Текст книги "От Мексики до Антарктиды и обратно"

Петухи и барханы

Из Каракаса я отправился на запад. Бродить по мрачным окраинам столицы в поисках трассы я не хотел и отправился на автобусную станцию. Из столицы выезжал крошечный потёртый судьбой автобус (видели бы вы его!). Но за безопасностью следили качественно. Всех пассажиров проверили металлоискателем, потом переписали имена и номера паспортов, а под конец сняли каждого на видеокамеру.

– А это зачем? – удивился я.

– На случай аварии. Чтобы тела опознать, – строго ответила служительница с видеокамерой.

Выехав из города и сменив несколько машин, я добрался до города Санта-Ана-де-Коро. Он был первой столицей Венесуэлы, ещё в XVI веке. Исторический центр Коро – узкие улицы, тротуары, на которых с трудом разминутся два пешехода, и одноэтажные дома.

Одно из немногих исключений – дом семьи Аркая с длинным балконом. Он двухэтажный. Другие колониальные «небоскрёбы» время не пощадило. Испанцы строили из глины и песка, других материалов под рукой не было.

У каждого особняка своя история. В доме на улице Талавера останавливался проездом Симон Боливар. А дом Санта-Роза, он же «дом с сотней окон», – в разные годы был отелем, клиникой, университетом, офисом телефонной компании и, наконец, институтом культуры. Под домом Тесоро, по легенде, прокопан туннель до собора Святого Франциска, что в трёх кварталах поодаль. Но никто этот ход не искал, говорят, его охраняет призрак беременной монахини.

В стороне от центра расположено еврейское кладбище. В XIX веке в Коро прибыли евреи-сефарды из Испании. Их община была велика и активна, но всё, что осталось с тех пор, – 165 фамильных склепов, шестиугольная звезда над воротами и надпись: «Человек, прахом ты был, в прах и обратишься».

Всем хорош город Коро, кроме парикмахерских. Чтобы подстричься, нужно обладать большой смелостью. Дело в том, что все парикмахеры города… трансвеститы. С подведёнными глазами, серьгами, косичками и в цветных лосинах. Я сунулся в одну парикмахерскую, в другую. Но не решился остаться. Наконец толкнул последнюю дверь. Внутри было темно и никого не видно.

– Мне бы подстричься?

– Конечно, моя любовь! Заходи, – раздался из угла мужской тенор.

Да ну, к лешему! Лучше буду нестриженный ходить.

На окраине города моё внимание привлёк шум, раздававшийся из закрытого помещения. Я зашёл внутрь и попал на петушиные бои. Петухи скакали по рингу и клевали друг друга. Хозяева птиц были возбуждены не меньше своих питомцев: орали и махали кулаками. Наконец один из петухов упал на землю. Хозяин победителя в восторге выскочил на ринг и исполнил безумный танец, поливая зрителей пивом. Но его счастье разделили не все. Завязалась драка, и я поторопился выйти на улицу, пока в меня не бросили петухом.

В пятнадцати минутах езды от города находился старый порт Ла-Вела-де-Коро. Местечко с одноэтажными домами, крытыми розовой черепицей, и с фонарями у дверей. О славном прошлом напоминало полуразрушенное здание таможни. По Ла-Веле ползали старые американские автомобили, напоминавшие речные баржи, зачем-то вытащенные на берег и поставленные на колёса.

На дороге между Ла-Велой и Коро находился вход в национальный парк «Дюны Коро». Пески Коро – бескрайняя и таинственная пустыня. Под воздействием ветра барханы постоянно меняли форму и местоположение. Сколько раз не придёшь в парк – он всё время разный. Когда-то в этих местах обитали индейцы-какитиос, в дюнах до сих пор находят кусочки керамики и каменную утварь доколониальных времён. Старожилы врут, что по ночам в парке можно услышать плач индейцев, замученных испанцами.

Дюны Коро занимают площадь в 90 квадратных километров. Меньшая их часть находится на континенте, а большая – уходящая в море песчаная коса. Но этот суперпляж для купальщиков бесполезен. Пока дойдёшь до кромки воды, сам превратишься в каменный артефакт. В основном это место для вечерних прогулок и катания на багги. А молодёжь устраивает соревнования по скоростному спуску с дюны на куске картонной коробки.

70 дней без происшествий

Двигаясь на запад, я добрался до Маракайбо. Город был сильно запущен, и заправляли здесь маргиналы, с которыми не хотелось иметь дела. Пока искал хостел, перебрал с полдюжины вариантов. То через дыру в крыше видно небо, то через пролом в стене – храпящего соседа.

Рядом с городом в районе Санта-Роса-де-Агуа сохранились домики на сваях. Когда-то в них жили индейцы-гуаю, но потом ушли. Теперь в этом районе поселилась городская беднота. Те, кому не хватило места на берегу. Главные их занятия – рыбалка и ресторанный бизнес, если уместно так говорить о дрянных забегаловках, которых было больше, чем жилых домов. Соломенные крыши, сбитые из упаковочных досок столы, вид на нефтеперерабатывающий завод на озере Маракайбо.

Чтобы жарить местную рыбу, не нужно добавлять масло. Рыба уже в нём. Здесь добывают нефть. Для венесуэльца название «Маракайбо» звучит как для нас «Тюмень» или «Ханты-Мансийск».

Главная нефтяная компания Венесуэлы PDVSA принадлежит государству. Для посещения лагеря нефтяников мне нужно было получить разрешение в офисе компании. В ожидании я принялся считать окружающих меня Чавесов. Один глядел с баннера на фасаде противоположного здания и был виден через окно. Пять Чавесов висели на плакатах в холле. Одного я обнаружил на футболке пышногрудой сотрудницы. Один что-то докладывал по телевизору. Ещё семь совсем мелких украшали коллажи на стене. Я не успел сосчитать всех, как меня пригласили пройти для оформления разрешения.

В Венесуэле добывают больше миллиона баррелей нефти в день. Колодцы, из которых её качают, отличаются по запасам. Один за сутки выдаёт пять баррелей, а другой – двенадцать тысяч. На озере Маракайбо активных колодцев больше шести тысяч, а на суше вокруг – ещё семь тысяч. Самый старый колодец, открытый в 1914 году, «Зумаке-1», тоже работает. Ежедневно даёт по 18 баррелей, мелочь, а приятно.

Когда нефть выкачивают, освобождается сопутствующий газ. Обычно его сжигают, отсюда и вышки-факелы. Чтобы сжижать его для последующей продажи, нужны дорогостоящие технологии. Они не всегда доступны. Иногда газ закачивают обратно в скважину, чтобы выдавить побольше нефти. Клюющий землю механический журавль-балансин из кинофильмов о жизни нефтяных магнатов как раз и занимается закачкой газа в скважину.

Добыча нефти – деликатная работа. Природа не любит, когда её насилуют, и время от времени наказывает человека. В 1922 году один из колодцев взорвался, почти две недели из него хлестал нефтяной поток – по 100 тысяч баррелей в день! Кто знает цены на нефть, может умножить. А жителям Маракайбо можно посочувствовать. Экология здесь такая, что на озере не выживает даже тина.

Меня встретили сотрудники PDVSA, и все вместе мы отправились в порт Ла-Салина. Отсюда уходили танкеры с нефтью. В основном в США и Европу, иногда в Китай и на Кубу. Мне выдали резиновые сапоги, каску, спасательный жилет и предложили подняться на катер.

Мощный мотор взревел, и мы помчались вперёд, рассекая густую жёлтую муть озера. Тут и там из воды торчали конструкции разной формы и степени древности. Всё-таки шесть тысяч работающих колодцев и неизвестно сколько мёртвых. На дне озера прямо под нами лежали километровые мотки стальных труб.

Платформа, на которую мы прибыли, называлась «Риг-42». Дом для шести десятков нефтяников. Здесь разрабатывали очередной колодец.

Рабочая смена нефтедобытчика – двенадцать часов, пока одни бурят, другие спят. И так две недели до возвращения на сушу. Вокруг только вода, в видеозале – только голливудские фильмы. Зато отличная столовая. Здесь кормят четыре раза в день и очень обильно. Худосочных заморышей среди рабочих не встретишь – все богатыри. В столовой на стене висел рукописный плакат: «Платформа работает без происшествий в течение 70 дней» – Аварий у нас не бывает. Разве что палец дверью кто-нибудь прищемит – и всё, – отрапортовали рабочие. – Вообще здесь хорошо.

Раньше была коррупция и мало работы. А сейчас социальные гарантии и никто не уволит. Чавес – молодец!

Я заглянул в радиорубку. На подоконнике стояла тарелка со статуэткой святого Бенито по колено в жидкости. Принюхался – ром! Святого поливали алкоголем из стаканчика. Пусть будет доволен и показателей происшествий не портит.

Перед выходом на платформу мне зачитали список возможных травм – больше полусотни пунктов. Согласно инструкции, я должен был морально приготовиться к падениям, ожогам, вывихам, ударам током, укусам змей и психологическим проблемам на сексуальной почве. Оставив на документах отпечаток большого пальца, я подтвердил, что готов к этим напастям, и вышел наружу.

Шли бурильные работы. Я помог рабочим тащить тяжёлую железную штуковину непонятного назначения. Потом поднялся на вертолётную площадку. Здесь в свободное время нефтяники занимались физическими упражнениями. На площадке чувствовался сильный ветер. Капитан катера принюхался и послюнявил палец:

– Амиго, если мы не хотим ночевать на платформе, пора возвращаться.

Пришлось подчиниться.

Как я чуть не стал немцем

По возвращении в Каракас я остановился в гостях у юриста Марко. Он жил в богатом гетто, куда невозможно было попасть случайно. Дорогу в его район пересекал шлагбаум, рядом дежурила вооружённая охрана. Юрист жил со своей семьёй в большом доме. На террасе стояла клетка с амазонским ара, редким и охраняемым законом. Видимо, юрист, как специалист по закону, охранял попугая лично.

Ара был умён и сносно владел испанским. Не просто повторял слова, а понимал их смысл. Мог назвать по именам членов семьи. Говорил, что собирается идти дождь. Требовал еду.

– Здорово иметь такого умного попугая! – восхитился я.

– Оставайся в Венесуэле. И у тебя будет, – ответил Марко. – Слышал, Чавес всем желающим паспорта раздаёт? Получай и живи.

Перед выборами Уго Чавес начал паспортизацию населения. Его основной электорат – беднота. Но у бедных зачастую нет документов, а значит, они не могут голосовать. И оппозиция, которую поддерживали богачи и представители среднего класса, вроде юриста Марко, имела шансы на победу. Поэтому власти страны срочно выдавали паспорт каждому, кто за ним обратится. Достаточно было назвать имя.

– Но я не похож на венесуэльца. И говорю с акцентом, – усомнился я.

– У нас в стране есть колонии немцев. Выглядят как европейцы и по-испански плохо говорят. Напиши в заявлении, что ты немец. И выбирай любое имя: хочешь Koch, хочешь Köhler, а хочешь Grigor von Kubatan!

Звучало заманчиво. Два паспорта, да ещё на разные имена! Но всё же решил, что останусь с одним гражданством – российским. А попугай, что ж. Если приспичит, куплю канарейку.

Куба

Запретный гость

На социалистическую Кубу образца 2006 года я летел с опаской. Говорили, что в стране нищета и голод. Что с иностранцев берут втридорога, запрещают ночевать в палатке и ездить автостопом.

В аэропорту я понял: у меня проблемы с деньгами. В Венесуэле было трудно купить доллары: официально они не продавались. Поменял небольшое количество на чёрном рынке, чуть не с риском для жизни. На Кубе же эти доллары стоили лишь половину заплаченного за них. Вдобавок кубинские власти ввели в обращение два вида валюты: для местных жителей – кубинские песо, а для иностранцев – «конвертируемые» песо (CUC). В результате цены для иностранцев стали в 25 раз выше, чем для местных. Пластиковая карточка тоже оказалась бесполезна. В общем такси из аэропорта мне было не по карману. Пошёл в город пешком. Лицензированные таксисты улюлюкали вслед:

– Куда?! До центра двадцать километров!

Я не обращал внимания. Доберусь. Показался патруль полиции. Я обратился к полицейским:

– Друзья, как добраться до центра? У меня необычное заболевание: аллергия на такси. Тошнит и мутит. Могу только на автобусе ехать.

Офицеры удивились, но помогли. Довезли до остановки, дали неконвертируемую мелочь на билет и договорились с ожидавшей там женщиной, что укажет мне нужный автобус.

Женщину звали Идальмис, вместе с 11-летней дочкой она возвращалась домой. Мы разговорились.

– Сейчас поздно, – сказала Идальмис. – В это время искать дешёвую гостиницу в Гаване небезопасно. Вообще-то запрещено приглашать к себе иностранцев. Но я хочу помочь. Поехали к нам домой. Заодно проводишь нас. Дорога к дому идёт через тёмный пустырь, там тоже страшно. А у меня дочь.

Конечно, я согласился. В доме меня угостили курицей с рисом, расспросили о России, и остаток вечера мы смотрели телевизор. С экрана инспектор дорожной полиции объяснял, что нельзя делать при вождении автомобиля. Например, не стоит без конца гудеть в гудок или на ходу высовываться по пояс из окна, пытаясь привлечь внимание проходящих девушек.

Утром Идальмис попросила меня уйти незаметно, чтобы не видели соседи. Мало ли кто стукнет? Ещё решат, что хозяйка сдаёт иностранцам жильё. Или замышляет что-то антиправительственное. В любом случае проблемы.

Ключ к Новому миру

Гавана основана в 1519 году. Через полтора века указом испанского короля её объявили «ключом к Новому миру и форпостом Западных Индий», то есть главным городом Америки. Из местного порта суда шли в Европу. На официальном гербе Гаваны три башни и ключ, город охраняли несколько крепостей, а порт перекрывался цепью, закрывавшей вход в гавань вражеским кораблям. Теперь в гавани катаются на прогулочных лодках или рыбачат, сидя на надутых автомобильных шинах.

На колониальных особняках Гаваны облупилась краска, стены покрылись паутиной трещин. На стенах прикреплены распластанные картонные коробки с надписями: «Социализм или смерть!», «Да здравствует Фидель!», «Да здравствует революция!».

В центре города высится национальный Капитолий, построенный в 1929 году и похожий на вашингтонский. Как утверждают кубинские экскурсоводы, «чуть-чуть выше, чем в США». Вход охраняют три статуи. 30-тонная женщина с копьём олицетворяет республику, а 15-тонные фигуры мужчины и женщины по соседству символизируют прогресс и добродетель.

От Капитолия к Старой Гаване ведёт улица Епископа – что-то вроде Арбата: с ресторанами и лотками, на которых был выложен «хлеб с собачатиной» (pan con perro), кубинский вариант американского хот-дога. За гуляющими по улице туристами охотятся хинете́рос, уличные приставалы: попрошайки, проститутки, продавцы ворованных сигар, самозваные гиды и рекламные агенты частных квартир. Ежедневно выпрашивая у иностранцев хотя бы по доллару, хинетерос живут лучше рядовых инженеров, работающих полный день.

Даже полицейские участвуют в охоте на туристов. Недалеко от Капитолия ко мне подошли двое:

– Амиго, купи сигары? Отличные! В десять раз дешевле, чем в магазине.

Я сам не курю, но вскоре планировал вернуться домой, стоило подумать о подарках. Согласился посмотреть. Мы поднялись по лестнице в одну из квартир старого особняка. Торговцы разложили передо мной товар: «Коиба», «Ромео и Джульетта», «Монтекристо». Лучшие в мире сигары! Но я сомневался. Не нравились мне эти типы. Слишком агрессивно пытались всучить мне свой товар. Отдавали чуть ли не даром. Подделка?

Мошенничество? В итоге я отказался от сделки, сильно разозлив продавцов. Спустился, вышел на улицу и тут же услышал:

– Минуточку! Полиция. Покажите пакет. Передо мной стояло двое полицейских. А что пакет? Пуст, ничего нет. – Вы разве не покупали сигары?

– С рук? Нелегально?! Да вы что?! – возмутился я.

Полицейские расстроились. Не вышло оштрафовать иностранца. Так я лишил заработка сразу четверых кубинцев. Ну, ничего. Пусть попробуют работать честно.

Туризм – единственная индустрия на Кубе, где крутятся деньги. Лицензированные гиды, таксисты, портье в гостиницах выглядят людьми обеспеченными и отовариваются в валютных магазинах. Всё, что привезено из-за рубежа или произведено фабрично, продаётся за чеки CUC. Рядовые кубинцы в такие заведения не заходят, зато я несколько раз видел их стоящими на улице и заглядывавшими в витрины. За стеклом был невиданный и запретный мир, но открыть дверь и войти у них не хватало смелости.

Исторический центр Гаваны – застрявший во времени лабиринт с минотаврами-хинетерос. Каждая площадь здесь – архитектурный шедевр.

На площади Оружия когда-то проходили парады и концерты военной музыки, а сейчас на ней танцуют скоморохи.

На площади Сан-Франциско возле одноимённого монастыря фотографируют девиц в каретах и кормят голубей.

Старая площадь – заслуженный пенсионер, её дома трясутся от старости и молят о реставрации. А ведь когда эта площадь появилась на свет, она называлась Новой. Потом была Королевской, Главной, Рыночной, Овощной, Конституции, пока не заслужила нынешнее название.

Кафедральная площадь – самая красивая. На ней установлены стулья и столики уличного ресторана. Музыканты исполняют хиты из репертуара популярной группы Buena Vista Social Club, посетители стучат вилками и ложками. Шум автомашин не портит идиллию. Автомобильному транспорту путь в исторический центр преграждают вкопанные посреди улиц дула старинных пушек. Зато запряжённые лошадьми кареты спокойно проезжают над ними.

– Эй, русский! Карета! Поехали? – извозчики распознавали во мне русского, даже несмотря на загар. К sovieticos кубинцы относятся хорошо, испытывая ностальгию по временам дружбы с СССР. Многие помнят русский язык. Даже мобильные телефоны счастливчиков, способных позволить такую роскошь, иногда играют «Подмосковные вечера».

Три стакана за ту же цену

Я прошёл мимо Капитолия в сторону китайского квартала. Здесь стоят китайские ворота, работают рестораны с красными фонарями. Китайцы прибыли на Кубу в XIX веке и тут же присоединились к борьбе против Испании. Кубинские китайцы участвовали в двух войнах. Говорят, не было ни одного китайского предателя или дезертира. В районе Ведадо установлена гранитная колонна – памятник китайцам – борцам за независимость Кубы. Улицы здесь не имеют названий, а лишь номер или буквенное обозначение. Нужный перекрёсток обозначают как в шахматах: е2 или е4.

По городу ездят старые американские автомобили. Мне встречались восстановленные и отполированные кабриолеты чуть ли не 20-х годов. Но под капотами «классических американцев» стоят запчасти от «волги», «жигулей» и трактора «Беларусь».

Советские автомобили на улицах Гаваны не гости, а скорее старожилы, видоизменённые в руках изобретательных кубинцев. Как вам шестидверные лимузины, сконструированные из обычных «жигулей»? Государственные такси.

До дружбы с венесуэльским президентом Чавесом на Кубе был топливный кризис. И власти придумали остроумный ход: машины резали и склеивали из двух одну. В такую «маршрутку» помещалось в два раза больше пассажиров, а бензина тратилось как на одну машину. Из-за той же экономии в Гаване стали популярны крошечные коко-такси, маленькие жёлтые машинки, напоминающие половинку кокосовой скорлупы. И велорикши, как в Индии.

С 60-х годов Куба находится в экономической блокаде со стороны США и их союзников, новые машины привезти в страну нельзя. Нужда заставляет искать решения. Роль автобусов взяли на себя грузовики. К старым американским тягачам цепляют пассажирские вагоны. Их называют «метробус» или camello («верблюд») из-за горбатой формы вагонов. На остановке «метробуса» выстраиваются две очереди. Сначала грузовик останавливается возле одной, потом возле другой.

В первой стоят те, кто непременно хочет сидеть, во второй те, кто согласен стоять. Цена на проезд одинаковая – 40 сентаво (примерно 60 копеек). Надпись на задней стенке «метробуса» предупреждает: «Велосипедист, не цепляйся! Береги свою жизнь!»

Людей перевозят и обычные грузовики с тентом, но ходят редко, и посадка напоминает штурм крепости.

При скудности выбора даже незначительные блага вызывают ажиотаж. Кубинцы толкаются локтями в дверях автобусов, толпятся у лотков с газировкой, шумят в очереди за дешёвым пивом уже по инерции, даже если предлагаемого товара хватает на всех.

Пустота официальных прилавков компенсируется тем, что на Кубе называют «ничего нет, но всё есть». Всё, что может понадобиться простому человеку, прячется за окнами и дверями частных домов. Там могут постричь, починить велосипед, продать кофе, лимонад и бутерброд. Нелегально.

В отличие от большинства стран Латинской Америки на Кубе чисто. Улицы подметают, но дело не только в этом. Мусору неоткуда взяться. Кубинцы не могут себе позволить продающиеся за чеки продукты в упаковке. Местная еда предлагается в «натуральном» виде: её подают руками без обёрток, салфеток и бумажек. Если же вы, опасаясь за чистоту рук, просите завернуть бутерброд в бумажку, на вас смотрят как на чудака. Бумажки – дефицит. Для чистоты улиц хорошо, но с точки зрения гигиены – не очень.

Вечером я зашёл в бар. На стене висел портрет Хемингуэя, знаменитый писатель любил пропустить здесь стаканчик-другой. Чуть ли не каждый второй бар в центре Гаваны может похвастаться тем, что «сюда захаживал Хемингуэй».

Меня обступили краснолицые завсегдатаи.

– Мистер, вы должны попробовать кубинский мохито. Ром с мятой и лимоном, – сказал один. Сам он держал в руках стакан с дешёвым неразбавленным ромом.

– Что же ты не купил мохито себе? – спросил я с подозрением.

– Это дорого. Это для туристов, – протянул кубинец. – А я должен кормить дочку, так что предпочитаю обычный ром – за ту же цену покупаю сразу три стакана.