Текст книги "От Мексики до Антарктиды и обратно"

Элен и Ленин

Бразильянки иногда удивляют. И не только тем, как легко идут на контакт.

В Манаусе у кого-то в гостях я познакомился с девушкой. Симпатичная, интересная студентка Элен. Договорились встретиться в баре в центре города. Она чуть опаздывала, я, чтобы скоротать время, заказал бокал кайпириньи и, раскрыв дневник, записывал события недели. Дверь звякнула колокольчиком – вбежала Элен. Она запыхалась, её грудь высоко поднималась в вырезе лёгкого платья. Заметив бокал на моём столике, с шутливой строгостью погрозила пальцем:

– Пьёшь без меня?!

Села рядом, очень близко, почти касаясь меня ногой. Заказала бокал себе. Мы болтали о какой-то ерунде, как вдруг Элен спросила:

– Скажи… тебе нравится Ленин?

Я чуть не поперхнулся кайпириньей. А Ленин-то тут при чём?

– Ну, как же? Ты из России! Ведь вы боролись за счастье всех людей. Чтобы не было бедных! Чтобы все в мире были счастливы и имели равные права!

Элен смотрела на меня огромными сияющими глазами, и я не знал, что ответить.

– Ленин… ну… у нас в городе есть памятники в его честь… – протянул я. – И сам город раньше назывался в честь Ленина.

– Он – мой герой! – положила Элен руку на моё колено. – Он показал, что можно победить несправедливость и зло. Он выгнал помещиков и богачей. Отобрал у них власть. Дал образование всем без ограничения. И вы полетели в космос! – рука девушки сжала моё бедро.

– Ну, вообще-то было много проблем… гражданская война… жертвы… – сопротивлялся я.

– Конечно! Ведь это классовая борьба! Но вы сумели построить царство справедливости… А мы – нет… Нас всегда угнетали, и мы ничего не могли сделать, – Элен нахмурилась и стукнула кулаком по моему колену, от неожиданности нога подпрыгнула.

Как объяснить бразильянке, что в России тоже хватает проблем? И как самому поверить в это? Ведь мы не живём в фавелах, на улицах не стреляют, в городах нас не атакуют стаи бездомных детей, мы всё ещё можем получить бесплатную медицинскую помощь и, при некоторой настойчивости, бесплатное высшее образование. Нам всё это кажется естественным. И недостаточным: хуже, чем в Европе, и хуже, чем было в СССР. Но в Бразилии и большинстве стран Латинской Америки вообще нет ничего подобного.

– Не переживай. Вы обязательно победите. Отберёте землю у капиталистов, построите своё справедливое царство и заживёте нормально, – успокаивал я девушку, гладя её по руке.

– Правда? Так хочется в это верить, – сияющие глаза Элен были совсем близко.

Жаль, что на следующий день нужно было отправляться дальше. Вечное движение, гонка, просчёт маршрута, однодневные друзья – как же я устал! Как хотелось остаться! Вот хоть с Элен. Держать её за руку, слушать мелодичный голос. Пусть говорит про Ленина, если разговоры про мировую справедливость зажигают красавице глаза и заставляют биться сердце. Но я не мог остаться в Бразилии.

Венесуэла

Один хвост до пляжа

Как только я пересёк венесуэльскую границу, автостоп улучшился. Я перестал чувствовать себя призраком, пытающимся привлечь внимание подслеповатых водителей. Если в Бразилии автостоп называется «каро́на», то в Венесуэле «ко́ла», то есть «хвост». Теперь моё обращение к водителям стало звучать так:

– Сеньор, дайте мне один хвост!

Мой приезд пришёлся на пасхальную неделю. Горожане пользуются праздниками, чтобы отправиться на пляж или в горы, а кто-то выбирает Великую Саванну. В этих местах на юго-востоке страны расположен национальный парк Кана́йма с самым высоким в мире водопадом Анхель. Здесь же находятся горы-тепу́и, похожие на огромные пни. Самая высокая из них Рора́йма-тепуй (2800 метров) прославилась благодаря роману Артура Конан-Дойла «Затерянный мир». Фантазия писателя населила окрестности горного озера на вершине Рораймы динозаврами.

Путешествовать по Большой Саванне непросто. Нужно иметь собственный внедорожник. Но обеспеченных людей в Венесуэле хватает. Чтобы поднять настроение, они украшают окна машин забавными надписями: «Искатели приключений», «Эль Тигре – Санта-Елена, и без денег!», «В гости к бабушке!» Однажды мне встретилась процессия из трёх машин, на каждой из которых было написано: «Это серьёзно. Я люблю пожарного».

К сожалению, своего внедорожника у меня не было, а бродить пешком я не решился – уж очень велика Великая Саванна. Днями от неё не откупишься, нужны недели. Осмотрев несколько водопадов и полюбовавшись укутавшимися в туманную дымку тепуями, я направился на север, к Карибскому побережью.

Принято считать, что пришедшие в Америку испанские конкистадоры Венесуэлу «пропустили». Тут не было ни золота, ни серебра, а примитивные лесные племена даже в рабы не годились. Название страны пошло от поселения «маленькая Венеция» (Венесуэла), основанного на берегу озера Маракайбо.

Не найдя ничего интересного, испанцы в поисках Эльдорадо двинулись вглубь континента. А на Карибском побережье вместо них обосновались пираты всех национальностей, впоследствии, как говорят, сформировавшие облик венесуэльцев. Может, поэтому здесь так любят смотреть на море. Каждый раз, когда я допытывался у местных жителей, что стоит посмотреть у них в стране, мне говорили:

– Как что?! Пляжи!

Жители столицы готовы потратить три часа на дорогу и столько же обратно, чтобы провести выходной день на морском побережье. Туда я и направился.

Жизнь или очки

В разгар Пасхи я добрался в прибрежный городок Каруп^́ано. Все гостиницы были заняты. До ночи я обходил отели и частные дома, но так и не нашёл свободной комнаты. Даже палатку было невозможно поставить ни на улице, ни в парке. Повсюду слонялись агрессивные пьяные люди. Я обращался за помощью в полицию, пожарную часть и в штаб гражданской обороны, просил разрешить поставить палатку на их территории. Меня гнали отовсюду:

не положено. Гулять же по городу, говорили они, с наступлением темноты очень опасно.

Я попытался поставить палатку на берегу моря. Но на пляже сомнительных личностей собралось больше всего. Ночевать в подобной компании не хотелось. Спускаясь в темноте по камням, я споткнулся и упал, уронив свою гитару. Она жалобно дзинькнула и треснула. Не стать мне музыкантом! Выбросить? Жалко. Может, в Каракасе склеят? Покрутив в руках травмированный инструмент, убрал его в чехол.

Рассерженный и уставший, я решил покинуть негостеприимный город. Тьфу на ваши пляжи! Трасса шла вдоль побережья. Всего-то нужно пройти пару километров…

– Сеньор, не ходите в ту сторону! Там плохие люди, – обратился ко мне пожилой прохожий.

– А у вас в городе есть хорошие? – раздражённо отозвался я и продолжил идти.

Слева начался жилой массив – бесконечный муравейник бедных кварталов. Возможно, стоило взять такси и проехать мимо опасного места. Но такси в этот час не ходили. Свет фонарей померк, темнота сгустилась.

Вдруг сзади раздался негромкий свист, и я заметил, как в стороне мелькнули тени. «Начинается…» – с досадой подумал я и ускорил шаг. Не испугался, слишком устал для этого. К тому же встреча с грабителями стала бы логичным продолжением паршивого дня. Лишь нёсся вперёд, туда, где виднелись освещённые дома.

Длинные тени нагоняли, я слышал топот ног. Меня схватили за рукав и дёрнули. Я обернулся. Передо мной стояли двое парней. Их лица закрывали платки, как у разбойников с Дикого Запада. В руках один из налётчиков держал револьвер – старый, большой и зловещий. Такие револьверы я видел в Бразилии – штатное оружие начинающих боевиков. В голове пронеслось: «Молодые… двое… среднего роста… не силачи. Справиться можно. Если бы не револьвер!» С вооружёнными преступниками я ещё не дрался. Смогу ли увернуться от пули?

Негодяй с револьвером схватил мою гитару. Я не стал сопротивляться. Гитара явно хотела покинуть меня. Парой часов раньше, когда пытался с вещами устроиться на ночлег в полиции, заметил сидящего на чехле таракана. Я тогда подумал: наверное, это какой-то знак? И точно. Время расставаться. Прощай, гитара! Надо было брать в Парагвае арфу. Вот бы грабители сейчас тужились, унося её с собой.

Но гангстеры не уходили. Второй потянул за лямку моего рюкзака, что-то рыча через маску. Я мотнул плечом и сбил его руку. Как это рюкзак?! Там мои вещи, фотоаппарат, диски с фотографиями за год странствий. Парень резко замахнулся и ударил меня по скуле. В темноте я не видел, что он держал в руке, пропустил удар, и голова зазвенела как колокол. Кажется, это был кастет. И всё-таки я продолжил сопротивляться. Несмотря на маячивший передо мной револьвер, встал в подобие боксёрской стойки, насколько это было возможно с рюкзаком за спиной. Решил, легко не дамся. Но сам не атаковал. Револьвер мог быть заряжен, и, скорее всего, был. Здесь это не редкость.

Грабители сомневались. Стрелять или нет? У них уже была гитара. Убьют упрямого гринго, и нужно бросать гитару и убегать. Ведь потом начнутся полицейские разборки, проблемы, всё-таки убийство иностранца. С другой стороны, уйти сейчас, не взяв чего-то ещё, значило потерять лицо. Вышло бы, что я их просто послал, и они покорно ушли. Не по-пацански. Напряжение висело в воздухе.

Тут парень с кастетом заметил на мне чёрные очки. Те самые, отобранные у бразильского воришки. Он сдёрнул их с моей головы, и грабители побежали прочь. Что ж, я легко отделался. Возможно, очки спасли мне жизнь, перейдя от бразильского жулика к венесуэльскому.

Социалистический Каракас

На улицах венесуэльской столицы царит хаос. Дороги оккупированы старыми «кадиллаками» и «фордами». Мощные восьмицилиндровые машины потребляют огромное количество бензина, производя клубы дыма и копоти.

Венесуэла – нефтяное государство, пятое в мире по объёму добычи. Топливо здесь стоит дешевле воды. Если за литровую бутылку питьевой воды просят 2000 боливаров, то за литр бензина – менее 100. На 1 доллар можно купить 22 литра бензина, и даже больше, если менять доллары по чёрному курсу. Но цены на проезд в такси не отличаются от московских.

Тротуары Каракаса заняты мелкими торговцами. Правительство разрешило бедноте заниматься уличной коммерцией, не платя налоги. Пусть лучше торгуют, чем грабят прохожих. Окна высотных зданий зарешёчены не только на первых этажах, а на всех, до самых крыш.

Преступники чувствуют себя спокойно. Знакомые венесуэльцы рассказали, что задержали в метро карманника и отвели в полицейский участок. Офицер погрозил вору:

– Сколько раз я тебе говорил не воровать! Сейчас иди домой, хорошенько подумай и больше не попадайся!

Карманник ушёл из участка смеясь.

В своих выступлениях президент Венесуэлы Уго Чавес всегда оправдывал преступников: им нечего есть, а в стране безработица. Беднота – основной электорат президента. Такой я увидел Венесуэлу Чавеса: социалистическая риторика, преступность, бедность и дороговизна.

Витрину «Макдоналдса» здесь могут украсить портретом Че Гевары, а сам поход в фастфуд для многих – неслыханная роскошь. Большинство обходится эконом-ланчем в грязных забегаловках: фасоль, рис, кукурузная лепёшка. Кое-где на улицах продаётся сок манго. Но стоит дорого и состоит на две трети изо льда и водопроводной воды. Хотя плоды манго валяются под деревьями на улицах – никто их не подбирает.

Гуляя по столице, я вышел на площадь Боливара. Здесь проходил социалистический пикет. Мужичок расставил самодельные плакаты и призывал прохожих поговорить о политике. На плакатах было написано: «Капитализм загнивает, а социализм процветает!», «Иисус Христос – первый коммунист!» и «Уго Чавес – передовой боец армии Христа!».

– Можно сфотографирую? – спросил я, кивнув на плакаты.

– Сфотографируешь?! – осклабился мужичок. – Давай 3000 боливаров.

Вот тебе и социалистические идеалы! Сплошная коммерция.

Ихо де Путин

Сам Уго Чавес был яркой личностью. Бывший десантник, огромный, крепкий, широколицый, с хитрецой в глазах и отменным чувством юмора. В молодости, когда он служил в армии, преследовал красных партизан. Потом начитался конфискованной литературы и сам проникся социалистическими идеями, пошёл в политику. Через два года после прихода к власти его похитили.

– Знаешь, как было? – рассказал мне подвыпивший венесуэлец в баре. – Выкрали нашего президента. Спрятали на военной базе на острове. Объявили, что он отрёкся от власти. США сразу признали заговорщиков в качестве законного правительства. Небось, сами всё и организовали. Но Чавес не отрекался, понял? Он десантник! У него там кореша на острове нашлись, кто-то из охранников с ним служил раньше. Чавес записку на волю передал. И, слышишь, прилетел вертолёт за ним с десантурой. Положили охрану лицом в песок, а Чавеса вернули. Понял ты? Но порядок не сразу восстановили. Военные с полицией стреляли друг в друга на улицах. Вот здесь прямо стреляли, я сам видел. Полиция за путчистов была, а военные, значит, за Чавеса. Ну, ты понял, кто победил, да?..

Переворот провалился, Чавес укрепил свою власть и национализировал нефтяную промышленность. По рассказам очевидцев, сотрудники главной нефтяной компании страны PDVSA были против национализации и начали бастовать, то ли по своей инициативе, то ли по распоряжению владельцев, за которыми стояли США. Чавес уволил всех, а на освободившиеся места отправил военных с приказом: разобраться и наладить работу. Приказы не обсуждают, плохо или хорошо, но компания продолжила работу до тех пор, пока не были найдены новые специалисты или не одумались старые.

Получая доход от национализированных предприятий, Чавес открыл школы и клиники в самых бедных районах. Не очень хорошие, но ведь до этого не было никаких. Договорился с Кубой о сделке – нефть в обмен на врачей. Кубинские врачи начали работать в криминальных гетто, куда ни за что не сунулся бы респектабельный венесуэльский доктор. Для кубинцев в этом был смысл: дома они получали зарплату двадцать долларов в месяц, а в Венесуэле в десять раз больше.

По воскресеньям президент участвовал в телепередаче «Alo Presidente». Несколько часов подряд он отвечал на вопросы, рассуждал о политике, шутил, объявлял о новых назначениях, пел песни, вспоминал о своей бабушке и ругал империалистов. На съёмки передачи приходили иностранные журналисты – Чавес запросто мог сказать что-нибудь, влияющее на политику в Западном полушарии.

Пригласили на передачу и меня. Я зашёл в МИД Венесуэлы по поводу журналистской аккредитации, а мне предложили встретиться с президентом! Нужно было подождать несколько недель, пока подойдёт очередь. Срочно связался с редакцией, но оттуда ответили: «Зачем нам политика? Не надо». Я с сожалением отказался от встречи с президентом. Зато в МИДе пообещали помочь со сбором материала: устроить экскурсию по Каракасу и поездку на буровые платформы PDVSA.

Я согласился, но во время экскурсии случился дипломатический конфуз. Смотритель музея, узнав, что я из России, рассмеялся:

– Ruso! Hijo de Putin! Ha-ha-ha![10]10
  Русский! Сын Путина! Ха-ха-ха! (исп.)


[Закрыть]

Я уже слышал эту шутку раньше. В Венесуэле были свои либеральные СМИ, хлёсткие, язвительные и не стеснявшиеся в выражениях в адрес президента. Накануне стало известно о сделке между Венесуэлой и Россией. Чавес покупал у Путина оружие. Желчь оппозиционных СМИ переключилась на Россию. «Ихо де Путин», – написала одна из газет, обыграв фамилию российского президента в непечатном ругательстве. Посольство России направило ноту протеста. Газета начала оправдываться, но так издевательски, что уже смеялась вся страна. «Говоря, Hijo de PuƟn, мы не имели ввиду дурного. Ведь „ихо“ – это сын. Путин-сын – сын своего отца, который тоже Путин, и отец его Путин, и тоже Путин-сын. Их там целая династия».

Может, по-испански это звучало смешно, но в данный момент я был представителем своей страны, поэтому заявил протест сопровождавшей меня девушке из МИДа. В итоге и сотрудник музея, и МИД Венесуэлы принесли мне официальные извинения.

Вспотевший триколор

По выходным в гипермаркетах Каракаса проходят бесплатные занятия аэробикой. Они идут по несколько часов, тренеры меняются один за другим. Под энергичную музыку венесуэлки колотят ногами и руками невидимых врагов. Полезно для фигуры.

Наравне с нефтью, женщины – главное богатство страны. На международных конкурсах венесуэльские красавицы постоянно побеждают.

Венесуэльцы любят отдыхать, веселиться, а особенно любят перерывы на кофе. Кофе в Венесуэле пьют с утра до вечера. На улице за скромную цену вам нальют «кофе боливарский и революционный». Если над Рио парит, раскинув руки, статуя Христа, то над Каракасом – взгромоздившаяся на небоскреб рекламная кружка быстрорастворимого кофе.

Один из самых приметных памятников Каракаса – Национальный пантеон с останками Симона Боливара, борца за независимость Латинской Америки. Рядом похоронены тела его сподвижников: Франсиско де Миранды, Хосе Грегорио Монагаса, Хосе Мариа Варгаса и других. По традиции раз в 25 лет президент Венесуэлы открывает гробницу Боливара, чтобы проверить сохранность останков и продемонстрировать их публике.

В одной из ниш Пантеона стоит горшок с прахом, а точнее – с перемешанными щепотками индейской земли со всех частей Венесуэлы. Горшок установил лично Уго Чавес, что символизирует индейское сопротивление.

Венесуэльцы – потомки разных народов и рас. В строительство государства внесла вклад и Россия. Один из лидеров венесуэльского национально-освободительного движения Франсиско де Миранда путешествовал по Европе, чтобы заручиться поддержкой влиятельных лиц. Он был принят при дворе российской императрицы Екатерины II и, как говорят, даже числился в её фаворитах. Екатерина пожаловала чужеземцу офицерский чин и выделила денег на освободительное движение. Домой Франсиско де Миранда привёз российский триколор. Голубую полосу, напоминавшую венесуэльцам обожаемое ими море, и красную, как пролитая в борьбе кровь, оставили без изменений. А белый цвет заменили на желтый, символизирующий солнце. Правда, есть и другая версия. Якобы российский флаг Миранда вёз на груди, и белая полоса пожелтела от пота. Так и оставили. Добавили лишь восемь звёзд – по числу провинций, заявивших о независимости от испанской короны.

Нимфоманка

В Каракасе я поселился у знакомого программиста. Его звали Мигель. Он любил женщин и фильмы.

– Вот ты – русский. Почему у вас снимают такое странное кино? Недавно смотрел хоррор Guardianes de la Noche[11]11
  «Ночной дозор» (исп.).


[Закрыть]. Куда-то бегут, ножами машут. И всё время темно. У вас в России день вообще бывает?

– Сказано же тебе – de la Noche. Ночью темно, вот и бегают с ножами. Будто у вас не так?!

– Ладно, у меня есть интереснее кино. К нам в прошлом месяце приезжал американский фотограф Спенсер Туник. Знаешь такого? Голых снимает. В центре города полторы тысячи человек собрал. Видео не разрешали снимать, но я незаметно.

Мигель включил запись. Ранним утром голые люди шли по пустым улицам Каракаса. Молодые и пожилые, светлые и смуглые, татуированные, красивые и не очень. Кто-то шёл на костылях, один ехал в инвалидной коляске.

– Я знаю эту сеньору, у нас в школе работала преподавательницей! – сказал Мигель и ткнул пальцем в обнажённую женщину на экране. На секунду палец задержался на сеньоре, но потом обмяк и втянулся в кулак.

Толпа собралась на площади Боливара. Фотограф и его помощники рассадили голых горожан вокруг статуи. Вряд ли Симон «Освободитель» Боливар при жизни мог представить себя в такой компании. Ничего эротичного в этой сцене не было. Скорее было похоже на Страшный суд, каким его изображают на католических иконах. Праведники на иконах всегда одеты, а грешники – голые, так в котлах вариться удобнее. На площади Боливара в этот час праведниками были фотограф с парой помощников, судьёй – бронзовая статуя, остальные весело готовились к чистилищу.

Неожиданно Мигель остановил видео и повернулся ко мне:

– Пойдём сегодня в клуб? К моему приятелю Хосе приехала итальянка. Говорит, очень сексуальная. Нимфоманка. Ни одного мужчину не пропустит. Только познакомится и сразу в постель тянет. Повезло ему, да? Лучше бы ко мне приехала вместо тебя. Пойдём! Они там будут. Если что, я тебя к Хосе ночевать отправлю. Без обид, ладно?

Мне и самому захотелось с ней познакомиться. Что за нимфоманка такая?! Мы вызвали такси и отправились в бар «Хуан Себастьян». Это было небольшое заведение. Несколько залов, кирпичные стены. На сцене надрывались саксофонист и трубач. Барабанщик выстукивал ритм сальсы. Звук был пронзительным, после третьей песни и второй кружки пива я слышал лишь одну бесконечную ноту, верещащую и надрывную.

Мы заказали пива. Оно оказалось холодным и дрянным, будто газированным. Мигель помахал рукой, и к нам подошла пара.

– Я – Хосе. А это Паола из Италии, – протянул руку парень. Девушка в короткой кожаной юбке чмокнула меня в щёку, скользнула взглядом и отвернулась.

Венесуэльцы о чём-то начали оживлённо говорить на испанском. Итальянка пыталась участвовать в разговоре. Смеялась, путала слова и едва ли понимала всё, о чём шла речь. А я смотрел на её лицо, стараясь разглядеть в нём признаки нимфомании.

Треугольное лицо, густые чёрные волосы, синие глаза, пухлые губы, крепкие белые зубы. Внешность скорее приятная. Но было в ней странное. Будто два лица у одного человека. Когда она улыбалась и смеялась, смотрела вам в глаза, то казалась привлекательной, возбуждённой, чувственной. Как сирена, чарам которой сложно сопротивляться. Но когда отворачивалась, уголки её губ опускались, лицо становилось скучным, похожим на маску уставшей от жизни дамы полусвета.

Мигель отправился танцевать с итальянкой. Я обменялся дежурными фразами с Хосе о погоде, о России, о Путине и Чавесе. И наконец, спросил о том, что меня интересовало на самом деле:

– Ну что, Паола? Действительно, нимфоманка?

Хосе задумчиво посмотрел в потолок:

– Она прикольная. Но, знаешь, я её немного боюсь. Она давно путешествует по Южной Америке. И спит со всеми, кто её приглашает в гости. Так говорят. У меня есть знакомые, у которых она останавливалась. В Бразилии жила у одного парня, потом уехала, а он заметил, что исчез его фотоаппарат, довольно дорогой. И другие случаи были. Я, к счастью, не фотограф. У меня из дома можно разве что шкаф вынести.

В баре было накурено, и казалось, будто по залам струится туман. Из тумана выплыла Паола. Мигеля рядом с ней не было. Хотя ещё пару минут назад я видел, как они танцевали, причём делали это как давние любовники – без комплексов.

Паола встала прямо передо мной, улыбнулась и что-то спросила. В этот момент она была разгорячена и очень красива. Но визг музыки заглушил её слова. «Переспрашивает, как меня зовут? Пытается вспомнить, откуда я? Хочет позвать на танец?» – гадал я.

– Хочешь быть моим женихом? – громко переспросила Паола по-испански.

– Что? – оторопел я. И показал руками: не уверен, что хорошо расслышал.

– Моим женихом! Ты и я. Мы с тобой, – пояснила итальянка и положила мне руку на плечо. Она имела в виду не свадьбу. Вернее, не такую свадьбу с фатой и гостями, а такую, когда просят соседа по комнате переночевать в другом месте.

Испанское слово novio («жених») – всё равно что английское boyfriend.

Я ничего не ответил. Виновато улыбнулся, пожал плечами. Дескать, испанского не знаю, слышу плохо, соображаю не очень. Здоровья вам, счастья…

Паола с сожалением отвернулась, улыбка сползла с её лица. Она поскучнела и поспешила скрыться в сигаретном тумане.

Я сел в фойе клуба, размышляя о нимфомании. Видимо, чтобы исследовать тему до конца, нужно было вести девушку в мужской туалет или что-то в этом роде, что я видел в плохих фильмах. Сама возможность этого будоражила и одновременно была противна. Визгливая музыка, вкус гадкого пива, табачный смог, округлые бёдра итальянки, захватанные взглядами и руками сеньоров по обе стороны экватора.

Из тумана выплыл Мигель и сплюнул в стоящую у двери урну.

– Тьфу! Будто с пепельницей целовался!

– И чем закончилось?

– Ничем. Итальянка с каким-то толстяком сейчас. Дьявол с ней! Пойдём домой. Будем кино смотреть.