Текст книги "От Мексики до Антарктиды и обратно"

Корреспондент в Торрес-дель-Пайне

Вернувшись на материк, я стал думать, как двигаться дальше.

Дороги на юг не было, начиналась чехарда островов. Можно было плыть на рыбацких лодках с вероятностью где-нибудь застрять на радость пинкойям и морским коровам. Или лететь на самолёте, что было дорого и противоречило идее автостопного путешествия. Оставался единственный разумный вариант: объехать сложный участок через Аргентину.

Примерно с этого места, южнее города Пуэрто-Монт, начиналась Патагония: аргентинская, с пампой – степными просторами, на которых паслись стада овец, и труднодоступная чилийская – с горами, лесами, реками, озёрами и островами.

Получил письмо от Сары. Она тоже была в Аргентине, но слишком далеко, в полутора тысячах километров к северу. Сара писала: «Привет, мой друг! Я уехала в Мендосу. Учу испанский язык и учусь делать вино. Люди здесь прекрасные, но говорят с непривычным акцентом. Слово „я“ у них звучит не как Yo, а как Zho. Я ем много шоколада. Записалась на уроки танго. Купила себе красные туфли на высоком каблуке. Надоело выглядеть как турист».

Я был в раздумьях. Рвануть на север и повидаться с Сарой? Это неделя пути в одну сторону. Или поторопиться в Антарктиду, чтобы потом ехать на север с чистой совестью и вагоном свободного времени? Решил, что поеду на юг. Получил новую чилийскую визу и пересёк границу в обратном направлении.

XII регион Чили, самый южный. В него входит часть архипелага Огненная Земля. Главная достопримечательность юга Чили – национальный парк Торрес-дель-Пайне, заповедник с горным хребтом, лесами, цветными озёрами и ледниками. Здесь живут пумы, страусы нанду, гуанако и андские олени. Украшение парка – три стоящие рядом скалы, называющиеся torres, то есть «башни». А paine с языка мапуче переводится как «голубой». Три голубые башни по утрам собирают у своего подножия фотографов со всего мира – на рассвете скалы кажутся ярко-красными.

В парке холодно круглый год. Нужно одеваться теплее. В октябре-ноябре снег тает и остаётся лишь на склонах гор.

Первую ночь я провёл в палатке. Было морозно, а у меня не осталось зимней одежды. Утром дно палатки пришлось отдирать от земли, оно примёрзло.

Люди обитали здесь восемь тысяч лет назад, оставив на стенах пещер отпечатки рук и изображения бегущих гуанако. А может, это были отдыхающие пумы или плывущие рыбы – древние художники рисовали схематично, без подробностей. Миллионы лет назад в местных озерах проживал ихтиозавр, позже превратившийся в окаменелость, – гордость чилийских археологов.

До наступления антарктического сезона у меня оставалось время: раньше декабря на Белый континент было не попасть. Поэтому я решил устроиться волонтёром в парк. Мне предложили работу по специальности – взяли корреспондентом газеты, выпускаемой администрацией парка. Я должен был написать историю парка в лицах. Записать рассказы сотрудников заповедника: егерей, служащих, рабочих. Работники парка следили за порядком, прокладывали новые тропы, ловили браконьеров, боролись с пожарами, лечили и спасали диких животных, спасались сами, встретив пуму. Планировалось, что еженедельник будет публиковать мою работу частями на протяжении года.

Писать на испанском было непросто. Но одна из юных сотрудниц парка вызвалась редактировать мои тексты и исправлять ошибки. Меня поселили в служебной гостинице, поставили на довольствие. Отдыхать в комфорте приходилось нечасто, я много времени проводил в дороге. Некоторые егеря обитали в сторожках далеко в горах, куда нужно было два дня добираться на лошади. Коня у меня не было, я ходил пешком.

Однажды встретил огромного, около 45 см в высоту, красноголового магелланова дятла. Несколько ударов клювом – и в дереве образуется дупло. Видел хищную карака́ру – патагонскую родственницу сокола. С виду толстая и неуклюжая, похожая на курицу, каракара поймала крысу размером с кошку и, ещё живую, тащила её в клюве птенцам. Пусть поиграют, почувствуют, что значит быть хищником.

– Дружище, ты куда? Мы идём считать диких гуана́ко. Пойдём с нами, поможешь! – остановил меня на дороге егерь Алонсо, черноволосый улыбчивый молодой парень.

– Конечно, помогу! А зачем их считать? – удивился я.

– Для науки. И чтобы слишком много не становилось. Они охраняемые растения едят. Если чересчур расплодились, будем выселять из заповедника.

Гуанако хаотично перемещались, прыгали, перемешивались и разбегались от преследующих их егерей с тетрадками.

– Сто сорок восемь… Сто сорок девять… Нет, этот уже был. Сто сорок восемь… – ворчал я, ставя в блокноте галочки.

Пользуясь возможностью, попытался сфотографировать гуанако. Для науки. И чтобы память о приключении сохранилась. Но животные упорно поворачивались ко мне задом, чтобы в случае чего дать дёру. Искоса поглядывали влажными глазами и делали вид, будто жуют траву. А я притворялся молодым кустом, сухим деревом и даже сотрудником парка на задании. Но гуанако распознавали во мне чужака: стоило приблизиться к ним на несколько шагов и поднять фотоаппарат, они отскакивали прочь, и на снимках получались лишь хвосты.

Наконец, мы с егерями прошли указанный район, сосчитали всех.

– Спасибо за помощь, амиго. Увидимся, – пожал мне руку Алонсо. И добавил: – Будь осторожен в горах. Говорят, недавно видели пуму. Пару лет назад пума задрала рыбака.

Я пообещал, что буду осторожен и даже на всякий случай откажусь от рыбалки.

В южных широтах лето начинается зимой. Но даже в конце сравнительно тёплого ноября в парке Торрес-дель-Пайне можно попасть под снегопад. Гулять по снегу было зябко. Зато на свежем снегу, решил я, будут сразу видны следы пумы.

На дальнем северном посту меня встретили строго.

– Ты случайно не чех? – подозрительно смотрел поверх очков пожилой егерь Альберто. – Хм… хорошо, что не чех… Может, израильтянин? Куришь, костры разводишь?

Молодые туристы-бэкпекеры часто разводят костры в неположенном месте. Один чешский бэкпекер устроил пожар, сгорело 15 тысяч гектаров заповедного леса. А спустя шесть лет виновником пожара оказался израильский турист. Погибло ещё 17 тысяч гектаров. Эти места в парке стали похожи на мёртвый лес из сказки про Кощея.

Собрав все истории для газеты, в декабре я оставил волонтёрскую работу и отправился в Пунта-Аренас, самый южный город Чили. Отсюда я должен был лететь в Антарктиду.

Антарктида

Как я чуть не съел пингвина

Антарктида – огромный холодильник, формирующий погоду на планете. Более 70 % мирового запаса пресной воды и богатейшие залежи полезных ископаемых. Но добыча здесь не ведётся. Это континент с особым статусом. Он не принадлежит никому. Здесь нет границ, и даже запрещено устанавливать заборы. Однако некоторые страны, подписавшие в 1959 году Договор об Антарктиде, потихоньку готовятся к разделу ледяного пирога и заблаговременно раскрашивают на географических картах его куски в свои цвета. Например, таковы карты Чили и Аргентины.

Собираясь на Белый континент, я читал экспедиционные отчёты, смотрел старые фотографии. На одном из снимков затёртые во льдах полярники жарили на вертеле пингвина.

По международным законам охотиться на пингвинов запрещено. Но в случае угрозы для жизни – можно. То есть, попав в Антарктиду и проголодавшись, размышлял я, буду есть пингвинов. Ну, ещё рыбачить, собирать птичьи яйца. А ночевать в палатке. Или на одной из полярных станций. А что? Заборы по закону запрещены, как и частная собственность на землю. Кто меня осудит?

Конечно, это были фантазии. Попасть на Белый континент можно было по контракту в качестве сотрудника полярной станции или туристом в круизе. Сотрудником меня бы не взяли, я не настолько хорошо разбирался во льдах, пингвинах и метеорологии. А плыть на туристическом корабле было слишком дорого, да и проект назывался «Автостоп до Антарктиды».

Три недели я искал в Пунта-Аренас попутный транспорт. Договаривался с чилийскими военными лётчиками и командиром ледокола, обошёл туристические фирмы и научно-исследовательские организации. В Чилийском институте Антарктики мне пообещали дать с собой хороший фотоаппарат (лучше спонсорского). И обещали помочь с возвращением, если буду лететь с острова Кинг-Джордж. Но отправить в Антарктику не могли.

Мне подмигнула удача: из Пунта-Аренас вылетал самолёт, зафрахтованный российскими полярниками и летевший на Новолазаревскую, на другую часть континента. Полярники согласились меня взять. Но перед отлётом, когда я стоял у трапа с рюкзаком, выяснилось, что погода переменилась. Самолёт не мог сделать посадку на дозаправку на российской базе «Беллинсгаузен» и садился на английской станции «Ротера». Это значило, что мне пришлось бы лететь до Новолазаревской, где я застрял бы на месяцы.

Другой вариант: высадить меня у англичан. Но это дипломатический скандал! Русский репортёр жарит пингвинов напротив английской базы! Избавиться от него невозможно, только если специально для этого снаряжать самолёт. Отношения с англичанами испортились бы надолго.

Я всё равно был готов рискнуть. Баз в Антарктиде много, запасы еды есть, работа найдётся – нахлебником не буду. Но полярники заупрямились: на борту был перегруз. Значительную часть салона занимали коробки и пакеты, в которых что-то булькало. – Меня, перспективного журналиста, променяли на водку! – ругался я вслед уходящему в небо самолёту. Но делать было нечего.

В итоге договорился с чилийской компанией «Антарктика XXI». Они согласились отправить меня с группой туристов, отправлявшихся в круиз. В обмен на журнальную публикацию. Может, оно и к лучшему: полечу с комфортом, голодным не буду, сохраню пингвина.

100 процентов алкоголя

Из Пунта-Аренас мы вылетели на канадском самолёте. На случай поломки с нами летел механик Шон – молодой парень в рваной рубашке и надетой задом наперёд бейсболке. Чтобы не сидеть без дела, Шон помогал стюардессе разносить еду и напитки. В роли стюарда он смотрелся забавно, пассажиров его «униформа» приводила в восторг. Полярная экзотика!

Семья богатых чилийцев, владеющая торговыми сетями, решила не откладывая отметить вылет в Антарктику. Запас напитков это позволял. Остальные пассажиры поддержали. Салон загудел от возгласов:

– Салют! Чин-чин! Прост! Наздаровья!

Мой сосед вьетнамец Кхай, работавший программистом в Силиконовой долине, сказал, что его соотечественники, чокаясь, говорят друг другу «Чам фан чам!» Дословно переводится – «Сто процентов». Это и максимальное пожелание, и призыв выпить всё до капли, вроде нашего «Пей до дна». Среди пассажиров нашего рейса возглас «Чам фан чам!» тут же стал хитом.

– Por el padre de la familia! За отца семейства! – летевший в окружении семьи чилийский бизнесмен поднимал тост в честь итальянского судьи, также летевшего с родственниками.

Под звон бокалов оставшиеся три часа полёта прошли незаметно. Шасси самолета заскользили по заснеженной посадочной полосе чилийской базы «Лейтенант Родольфо Марш» на острове Кинг-Джордж. Там мы планировали пересесть на судно и отправиться к материку.

Полярное окормление

Погода на острове была пасмурной. Холодный ветер хлестал по лицу. Несколько шагов по сырому снегу – и мои кроссовки насквозь промокли. Зато в уютном здании чилийской базы всем выдали белые резиновые сапоги с тёплыми вкладками. Эти сапоги полагалось мыть в тазике при каждой посадке на корабль, чтобы не разнести по белоснежно-чистому континенту какую-нибудь заразу.

Мы сразу отправились в путь – к бухте Фильдес, мимо российской базы «Беллинсгаузен». Ветер, метель, покрытые снегом металлические конструкции неясного назначения или давно назначения не имеющие. Доминирующим цветом российской базы оказался серый: жилые блоки, тронутая ржавчиной спутниковая антенна, православная церковь на холме… Я подумал, что серый цвет кажется мне привычным, родным. И этот мокрый снег, слякоть под ногами.

Интересно, какой увидел Антарктиду мореплаватель Фаддей Беллинсгаузен, когда приплыл сюда в 1820 году? Именно он открыл новый континент вместе со своим напарником капитаном Лазаревым. Они пришли в эти места на двух судах – «Восток» и «Мирный». Теперь в честь капитанов и их кораблей названы российские полярные станции.

Наша группа решила зайти в православную церковь. У чилийцев тоже была своя – католическая. Просто контейнер с крестом. А здесь настоящий сруб в северном стиле – церковь Святой Троицы. Её поставили год назад, чтобы «духовно окормлять персонал российской станции». От сурового климата брёвна успели потемнеть, и снаружи церковь выглядела будто ей лет сто, не меньше. Внутри пахло свежей древесиной, как в сауне. Часть туристов из нашей группы начала молиться.

Говорят, на постройку церкви потратили столько денег, что можно было запустить спутник. Как решить: что нужнее? Сруб изготовили из кедра и лиственницы на Алтае, а потом везли через весь мир. Очередное международное соревнование? Если так, то мы выиграли. Это самая красивая церковь в Антарктиде.

Из церкви мы вышли на берег. Вслед за остальными я запрыгнул в резиновую моторку-«зодиак». Моторка понеслась к выплывающему из тумана «Алексею Марышеву», бывшему гидрографическому, а ныне прогулочному судну. Порт приписки – Архангельск.

Скажи budet kholadna, и тебе ответят: «А ты что хотел?»

На борту я перевёл дух и осмотрелся. Издалека судно казалось маленьким, но внутри было просторно и светло. Нам с вьетнамским программистом досталась каюта с иллюминатором, двухъярусной койкой, крошечным умывальником и шкафом со спасательными жилетами. На письменном столике лежала брошюра Welcome Aboard («Добро пожаловать»). Я её пролистал – маршрут, программа. В конце краткий разговорник «Русские выражения на каждый день». Чтобы общаться с командой, туристам предлагалось выучить spasiba, dobroe utro, kharasho, prinisite mne. Ну и, конечно, sprazdnikam и nazdarovia. Как без этого!

Полезными выражениями были признаны minutachuku, pryekrasna, belyi medved и budet kholadna. Последнее у меня не вызывало сомнений. А вот на дискуссии о белых медведях я не рассчитывал. Как-никак мы ближе к Южному полюсу, чем к Северному.

Я поднялся на minutachuku на капитанский мостик – пообщаться с соотечественниками. Капитан оказался милейшим человеком, старпом же отнёсся к моим вопросам без дружелюбия.

– Сначала неси пиво, тогда поговорим, – отрезал он. Судя по цвету его лица, именно этого делать не стоило.

Я спустился в кают-компанию и наткнулся на судового врача. Весёлый розовощёкий чилиец Франциско Пиночет. Повезло с фамилией. Для доктора Пиночета, как и для меня, это была первая поездка в Антарктику.

– Раньше всем, кто отправлялся сюда на зимовку, удаляли аппендицит и желчный пузырь. На всякий случай, мало ли что! – радостно сообщил мне Пиночет. – Но сейчас на станциях появились операционные, да и экстренная эвакуация налажена. Не пропадём.

Мы с доктором немного пофантазировали, что ещё можно было бы удалить людям, которые месяцами живут в изоляции? Но сошлись на том, что лучше обойтись без хирургии.

Последняя пустыня в коллекции

Наступило время обеда. Ресторан заполнился туристами. Они с интересом поглядывали друг на друга. Мне и самому было любопытно: что за оригиналы потратили огромные деньги, чтобы добраться до Антарктиды?

Среди обеспеченных людей встречаются коллекционеры. Кто-то собирает старинные монеты, картины или бутылки вина. А есть такие, кто коллекционирует воспоминания о посещённых местах. Для большинства присутствующих Антарктида оставалась последним неоткрытым континентом.

Мой сосед Кхай, чета пожилых британцев, весёлая чилийская семья из восьми человек – все они объездили мир. Серб Зоран, менеджер крупной авиакомпании, обожал пустыни. Он побывал в Калахари, Сахаре, Гоби – во всех значимых пустынях. Антарктида была в списке последней. Самая обширная пустыня мира – он мечтал об этом путешествии пятнадцать лет. После обеда старпом прочитал лекцию о правилах посадки на резиновые «зодиаки» и о том, как вести себя в экстремальной ситуации. Своё выступление он начал по-военному зычно – не говорил, а рубил голосом:

– Это свисток! Фью-у-у-у… О-о, громкий!.. Для чего нужен свисток? Чтобы играть на нём? Нет! Он для того, чтобы подавать сигналы!

Вооружённые новыми знаниями, мы приготовились сойти на берег острова Хаф-Мун (Полумесяца). Надели белые сапоги и потянулись к трапу.

На стене у выхода висели на гвоздиках синие жетоны с номерами от одного до шестидесяти. Сходя на берег, член экипажа переворачивал номерок, чтобы по возвращении стало видно, вернулся он или потерялся во льдах.

Жетоны были только для команды судна. Организаторы тура не рассчитывали на сознательность туристов. Против фамилии каждого ставили галочку в журнале, а на берегу старались не выпускать из поля зрения. Пятнадцать лет мечтавший о тишине и одиночестве белой пустыни Зоран умудрился сбежать от бдительных охранников. Безмолвие острова Хаф-Мун тут же нарушило тревожное бормотание раций, и беглеца быстро обнаружили.

Пингвин медведю не товарищ

Раньше на острове Хаф-Мун располагалась база зверобоев – охотников на тюленей. Люди появились здесь в начале XIX века, но открытия тех времен старались держать в тайне. Норвежские, американские и британские капитаны не делились друг с другом информацией о местах охоты. И втихую почти полностью истребили здешних тюленей.

С тех времён на берегу осталась полуистлевшая деревянная лодка. Место для прогулок и игр пингвинов – живой карикатуры на людей. Чарли Чаплин, придумывая экранный образ маленького бродяги, копировал неуклюжую походку этих птиц. Пингвин между тем птица «солидная», ровесник динозавров. Возраст ископаемых останков первых пингвинов, которые обнаружили учёные, 45 миллионов лет.

Пингвины любопытны и коммуникабельны. Человека не боятся, что чуть не погубило их. Первым пингвином, встреченным европейскими моряками, была бескрылая гагарка. Её назвали по-валлийски pengwyn, что означает «белая голова», вроде бы из-за белых пятен вокруг глаз. Тысячи лет она жила на атлантических островах, но к XIX веку прожорливые мореплаватели полностью её истребили. Что может быть удобнее, чем охотиться на нелетающую птицу? Сначала погубили гагарок, потом начали охотиться на антарктических пингвинов и даже на огромных императорских.

Пингвин на суше неуклюж и уязвим, но в Антарктике у него нет сухопутных врагов.

– Эх, сюда бы нашего белого мишку, – шутили русские моряки на судне. – Уж он бы порезвился!

А что было бы, попади белые медведи в Антарктику? Летом хищник смог бы выжить, охотясь на пингвинов и тюленей. Но зимние месяцы он бы не пережил. Антарктика намного холоднее Арктики. Зимой температура воздуха на Ледяном континенте опускается до 60 градусов ниже нуля, а в воде сравнительно тепло – около нуля. Поэтому все млекопитающие Антарктики – водоплавающие.

Зелёный камень удачи

На следующий день мы подошли к бухте Порт-Локрой. Здесь была основана первая британская станция на Антарктическом полуострове. Её построили в феврале 1944 года в ходе операции «Табарин» – отсюда англичане собирались следить за передвижением германских кораблей в антарктических морях. Позже базу передали учёным, а в 1996 году базу «Порт-Локрой» превратили в музей.

Главное здание базы называется Домом Брансфилда в честь британского мореплавателя, одного из первооткрывателей Антарктиды. В доме хранились пачки старых книг и журналов, деревянные лыжи, самодельные снегоступы. На кухне ряды консервных банок, судя по этикеткам, их содержимое было просрочено полвека назад. И упаковки «мармайта», горьковато-солёной пасты из экстракта дрожжей, почему-то англичане её очень любят. Над плитой уже которое десятилетие сушилась одежда.

Снаружи у стены дома стояли деревянные нарты. А вокруг, куда ни глянь, были разбросаны гнезда дженту или, как их иначе называют, субантарктических пингвинов. Красноклювые с белой проседью на чёрных головах, эти птицы выглядели импозантно.

Нахохлившись, дженту высиживали яйца. Пока самка грела гнездо, самец охотился. Потом менялись. От гнёзд во все стороны отходили лучи помёта, который птицы «расстреливали» по сторонам, пока лежали без движения. На помёт есть охотники – белые ржанки, птицы-падальщики. Они селятся возле пингвиньих колоний и ждут удобного случая, чтобы украсть яйцо или заклевать малышей. А если не повезло, довольствуются отходами пингвиньей жизнедеятельности. Ржанки – большие скандалисты. На моих глазах, не поделив кучку помёта, две птицы устроили яростную схватку посреди пингвиньих гнёзд. Это вызвало негодование пингвинов. Гвалт среди белого безмолвия поднялся жуткий.

Пингвины сами не всегда ведут себя благородно. Их гнёзда сложены из мелких камешков. Тащить стройматериалы издалека неповоротливым птицам, понятное дело, лень. Поэтому они часто воруют камни у соседей. Количество и качество камней определяют социальный статус владельца гнезда.

Однажды в Антарктиде зоологи поставили эксперимент: выкрасили камни в зелёный цвет и сложили их кучей неподалеку от пингвиньей колонии. Птицы быстро обнаружили необычные зелёные камни. Таких здесь отродясь не видели. Какой-то отважный самец решил рискнуть и притащил камень в своё гнездо. А через несколько дней куча полностью исчезла. Пингвины оценили привлекательность зелёных камней, и в каждом гнезде появилось как минимум по одному.