Текст книги "Ричард Длинные Руки – граф"

Часть 2

Глава 1

Вернулся я, понятно, в людскую, где позавтракал – не считать же завтраком трапезу у хозяйки, там я страшился что-то не так сделать, что и не заметил, ел ли что. Марманда и Франлия засыпали меня вопросами. Я отмыкивался, сортировал то, что можно сказать, от того, что брякнуть нельзя, и получалось, что вообще-то помалкивать лучше обо всем. Вот Мадина же не болтает, тихая такая мышка, и хотя ласковая и улыбающаяся, но лишнее слово из нее не выдавишь.

Мадина, подумал я, эта Мадина может быть в самом деле каким-то ключиком. Леди Элинор всю мощь своего волшебства употребила на самое важное с точки зрения женщины: чтоб морщин ни-ни, целлюлита, всегда юная кожа, никакой седины, тонкая талия, упругая грудь, цветущий вид, а уже на платья и украшения сил не хватило. Или хватает, но что можно создать без волшебства, то и нужно создавать без него: неча дорогую магию тратить на то, что портнихи и швеи сошьют без труда.

Даже одевается, если во что-то сложное вроде корсетов с завязками и шнурками на спине, леди Элинор с помощью служанки. Может быть, даже Адальберт помогает, ну никак не могу определить его функции. Как телохранитель он ни к чему, враг вообще не попадет на остров, да и всякого, у кого дурные намерения по отношению к ней, леди Элинор должна чуять сама. Если даже я научился чуять,

то у нее, профессионалки, это должно происходить в одно касание.

Ипполит сказал с разочарованием:

– Какой-то ты молчун, дружище!.. Ладно, пойдем телеги разгружать, там, может быть, разговоришься. Говорят, хорошее вино привезли…

Я поднялся, развел руками.

– Сожалею, Ипполит. С удовольствием пошел бы разгружать телеги, особенно с вином, но хозяйка приставила меня к этому старому хрычу Уэстефорду. Не знаешь, он в самом деле что-то может?

Он пожал плечами.

– Конечно, может. Но самые крохи. В основном он составляет снадобья для хозяйки, а сам почти не колдует. Колдовать – еще уметь надо!

– Все надо уметь, – сказал я со вздохом. – И почему ничего само не делается?

Они посмеялись мне в спину, я заспешил наверх, свернул к лаборатории Уэстефорда. Старик старательно переписывал из толстой книги в латунном переплете закорючки, причем переносил их на глиняную табличку. Закончив, произнес два слова, сырая глина на мои глазах застыла, превратилась в нечто сухое и явно твердое. Думаю, это даже не высохшая глина, а что-то вроде керамики. Может быть, металлокерамики или настолько перестроенной глины, что прочнее титановой обшивки.

– Великолепно, – произнес он, очень довольный. – Вот что я называю безупречной работой!

– Красиво, – подтвердил я подобострастно. – Это чтобы увековечить умность, да?

К моему удивлению, он отмахнулся.

– Умности пусть остаются в книге. А эта пластинка теперь будет собирать и впитывать рассеянную по Вселенной магию. Пусть крохи, но за годы насобирает… а если еще сделать таких пару, то леди Элинор будет нами довольна. Понял?

– Понял, – ответил я поспешно. – А если таких сделать сотню?

Он поморщился:

– Вообще-то есть ограничения, эти пластины почему-то не любят друг друга… но, я слышал, иные великие чародеи сумели как-то обойти этот универсальный закон. А ты не стой с раскрытым ртом, вот тебе пестик, вон ступа. Сперва измельчишь вот те два камня на мелкие, потом разотрешь их в порошок. Знаю, трудно, но разве тебе не легче, чем мне?

– Все сделаю, – заверил я. – Муравей тоже трудился, но, правда, пути господни неисповедимы…

Он не понял, до стариков всегда доходит медленно, да и не слушал, отвернувшись к своим тиглям.

Вообще-то незачем обезьяне трудиться, если уже стала человеком, но у колдунов и женщин нет логики. Я рассмотрел камни, крупные кристаллы, прочность, как у алмазов, а я не последний дурак, чтобы пытаться их атаковать в лоб. Повертел, поискал уязвимые точки, Уэстефорд уже начал покрикивать, подозревая в лености, наконец я взял молоток и несколько раз стукнул в те места, где линии атомарной решетки должны сходиться, как я их представляю, в узлы.

Раздался хруст, один алмаз раскололся красиво и ровно, блистая отполированными внутренностями. Уэстефорд вскинул брови и подошел ближе. Я ударил еще несколько раз, раздробил на более мелкие фрагменты, все ссыпал в ступку и взялся за пестик. Уэстефорд смотрел на меня внимательно.

– Ты когда-нибудь раскалывал такие камни?

– Нет, конечно, – ответил я удивленно.

– А откуда ты знал? Я, к примеру, тратил столько сил…

Я ухмыльнулся:

– Это потому, ваша милость, что вам не приходилось дрова колоть. Вы бы знали, что надо колоть вдоль волокон, а не поперек! А если сучок попадется, то и там надо знать, как обойти… У вас эти камни без сучков?

Он все еще смотрел на меня с удивлением, но на лице проступила досада, что сам не додумался до такой простой вещи.

– Ладно, – сказал он наконец, – закончишь перетирать в пыль – возьмешься за эту кору. Она уже высушена. Не смотри, что слизь, это не слизь.

Он вернулся к книге, я мерно работал пестиком, взглядом обшаривал лабораторию. Кристалл Огня тут не спрятан, понятно, однако какую-то наводку поискать стоит. В конце концов, и Кристалл – штука колдовская, и Уэстефорд знаток этих штук, пусть только теоретически. У леди Элинор не только все рычаги, но и все ключи к кладовочкам. Более того, только она сама знает, где у нее эти кладовочки и что в какой лежит.

Мой взгляд то и дело натыкался на зеркало напротив входа, не совсем разумно его там располагать, если оно простое: лучше поместить рядом с дверью, чтобы уже взявшийся за ручку окинул себя последним придирчивым взором, сделал умное лицо и с таким уже вышел. Но если зеркало не простое, то, конечно, там ему лучшее место: перед ним простор… на всякий случай, а вблизи должны быть наготове всякие багры, топоры и огнетушители.

Вообще, насколько помню, зеркал в замке леди Элинор я видел больше, чем во всех трех моих, вместе взятых, а также и в огромном замке-крепости Валленштейнов. Правда, здесь во столько же раз меньше оружия на стенах, а в замке герцога мечи и топоры занимают те места, где женщины повесили бы зеркала. Там оружие я видел иной раз в местах не совсем вроде бы и уместных.

Наверху раздался сухой треск. Я сообразил, что уже с полчаса слышу его, но не обращал внимания, занятый более важным, но треск постепенно усиливается, я наконец задрал голову, вытаращил глаза. Под сводом собралась небольшая темная туча с неприятным сизым оттенком перекаленной стали, сама туча раздутая, с отвисающим брюхом. Мелкие злые молнии иногда прорывают ткань, одна почти дотянулась до верхних полок с книгами. Уэстефорд ничего не замечает, торопливо читает вслух что-то певучее, сбивается и начинает снова и снова.

Я несколько раз порывался вставить слово, но нельзя прерывать старших, наконец поймал его взгляд и указал пальцем на потолок. Уэстефорд взглянул, поморщился, туча по его взмаху съежилась и пропала, а он сказал сварливо:

– Это так, побочное… Иногда возникает, когда много работаешь. Ничего, она не мешает.

– Это да, – согласился я, – побочные эффекты вроде загрязнения, озоновой дыры, потепления… Конечно, не мешает! С чего бы оно мешало? Вот через пару-другую сотен лет…

– Что будет?

– Чернослив, – сказал я со вздохом, – чернослив задушит. В смысле отходы промышленных предприятий.

Он не понял, но интересоваться не стал, мало ли что мелет дурковатая деревенщина, что пальцев на одной руке не сочтет, прислушался, вскрикнул:

– Работай, работай!.. Сюда идет леди Элинор!

Я задействовал запаховое зрение на треть мощности, но закашлялся, едва не потеряв сознание от едких запахов. Торопливо заглушил до нуля, успел подумать, что у старого колдуна есть что-то еще, помимо моих усиленных или обостренных чувств, я не такая уж и цаца, могу и прогореть на чем-нибудь, и тут дверь распахнулась, леди Элинор вошла быстро, властно, как и надлежит хозяйке, посетившей нерадивых работников.

Я засмотрелся на ее золотые волосы, что крупными локонами вольно ниспадают на спину и плечи, платье белое с той желтизной, что характерна для солнечного света, такой же желтый широкий пояс, небольшой платок вокруг шеи, не прячет ни удивительно грациозную шею, ни высокую грудь.

Она бросила на меня короткий взгляд, у меня сердце дрогнуло при виде ее дивных ярко-синих глаз, огромных и лучистых, но она тут же отвернулась и спросила Уэстефорда без всякого интереса:

– Ну и как этот… новый слуга… не сжег еще твои книги?

Колдун низко поклонился.

– Ваша милость. Ваша милость!.. Он, конечно, дурак, но не наш дурак, а дурак другой, своеобычный. Это ценно, потому что и в его дурости иногда блестят зерна мудрости. Он сам о них не подозревает, но они заметны нам, эти крупицы ищущим…

Она спросила уже с некоторым любопытством:

– Вот как? В чем же?

Он рассказал, как я умело расколол кристаллы невероятной прочности, она слушала внимательно, оглянулась. Я смущенно потупился и чуть было не шаркнул ножкой.

– В самом деле, – произнесла она удивленно, – вот так простой слуга, умеющий колоть дрова, может подсказать… Впрочем, я сама заметила, что свежий взгляд со стороны очень важен. Ты приготовил?

Он засуетился, снял с полки широкую металлическую чашу, плотно закрытую крышкой.

– Вот. Все готово!.. Вы зря беспокоились, я бы сам принес вечером.

– Мне нужно сейчас, – отрезала она, но голос звучал весело, осматривалась с удовольствием, чувствуя себя в родной стихии..

Уэстефорд, очень довольный, что у хозяйки хорошее настроение, оживленно размахивал руками, начал говорить тихо.

Она смеялась, запрокидывая голову, я сделал глупо-важное лицо и продолжал работать пестиком, словно от каждого моего движение зависят судьбы наций. Оба обернулись и с удовольствием смотрели, чувствуя свое полное превосходство. Леди Элинор сказала очень заботливо:

– Твой наставник говорит, что ты уже выучил целое слово!..

– Я уже и второе начинал, – сообщил я гордо. – Правда, тогда первое забываю… У меня память такая: до обеда плохая, зато после обеда, когда хорошо поем, еще хуже.

Они посмеялись снова, волшебница сказала старому колдуну:

– Да, с ним не соскучишься. Уже жалею, что тебе отдала.

Он воскликнул патетически:

– Ах, леди Элинор! Но разве мы оба не ваши?

– Мои, – согласилась она величественно. – Ну, готово?

– Вот, – сказал он. – В лучшем виде.

Она ушла с чашей, я восторженно таращил глаза на повелительницу замка, она заметила, я понял, ей польстил и такой вроде бы пустяк, я же единственный из мужчин в замке, кто откровенно восхищается ею, а не боится.

Под потолком снова послышался легкий треск. На этот раз я сразу вскинул голову, туча совсем крохотная, даже не туча, а темное облако, и молнии там еще не молнии, а крохотные электрические разряды, как если бы гладил кошку в темноте или расчесывал сухие и чистые волосы.

– Снова, – сказал я и указал глазами, ибо руки мои неустанно орудовали пестиком. – Вообще-то надо бы наладить сброс этих отходов…

Уэстефорд, что сел было за книгу, в великом раздражении поднял голову.

– Что?

– Чтоб вам не отвлекаться, – пояснил я. – Ведь время такого важного и мудрого человека, как вы, господин Уэстефорд, стоит очень дорого! А вам приходится всякий раз отвлекаться на какую-то хрень, уж простите за неколдовское выражение… А может, оно и есть колдовское, но я на него пока не имею права. Вам бы сделать так, что когда такое облачко накопится, чтобы включалось какое-то заклинание и сбрасывало его в помойку. Ну, в озеро, пусть его жрет Водяной Зверь, если он такой здоровый. Глядишь, в годзиллу вымахает.

Он смотрел нетерпеливо, отмахнулся, снова опустил взгляд в книгу, но вдруг вскинул голову и посмотрел на меня вспыхнувшими глазами.

– Вообще-то неплохо бы подыскать такое заклятие… ты прав. Я человек очень мудрый и занятый, а приходится отвлекаться. Чем я больше работаю, чем больше накапливается этих… как ты говоришь, отходов. Отходов при производстве чистой магии.

Я посмотрел наверх уже с опаской.

– Так подыщите! А то забудете почистить, а оно как рванет… Хорошо, если только мутантами нас сделает, хотя с двумя головами как-то некрасиво, но если потепление начнется…

Он спросил с еще большим нетерпением:

– Что за потепление?

– Не знаю, – ответил я честно, – сейчас все потепления боятся, вот и я боюсь. Я ведь как все люди!

– Дурак, – сказал он беззлобно. По щелчку его пальцев тучка исчезла, он снова уткнулся в книгу, наступила тишина, только мой пестик мерно громыхал, а раздавливаемая кора трещала, как молодой ледок. – Все люди дураки.

Перед обедом дверь распахнулась, в лабораторию заглянула Мадина, глаза огромные, как у куклы для неимущих, кровоподтека под глазом уже нет, сразу выпалила:

– Дик, срочно к хозяйке!.. Бегом!

– Слушаюсь, – ответил я и сунул пестик в руки старого колдуна. – Господин Уэстефорд, желание хозяйки – закон! Дотолчите кору сами. Процесс прерывать нельзя, вы сами говорили. И не забывайте убирать тучку, а то рванет… Кто знает, какая нужна критическая масса…

Дверь за мной захлопнулась, я торопливо взбежал на этаж выше, промчался до дверей ее покоев, громко топая, да услышит мое рвение, распахнул дверь с таким энтузиазмом, что убил бы и слона, будь он прямо за дверью, поспешно поклонился.

Леди Элинор в длинном коричневом платье классического покроя, подол скользит по мраморным плитам, шея и плечи соблазнительно обнажены, но никакого декольте, тяжелая узорная ткань плотно прилегает к коже едва ли не от выемки между ключицами, зато опускается к плечам, рукава идут от середины бицепсов и до запястий. Правда, от локтей рукава становятся широкими и настолько прозрачными, что как будто их и нет вовсе.

На узком красном ремешке сбоку узорная пряжка, в свободно падающих на плечи темно-коричневых волосах небольшой лиловый цветок над левой бровью, вид у нее собранный, деловой, на мой поклон сказала властно:

– Дик, у меня к ужину будет гость. Сегодня за столом будешь прислуживать ты.

Я ахнул:

– Леди!.. Я же из тех, кто топор на собственную ногу роняет!.. Я всю посуду переколочу!.. Я споткнусь и упаду на ровном месте!

Она смотрела испытующе.

– В самом деле ты так уж неуклюж? С той оглоблей ты довольно ловко разбросал разбойников…

– То знакомо, – заверил я. – Мы в деревне часто так бьемся для забавы. Но посуда у нас деревянная, разве что котел чугунный, ничего не разобьется. У нас же и тарелки, и миски, и ложки – из дерева!.. Как я могу браться за вот это чудо, я даже не понимаю, из какого льда это сделано, почему не тает…

– Это стекло, – ответила она.

– Стекло? – переспросил я. – Куда стекло? На пол?

– Да не молоко стекло, – ответила она досадливо, – а… ладно, дам в помощь Раймона.

– Это я ему в помощь, – возразил я. – Помилуйте, леди Элинор!

Она поморщилась:

– Нет-нет, я хочу, чтобы именно ты… присутствовал. Дело в том, что сегодня прибудет с визитом граф Кассель. У нас с ним будет обед.

– Здесь? – переспросил я. – А не лучше сразу в спальне?

Она покачала головой, ничуть не рассердившись.

– До спальни, надеюсь, не дойдет. А если и дойдет, то после серьезного разговора. Граф Кассель не станет приезжать лишь для того, чтобы переспать со мной. Для этого у него хватает служанок и вообще женщин в его деревнях.

– А что он хочет?

Она взглянула на меня прямо.

– Это я и выясню. Но слуги с заходом солнца сюда не поднимаются, а я принуждать их не буду. Могла бы, но они от страха совсем голову теряют. Я не хочу, чтобы перед чужими глазами мои слуги выглядели…

Она запнулась, я договорил:

– Придурками?

– Да, – ответила она с досадой. – Именно придурками. По слугам, знаешь ли, тоже многое можно понять. Потому я их не покажу, а с тебя взятки гладки – ты чужак, по тебе судить нельзя.

– Ох, – сказал я с тревогой, – смотрите, ваша милость, чтобы я вас не подвел. Что не умею, то не умею.

– Ты понадобишься только изредка, – сказала она. – Я намерена использовать магию в полной мере. Пусть видит мою силу! Ты справишься.

Я видел, как она сдерживается, охотнее бы наорала, топнула ногой, но это значит еще больше напугать, у меня ж тогда вообще все из рук будет валиться.

До ужина времени много, я вернулся к Уэстефорду, он было обрадовался, но я предупредил, что в любую минуту могу покинуть, хозяйка почему-то решила, что я самое то, что может прислуживать за столом. С чего она так решила?

Он сочувствующе покрутил головой.

– Влип ты, Дик. Но если не страшишься ночных созданий, то ничего с тобой и не случится. Ну, особенного. Понимаешь, даже Адальберт, на что уж предан, и тот страшится подниматься туда ночью, а ужин, как я понимаю, затянется…

– А то и плавно перейдет в завтрак, – сказал я горько. – А из меня метрдотель, как из рыбы менестрель. Только и того, что референции…

– Вообще-то у нее самый верный слуга – Адальберт, – пояснил он. – Хозяйка его не то спасла, не то все еще спасает…

– Как это?

– А ему надо что-то такое лечить раз в месяц. Знаю только, что если не успеть вовремя, его начинает корчить… Но хозяйка лечит легко, потому он от нее ни на шаг.

Отходит, подумал я мрачно, и не на один шаг. Того рыцаря Адальберт убил по ту сторону Перевала. Видимо, очень уж леди Элинор понадобился тот Кристалл Огня. Значит, она либо знает, как им пользоваться, либо знает, что с помощью этого Кристалла можно сделать очень-очень многое. И постаралась не дать попасть ему в другие руки.

Глава 2

Почтовый голубь развивает скорость в семьдесят километров в час, с такой скоростью может лететь часов семь-десять, то есть сегодня же вечером голубь мог бы оказаться почти за тысячу километров от этого замка. Леди Элинор вполне может пользоваться голубиной почтой, так что если предпочитает этих крылатых рептилий, то они либо летают намного быстрее, либо дальность полета больше. Скорее, то и другое, к тому же дракон такого размера не настолько беззащитен, как голубь, которого старается ухватить любой коршун. Дракончик сам коршуна ухватит и с удовольствием скушает, не прерывая полета…

Почтовый голубь живет пятнадцать лет, а работает и того меньше – десять, так что рептилии, что живут по сто лет, явно предпочтительнее. К тому же переносить могут не только записки на папиросной бумаге.

Все это промелькнуло в моем тесном черепе, пока я рассматривал леди Элинор, когда она с величественной грацией, покачивая бедрами, выходила на балкон. На ее плече сонно горбился золотой дракончик. Элинор сняла его и посадила на руку, дракончик растопырил крылья, стараясь удержать равновесие. С распростертыми крыльями он выглядит достаточно крупным, к тому же свернутый хвост распустился с некоторой нерешительностью, а на спине медленно поднялся игольчатый гребень.

Элинор погладила его по шипастой голове, я видел шевелящиеся губы, напряг слуховые аврикулы.

– …и сразу же возвращайся, – донесся ласковый голос, настолько ласковый, что не поверил бы, что принадлежит хозяйке замка. – Я тебя люблю, моя зверушка…

Дракончик присел, оттолкнулся, пригнув руку лишь самую малость, то ли у Элинор стальные мускулы, то ли дракончик весит меньше голубя. Он сделал треть круга и сразу же лег на некий курс, понесся, вытянув шею и часто-часто хлопая золотыми крыльями.

Леди Элинор неотрывно смотрела вслед, мне показалось, что направляет его взглядом или дает последние указания. Я не рискнул высунуться, хотя вроде ничего тайного не подсмотрел, но инстинкт подсказывает: слуги вообще ничего не должны видеть лишнего, ничем лишним не интересоваться, а только выполнять свои функции.

Через мостик проехал крохотный всадник, исчез надолго за садами, а вынырнул уже у подножия холма. Заходящее солнце заливало мир пурпуром, на всадника больно смотреть, словно весь увешан зеркалами. Масть крупного коня не видна под доспехами и попоной, длинная мощная шея сверху прикрыта стальными пластинами, плавно наползающими одна на другую при каждом движении. Морда закрыта изящной позолоченной маской с вырезами для глаз, на лбу длинный стальной рог, мило позолоченный. Начиная от седла и дальше весь круп покрыт такими же стальными пластинами, только пошире, хвост свисает из отверстия. Попона частично перекрывается кольчугой, грудь и живот защищены выгнутыми металлическими щитами. Даже поводья такой формы, что одновременно защищают коня и даже всадника, а сам рыцарь…

Я глухо простонал сквозь зубы, запоздало понимая, что даже герцог Валленштейн прибыл на турнир не в самых великолепных на свете доспехах, как мне тогда показалось. Вот они, самые-самые. Ну не могу поверить, что эти изысканнейшие латы ковали в средневековой кузнице, пусть даже оружейной мастерской! Как будто некто взялся воссоздать доспехи средневекового рыцаря, но тупо копировать не стал, а сохранил лишь общие принципы закованности в металл с головы до ног, а в деталях поступил по-своему. На середину двора проехал не рыцарь, а олицетворение рыцарства: гордый и красивый всадник в сверкающем железе с головы до ног, защищенный так, что ни стрела не отыщет щелочки, ни меч не разрубит эти доспехи… по крайней мере, у меня такое твердое ощущение, а я ему уже научился доверять, такое чудо металлургии и дизайна просто невозможно, просто немыслимо на этом уровне…

Всадник приблизился к воротам, легко соскочил с коня, забросил поводья на седло. Двигался он с грацией, легко и свободно, доспехи явно весят меньше двух пудов, даже меньше пуда. Возможно, намного меньше, чем я думаю, это в соседних селах доспехи клепают из сыродутного железа, а гномы и эльфы сохранили, возможно, секреты добавки титана, вольфрама или рения, что делает доспехи легкими и несокрушимыми.

Я наблюдал, как всадника приветствуют слуги, заменяя количеством сенешаля, начальника охраны, старшего конюшего и прочих непременных при любом замке персонажей. Он снял обеими руками шлем, легко и просто, хотя сделал какое-то неуловимое глазу движение, будто отстегнул или сдвинул что-то у подбородка.

Из замка вышла леди Элинор – в бордовом платье с треугольным декольте, не слишком глубоким, плечи высоко приподняты какими-то ухищрениями, там не то подушечки, не то еще какая-то хрень, делающая рукава пышными, но резко сужающимися к запястьям, чтобы подчеркнуть их благородное изящество и красоту. Темные волосы распущены почти свободно, только на лбу их поддерживает бордовая лента в цвет платью, в волосах приколот крупный цветок, тоже бордовый, как французик, широкий пояс артистически сдвинут набок, как перевязь для меча, но вместо оружия блестят золотые висюльки с бордовыми камешками. Возможно, это сапфиры. На запястьях золотые с такими же камешками браслеты, с одного свисает на золотой цепочке довольно крупный медальон не медальон, в таких вещах не разбираюсь, но я заподозрил, что, кроме эстетической функции, у него и некие охранительные свойства. А может быть, даже нападательные.

От локтей ниспадает ткань серебристо-серого цвета, что сочетается с бордовостью, и, когда леди Элинор раскинула руки в приветственном жесте, они взметнулись, как легкие крылья.

– Дорогой, граф! Рада видеть вас в моем замке. Наконец-то вы сумели найти для меня время…

Рыцарь учтиво поклонился, голос его прогрохотал, подобно отдаленному грому:

– А уж я как рад!.. Особенно после того, как уже почти потерял надежду увидеть вас, дорогая леди Элинор.

Она мило улыбнулась и сказала светским голосом:

– Ах, дорогой граф, разве можно упрекать женщину, что не помнит какие-то мелочи? Мне искренне казалось, что это я вас постоянно звала в гости, а вы все упирались, упирались…

Он хмыкнул, мне показалось, что рассматривает ее с живейшим интересом, словно увидел нечто новое.

– Еще скажите, что я упирался, когда вы тащили меня в постель!

Он мощно захохотал, леди Элинор сдержанно улыбнулась, но опровергать, как я сразу обратил внимание, не стала, напротив – поиграла бровями, взглянула многозначительно, мол, истолковывай как желаешь, повела рукой в сторону распахнутых ворот:

– Прошу вас, сэр Винсент!..

Вблизи он не показался мне таким красавцем, каким делают доспехи: морда больно широкая, двойной подбородок, щеки тоже отвисают, но ощущение силы и напористости бьет через край, а что лишний жирок, так это запасное питание на случай долгих переходов или ночевок в лесу. Лицо сильного человека, этот не станет рассматривать в зеркало прыщик на морде или с тревогой щупать макушку: не появляется ли лысина? Мы, дескать, настолько сильные, что захотим – и этим прыщавым и лысым будут подражать королевские щеголи.

Леди Элинор обернулась в мою сторону.

– Дик, – голос ее прозвучал, как удар хлыста, – прислуживать за столом будешь ты!

Я вздрогнул, запоздало и неумело поклонился, что не укрылось от взгляда Касселя. Он сардонически усмехнулся, пошел за хозяйкой, откровенно присматриваясь к ее заду. Маклей что-то сказал мне подбадривающее, я потащился следом за благородными, держась на почтительном расстоянии, дабы не осквернять.

Когда я вошел в зал, они уже усаживались один напротив другого за небольшим столом с блестящей отполированной поверхностью. Леди Элинор произнесла несколько быстрых слов, посреди столешницы вздулся горб, оттуда показался сжатый кулак, пальцы разомкнулись, на ладони оказался целый букет белых и красных цветов. Рука втянулась обратно в стол, леди Элинор взяла цветы и зарылась в них лицом.

– Какая прелесть!.. Еще запах леса…

Граф хмыкнул:

– А у нас они растут по обочинам дорог.

– Разве?

– Точно, – заверил Кассель. – Надувает вас этот слуга. Выскочил, нарвал, где поближе, а сейчас отправился дальше пьянствовать.

Она нахмурилась.

– Ах, граф… Вы никогда слушали, что я вам говорила про этих существ. У них нет своей воли. Они всегда выполняют то, что им велено.

Он прищурился.

– Всегда?

– Всегда, – ответила она. – Их невозможно подкупить или склонить на свою сторону. Это как ваша рука или нога. Они делают только то, что вы изволите.

Он захохотал:

– Милая леди Элинор! У вас такой красивый голос, что я готов слушать его до утра, не вникая в смысл. Скажу только, что если мою руку или ногу кольнуть шилом, они отдернутся, меня не спрашивая. Ха-ха-ха!… Вот вам и нет своей воли.

Она нахмурилась, я ощутил, что нечто проскользнуло между ними, со стороны леди Элинор – предостережение, что ее и замок охраняют еще и незримые слуги, а со стороны Касселя завуалированный совет не слишком полагаться на магию, умен мужик.

– Ах, граф, все намного сложнее… Впрочем, что мы все о серьезном? Вы предпочитаете мясо лося или рябчиков? И какие вина?

Он хохотнул, поднялся, отцепил меч в ножнах от пояса.

– И рыбу. И пиво. И побольше… Эй, повесь куда-нибудь!

Он вытащил меч из ножен и швырнул без размаха, как если бы бросил яблоко, бросил очень неожиданно. Смотрел на леди Элинор, но меч швырнул в мою сторону. К счастью, я все время настороже, мое тело автоматически отшатнулось, а пальцы ухватили летящий ко мне вертикально клинок за рукоять. Тяжелый, гад, но я удержал, лишь долю секунды спустя сообразил, что для меня меч должен быть очень тяжел, я охнул и опустил руку с мечом чуть ли не до пола.

Леди Элинор, не заметив моего прокола, сказала сердито:

– Ну и шуточки у вас, граф!

– Мужские, – согласился Винсент легко. Он отстегнул от пояса и бросил мне ножны, я постарался и ножны опустить, как будто тяжесть непомерная, и ухватил кое-как, едва не рухнув от неожиданности, но по глазам Касселя видел, что провести не удалось, что-то граф уловил, остальное домыслил. Знать бы что. Во взгляде появилось расчетливое выражение, простые слуги так легко не ловят неожиданно брошенный клинок, да еще за рукоять. Боюсь, заметил и то, что его двуручный меч я поймал и удержал одной рукой.

Леди Элинор проследила, как я повесил меч на стену, граф же опустился на прежнее место и демонстративно ослабил ремень. Леди Элинор повела бровью, стол начал заполняться дорогой посудой, золотыми кубками, все сверкает и блещет, а минуту спустя блюда начали заполняться жареным мясом, птицей, рыбой, как и пожелал граф Кассель, сыр нарезан тончайшими ломтиками, что вряд ли оценит граф, он еще не тот граф, которым будет Монте-Кристо или Атос, а граф первоначального накопления капитала, то есть старший среди работников ножа и топора, романтиков с большой дороги.

В кубках появилось темно-красное вино. Я стоял у стены неподвижно, как официант на торжественном банкете, при таком раскладе мне вроде бы вообще делать нечего, разве что в кубки подливать, вон и первый кувшин появился… граф Кассель довольно потер ладони и, вытащив из-за пояса длинный нож, принялся резать запеченного в сметане молочного поросенка.

На меня он посматривал иногда, почему-то не мог забыть, что они с волшебницей не одни, хотя в этом мире слуг вообще-то не замечают, и, как я уже говорил, даже дамы, что щиколотку не покажут постороннему мужчине, при слугах могут спокойно купаться в корыте или в бадье. Хотя не думаю, что заподозрит неладное, в этом мире настолько уверены, что человек благородного сословия никогда не унизится до того, чтобы одеться простолюдином, что увидь меня вот сейчас Джулиан Дейз или, скажем, Мартин, они просто посмотрят на меня как на пустое место, в их мозгах ну никак не произойдет отождествление блестящего рыцаря, сэра, с рослым простолюдином в простой рубахе и в старых домотканых штанах.

Так что можно не трястись, что и эта волшебница заподозрит во мне сэра. Волшебники – тоже люди. Они могут двигать горами, но не умными мыслями. А для женщины-волшебницы дважды два все равно равняется стеариновой свече, но только большой и горящей без подсвечника.

Последними на стол незримые руки опустили ореховые прутики с зажаренными ломтиками мяса. Я сам жадно вдохнул ароматные запахи, но подумал, что можно бы и на сковороде, не в лесу живем. Слишком уж леди Элинор старается угодить этому графу, хотя, конечно, когда мясо жарят над раскаленными углями, у него особый аромат и вкус, его не получить на сковороде, чем ее ни смазывай.

Граф крякнул, решительно отодвинул зажаренного по-домашнему поросенка и придвинул мясо, запеченное на благородных углях. Пять прутиков, посчитал я, на каждом по десять ломтиков. Ну и жрет, если учесть, что уже поставили справа и слева блюда, где едва помещаются горки жареной птицы, а впереди – испеченный в духовке огромный гусь, откормленный орехами, нежнейшая красная корочка блестит, успев засохнуть на пути от духовой печи до стола, но под корочкой горячая нежная плоть, что тает во рту, стоит только разломить эту хрустящую корочку.

Я сглотнул слюну и сделал шажок вдоль стены в сторону, где не так пахнет. Кассель тут же посмотрел на меня, глаза пронзающие, обронил медленно:

– Что-то ваш новый слуга не больно уклюж…

– Натаскиваю, – ответила леди Элинор безмятежно. – Все они сначала неуклюжие.

– Да, – согласился он. – Но в чем-то он уклюж, верно?