Текст книги "Крылья демона"

Глава 11

К обеду вернулась Има. Помимо слуг, устало бредущих рядом с лошадью Имы, ее сопровождал некий молодец, браво восседающий на высоком породистом скакуне. Его франтоватая одежда выказывала в нем обеспеченного человека, любителя чувственных удовольствий: расшитая золотом узкая бархатная куртка, атласная рубашка с кружевным воротником, прикрепленный золотыми и инкрустированными камнями застежками, алый плащ. Наличие коротких кожаных штанов и высоких мягких сапог, свидетельствовало о том, что он много времени проводит в седле.

– Знакомьтесь, – представила нас Има. – Мой брат Марко. Синьор рыцарь Николо Браватти, продолжатель славного патрицианского рода.

Рыцарь лихо соскочил с лошади и помог спуститься Име со своей. Затем подошел ко мне и, слегка поклонившись, протянул руку для пожатия.

– Рад знакомству, – сказал он, потрясая мою руку. – Я увидел вашу сестру, когда она делала покупки и не смог не представиться такой прекрасной синьорине. Должен честно признаться, что я очарован ею. Прошу прощения за мою вольную трактовку правил хорошего тона, но я посмел предложить синьорине Име проводить ее к дому.

– Да уж, синьор Браватти, если бы она была моей женой, то я бы боялся оставить ее и на минуту одной, опасаясь, что ее похитит соблазнивший ее кавалер, – ответил я. – Но так как ей не нужно от меня, ее брата, утаивать свои чувства к другим мужчинам, а дама она весьма благоразумная, то я спокоен.

– Не могу судить о ее благоразумии, после столь короткого знакомства, но ваша сестра определенно владеет чрезвычайно острым умом, что, конечно, делает ее совершенно неотразимой женщиной.

– Довольно обсуждать меня как лошадь, ведь я, помимо всех перечисленных добродетелей, еще и не глухая, – заметила Има, посмотрев мне в глаза. По ее взгляду я понял, что сей рыцарь был ею завербован, как любая другая жертва демона. Похоже, Има не намеревалась зря терять время и создавала группу поддержки.

– Не желаете ли пройти в дом и выпить с нами чаю? – пригласил я Николо.

– Покорнейше благодарю, – расшаркался рыцарь. – Но, к моему глубочайшему сожалению, я вынужден спешно закончить свои дела.

Има бросила на него короткий печальный взгляд и вздохнула – от чего швы на платье в районе грудной клетки слегка затрещали, сдерживая попытку ее высокой груди вырваться из своего шелкового плена. Николо прямо-таки взорвался изнутри от того пламени, которым его обдало при этих маневрах девушки. Мне на секунду показалось, что я даже слышу своим несовершенным человеческим слухом, как бьется кровь в его висках. М-да, клиент готов к употреблению…

– Но я буду несказанно рад, нет…, точнее, счастлив, – запинаясь, воскликнул Николо, – если вы посетите мой замок. Я устрою в вашу честь (страстный взгляд на Иму) настоящий пир. Прошу вас приходите. Завтра… нет, сегодня вечером вас устроит?

– На сегодня мы уже приняли приглашение от синьора Антонио Франчини…

– О-о! Превосходно, я тоже буду вечером у него, – обрадовался Николо.

– Значит, мы сегодня увидимся с вами? – голосом серены, зовущей отважного морехода в пучину смерти, пропела Има, наградив его еще одним томным взором. Ее взгляд действовал сейчас как доза героина на наркомана в период ломки – рыцарь обмяк и расплылся в глупой улыбке.

– Да, обязательно, – ответил тот, едва не закатив глаза от потока сладострастия, исходившего от меня-прошлого в образе женщины.

– Что ж, до встречи, – подвел я черту под этой трагикомедией в миниатюре.

Николо благоговейно поцеловал руку Име, поклонился мне, вскочил на своего коня, взвил его на дыбы и унесся прочь с лихим гиканьем.

Проводив своего обожателя циничным взглядом демона, Има заметила:

– Как, однако, легко завладеть душой мужчины. Можно подумать, что он родился только для того, чтобы умереть за меня.

– Не обольщайся, ты же знаешь, насколько мужская страсть переменчива. Стоит ему получить тебя, как его мысли могут быть устремлены на другой объект вожделения…

– Да уж, – согласилась она. – Этот парадокс мы изучаем давно: почему несокрушимое пламя платонической любви мужчины, зачастую столь легко гаснет при переходе на физическую почву. А у женщин все наоборот – только после физического контакта многие женщины полностью влюбляются в мужчину. Словно, при близости женщина впускает мужчину в свою душу, а мужчина избавляется от свой любви. Есть множество объяснений, но нет однозначного ответа…

– Есть еще и исключения. Кроме того… – начал было я, но вдруг перед моими глазами возник образ Киры, и тоска сдавила мне горло. Чувство, которое люди назвали бы стыдом, охватило меня, причиняя незнакомую, но ужасную боль. Мне стало страшно – как я посмотрю ей в глаза, после того, что с ней сделал.

– Что кроме того?

– Ничего. Помолчи немного.

Има пожала плечами и пошла в дом. Может, другого на ее месте и обидело бы мое внезапное прерывание разговора, но между мной и мной не могло быть обид. Мы были идеальной парой, вот только сказать друг другу ничего нового не могли. Абсолютное понимание при полном одиночестве. Зачем объяснять зеркалу свои проблемы? Что нового будет в его советах? Сколько утешения будет в его словах? Тем более бессмысленно обсуждать тему любви с демоном, который ее никогда не испытывал на себе. Точнее, испытал и отверг так давно, что уже сам не может толком понять, чем она ему мешала.

Да, мы демоны не признаем любви, но мы к ней все равно тянемся. Иначе как объяснить то удовольствие, которое получаешь, заманив в свои сети очередную жертву этой слабости? Я всегда больше предпочитал зажигать в людях любовь к себе, чем опалять их сердца ненавистью друг к другу. Вряд ли то же можно сказать и про Сатану, но эта черта присуща все же большинству демонов.

Има сказала, что она не глухая, но это не правда. Все мы, демоны, глухие. Все наши органы чувств по уровню восприятия во много раз превосходят человеческие. Но что касается способности эмоционально воспринимать внешний мир, то наши рецепторы ни чуть не лучше, чем у дождевого червя. При всех наших способностях, таких как: идеальный слух и память, мы абсолютно бездарны. Демон может сделать копию картины Ван Гога, взглянув на нее лишь раз, но создать самостоятельно своеобразную, гениальную работу не в силах даже Дьявол.

Но и здесь мы нашли способ доказать себе, что демон лучше человека, использовав формулу – массовая посредственность сильнее гениального одиночки.

Мы ценим искусство только как способ познания тайн человеческой души и радуемся, когда нам удается подсунуть человечеству очередную поделку, которую оно подхватывает и принимает за новый виток в развитии своей культуры.

Ревность демона стремится уничтожить дар Демиурга – способность к творчеству.

Должен отметить, что в этом мы изрядно преуспели.

Представляю судороги Моцарта после одного дня просмотра передач канала МТВ. Смог бы великий скульптор Фидий, оплеванный неблагодарными афинянами, различить в большинстве авангардных конструкций прославленного мастера XX-го века что-то близкое к искусству? А сколько денег смог бы заработать жизнелюб Пушкин, сочинением песенок для поп-звезд, используя при этом словарный запас забитого трудом крестьянина в двести слов? Да и зачем тому же Пушкину напрягаться? Ввел в компьютер десятка два рифм типа: «ночь-помочь», «молчи-свечи-в ночи», ««нет-ответ», «подожди-дожди», «сказал-пересказал» – и все, выводи на печать тексты. В качестве музыки для песни сойдут и любые шесть нот из увертюры симфонии хотя бы и Моцарта. Благо, что люди моего времени про Моцарта знают только то, что его плохо кормил Сальери.

Ну, а Николо Амати, определявший по голосу свою скрипку, дававший каждой свое имя – понял бы он, что находится в обществе людей, если бы оказался в одуревающей от синтезированных ударных звуков толпе?

Демоны дали людям свой способ мышления, при котором не важен смысл сказанного, но главное форма и цель разговора, – цель, которая должна быть достигнута любым способом. Вот это достойно демонов! Меркантильность – это наша визитная карточка. Все что я говорю имеет только один смысл: дай мне. Улыбка – это средство обмана, такое же, как сыр в мышеловке. Пожертвование – это рекламная акция или уклонение от налогов. Весь мир должен служить моей прихоти. Вот такой наш мир, такими мы делаем людей. Философия энтропии.

Энергия должна разрушать, а ракеты падать.

Жизнь окружающих должна служить моим интересам, иначе нет смысла в их рождении. Демоны обожают использовать людей, которые считают будто солнце светило пять миллиардов лет только для того, чтобы Оно родилось и Оно получило свою возможность поставить ногу на спину своего лакея.

Что стоят размышления мудреца из серийного голливудского фильма? Я имею ввиду ту часть размышлений, которая написана сценаристами в дополнение к содранной из середины книги фразы забытого древнего философа. Любая фраза землекопа из шекспировского «Гамлета» несравненно глубже всей философии голливудского гуру, состоящая из псевдосмысловых выражений вроде: «Стань сильнее духа своего и подними сознание на высоту гор бытия» или «Сила сердца в понимании слов души».

Таким образом, мы культивируем в человеке эгоизм, тупость, чтобы потом сказать, что человек глуп и недостоин места под солнцем, и он эгоистичен, а значит не лучше эгоиста демона, которого ангелы обвиняют именно в этом грехе.

Я вошел в палаццо, где слуги уже хлопотали, подготавливая нам обед. Има разбирала только что купленные вещи.

– Вот, примерь-ка эту рубашку и куртку, – увидев меня, сказала она, протягивая мою новую одежду.

Я взял предложенные вещи и начал переодеваться. Когда туалет был закончен, я впервые за последнее время посмотрелся в зеркало.

Перед моим взором предстал статный молодой человек с широкими плечами и тонкой талией, перетянутой поверх зеленой куртки широким поясом. Пояс был голубым и украшен самоцветами. Короткие штаны и чулки вполне гармонировали с обновкой. Весь этот наряд как нельзя лучше шел к моему человеческому лицу.

Физиономия также выдавала во мне аристократа, то есть красивого аристократа: правильные губы, тонкий нос, широкий лоб и четкая линия бровей могли свести любую женщину с ума. Если еще добавить мои густые длинные волосы, слегка вьющиеся естественным способом, и небольшую бородку в испанском стиле, то получался почти идеальный портрет положительного героя.

– Думаю, что пойду в этой обновке сегодня к Франчини, – удовлетворившись своим видом, заявил я.

– Валяй, – согласилась Има, бросив на меня оценивающий взгляд. Затем посмотрела более пристально и спросила, коварно улыбаясь. – Красавчик, можно тебя поцеловать?

Прежде чем я успел ответить, она быстро приблизилась ко мне, крепко охватив ладонями мою голову, притянула к себе и запечатлела поцелуй на губах. Мне с трудом удалось оторвать ее от себя, поскольку силы у нас были примерно равные.

– Не шали, – отстраняя Иму, сказал я. – Нарушишь конспирацию.

Она засмеялась и сбросила с себя одежду, оставшись стоять на ковре в одних туфельках.

– А я уже подумала, что не нравлюсь тебе, – весело прощебетала она, кокетливо покачивая бедрами.

– Для данной эпохи у тебя слишком оригинальная фигура, – заметил я, наблюдая, как обнаженная Има подбирает себе белье. При этом я испытывал довольно странные чувства из-за того, что человеческая натура пыталась вносить свои коррективы в мой образ мыслей.

– Ты имеешь в виду, что я чрезмерно мускулиста?

– Ну, это на любителя. В любом случае такого брюшного пресса, я уверен, не найдешь ни у одной женщины среди всех дворянок Европы.

– Да, наш новый друг Николо был бы, мягко говоря, удивлен, увидев меня в таком виде или в такой позе, – сказала Има и, высоко подпрыгнув, приземлилась на продольный шпагат.

– Что это за показательные выступления? – слегка раздраженно спросил я.

– Может, прогоним слуг, чтобы в доме никого не осталось? – предложила Има, томно прикрыв глаза и послав мне воздушный поцелуй.

– Объясни, пожалуйста, почему мне не понятно твое поведение? – попросил я, не трогаясь с места.

Има встала на ноги и принялась молча одеваться. Прошла минута, прежде чем она, наконец, нарушила тишину:

– Потому что твое поведение тоже кажется мне странным, – серьезно ответила она. – Я заметила в тебе несвойственную нам черту. Нам, в смысле, тебе и мне.

– Какую?

– Ты слишком печален, по-человечески печален. Если бы это была задумчивость, то я бы поняла ее происхождение, но это другое. Ты же не станешь отрицать наш талант в распознавании эмоций у людей?

– Не стану.

– Ну и…?

– Ты права, у меня появился более широкий спектр эмоций, чем это положено у демонов.

– Что сие значит? – требовательным тоном спросила Има.

– Это связано с моим изгнанием из реального времени. Я получил доступ к нашим первичным чувствам, что, конечно, обозлило Иблиса.

– И как: приятное ощущение? Ведь печаль – плохая сторона эмоций.

– Трудно передать. Но, понимаешь, я могу это сравнить, например, с тем, что у нас, в облике человека, нет крыльев. Стоит их создать, как понимаешь, что они мешают, когда ты не летаешь, так ведь?

– Так, это любому понятно, на твердой поверхности в материальном мире они лишние.

– Ну, вот, представь себе, что у тебя вообще не было крыльев…

Има глянула поверх своих все еще обнаженных плеч, и лицо ее передернуло тенью ужаса.

– Представила? – спросил я, Има кивнула, и я продолжил. – А теперь представь, что тебе их вернули, после того, как забрали на несколько миллиардов земных лет. Вот такие это ощущения – где-то мешают, где-то лишние, но без них…

– Ты хочешь сказать, что наша потеря любви к миру равноценна потере крыльев? – изумилась Има.

– Именно. Поверь мне.

Она сокрушенно покачала головой.

– Не знаю, не знаю – это слишком сомнительно, – задумчиво проговорила Има и вновь вернулась к своему туалету.

– Я знаю, что понять подобное не в силах ни один демон. Придется тебе доверять самому себе, иначе мы с тобой пропали.

– Хорошо, я могу представить подобное на примере любви к тебе. Мы ведь как бы разные люди, но на деле один и тот же самовлюбленный демон, – Има нашла все же свою, демоническую версию. – Я, к примеру, тебя очень люблю, а все…

Она замолчала, пристально вглядываясь мне за спину. Я обернулся и тут же почувствовал, как меня обдало ветром, образованным Имой, промчавшейся рядом словно снаряд, выстреливший из пушки. Думаю, что человек, подглядывающий в щелку двери, едва успел моргнуть, как Има пролетела шесть метров, отделяющие ее от выхода из комнаты. Ударом ноги она распахнула эту дверь, отбросив скрывавшегося там человека внутрь коридора. Она скрылась с моих глаз, и я услышал вопль Джузеппе.

Еще через мгновение он влетел в наш зал и шлепнулся к моим ногам.

– Подслушивал, негодяй? – гневно сверкая своими прекрасными глазами, зарычала на него вошедшая следом Има.

– Нет, что вы, я только пришел пригласить вас к обеду, – полулежа простонал Джузеппе, сбитый с толку от внезапности и нереальности происшедшего.

Има рукой схватила его за шиворот и одним рывком поставила на ноги.

– Врешь, – сказала она. – Почему именно ты пришел звать нас? Разве в доме слуг больше нет, что ты не своим делом занимаешься?

Для облегчения процесса исповедания, Има подняла бедного парня за лацканы куртки и припечатала к стене. Затем, держа его одной рукой на весу, словно тряпичную куклу, занесла кулак для удара. Верзила слуга, совершенно ошалевший от такого поведения женщины и от удара, похоже, слегка потерявший координацию, начал реветь как ребенок, зажмурился в ожидании нового тычка и принялся говорить скороговоркой:

– Я не вру-у… Вас пошел звать Гаспар, но тут же вернулся и сказал, что вы разговариваете на странном языке (мы с Имой переглянулись – мы говорили на языке демонов), поэтому он не знает можно ли вас тревожить. Затем предложил мне пойти послушать, поскольку я много плавал и знаю множество языков. Он мне говорит: «Послушай, о чем спорят господа, может их нельзя сейчас тревожить, чтобы они на нас не рассердились». Вот я и пошел. Только прислушался, как вы, моя госпожа, очутились возле двери…

Има отпустила Джузеппе, и тот мешком рухнул к ее ногам, поскольку собственные его не держали.

– Простите, я не знал, я не буду больше, – рыдал он, ползая перед Имой.

Она посмотрела на меня, молча спрашивая совета – стоит ли верить этому рассказу. Я пожал плечами и обратился к Джузеппе:

– А кто еще может подтвердить твои слова?

– Гаспар (Има поморщилась) и Якоб, он все это время находился возле нас в обеденном зале, ожидая вашего прихода, – ответил Джузеппе, подползая ближе ко мне.

– Ладно, проваливай. Мы сейчас прийдем, – сказала Има уже ровным голосом.

Слуга начал пятиться от нас, все время держа Иму в поле зрения, смотря на нее с ужасом волка, который по глупости залез в берлогу к медведице. Бормоча извинения, он скрылся за дверью.

– Может, ты зря так силу раскрываешь? – задумчиво глядя на дверь, обратился я к Име. – У него вид как у ребенка, увидевшего перед собой дракона.

– Ладно, теперь уже поздно сожалеть. Зато теперь на службе он точно не заснет, опасаясь моего гнева. Пойдем обедать.

– Пойдем, – согласился я.

В столовой мы застали Джузеппе, укорявшего Гаспара за чуть ли не смертельное поручение. Гаспар слушал своего кузена с озадаченным видом. Возле обеденного стола стоял Якоб, и на губах его витала легкая улыбка, вызванная то ли недоверием к рассказу охранника, то ли самим фактом, что этот верзила так трясется от страха перед женщиной.

Едва увидев нас, Джузеппе согнулся в подобострастном поклоне и поспешно ретировался, не разгибая спину. Гаспар же счел за благо извиниться:

– Простите, синьор и синьорина, нас с Джузеппе. Это случилось только из-за нашего желания угодить нам.

– На этот раз мы забудем, но, если подобное еще раз повторится, то… – Има не закончила фразу, а вместо этого взяла со стола нож для разделки мяса и метнула его в сторону Гаспара. Нож просвистел в сантиметре от его головы и встрял в массивную раму висевшей на стене картины.

Улыбку Якоба снесло в мгновение.

Гаспар же, не успевший даже пошевельнуться, весь задрожал от ужаса, перед пролетевшей мимо него смертью.

– Я…я, из-извинит-т-те, – прошептал он.

– Мы будем обедать, – спокойным голосом перебила его Има. – Ты свободен.

Якоб, белый как мел, начал накладывать нам свою стряпню. Наверное, теперь он лихорадочно прикидывал, что будет с ним, если нам его блюда не придутся по вкусу. Может, он пришел к выводу, что мы его съедим? Хотя, если бы он знал меня в молодости…

Глава 12

Вечером мы отправились в гости к Франчини. Поскольку расстояние до его палаццо действительно было небольшим – всего пятнадцать минут ходьбы, – мы решили пройтись пешком. Конечно, по статусу нам полагалось в данном случае воспользоваться портшезами, однако исходя из соображений максимальной адаптации к местности, прилегающих к нашему дому кварталов, мы двинулись своим ходом. Еще одним обстоятельством являлась необходимость быть узнаваемыми в кругу местных аристократов.

Перед выходом я нацепил с левого боку свой меч, а сзади, как всегда, за пояс засунул кинжал. Служанка Мария поработала над прической Имы, а Леонора в ее волосах закрепила прозрачную вуаль и весьма искусно пришила к платью бриллиантовую брошь. Слуг мы с собой решили не брать, чтобы иметь возможность беседовать без лишних ушей.

Так мы и шествовали вдвоем: я, положив ладонь в инкрустированной камнями перчатке на рукоять меча, а Има легко держась за мое предплечье.

К палаццо Франчини мы подошли ровно к семи часам вечера, как требовали правила приличия того времени. Странно, однако, с развитием технологии изготовления часов, в будущем в норму входит привычка опаздывать на званые вечера.

Палаццо Франчини было поистине великолепным – мраморная лестница на входе и внутреннее убранство свидетельствовали о явном богатстве хозяев. Одним из подтверждений этого было то, что все скульптуры, коих было огромное количество не только в доме, но и на каждом углу вне его, сделаны из бронзы и мрамора. Ни одной гипсовой или туковой я не заметил.

Разодетый в золото слуга провел нас в большой каминный зал, где Франчини представил нас присутствующим гостям. В зале, где стоял огромный трапезный стол, собрались гости. Кроме нас на вечере были: младший брат Франчини Рудольфо со своей женой Франческой – оба чопорные, словно постоянно позирующие невидимому художнику; наш знакомый Николо, успевший сменить костюм наездника на богатый наряд в голубых тонах; некто аббат Филипп – седой мужчина с цепким взглядом прокурора или профессионального интригана; дочери Франчини Бьянка Мария и Софи Мария – внешне неказистые, особенно на фоне Имы, но чрезвычайно ухожены, так как в глаза бросаются даже их прически, в которых нет ни одного случайно сбившегося волоска; вдова в то время известного еврейского банкира синьора Лаура – миловидная дама, одетая просто, но изыскано, как привыкшая к богатству женщина, знающая свое высокое место.

Когда представление было закончено, мы сели за стол, заиграли музыканты, дабы заглушить звуки, связанные с поглощением пищи, и начался ужин.

– Синьоры и синьорины, – начал заглавную речь Франчини, подняв бокал, – я рад, что в моем доме собрались столь почтенные люди. Я говорю почтенные, не подразумевая возраст, считая себя еще молодым.

Он браво подмигнул брату и продолжил:

– Почтенные в моем контексте – это люди, мнение которых что-то да значит в обществе. Если же в одном месте собираются много почтенных людей, то их мнение становиться уже весьма весомым. Я хочу выпить с вами за то, чтобы наши стремления совпадали и, объединив в своем кругу еще больше своих единомышленников, мы представляли собой движущую силу общества. Силу, которая будет созидательной и сможет нести в себе благо для народа нашего государства!

Все дружно зааплодировали и пригубили вино из своих бокалов.

Дальнейший сюжет обеда развивался по знакомому мне сценарию-агитации. Использовался известный прием многих авантюристов, агитаторов, ораторов, псевдо-пророков, поставленный на широкую ногу в связи с успехами в психиатрии наставниками MLM и NLP в конце ХХ-го века – обработка слушателей с использованием различных проявлений стадного чувства.

Еще в Древнем Египте, посылая войска на захват рудников соседей, жрецы умели разогреть толпу так, что солдаты шли на бойню с уверенностью в своей избранности (в отличие от тех, кто остался дома) и непобедимости своего оружия, забывая о близких людях и своем человеческом облике. Потому-то всю историю человечества сотни тысяч людей гибнут за то, чтобы десяток человек могли иметь больше золота, больше жен в гареме, больше музыкантов в капелле и собак в псарне.

Особенности стадного чувства таковы, что если собрать сотню человек и заставить их скандировать в течение получаса фразу «мы птицы», то каждый второй еще неделю будет

считать свой прыжок со стула полетом. Что уж говорить о том случае, когда тысячи скандируют «мы избранные люди»? Тогда попробуй переубедить их в обратном!

Одной из первых жертв этой попытки стал Иисус. Были и другие, возможно, менее харизматические личности, но страдания их от этого не уменьшились – толпа разрывала их, жгла и четвертовала с не меньшим энтузиазмом, чем скандировала лозунги о своей избранности. И многие ли из этой толпы понимали свою действительную избранность – избранность барана, ведомого на стрижку или на убой?

Еще одной особенностью людей является парадоксальное стремление объявить себя избранными. Причем именно те, кто ничем, кроме своих амбиций, не отличаются от серой массы народа, любят представлять себя лучшими в чем-то. Действительно избранные предпочитают молчать об этом.

Подтекст же речей Франчини сводился к тому, что каждый из нас должен отдать все, что у него есть (деньги, разумеется) за правое дело (интересы Франчини, разумеется). Мы с Имой, конечно, всецело были на его стороне и обещали все так и сделать, как хочет Франчини, мысленно прикидывая как использовать его самого в наших целях.

Когда эмоциональный прессинг все же был ослаблен, беседа перешла в светское русло. Николо, выбиваясь из сил, ухаживал за Имой.

– Сеньорита, ваши глаза подобны морской глади, – лепетал он, подливая Име вино, – которая манит своими тайнами, скрытыми в глубине царства Нептуна. Тайны эти столь манящие и непостижимые, что ни один мудрец не сможет их разгадать и ни один мужчина не сможет устоять перед их красотой…

Далее по тексту следовали сравнения со звездами, драгоценными камнями, почему-то с закатом и голубым небом. Впрочем, говорил он достаточно складно. Има в ответ на его слова и ухаживания смущенно опускала свой взор, милостиво улыбалась и благосклонно покачивала головой, не обращая внимания на ревностные взгляды других дам.

Из дам же на высоте общения была вдова, которая умудрялась вести со мной постоянную беседу, находясь на одной линии стола и отдаленная от меня на две персоны. Похоже, что ее деньги и остаток молодости Франчини готовил себе. Возле меня была посажена одна из дочерей хозяина, которая не блистала ни умом, ни образованностью, ни красотой. Конечно, это бросалось в глаза только мне, поскольку нормой того времени было глубокое познание синьоринами Библии с ее комментариями, различие драгоценных камней и тонкостей моды, при полном неведении арифметики, грамматики и основ искусств. А мне было лень слагать хвалебные речи из слов лести.

– Скажите, синьор Марко, – вопрошала она меня, – а как вы относитесь к тому, что сейчас два папы – в Риме и во Франции?

Может интерес к подобным вопросом был ее личным, а может она выполняла задание отца, но мои ответы были столь обтекаемы, что я сомневаюсь в ее способности сделать из них какие-нибудь разумные выводы.

– Ах, если бы так и случалось, как нам хотелось, так ведь и нет же. Но, в принципе, жаль, а то бы мы того, очень бы! – примерно к таким ответам на политические вопросы я сводил свою речь.

После ужина мы сели играть в тароккин. Игра достаточно простая по правилам, но затрудненная тем, что в колоде 78 карт, значения которых плохо укладываются в привычную для человека нового времени схему. Однако мне подобное обстоятельство не казалось затруднительным, так как я еще с халдейскими магами баловался в картишки, ставшими прообразами Тарокки.

Ставки в доме Франчини равнялись лире. На начальном этапе мы с Имой проиграли по 5 лир, но затем, она полностью изучила всю колоду, рубашки карт которой отличались друг от друга весьма заметно для внимательного по своей природе демона. Дело в том, что карты эти изготавливались в ручную известными художниками и стоили больших денег. Мне удалось запомнить отличия в рисунках уже через две раздачи, после того как Има нагло рассмотрела всю колоду, забрав ее на минуту у Николо.

Дальнейшая игра превратилась в настоящий ад для остальных партнеров. Мы с Имой, пользуясь неуловимыми сигналами, настолько вошли в азарт (каюсь, мой недостаток), что не давали ни малейшего шанса на выигрыш остальным. Первым не выдержал аббат.

– Друзья мои, сожалею, но подходит время моей вечерней молитвы и я вынужден покинуть вас, – сказал он и удалился из зала, сопровождаемый одним из лакеев.

Через десять минут, откликаясь на жесты Франчини, стремящегося спасти семейный бюджет, подали голос Бьянка и Софи:

– Нам с сестрой пора готовиться ко сну, – заявила Софи, вставая из-за стола.

– Да, – добавила Бьянка.– Подобные игры утомительны для молодых девушек, привыкших не злоупотреблять мужским обществом в столь позднее время. Вы уж простите нас.

Похоже, ее слова были выпадом в сторону Имы, которая, получалось, не соответствует идеалам девственной добродетели.

И только два игрока не обращали внимания на проигрыши – Николо, ничего не замечающий кроме Имы, и Лаура, после ухода дочерей Франчини получившая возможность находиться возле меня. Остальные достаточно вяло продолжали игру.

Внезапно вошел один из слуг Франчини и что-то прошептал ему на ухо.

– Прошу прощения, но я вынужден оставить вас на некоторое время, – сказал Франчини, прервав игру.

Насколько я смог определить, приехал какой-то важный гость. Этот кто-то явно наблюдал за нами, пока слуга звал Франчини.

Через четверть часа он вернулся с весьма озабоченным видом.

– Синьоры Николо и Рудольфо, мне необходимо с вами переговорить о деле государственной важности, – сказал он, подразумевая окончание вечера.

– Уже поздно, – в свою очередь заметил я. – Разрешите нам с Имой откланяться.

– Что вы, вечер не обязательно прерывать, – тактично заметил хозяин. – Может, хотите еще выпить?

– Да, синьор Марко, – тут же вставил Николо, – подождите меня, я с удовольствием проведу вас.

– Брат прав, – поддержала меня Има. – Мы устали, уже много выпили. Мне было очень приятно побывать у вас в гостях, синьор Франчини, но нам пора.

– Что ж, всего вам наилучшего, – согласился хозяин. – Буду признателен, если вы не забудете о чем мы здесь говорили. Надеюсь, вы еще заглянете ко мне? А может, завтра в церкви еще увидимся?

– Конечно, – уверил я, – мы ежедневно ходим на мессу.

Николо с несчастным видом бросился к нам и шестой раз за сегодняшний день принялся уговаривать посетить его замок завтра вечером. Мы с Имой дали торжественное обещание, попрощались и покинули общество.

Болонья уже погрузилась во мрак. Фонарей, естественно, вдоль дороги не было, а редкие огни из окон домов или освещение входов общественных заведений особой яркостью не отличались. Редкие в эту пору прохожие пользовались факелами, чтобы находить путь в темноте. Мы с Имой, конечно, помнили эту средневековую особенность, но с возможностями демона на подобные мелочи мало обращаешь внимание. От провожатых мы отказались, намереваясь по пути обсудить вечер.

– Что из Трисмегиста ты процитируешь по итогам сегодняшнего дня? – спросила у меня Има, когда мы вышли на улицу ночного города.

– Легон ано кай като, что на бытовом алхимическом языке означает…

– Сублимацию. Дальше что?

– Мы вышли в свет из полной неизвестности, теперь нужно использовать полученные связи для выхода к Балтазару.

– Предлагаешь завтра попробовать это сделать через Николо?

– Да. И еще, тебе не кажется, что к нам проявляют незаслуженно повышенный интерес.

– Ну, может по отношению к тебе и незаслуженный… – Има кокетливо поправила прическу.

– Я о другом. Едва мы приехали в город, как к нам пристал Гаспар, затем Франчини, после него Николо… Не может это все быть совпадением.

Има ничего не ответила и дальше несколько минут мы шли молча. Город был плохо освещен и постоянно приходилось напрягать зрение, чтобы не вступить в конский навоз или в какую-нибудь подозрительную лужицу.

– С Франчини может ты и прав, – нарушила тишину Има, – но Николо…