что ее маленькая скороспелая дочь будет под присмотром старшего товарища, как она выразилась, имея в виду не то Сауле, не то еще кого. Хотя мы и были одноклассницами, все-таки Сауле была старше меня почти на три года. И мама моя считала это огромной разницей именно в нашем с Сауле возрасте. А Саулешкина мама рада была такой возможности вообще, потому что, учась на вечернем отделении, Сауле все равно пришлось бы снимать площадь, т. к. общежитие ей не предоставлялось. А тут представляется возможность совместной оплаты, да и вообще, она свою дочь тоже считала маленькой и беззащитной, чтобы жить ей одной.

Квартиру нам нашел опять-таки наш земляк Султан на юго-западе Москвы, недалеко от наших с Сауле институтов. Когда-то в студенчестве, пока еще не был женат, Султан сам снимал ее с ребятами. А затем, когда он поступил в аспирантуру и впоследствии еще и женился, он уже пользовался, как он выразился, авторитетом у руководства научного отдела, и, воспользовавшись этим положением, выбил себе площадь в ГЗ. А добрые отношения с хозяевами квартиры сохранились и по сей день. И Султан на протяжении всех этих лет неоднократно помогал старикам тем, что находил им жильцов, одновременно помогая и землякам, нуждающимся в жилье. Очередными из таких желающих оказались мы с Сауле. И нам по цепочке благожелательных отношений досталась хорошая квартира с хорошими хозяевами преклонного возраста.

После «совета в Филях» состоялись проводы мам. Как бы я ни скучала по папе и брату, как бы душа моя не стремилась обратно домой, мне пришлось остаться. У меня сердце разрывалось между желанием съездить хоть на один день домой, обнять папу, вдоволь наговориться с любимым братом, поделиться накопившимися впечатлениями, которые уже не вмещались в меня уже физически, и желанием, не теряя времени, переехать на квартиру и успеть обустроиться до начала нового учебного года и, самое главное, не теряя ни секунды, начинать жить новой, вожделенной самостоятельной жизнью. Тем более времени до начала нового студенческого года оставалось всего ничего.

Несмотря на свою изменчивую погоду, порой продолжительно дождливую, по-осеннему тоскливую, мучительно ненастную, Москва мне с каждым днем нравилась все больше и больше. Страшно влюбленная в нее, я любила одна гулять по долгу по центру Москвы, по всем закоулкам, по тупикам и переулкам. Я ее продолжала изучать по кусочкам. Свои культурные походы мы с Сауле начали в самом начале нашей совместной жизни. Мы сначала выходили из дома без цели, только лишь погулять по городу, а в процессе прогулки глазом «цеплялись» за какую-нибудь афишу или рекламный щит, и уже целенаправленно шли туда, и каждый раз оставались довольны. Ни у кого из нас по началу не было каких-либо особых предпочтений, мы проводили пробные визиты во все театры подряд, смотря то, что в тот вечер театр мог предложить своим зрителям. И всегда оставались в восторге. Возможно, этим мы, провинциалы, и отличаемся от москвичей. Но наши совместные походы с Сауле продолжались недолго, пока она на мое удивление все-таки не устроилась на работу в свою любимую, как она выражалась, психиатрию. Я ее не понимала, но, тем не менее, не переставала ею восхищаться. Не понимала я ее непритязательности, несвойственной нашей нации, не говоря уж о том, что она – умная, способная, да и вообще гордость нашей школы, золотая медалистка. И эта гордость нации устроилась на работу в психиатрическую больницу не кем иным, как санитаркой. По этому поводу у нас с ней состоялась дискуссия на целый вечер.

– Саулешка, извини меня, если я правильно понимаю, санитарка – это уборщица?

– Да, уборщица, только медицинская.

– Но в таком случае я тебя совсем не понимаю. Ну зачем тебе работать санитаркой? Это же не обязательно. Я понимала бы, если допустим, институт обязывал бы своих вечерников работать по профилирующей специальности, тогда другое дело. А так для чего такая жертвенность? Кому что хочешь доказать?

– Айгулька, и ты меня, пожалуйста, извини, но мне кажется ты немножко ханжа, переполненная национальными пережитками. Ты сейчас говоришь как моя даже не мама, а как бабушка. Ты мне очень напоминаешь сейчас казахскую бабку, которая насквозь пропитана своим гордым достоинством, у которой уровень притязаний намного превышает уровень ее способностей. Знаешь, есть такие люди, у которых интеллект-то не так высок, но зато гонору на все сто. Я не имею в виду тебя, конечно. Просто хочу сказать, что с моими пока имеющимися умениями в медицине, я пока не кем другим, как санитаркой, не могу работать.

– Ну и не работай пока в медицине. Устроилась бы пока на другую работу, более приличную, не такую пыльную, не такую тяжелую. Все-таки мне кажется, там будет тебе очень тяжело. И не только физически, но и морально. Вот скажи мне, пожалуйста, какие должностные обязанности у санитарки? Чем конкретно она занимается?

– Да, да, это непрестижная работа, я согласна. И санитарка, помимо мытья полов, должна полностью обслуживать больных, наряду с кормлением из ложки до перестилки, переодевании и т. д. Но, как ты не понимаешь? Айгулька, мне же не терпится начинать работать именно в медицине. Это же моя мечта, мечта всей моей сознательной жизни. А потом, психиатрия… Мне не терпится уже воочию с ними работать, видеть их, наблюдать за ними, различать не теоретически, а уже на практике кто есть кто. Я столько много литературы прочитала про психически больных, что теоретически я много знаю про них. Знаешь, как это интересно?! И мне хочется свои скудные знания применить уже на практике.

Сауле так была увлечена своей психиатрией, что порой даже пугала меня. Такая одержимость. И сейчас, споря со мной и доказывая, как она права, что устроилась на такую работу, она была так увлечена своей предстоящей работой, что опять меня поражала тем, что точно знала, чего она хочет от жизни. Чем больше я слушала ее доводы, тем больше я завидовала ее определенности и невольно начинала уважать ее. Но, тем не менее, все-таки мне казалось немного преждевременным ее решение.

– Что-то я не поняла насчет применении на практике теоретических навыков. Что ты имеешь в виду? Работая санитаркой, ты собралась еще практиковать и врачебную деятельность, что ли? Каким это образом, объясни мне?

– Нет, ты меня не поняла. Я просто буду наблюдать. Знаешь, сколько времени в психиатрии отводится наблюдению? Это целая методика в диагностике. Например, ты знаешь, чем отличается олигофрен от шизофреника?

– Нет, конечно. Я предполагаю, что это оба психически больные, но мне ни к чему отличать их, как и многим гражданам, не имеющим отношения к медицине.

– Ну, да, конечно, это тебе ни к чему. А я-то будущий психиатр, и я хочу знать всю подноготную о психических больных. Ведь они отличаются не только структурой своих нарушений в психике, но и поведением, и даже внешностью. Неужели это не захватывает? Да, конечно же, тебя это не интересует, поэтому-то ты не можешь меня понять. И вообще, честно говоря, по большому счету, я не понимаю людей, которых не интересует медицина.

– Саулешка, извини меня, я не медик, и поэтому я тебя не понимаю, как ты утверждаешь. Но мама-то твоя – психиатр со стажем, и я не думаю, что она одобрила бы твое решение работать санитаркой.

– Да, не одобрила бы. Кстати, у меня просьба к тебе по этому поводу, никому не говори где и кем я работаю. Пусть это будет нашим секретом. А мама, я думаю, как специалист, меня, может, и поняла бы. Каждый врач знает, что врачебную деятельность желательно начинать с азов медицины, т. е. с общего ухода. Но, как мать, да еще, если приплюсовать сюда национальную особенность с высоким уровнем притязания, она, конечно же, будет категорически против. Так что, подруга моя, это будет нашим большим секретом. И не дай бог тебе проговориться перед нашими друзьями-земляками.

Друзьями-земляками она называла Аскара с его старшим братом Султаном. И всегда с иронией. Сауле почему-то не жаловала казахов. Недолюбливала.

– Почему-то с приездом в Москву у меня развивается негативное отношение к казахам, – как-то обронила она.

С Аскаром у нас отношения постепенно складывались неподдающимися определению. По первости он меня немного волновал как противоположный пол. Может, это оттого что у меня просто нет опыта общения с мужчинами, как с отдельными личностями. Раньше меня окружали мужчины родственных отношений, брат мой, с которым мы были неразлучны с самого детства, и папа, которого я искренне любила. А еще дяди с обоих родительских сторон, родительские друзья и сослуживцы, которых я воспринимала, как дядей. А ровесников, кроме одноклассников, которых я не воспринимала как отдельные личности, у меня вовсе, оказывается, не было. Кайрат мне заменял всех мальчиков, получается. Поэтому, постепенно Аскара я тоже стала воспринимать как Кайрата. Хотя Аскар всем своим поведением демонстрировал ухаживание. Само ухаживание мне поначалу очень нравилось, и я даже чувствовала некоторую влюбленность. Только не знаю, чем была вызвана влюбленность, то ли личностью Аскара, то ли самим процессом ухаживания. Меня иногда одолевала внутренняя борьба, когда я одновременно начинала принимать ухаживания, как от мужчины, и в то же время начинала испытывать к своему ухажеру сестринские (родственные) чувства, как к брату Кайрату.

Когда Сауле впервые познакомилась с братьями-земляками, она скорчила такую кислую физиономию и прокомментировала это:

– Каждое знакомство с земляками – это испытание Господне. Боже, какие же они оценщики. Вот обрати внимание, даже просто на улице, если случайным прохожим окажется казах, он обязательно обернется и посмотрит внимательно и оценивающе. Это тоже одна из национальных особенностей. Я даже не знаю, с чем это связано. Я проанализирую эту отличительную черту казахов, подумаю, потом, возможно, и сделаю какие-нибудь выводы. Вообще, подруга моя, казахи – это такой интересный народ, что, наверное, стоило бы изучить их психологию. Они не проще, если не сложнее японцев. А у японцев, как известно, вся психика перевернутая. Как знать, может, я когда-нибудь займусь этим серьезно, может, напишу докторскую диссертацию на тему «Динамика развития казаха».

А когда я поделилась своими противоречивыми чувствами, которые я испытываю к Аскару, Сауле это прокомментировала так:

– Я читала о таком. Любой специалист интерпретировал бы это явление как боязнь инцеста. Инцест – это, как тебе известно, кровосмешение. И тебе не менее известно, как это явление широко развито среди казахов. Вот, например, возьми любой случай знакомства с мужчинами. Вот твое знакомство с тем же Аскаром. Чем первое знакомство казахов отличается от первого знакомства любой другой национальности?

– Конечно же, с выяснения родословной.

– Вот именно. И не дай бог, двое молодых при знакомстве не выяснят, к какому определенному роду они относятся, и разовьются у них любовные отношения. А потом, впоследствии, если не дай бог вдруг они окажутся одного рода, настолько близкого, как считают предки, хотя они могут быть не знакомы уже несколько поколений, не разрешается жениться. Все та же боязнь инцеста. Казахи это чтят строго, в отличие от других национальностей. А вот у узбеков и у туркменов, наоборот. Я, правда, не знаю как по научному это явление обозначить, но у них, наоборот, не отдают своих дочерей, как они считают «чужим». Т. е. они женятся на родственниках. Главное, не было бы прямой родственной связи, т. е. родные братья и сестры не женятся, а двоюродные – запросто. Это у них даже поощряется.

– А как же быть с инцестом в этом случае? Что говорит твоя наука? Узбекам и туркменам разве не грозит кровосмешение и все исходящие отсюда последствия? Почему же они не боятся последствий кровосмешения?

– Айгулька, не хочу никого, конечно, обижать, но мне кажется, последствия инцеста в этих национальностях налицо. Возьмем, хотя бы простую статистику, сколько по отношению к числу казахов, учащихся в вашем университете, приходится число узбеков или туркменов?

– Откуда я знаю. И, кстати, ты откуда это можешь знать?

– Я не знаю точной цифры так же, как и ты, но в том, что количество узбеков намного меньше, чем количество казахов, я не сомневаюсь ни одной секунды. А про туркменов вообще молчу. Это вымирающая нация. Их надо спасать. Если так будет продолжаться, их в ближайший век другой не останется как человеческой особи.

– Боже, откуда у тебя такие страшные мысли в голове? Чем все это вызвано, простым интересом?

– Я думаю, на все это я посвящу всю свою жизнь. Я буду изучать все этнические особенности. А насчет туркменов, я, возможно, поторопилась, но то, что сейчас у них творится, это просто ужас, не поддается описанию. И народ жалко, и в то же время каждый народ заслуживает своего руководителя.

– Я знаю, что в Туркмении тоталитарная форма власти, но, причем тут инцест и вымирание нации?

– А при том, подруга моя. Вот смотри, у туркмен-баши какая политика? У него по всей стране 9-летнее образование. После 9-летнего образования высшее образование можно получить только в Ашхабаде, больше нигде. В любой другой бывшей республике Союза для поступления в вуз требуется законченное среднее образование, которое везде сейчас 11-летнее. Это делается специально для того, чтобы народ никуда не выезжал из страны. Это, во-первых. Во-вторых, дипломы из других стран в Туркмении не котируются. Вот, если ты приедешь с дипломом МГУ, преподавателем философии, то навряд ли ты там можешь найти подходящую себе работу по специальности. Но это я утрирую, конечно, но суть такова. А еще я читала в интернете, что туркмен-баши вообще против какого-либо образования и просвещения своего народа. Он позакрывал все библиотеки страны, их теперь считанное количество, и то не везде, а в лишь в больших городах. И так туркмены не славились читающим народом, а теперь сам бог велел тупеть еще дальше. Так сказать, с легкой подачи руководства страны. Руководству, конечно же, выгодно, чтобы народ тупел. Тупым народом, наверное, легче управлять, манипулировать. Вот скажи теперь, кто позволил бы такие измывательства над собой? И это, по-твоему, не может быть последствием инцеста? Ведь первым признаком инцеста служит инфантильность, знаешь, такое тупое безразличие ко всему. А инфантильность идет от психической недозрелости нации, что в свою очередь говорит о последствиях инцеста. Конечно, я все в грубой форме попыталась тебе объяснить, но суть правильная.

– Все как у Мао Цзе Дуна. «Кто много читает, тот тупеет». – Процитировала я Мао, пришедшее мне на ум. – Политика та же, тоталитарное психологическое подавление людей.

– Да только лишь с одной разницей. Темперамент у народов разный. Если китайцы и физическое насилие терпели, то тут, пожалуй, немного другая ситуация. Туркмены ведь, как и чеченцы, воинствующий народ, их нельзя физической силой заставить пасть на колени. Поэтому туркмен-баши надо отдать должное, он ведет хитрую, тонкую политику, что в стране стабильное послушание. Даже оппозиции нет. Всю оппозицию он искоренил, как врагов народа. В общем, сталинизм.

– Опять-таки, причем тут тогда инцест? Ведь сталинизм терпела вся страна, несмотря на многонациональность. Те же казахи, у которых инцеста не может быть и в помине, терпели сталинские репрессии.

– Ну, этому тоже есть свое объяснение, – продолжала настаивать Сауле, – во-первых, времена были другие. Во-вторых, кто был для народа Сталин? Он был всемирным авторитетом, героем-победителем во Второй мировой и т. д. И народ был ослабленный после такой войны, так что у него просто сил, может, не было бороться с тоталитарностью. Или, скорее всего, народ вовсе не заметил, как был вовлечен в хитрую политику Сталина. А Сталин, как и большинство политиков, был истероидным типом. Пожалуй, он был ярким представителем этого типа людей. А для них, для истероидов, власть и контроль превыше всего на свете. А потом, это уже не секрет, вождь наш еще страдал психическим отклонением. У него была шиза параноидная, сам Ганнушкин ставил ему диагноз, за что, конечно, и погорел.

– Господи, Саулешка, что-то мы увлеклись. Мне что-то так неприятно от нашего разговора. Если б кто нас слышал со стороны. Во-первых, идет необоснованное оскорбление некоторых народов. Если тебя послушать, то от инцеста вся страна – страна олигофренов. И вообще, это опасная тема, я тебе советую быть осторожной впредь. И вообще, в любом случае не надо переходить на личности. А ты своими наблюдениями всем ставишь сплошные штампы.

– Это, наверное, «профессиональное».

– Какое может быть профессиональное? Ты ведь учишься только без году неделю.

– Подруга, какая же ты серьезная не по годам. Говоря о профессионализме, я же иронизирую. «Профессионализм» в кавычках, как ты не понимаешь. И вообще есть такая шутка, что любой студент больше знает, чем профессор. По этому поводу есть хороший анекдот, хочешь, расскажу?

– Конечно, хочу, – обрадовалась я перемене темы.

«За сколько времени вы выучили бы китайский язык?» – спросили у профессора. Профессор подумал немного и говорит: «Ну, наверное, года за три, китайский все-таки самый тяжелый язык». Тот же вопрос задали аспиранту. Аспирант: «Ну, наверное, за год, не меньше». Тот же вопрос задали студенту, а студент, не задумываясь, спрашивает: «А когда сдавать?»

– Да, скажи студенту, что завтра, он будет всю ночь корпеть над учебником, а назавтра, конечно же, сдаст.

– Ты все правильно поняла, и я тоже ведь как тот студент сейчас вся умная-умная. И я так много читала по психиатрии, что у меня в голове такая каша. Мне кажется, я все знаю и без институтских знаний. Короче, я у тебя, подруга, доктор околовсяческих наук.

– Да, ладно, Саулешка, не суди так строго. Мы обе такие же.

– А что касается разговора о казахах, то у меня ко всем казахам отношение как к братьям-землякам. Я их не воспринимаю как мужчин. И вообще, согласно моим наблюдениям, подруга моя, казашки по природе своей намного темпераментней казахов. У нас мужчины инфантильны, с ними скучно. И вообще, в Казахстане только видимость патриархата, а на самом деле наши женщины намного умнее мужчин, что матриархат у нас во всю процветает, только ни один мужчина об этом еще не догадался.

– А в России? Тут, что, все по другому?

– А про Россию я еще ничего не могу тебе сказать. Надо пожить немного. Но отношение мое к русским мужчинам кардинально отличается, нежели к казахам. Ухаживания русских ребят мне нравятся больше, чем наших.

– И чем же они отличаются? И вообще, как ты можешь сравнивать? У тебя, можно подумать, два ухажера, и русский и казах.

– Нет, конечно, нет у меня никаких ухажеров. Я все теоретически. Но ты, Айгулька, меня извини, но твой этот Аскар такой предсказуемый, такой скучный, мне кажется.

– Почему это тебе так кажется?

– Ну, не знаю. Мне кажется, у него все расписано за много лет вперед. Он какой-то весь такой умеренный, основательный, весь запланированный. И вообще, основанием для ухаживаний, по моему представлению, может служить только любовь. Такая, знаешь, всеобъемлющая, зажигающая. А это что? Все у него медленно и печально.

Говоря все это, Сауле практически высказывала и мои мысли. Да, мне тоже хотелось такой любви, как в кино или в романах. Когда человек тебе нравится так, что ни одной секунды не можешь без него. Особенно первая встреча с настоящей любовью мне представлялась какой-то особенной, когда обязательно должно где-то, что-то зажечься.

– Вот скажи мне, – продолжала рассуждать моя подруга, – вы с ним хоть целовались? Держу пари, что он даже и не пытался поцеловать тебя. – Тут она хохотнула и добавила, – до свадьбы ни-ни, да?

Мне тоже стало смешно от ее иронических замечаний в отношении к казахам, а в частности, к Аскару.

– Должна тебя разочаровать, моя подруга, как ты обращаешься ко мне иногда, Аскар, наоборот, спит и видит, как бы меня затащить в постель. Он всегда лезет целоваться, но я почему-то не могу. Пока его не вижу, мечтаю поцеловаться с ним, испытать вообще, что это такое, но как только коснется уже практики, я, во-первых, робею, а, во-вторых, я тебе уже сказала, я к нему, как к Кайрату, т. е., как к брату, отношусь. И мне всегда кажется, что я, если поцелуюсь с ним, мне будет плохо, будто с братом. Боязнь инцеста, как ты говоришь.

– Ты меня удивила, я даже зауважала Аскара. Неужели он пристает к тебе с поцелуями, а с виду не скажешь. Он, что, и постель тебе предлагал?

– Да, предлагал. И вообще, он однажды даже сказал, что я незрелая, закомплексованная, и даже несовременная девушка. Это он тогда очень сильно настаивал на поцелуе, но, получив отказ, оскорбился, обиделся и в резких тонах высказался.

– Это уже становится интереснее. Неужели он такой? А мне казалось, он маменькин сыночек. И брата своего все слушается. А может, он себя с тобой так ведет, потому что запланировал жениться на тебе, как на подходящей партии?

– Не знаю. Сколько вот уже с ним мы ни встречались, он еще ни разу о женитьбе даже не заикнулся. А однажды даже спросил, почему я такая зажатая, не потому ли, что боюсь потерять девственность и остаться незамужней. Понимаешь, он меня упрекает в ханжестве, в несовременности, отсталости. Думает, наверное, что я мечтаю выйти замуж девственницей, как ты говоришь, чтоб до свадьбы ни-ни.

– А ты что, вправду, что ли боишься потерять девственность?

– Я, честно говоря, об этом не думала. Чего-то я боюсь, а чего именно, я не определилась. Вернее, я об этом просто еще не задумывалась. Может, я считаю, что я еще слишком молода для поцелуев.

– А, может, ты ждешь принца на белом коне?

– Может, и так, не знаю.

– А целоваться вообще хочется? Я имею в виду физиологически?

Не успела я ей ответить, как она сама расплылась в улыбке и комментариях:

– Боже, подружка моя, как же ты покраснела. С чего бы это? Похоже, что ты созрела. «Девушка созрела», как поет Земфира.

– А ты, Саулешка, хочешь целоваться? И вообще, ты целовалась уже, испытала, что это такое?

– Еще в 10 классе. Я тогда ездила к тете в Астану, и мы с двоюродной сестрой ходили на дискотеку. А там, знаешь, какие они, эти столичные ребята. И вот один сначала на танец пригласил меня, а потом мы с ним вышли в вестибюль покурить.

– И что, ты курила что ли?

– Конечно, мне пришлось. Я все старалась делать как все. Моя двоюродная сестра, как только пришли в зал, бросила меня, и я поняла, что она меня стесняется. И поэтому хотела доказать всем, что я не хуже всех. Что и я такая же крутая, как столичная молодежь.

– Ой, как интересно. Я, честно говоря, для себя тебя все открываю и открываю. В школе ты казалась самой скромной. Ну, и что же было дальше, расскажи.

Я умирала от любопытства. И еще я балдела от взрослости нашего разговора. Вот где свобода!

– Ну, что, покурили. Я осторожно затягивалась, чтоб не раскашляться, боялась выдать себя. Вот была бы потеха. А потом он мне предложил пиво выпить. И пиво я пила. Мне вообще-то вкус пива не понравился. Но я виду не подала, будто не первый раз это со мной. После нескольких глотков я перестала различать вкус пива, я запьянела. Знаешь, состояние такое, будто все в тумане. А когда пошли еще раз курить, мне стало очень весело и просто. Я перестала бояться, стесняться. Скованность моя исчезла, я осталась сама с собой. И я от души начала резвиться, танцевать, словно на дискотеке у нас в школе. И от мальчиков, желающих меня пригласить на танец, не было отбоя. Все стали интересоваться, кто я такая, откуда. Начали набиваться проводить меня. И сестра двоюродная тут же нарисовалась, мол, какая я молодец, и она, мол, не ожидала, что я такая, умею типа зажигать. И тогда один мальчик, самый крутой из них, как я поняла, пригласил меня танцевать, а потом в туалет, целоваться. Не удивляйся, это, оказывается, у них так принято.

– И, что, ты пошла с ним в туалет целоваться? В какой, мужской или женский?

Моему любопытству не было предела. Меня шокировала и в то же время завораживала откровенность всей этой ситуации. Внутри меня происходили какие-то процессы, будто я сильно страдала диареей. Какие-то непонятные спазмы, как в самолете, когда попадаешь в воздушные ямы. И не покидало ощущение, что то, что Сауле рассказывает, происходит в данный момент непосредственно со мной.

– Нет, я тоже сначала так брезгливо подумала, как же можно целоваться в туалете, а оказалось, это какой-то закуток возле туалета. Специальное место для поцелуев. И туда не всем можно было, оказывается, ходить целоваться, а лишь некоторым, так сказать особо одаренным этой школы. Местной элите.

– Ну и как?

– В тот момент я ничего не почувствовала. Мне нравился сам процесс, что я пользуюсь успехом, что девочки, которые поначалу настороженно смотрели на меня, и даже сторонились, или смотрели на меня с некоторым снисхождением, теперь же, когда этот крутой вел меня через весь зал в туалет, эти девочки смотрели на меня откровенной завистью и ревностью. Я получала удовлетворение лишь в этом. А поцелуй, как таковой, мне и не запомнился. Остался лишь след приятных воспоминаний от всей ситуации. А потом все-таки я была немного пьяная. Но вся эта ситуация в целом мне очень понравилась. И я тогда сделала для себя важное заключение, чтобы иметь успех в обществе, надо максимально соответствовать его стандартам.

– Боже, как это пафосно прозвучало. А нельзя ли проще. Мне кажется, ты имела успех, потому что была максимально раскованна. Извини, я не хочу тебя обидеть, но ты была просто доступна.

– Не хочешь ли, подруга, мне сказать, что я вела себя, как женщина легкого поведения.

– Хочу сказать именно это. Но ни в коем случае не хочу тебя этим обидеть, тем более я, как никто другой, знаю насколько ты серьезна. Я еще больше хочу сказать, я завидую твоей смелости, раскованности. У меня такое, мне кажется, никогда не получиться. Я в своих мечтах и грезах только такая смелая, откровенная, а на практике я зажата, как серая мышь. Вот и с Аскаром, пока его не вижу, так мечтаю целоваться, испытать это чувство, иногда даже ночами не могу заснуть, так сильно хочу целоваться. А как коснется на деле, начинаю паниковать, начинаю краснеть, бледнеть, и, наконец, если Аскар начинает настаивать, то вообще даже оскорбляюсь, мол, за кого ты меня принимаешь, и начинаю грубить. И мы на пустом месте с Аскаром ссоримся.

– А может, все объясняется тем, что он недостаточно тебе нравится. А нравится ли он тебе вообще?

– Вот, не знаю. Нравится или нет. Нравится, конечно, но это не любовь, вернее, не та любовь, от которой голова кругом. Как ты говоришь, возможно, мне нравится процесс ухаживания, так сказать, успех. Не знаю я.

– А я мечтаю встретить такого парня, и умного, и красивого, и благовоспитанного, и в то же время немного с наглецой, чтоб не робел ни перед чем, и такого, без ханжества, современных взглядов на жизнь. Такого, знаешь, опытного и искушенного в любовных делах. И быть от него без ума. И чтоб это было обоюдно. Такая, знаешь, обоюдная страсть. И чтоб, обязательно, и ни в коем случае не казах.

– Господи, что же это ты взъелась на казахов? Чем они тебе не угодили? А тот крутой астанинский разве не казах был?