Текст книги "Крылья демона"

Сломав мечом вошедшего не допиленное крепление обруча на поясе, я дополнил остатки моей одежды костюмом стражника.

Теперь я был вооружен и свободен. Я был зол и смертоносен. Закончились песни, я выхожу, и горе тому человеку, который станет на моем пути.

Сулла, Калигула, Торквемада, Робеспьер и Джек Потрошитель – вы, милые душки, наивные почитатели путей Аида, неумелые дилетанты, – смотрите и содрогайтесь, ибо ярость моя только начинала закипать.

Я вышел на винтовую лестницу, ведущую вниз. Оказалось, что моя камера находилась под самой крышей крепостной башни, это, конечно, исключало возможность сбежать через пролом в стене, который я намеревался сделать, не войди охранник в мою камеру. Я начал быстро спускаться вниз, заглядывая во все доступные двери. Первыми моими жертвами стали два стражника, игравшие в кости в дежурной комнате.

Затем я бежал по крепости, орудуя мечом и сея смерть повсюду, где мог найти живую душу. Словно взрывная волна прокатывался я по коридорам и залам, мастерским и казармам, по кухне и кладовым. Убивал я быстро и бесшумно. Не должно было остаться ни одного человека, который мог бы, покинув крепость или находясь в ней, рассказать о моем побеге тем, кто придет после моего ухода.

Обнаружив коменданта, мирно обедающего со своей женой и двумя детьми, я сначала зарубил его жену, а затем приставил окровавленный меч к горлу его сына.

– Отвечай на мои вопросы, и твой сын будет жить, – сказал я жестко, превозмогая неожиданный приступ слабости, прошедший по моему телу. Вид крови женщины, стекающей с лезвия, почему-то вызвал у меня острые негативные эмоции. Мне на секунду показалось, что это кровь моего ребенка. Но ведь у меня не может быть детей…!

Комендант из-за шока не мог вымолвить ни слова, а только кивнул головой в знак согласия говорить. Я окончательно пришел в себя.

– Где я нахожусь? – был мой первый вопрос.

– В городской тюрьме, – с трудом выговорил комендант, смотря на меня расширенными от ужаса глазами.

– Кто приказал меня здесь держать?

– Великий инквизитор.

– Где моя сестра?

– Я не знал даже, что у вас есть сестра. Вас привезли одного.

– А что вы знаете обо мне?

– Только то, что вы обвиняетесь в страшных преступлениях и что вы вступили в соглашение с дьяволом, – выдавил он, всем своим видом показывая, что теперь в справедливости этих обвинений не сомневается.

Комендант пустым взглядом посмотрел в сторону своей жены и спросил голосом полным горя и упрека:

– Зачем вы ее убили? Как вы могли? Ведь это она настояла на том, чтобы вам давали больше еды вопреки приказу инквизитора. Мы даже обсуждали возможности как вам помочь. Я не могу поверить, что это именно вы так красиво пели!

– Никто не умрет, все будет как в театре. После окончания спектакля все вновь оживут, словно ничего и не было. Но я вынужден сыграть свою роль в этой трагедии, – ответил я, осознавая, что выгляжу безумцем.

Наверное, я говорил все это для себя, пытаясь не столько оправдать свои убийства, сколько заставить свои руки их совершать. И мне это удавалось.

– Когда в крепость кто-либо прибудет? – продолжил я допрос.

– Если не будет новых арестантов, то завтра утром привезут провизию.

Его ответ стал окончательным приговором всему его семейству. У меня было время только до конца следующего дня, когда внешний мир узнает о моем побеге. Вначале тому, кто попадет в эту тюрьму, придется разбираться с трупами, а потом выяснять, кто же сбежал.

С тяжестью на сердце я покинул комнату, в которой не осталось ни одного живого человека. Мне была противна моя роль. Однако я был всего лишь статистом, участвующим в чужой постановке, но только смерть режиссера могла закончить эту жуткую пьесу.

Я пробивался все ближе и ближе к выходу, оставляя повсюду только мертвых людей. Орудуя двумя мечами одновременно, я превращал крепость в мавзолей. Левой рукой я управлялся чуть хуже, но вряд ли среди людей когда-нибудь рождался тот, кто мог устоять против нее, орудуя любым оружием в любой руке.

После каждого пятого убитого я менял затупившиеся мечи. Я проходил коридор за коридором, этаж за этажом, избавляясь от свидетелей. Тревога поднялась только тогда, когда я столкнулся со сменой караула. На меня бросилось шесть человек, а седьмой, не вступая в бой, принялся трубить в горн, зовя на помощь. Все семеро легли под моими ударами, не продержавшись против меня и двух минут.

На помощь прибежало всего три человека, двое с алебардами, а третий, совсем еще мальчишка, с копьем. Выпустив меч из левой руки, я поймал первого из атакующих за древко алебарды, притянул его к себе и воткнул правый клинок ему в шею. Парень с копьем, увидев фонтан крови, бьющий из горла товарища, попятился назад и метнул в меня свое оружие. Пренебрежительно, словно отгоняя муху, я сбил мечом летящее копье. Оно крутанулось в воздухе и развернулось на 180 градусов, упав мне в свободную руку. Не успел второй алебардщик моргнуть глазом, как это копье пробило ему латы, вонзившись в сердце. Оставшийся без оружия юноша, в страхе бросился бежать. Преследуя его, я убил идущего по коридору священника, который своей смертью дал парню возможность удрать. Тот выбежал во двор, где на стене крепости еще могли оставаться караульные.

Едва я вышел на открытое пространство двора, как трое последних охранников, укрывшиеся в башне, охранявшей ворота, спустили курки своих арбалетов. Я легко увернулся от стрел, летевших по единой траектории. Следующие выстрелы были сделаны с небольшими интервалами, затрудняющими мне маневр. Уходя от второй стрелы, я не успевал изменить инерцию тела, поэтому третью пришлось ловить рукой. Не искушая более судьбу, я скрылся за дверью, из которой вышел.

– Эй, вы в башне! – крикнул я, не высовываясь наружу. – Прекратите стрельбу! Давайте договоримся.

– Выходи без оружия, – прокричали мне в ответ. – Ложись лицом на землю и, будем разговаривать.

Конечно, если убежавший от меня парень успел скрыться в башне и рассказать остальным про увиденные им смерти, то никто со мной разговаривать не будет, даже с безоружным. Выманить их из башни не представлялось возможным. Оставлять их там тоже нельзя, иначе все убийства были напрасными. Подняться к ним через дверь внизу не получится – дверь окована железом и наверняка заблокирована. Проникнуть внутрь возможно только через бойницы, из которых по мне стреляли. Но все они находились на высоте одного уровня, метров так восьми. Не станешь же искать лестницу, чтобы лезть по ней на встречу к трем стрелкам. Все стрелы я не поймаю, а промахнуться, стреляя в упор по человеку на лестнице нереально.

Придется рискнуть, вспоминая старые навыки боевых искусств. Если отбивать стрелы руками я наловчился, практикуясь в японском ядомэ-дзюцу, то для подъема на стену мне понадобилась вариация китайского Ци-гун, трансформировавшаяся не без моей помощи в японское айки-до. Когда-то меня заинтересовали попытки людей управлять своей жизненной энергией. В Китае ее называют «ци», а в Японии «ки». Однажды на заре становления христианства в Европе Иблис послал меня «осваивать» Японские острова. Это была своего рода ссылка, в наказание за помощь Аттиле в его правлении. Тогда вместо того, чтобы развивать в этом незаурядном полководце животные инстинкты, я привил ему тягу к поэзии. Правда, об этом, благодаря стараниям Иблиса, уже никто из людей не вспоминает…

Так вот, в Японии от нечего делать я увлекся разработкой теории «ци», основав школу Дайто. Позже, для поддержания этого направления, я укрепил самурайский клан Минамото, который и хранил все мои наработки. Самураи исправно практиковали айки-до, хотя ничего и не привносил нового. Только в начале ХХ века, талантливый Уэсиба Морихэй сделал некоторые новаторские открытия в теории вселенской энергии. Именно его достижениями я и решил воспользоваться.

Я снял с себя залитые кровью доспехи и разулся, оставшись только в панталонах и рубашке. Затем я принялся разминать все тело, выполняя замысловатые гимнастические движения. Когда мышцы оказались достаточно разогреты, я приступил к дыхательным упражнениям, перестраивая поток энергии «ци». Мне хватило пяти минут медитации, чтобы слиться со Вселенной, почувствовав ее гармонию в себе, став частью ее равновесной системы. Организм послушно завибрировал и пришел в нужное состояние повышенного метаболизма. Я подошел к двери, распахнул ее и выбежал во двор.

Скорость моего движения в метрической системе достигла примерно 380 км/час. Для преодоления 16,8 метров, разделяющих выход из здания с подножием башни, мне понадобилось примерно 0,16 секунды, пробег по стене немного погасил скорость, но все ж ее было достаточно для подъема наверх. Охранники только успели заметить открывающуюся дверь, а я уже был возле них. Ужас, который их охватил при моем появлении, трудно передать. Бросив свое оружие, с дикими воплями трое арбалетчиков ринулись вниз по лестнице, сбивая с ног друг друга. А парень, ускользнувший ранее от меня, выпрыгнул прямо из бойницы на землю. Быстро нагнав беглецов, голыми руками я всем по очереди свернул шеи. Открывать дверь внизу пришлось уже мне. Под башней лежал мертвый парень – единственный человек, который здесь умер не от моих рук…

Теперь в тюрьме воцарилась полная тишина. Я взял горн и затрубил тревогу последний раз, призывая всех, кто мог еще остаться. Но ни охранников, ни конюхов, ни поваров уже не было в живых. Только арестанты сидели в своих камерах, даже не подозревая, что теперь они не скоро получат еду и воду.

Выбираться из крепости пришлось перелезая через стену, предварительно проведя лошадь через ворота наружу.

Я покидал свою тюрьму, оставив в заблокированной крепости полторы сотни трупов. Былая злость улеглась и какое-то неведомое, похожее на разочарование чувство разъедало мое подсознание. Что-то внутри меня кричало, что я поступил неправильно, но разум отказывался в это верить. Пришлось насильно заставить себя сконцентрироваться на текущих проблемах. Я считал, что не имею право на такую роскошь, как душевное беспокойство. Хотя бы временно…

Глава 15

Выйдя из тюремной крепости, я отправился в единственное место, где мне могли помочь – в замок Николо, местонахождение которого мне было известно по словам хозяина.

Теперь у меня было предельно мало времени. За сутки я должен найти Иму, расправиться с Балтазаром и встретиться с Иблисом моего времени, который, как я надеялся, не заставит себя ждать после нарушения мною хода событий. Уничтожение тюремного персонала тоже является серьезным искажением реальности, но нужного резонанса он не вызовет. Смерть Балтазара имела бы столь существенные последствия для Дьявола, что мне пришлось бы уничтожить еще пять таких крепостей для эквивалентной замены. Вот только я не был уверен, что при первом же бое мне не всадят в спину пару стрел из арбалета или камешек из аркебузы. А еще, чем больше я размахивал мечем перед смертными, тем больше было шансов на неожиданное привлечение внимания других демонов.

Спокойно проезжая окраинами Болоньи, я не опасался случайно быть узнанным. Выросшая за две недели моего пребывания в тюрьме борода, а также военная одежда превратили меня, утонченного аристократа, в сурового воина. Табличку с надписью «Беглый арестант» я не носил, поэтому из общего потока людей никак не выделялся.

Так, не углубляясь в город, я добрался до замка Николо менее, чем за час. Комплекс сооружений соответствовал типичному понятию средневекового рыцарского замка. Располагался он на краю города, будучи обособленным от мира глубоким рвом, заполненным водой. Стены, высотой в восемь метров, имели, как положено, узкие бойницы, а по углам периметра укреплялись четырехугольными башнями, увенчанными зубцами. Башни венчали штандарты с гербами семьи Браватти.

Ворота, естественно, были заперты, и я окликнул часового. Чуть ли не моя копия бородатого человека в одежде солдата выглянула из бойницы над воротами.

– Я прибыл с посланием от синьора Маркони к синьору Николо Браватти, – сообщил я часовому.

– Жди здесь, – коротко бросил он мне и исчез с поля зрения. Наверное, побежал докладывать.

Через пять минут меня впустили внутрь. Въезжая на территорию замка, я с некоторым облегчением заметил, что другие стражники не обращают на меня особого внимания. По крайней мере, в мою сторону не разворачивали орудия, и никто не держал на мушке мое многострадальное тело.

Один из слуг забрал мою лошадь, а другой провел в покои своего синьора. Николо встретил меня с выражением нетерпения и страдания на лице.

– Здравствуйте, синьор Николо, – сказал я, наблюдая, как он с изумлением узнает мой голос.

– Это… это вы, синьор Марко? – вместо приветствия спросил он.

– Если я правильно помню свое имя, то вы не ошибаетесь.

– Но вы же в тюрьме? Что это за маскарад? – продолжал удивляться он.

– Как видите, тюрьма обошлась и без меня, – спокойно отвечал я. – Это костюм стражника. Я бежал.

– Значит, вас сейчас разыскивают, – делал он выводы, – и вы решили спрятаться у меня.

– Нет, синьор Николо, не думаю, что меня сейчас есть кому искать…

Он в испуге отшатнулся, прочитав выражение моего лица.

– Что вы хотите этим сказать?

– …И я пришел не прятаться к вам, – оставив его вопрос без ответа, продолжал я. – Я хочу спасти свою сестру.

– Что же я могу для вас сделать? – наконец задал он правильный вопрос.

– Мне нужно знать, почему нас арестовали, кто это сделал, и где держат Иму.

– Да, конечно. Присаживайтесь, – указал он на кресло. – Я сейчас вам расскажу все, что мне известно.

Картина событий складывалась следующим образом. Наш слуга Гаспар донес на нас в инквизицию. Он сообщил, будто мы с Имой поклоняемся дьяволу, участвуем в кровавых жертвоприношениях и хулим Бога. Кроме того, по его словам, Има является страшной колдуньей, а я всего лишь ее помощник. Сам Великий Инквизитор Италии приказал арестовать нас, разместив под стражей в разных местах. Меня отвезли в городскую тюрьму, а Иму в крепость, где находится городской гарнизон и временно заседает прибывшая в город инквизиция. Попытки Николо что-либо еще узнать о нашей судьбе ни к чему не привели. Вокруг этого дела сложилась какая-то завеса секретности.

– Я хотел узнать, – рассказывал Николо, – почему поверили наговору слуги и есть ли еще какие доказательства вашей виновности. Но ваш слуга исчез, а все должностные лица, связанные с этим делом, хранили абсолютное молчание. Еще меня удивило, что по прошествию стольких дней после вашего ареста, никого из знающих в этом городе вас людей не просили дать показаний. Только Франчини дал мне понять, что здесь замешана политика.

– А где сейчас Балтазар Косса? – спросил я, дослушав до конца рассказ Николо.

– Причем тут Косса? – удивился Николо.

Я мысленно выругался – манера моего собеседника отвечать вопросом на вопрос начинала меня нервировать, поскольку каждая секунда отсчитывалась у меня в голове с нарастающим грохотом.

– Косса, – терпеливо отвечал я, – может и быть тем политическим ключом, который откроет завесу тайны в этом деле.

– Не думаю. Балтазар сейчас занимается совершенно другими делами. Я несколько раз присутствовал при переговорах с ним. Смею вас уверить, интереса к вам и вашей сестре он не высказывал совершенно. В настоящий момент его резиденция расположена в доме епископа. И, насколько я знаю, с инквизицией он ни разу не общался. С другой стороны, возможно вам больше известно о своем аресте, поэтому…

– Нет, синьор Николо, мне ничего не известно. Только ваш рассказ пролил свет на эти события, – сказал я и перевел акценты в сторону от Балтазара. – Боюсь, что мой слуга решил завладеть нашими деньгами, составив донос. Понятно, что он скрылся.

– Какое вероломство! – воскликнул Николо. – Мы должны его разыскать.

– Мы его разыщем, – пообещал я. – Но сперва я должен вытянуть сестру из кровожадных лап инквизиторов.

– Вы хотите подать прошение Великому Инквизитору? – наивно спросил он.

Я смерил его таким взглядом, словно передо мной сидел ребенок и просил расшифровать нецензурное ругательство. Николо поежился, не смея предположить другой ход развития событий.

– Нет, синьор Николо, я намерен освободить Иму.

– Но не собираетесь же вы штурмовать крепость, в которой не менее двух сотен солдат и еще люди инквизиции, которые, собственно, и охраняют заключенных? – удивился он.

Я задумчиво рассматривал свои руки. Знал бы он подробности моего побега…

– Мне нужно проникнуть в крепость, – заявил я. – Дальше я все улажу. Согласны ли вы мне помочь?

Минуту Николо молчал, обдумывая мои слова.

– Мне не хотелось бы связываться с инквизицией. Но мои чувства к синьорине Име сильнее страха. Кроме того, отказаться от участия в столь благородном деле, было бы преступлением перед Богом. Располагайте мной, синьор Марко!

– Вам не нужно самому лезть в неприятности, синьор Николо, – сказал я и заметил некое облегчение, мелькнувшее на его лице. – Если у вас найдется одежда монаха доминиканца, то я смогу проникнуть в стан инквизиции под видом посланника от папы. Поскольку почти вся инквизиция состоит из доминиканцев, то меня должны принять за своего.

– Да, конечно, у меня есть нечто похожее на белую ризу, я прикажу ее срочно перешить для наших целей. Только чтобы вас выдать за священника, придется вам сбрить бороду и изменить стрижку.

– Разумеется, – согласился я. – А еще мне нужен серебряный перстень, на котором я бы вырезал знак посланника.

Брови Николо поползли вверх от удивления.

– Вы знаете этот знак?

Пришлось соврать:

– Я, кажется, вам не рассказывал, что наш с Имой отец был поверенным папы Урбана VI?

– Нет. Вы ничего не говорили про отца.

– Он не был священником, – я вынужден был дать комментарии наличия детей у моего «отца» (все доминиканцы того времени были монахами) и напустить побольше туману. – Он занимался политическими вопросами при Французском и Неаполитанском дворах.

Николо уважительно закивал головой, давая мне понять, что одобряет важность подобных занятий.

В течение следующих двух часов меня мыли, брили, стригли. Должен признаться, что две недели отдыха на соломе не сильно улучшает запах тела и качество волос. Так что мой тонус заметно улучшился после тотальной дезинфекции.

Еще час понадобился на обработку перстня, предоставленного мне Николо. Хорошее, однако, время – пятнадцатый век – ни тебе строгой униформы, ни фотографий на пропуске, ни пластиковых карточек доступа, ни данных о тебе в компьютере. Настоящий рай для авантюристов с умной головой и золотыми руками. Правда, наказания для попавшихся тоже другие – вместо комфортабельной камеры с телевизором и ежедневным душем – дыба, колодки на ногах и каменный мешок с крысами да клопами.

Уже стемнело, когда я выехал за пределы замка Николо. Самого хозяина пришлось уговаривать, чтобы тот не отправился провожать меня. Основным аргументом послужило то, что мне важен хороший тыл, куда можно отступить. А для этого важно, чтобы никто не покидал замок, во избежание малейшей утечки информации. Когда Николо стал уверять меня в преданности своих слуг, то я напомнил ему про моего слугу Гаспара. После чего все вопросы отпали сами собой.

Изучив диспозицию крепости по схемам, которые начертил мне Николо, и узнав максимум о составе инквизиторской команды, я оставил Николо томиться в ожидании.

В стандартной белой рясе доминиканца я чувствовал себя намного уверенней. Основатель ордена Доминик де Гусман побеспокоился о моей неприкосновенности. Чего только стоит эмблема ордена – собака с пылающим факелом в руках! «Псы господни» (Domini canes), по сути, являлись средневековым «Интерполом», но с более высокими полномочиями. Выполняя поручения понтифика, они беспрепятственно путешествовали по всем католическим странам. Основной же миссией этих монахов было преследование еретиков, к числу которых можно было причислить любого человека, не угодившего церкви или светской власти.

Проезжая через город, я остановился у придорожной лавочки под предлогом покупки фруктов. Народ, находившийся поблизости, мгновенно рассосался по улочкам окрестности, оставляя меня наедине с продавцом. Тому некуда было деваться, как покориться своей участи – обслужить меня. Он, опасаясь сказать чего лишнего и подбирая слова, поведал мне последние городские новости, не упомянув, к моему немалому облегчению, ничего о городской тюрьме. Оставалась надежда, что и Иблису еще не известно о моем побеге.

Около десяти часов вечера молодой монах-доминиканец стучался в ворота городской крепости Болоньи.

Я недаром носил испанскую бородку и усы, будучи Маркони. Теперь мое отощавшее, выбритое до синевы лицо, скрытый стрижкой лоб и прищуренный близорукий взгляд создавали образ совершенно другого человека. А картавящий голос, малость осипший от длительного пения, не узнала бы и мать родная, если бы она у меня была.

Меня вежливо встретила охрана и провела к тому крылу крепости, которое было временно отдано под святые нужды инквизиции. Там меня передали уже бойцам этой любимой всеми демонами организации.

Когда Дьявол создавал инквизицию, то было принято решение о введении в обиход неких тайных знаков, как изображенных на любом предмете, так и воспроизводимых жестами. В связи с ростом масштаба избиений человечества, эти знаки становились очень важным подспорьем в нашем нелегком труде, по очернению душ. Так, в любой прогрессивной стране, где пытки от имени Иисуса считались нормой, мы могли воспользоваться услугами человеческого палача, предъявив амулет, перстень или печать.

Таким образом, местные инквизиторы приняли меня как своего товарища, когда я продемонстрировал им свой перстень и показал условный знак. По моей просьбе меня повели к старшему инквизитору, исполняющему в данный момент функции управляющего всеми «богоприятными» делами в Болонье. Время Торквемады еще не пришло, поэтому обязанности и должности инквизиторов только формировались, предоставляя возможность для большого полета фантазии «сотрудникам на местах».

Собравшийся было почивать старший инквизитор, брат Полоний, встретил меня в своей келье (если можно так назвать его комнату, увешанную доспехами). Лицо инквизитора было до крайности некрасивым, да и ростом он не вышел, едва доставая мне до подбородка своей макушкой. Возможно, работая инквизитором, он мстил человечеству за то, что Бог обделил его внешностью. Вариант компенсации внешней невзрачности красотой душевной, видимо, его не устраивал. Вместо этого, брат Полоний взял на себя повышенные обязательства по уничтожению красоты вокруг себя, дабы сровнять мир с собой.

– Здравствуй, брат Марк, – поприветствовал он меня, после моего краткого представления.

– Брат Полоний, у меня есть послание для вас и для легата Папы Балтазара Коссы. И, так как послания для легата секретны, я бы не хотел их передавать в доме епископа, где, как я знаю, он остановился. Не могли бы вы отправить за ним своего человека?

– Да, конечно, – ответил Полоний и отдал соответствующее распоряжение проводившему меня монаху.

– Теперь о моем деле к вам, брат Полоний, – таинственно сказал я, едва мы остались наедине.

– Да, брат Марк, – он был весь во внимании.

– У вас содержится некая особа, известная под именем Има Маркони…

– Это так, на редкость коварная женщина!

– Мне поручено срочно ее допросить, поскольку она оказалась замешана в заговоре французского двора против папы.

– Это и не удивительно, – заметил брат Полоний. – Эта змея умудрилась совратить одного нашего брата, – прости, Господи, его заблудшую душу, – который чуть было, не выпустил ее на волю. Мы едва успели помешать побегу! И если бы не приказ великого инквизитора временно не применять к ней допрос с особым пристрастием, то мы бы давно вырвали ее змеиный язык.

– Могу ли я допросить эту особу сейчас? – осведомился я.

– А может, мы с утра начнем? Поверьте, разговаривать с ней весьма тяжело. Ее язык…

– Мое дело не терпит отлагательства, – прервал я его голосом человека, имеющего права отдавать приказы. – Завтра на рассвете я должен отправиться в обратный путь.

– Как скажете, – немедленно согласился Полоний. – Тогда пройдемте в зал для дознаний.

Он повел меня в подземелье по длинным коридорам и целой системе лестниц. Прислуга, встречающаяся нам по пути, при виде Полония в испуге прижималась к стенам, уступая дорогу. Я чувствовал, как инквизитор упивается чужим страхом и своей властью. Этот упырь, проводящий целый день под землей, самозабвенно истязая людей, по своим повадкам напоминал мне кровожадного беса, которыми, наверное, кишела эта крепость. Но, в данном случае, для бесов он являлся поваром, готовящим сытные блюда. Пройдет время, и он сам превратится в блюдо. Уже навечно.