Текст книги "От Мексики до Антарктиды и обратно"

Погоня за членистоногими

Из джунглей мы выбрались в Ингапирку. Там находилась самая большая крепость в Эквадоре, построенная до прихода испанцев. Неподалёку высилась священная скала, очертаниями напоминавшая лицо древнего бога инков. Нос у бога был выдающийся. Сара попыталась сфотографировать мой профиль на фоне скалы, чтобы поймать сходство между мной и носатым богом.

Внизу под скалой стоял алтарь, на котором приносили в жертву лам и морских свинок. Но сейчас это место заросло колючими кустами.

Мы поставили палатку возле скалы, развели костёр и стали смотреть на огонь.

– Ой, смотри, краб! Откуда он здесь взялся? – развеселилась Сара. По земле бежал крошечный крабик, выставив перед собой огромную клешню. – Краб! Краб!

Сара встала в позу краба и попыталась бежать боком. Краб из неё получился довольно забавный. Вдруг за спиной я услышал хруст гравия.

– Hola! Buenos noches![5]5
  Привет! Спокойной ночи! (исп.)


[Закрыть] – к нам заявилась делегация. Индианки в длинных юбках и шляпах-котелках, а с ними орава детишек. Женщины улыбались, а дети хихикали и пытались изобразить крабов.

Индейцы пришли на свет огня просто так, из любопытства. Мы пригласили их присоединиться. Маленького костра стало недостаточно, ребята приволокли ствол сухой пальмы и бросили в огонь. Когда дерево загорелось, из него повыскакивали жуки и скорпионы и разбежались по сторонам.

– Жук! Жук! – дети со смехом начали их ловить. Чумазый мальчишка лет восьми попытался достать самого толстого скорпиона ногой, но тот ловко уклонился от карающего шлёпанца, пронёсся зигзагом, высоко задрав опасный чёрный хвост, и скрылся в густой траве. Сколько же тут членистоногой живности!

Индейцы посидели с нами, а потом ушли. Их дома были неподалеку. Они звали с собой, но мы решили остаться в палатке. Может быть, зря. Ночью мы замёрзли и с сожалением вспоминали жар вечернего костра и гостеприимное предложение местных жителей. В Эквадоре шутят: времена года здесь меняются в течение суток. Днём – лето, вечером – осень, ночью – зима, а утром – весна. К счастью для нас, весна наступила быстро – с рассветом.

Отогревшись в лучах солнца, мы выехали в сторону Куэнки. Дорога шла между склонов, засеянных ячменём и кукурузой. Издалека горы с распаханными полями были похожи на огромные шахматные доски. Вот только ни королей, ни королев здесь не было. Лишь крестьяне с мотыгами.

Шляпа-панама

В городе Куэнка были невысокие дома, крытые красной черепицей, и огромные причудливые церкви. В цветных витражах соборов библейские символы и сюжеты соседствовали с языческими – солнцем и луной, а у Святой Девы была смуглая кожа, как у индианок.

Зашли в женский монастырь Кармен-де-ла-Асунсьон.

– Смотри, это же куй! – воскликнула Сара.

На картине был изображён сюжет «Тайной вечери». На тарелке перед Иисусом лежал жареный куй – морская свинка. Вокруг сидели апостолы, перед ними тоже стояли блюда с эквадорскими деликатесами.

Мы вышли из церкви и отправились на ближайший рынок, чтобы перекусить. На рынке повсюду продавали шляпы из пальмовых листьев. В Куэнке такие шляпы называются «панамы». – Я тебе нравлюсь? – примерила Сара плетёную панаму. В шляпе она была похожа на латиноамериканку. Такая же черноволосая и загорелая.

Плести головные уборы в Куэнке начали с приходом испанцев, то есть ещё пять веков назад. Но особенную популярность эти шляпы приобрели в XX веке, во время строительства Панамского канала. Они были лёгкими, удобными и дешёвыми. Рабочие из Эквадора плели их себе и товарищам. Крутившиеся на стройке американские дельцы стали называть такие шляпы panama hat[6]6
  Панама-шляпа (исп.).


[Закрыть] и наладили их экспорт в США и Европу.

В Эквадоре любят шляпы. На севере в горах популярны тёплые войлочные шляпы и старомодные котелки. В центральном Эквадоре предпочитают белые котелки с помпонами. На побережье и юге страны пользуются спросом широкополые плетёные сомбреро. Лишь в джунгли Амазонии не проникла шляпная мода. Там от уборов из птичьих перьев сразу перешли к бейсболкам с надписью: «Я люблю Нью-Йорк».

Перу

Автостоп против автобуса

Вдоль тихоокеанского побережья Сара предложила поехать на автобусе. Я сопротивлялся, ведь это противоречило идее автостопного путешествия. Но Сара настаивала, что так мы сэкономим время. Попутные машины приходилось ждать долго. Чтобы выбраться из города, мы тратили уйму сил. И двигались гораздо медленнее, чем я привык. Рейсовый транспорт обещал скорость и комфорт.

В транспортном агентстве нам показали модели автобусов: – Выбирайте, какой захотите. Метровые модели были склеены из картона. Стекла из прозрачного пластика, зеркала, дворники. Даже реклама была аккуратно наклеена на боках.

– Берём вот этот, побольше! – предложила Сара, и мы купили билет.

Отправлявшийся с вокзала автобус был похож на картонную модель. Он рычал и исторгал клубы дыма, но с места не трогался. Водитель ждал, пока набьётся побольше пассажиров. Занявшие места люди колотили по стенкам и окнам и кричали:

– Vamos[7]7
  Давай! (исп.)


[Закрыть]! Поехали!

Но водитель крики игнорировал. Потеряв на станции лишний час, мы тронулись в путь. Под потолком салона висел телевизор в металлической клетке, чтобы не украли. Водитель включил телевизор, и мы посмотрели два голливудских фильма – пиратские копии, снятые в кинотеатрах на трясущуюся видеокамеру. Закончилось кино, начались музыкальные клипы. Танцоры в пончо издавали пронзительное «Ай-я-яй! Ай-я-яй!» и трясли маракасами.

Сиденья были маленькими и стояли друг за другом тесно. Коленями я упирался в сидящего передо мной фермера, а чьи-то колени упирались в мою поясницу. На ямах автобус подскакивал, и пассажиры ещё больше спрессовывались друг с другом. От неудобной позы у меня разболелась спина, а разогнуться было невозможно.

В городе Чиклайо мы с Сарой вывалились из автобуса оглохшими и измученными. «Ай-я-яй! Ай-я-яй!» – напевали мы, держась за поясницы. И думали, что зря не поехали автостопом.

Рынок чёрной магии

Рядом с Чиклайо находятся размытые дождями старые пирамиды и важные исторические захоронения. Но мне город запомнился магическим рынком. Здесь на Mercado Modelo собирались колдуны и шаманы, чтобы продать ритуальный предмет или пучок целебной травы. На рынке я познакомился с сеньором Саломоном Геварой, президентом Ассоциации чёрных магов Чиклайо. Узнав, что я журналист, магический президент вызвался показать мне рынок. Переводил, знакомил и объяснял:

– Вот высушенные листья коки, их жуют или заваривают как чай. Очень полезно… Вот лечебные травы. Они дешевле, чем таблетки. Бедный не пойдёт к врачу, он пойдёт сюда… Вот галлюциногенный кактус Сан-Педро, шаманы используют его для общения с мёртвыми. Чем больше у кактуса рёбер, тем сильнее эффект.

Сара нашла самый большой галлюциногенный кактус и встала рядом. Зелёный колючий столб оказался в полтора раза выше, чем она.

– С таким можно долбануться всей деревней, – задумчиво провела она рукой по рёбрам кактуса. – Вот бы его в наш университетский кампус! Ребята бы обрадовались.

– Наверное, обдолбаться? – уточнил я. – Но можно задолбаться, пока довезёшь.

– Русский язык интересный, – засмеялась Сара.

– Этот кактус лечебный, – мотнул головой Саломон Гевара.

– Сигареты тоже лечебные? – увидел я лежащие на лотке сигаретные пачки. На желтоватой коробке был изображён портрет индейца, а снизу написано Inca.

– Очень лечебные. Травяные, – подтвердил президент.

Я понюхал пачку. Пахло тухлятиной.

Мы подошли к лотку с магическими свечами. Красная – для любовного приворота, белая – для исцеления от болезней. Были ещё чёрные свечи, якобы защищающие от порчи, но на самом деле наводящие порчу на того, кто навёл её на вас. В итоге испорченными оказывались все участники дуэли на свечах.

От сглаза и для защиты от тёмных сил предлагались амулеты: скелеты лам, черепаховые панцири и обычные головки чеснока для ношения в кармане.

– Гриб гуанарпо! – завопил сеньор Гевара, вытянув с одного из лотков какую-то сушёную дрянь. – Кидаешь гриб в воду, и он вырастает. Становится большим. О-очень большим! Надо съесть. Очень хорошо для любви. – Он покрутил грибом, прицеливаясь, после чего направил его на грудастую торговку, стоящую за прилавком. Торговка захохотала и погрозила президенту пальцем.

Я громко заявил, что мне такой гриб ни к чему. Но на всякий случай постарался запомнить, как он выглядит. Мало ли…

Вдруг мне в спину упёрлось что-то твёрдое. Я обернулся и увидел улыбающуюся Сару с толстой палкой в руках. На конце палки был укреплён набалдашник в виде зубастого черепа.

– Это чонта, магический жезл, – хмыкнул Гевара. – Нужно потереть им тело больного, и тот исцелится. Если не вмешаются злые силы.

– У тебя болела поясница. Сейчас я тебя вылечу. – И Сара попыталась натереть меня жезлом.

– Бесполезно, – уворачивался я. – Вмешаются злые силы, которые я ношу в рюкзаке. В них килограммов двадцать веса. – Нужно верить, – важно вставил сеньор президент. – Не хотите жезл? Возьмите Экеко.

Магическая кукла Экеко, на которую показывал Гевара, была похожа на усатого эскимоса в шерстяной шапке. На шее у эскимоса были подвешены амулеты: фальшивые доллары, кусочек хлопка, керамическое сердце, семена риса и кукурузы. И крошечный зелёный телевизор.

– Богатство, красивая одежда, любовь, хороший урожай – это я понимаю. Но телевизор зачем? – удивился я.

– Телевизор приносит в дом удачу, – ответил Гевара.

Экеко – что-то вроде лепрекона из ирландских сказок, который прячет под радугой горшок с золотом. Может наградить, а может причинить зло. Нужно знать, как заслужить его благосклонность.

На прилавках были выставлены чучела птиц, змеиная кожа, акульи челюсти и католические распятия, втиснутые в стеклянные бутылки наподобие парусников.

Многие торговцы занимались магическими практиками и имели статус курандерос-целителей. Один из них ставил диагноз при помощи морской свинки. Брал молодую или старую, самца или самку, в зависимости от возраста и пола клиента, водил ей по телу больного, а потом распарывал зверьку живот и по выпавшим внутренностям определял недуг.

– Хотите посмотреть? Можно и вас проверить, – предложил сеньор Саломон.

Но мы с Сарой вежливо отказались от предложения.

– А это что? Волшебная фара? – показал я на разложенные на тряпке автомобильные запчасти.

– Здесь благословляют автомобили, – хмыкнул Гевара. – Машина на рынок не заедет, слишком узкие ряды. Но достаточно принести одну фару. Шаман брызнет на неё отваром из трав и прочитает заклинание. После этого автомобилю не страшны ни поломки, ни полиция.

– И что, работает? – сомневался я.

– У полицейских тоже есть магические жезлы. Иногда их магия сильнее нашей, – хитро улыбнулся президент. Мы провели с магами весь день. Напоследок я решил прикупить парочку волшебных предметов. Сеньор Гевара помог мне выбрать кактус Сан-Педро, а для усиления эффекта вручил бутылку с вытяжкой из аяуаски, галлюциногенной лианы. Собравшиеся вокруг торговцы подтвердили: если съесть кусочек варёного кактуса и запить настойкой из лианы, можно увидеть потусторонний мир.

В гостинице я поставил кактус вариться в котелке. Запаса топлива в горелке было мало, поэтому кактус не проварился положенный срок. Но я решил рискнуть. Залил в булькающую жижу компот из лианы и нацедил получившееся пойло себе в стакан. Чего не сделаешь ради журналистского эксперимента?!

Зажмурившись, опрокинул стакан в себя. Горечь обожгла гортань и пищевод. Я сел на кровать и закрыл глаза. Сара с тревогой смотрела на меня.

Потусторонний мир не появлялся.

– Что чувствуешь? – спросила Сара.

– Пока ничего…. Хотя подожди… Д-да… чувствую… мне нужно выйти! – Я схватился за живот и выбежал из комнаты.

Остаток вечера пришлось бороться с чёрной магией при помощи белой, аптечной. Мне помог оберег enema ordinaria (клизма обыкновенная), не раз выручавший в трудную минуту. Против магии промывания организма не устоит даже самое зловредное колдовство.

Грязная крепость и кровавые эксперименты

В окрестностях Трухильо лежат руины города Чан-Чан. Это столица древней империи Чиму, построенная из необожжённого кирпича. Путеводители именуют это место «самым большим в мире городом из грязи».

Чан-Чан напоминает гигантский замок из песка. От девяти дворцов правителей Чиму остались холмы и валы, разбросанные по пустыне. Отреставрирована лишь цитадель с девятиметровыми стенами и глиняными барельефами.

В лабиринтах закрытого на реставрацию города мы с Сарой чуть не потерялись. Я с трудом обнаружил её. Она изучала изображения на пыльной стене.

– Смотри, рыбы и пеликаны, – показала Сара наверх. – Этого не может быть, ведь здесь пустыня!

– Наверное, рядом было озеро или большая река, – предположил я. – Может, даже лес. Чан-чанцы вырубили его на дрова. Без леса вода высохла. Пеликаны улетели. А рыбе деваться некуда: подбирай с речного дна, прикладывай к стене, обмазывай глиной – вот тебе и барельеф!

Комнаты в домах были разделены глиняными решётками с ромбовидными отверстиями. Закрытые тканью и наполненные воздухом, днём они сохраняли в помещении прохладу, а ночью тепло. Но инженерные ухищрения не смогли спасти город от экологической катастрофы.

Задерживаться в жарком Чан-Чане не было смысла. Мы вышли на дорогу, чтобы поймать попутку до города Касма. Спустя шесть часов мы вышли возле древних руин, называвшихся Сечи́н. Эта культура была ещё более загадочной.

Сечин – один из старейших городов-государств в Америке: ему около четырёх тысяч лет. Ровесник пирамид. На каменных барельефах сечинских храмов изображены отрубленные головы, руки и ноги. Лица искажены болью и страданием.

Кажется, если постоять возле этих камней, можно услышать скрежет зубов. Глаза на каменных портретах отсутствуют. Некоторые историки считают, что сечинцы перед казнью вырывали глаза пленным врагам, чтобы те не следили за своими обидчиками с того света. Только у фигур жрецов, изображённых в полный рост с ритуальными кинжалами в руках, глаза открыты.

Может, жрецы с глазами – это всеведущие, просветлённые люди? А остальные – невежественные, слепые, обречённые на заклание на алтаре?

Рисунки были примитивны, натуралистичны и жестоки.

– Фу, я нашла, куда делись глаза! – воскликнула Сара. – Они здесь.

На одной из плит действительно была изображена коллекция глаз. А на соседних – безглазые головы, полдюжины позвоночных столбов, хлещущая потоками кровь…

Монолитные плиты с барельефами были установлены как попало, без видимого порядка. В промежутки между ними накидали обычных камней.

– Плиты так не могли стоять, – удивился я. – Очень криво. Может, они стояли наоборот? Рисунками внутрь храма. Заходишь, а там такое! И жрец с ножом стоит, тебя ждёт.

– Мне здесь не нравится, – нахмурилась Сара. – Давай уйдём.

– Подожди…. А если это не жрецы, а воины с саблями? Храм войны. Головы – это трофеи.

Изображений воинственных богов на барельефах мы не нашли. Разве что раньше перед входом в храм стояли изображения рыб – сейчас они перенесены в местный музей. Опять рыбы! Какое они имеют отношение ко всей этой анатомии?

Сара не разделяла мой интерес и с неприязнью смотрела на зловещие монументы.

– Я знаю, что это! – я попытался привлечь её внимание в последний раз. – Это анатомический театр. Здесь вскрывали трупы, изучали, как устроен человек. Тут всё отдельно: глаза, кости. Смотри, у одной из голов кровь течёт изо рта, у другой – из носа, у третьей – из глаз. А если это не кровь, а другие выделения: сопли, слюни, слёзы? Вот желудок и кишечник. Какому богу понравится такая жертва!

Многие цивилизации Латинской Америки умели проводить сложные медицинские операции, включая трепанацию черепа. Возможно, перед нами был первый в мире медицинский университет, а жутковатый жрец, поднявший ритуальный нож, – просто хирург со скальпелем.

Но Сара уже шла к выходу. Ей надоели руины.

Трудности перевода

Голосуя на дороге, мы остановили красный джип. Его водитель, сеньор Бермуд́ ас, оказался владельцем фермы авокадо:

– У меня своя плантация и тысячи деревьев авокадо. Приглашаю вас в гости.

Кажется, из этого выйдет интересный репортаж. Бермудас был колоритным сеньором, весёлым и общительным. Мы могли бы поработать на ферме, принять участие в сборе авокадо. Я уже хотел принять приглашение, но Сара ответила раньше:

– Спасибо, но мы не можем. Мы едем в Уара́с. Там самые высокие горы в тропиках. Мы идём в горный поход.

Я опешил. Почему она приняла решение за нас двоих? Горы мне нравятся. Но что про них написать, я не знал. О тающих ледниках и глобальном потеплении? Для этого нужно быть экспертом. В одном месте ледники тают, в другом – растут. Посмотришь вековые циклы, и вовсе непонятно, теплеет на планете или холодает. Но Сара была экологом и хотела убедиться, что ледники тают в соответствии с учебными пособиями для молодых экологов.

Поход в горы выбивал меня из графика. Нужно было регулярно отправлять тексты в журнал и записи для радио. Но Сара проделала такой долгий путь, чтобы путешествовать со мной. Я решил уступить.

Сменив несколько попуток, мы прибыли в Уарас, популярный туристический центр. Городок находится на высоте три тысячи метров, отсюда выходят группы в пешие походы по Андам. В Уарасе было прохладно и приятно, но меня не оставляла тревога. Мы застряли в туристическом гетто. Целую неделю я буду без связи и новых тем. Вдобавок меня обманули уличные менялы: подсунули фальшивые перуанские соли. Их наотрез отказались принимать в городских лавках.

У меня испортилось настроение. Даже опрятный гостиничный номер не радовал, так как за него пришлось заплатить больше, чем я мог себе позволить.

– Почему ты такой недовольный?! – спросила Сара.

– Мне нужно работать, зарабатывать деньги. Я не хочу идти в горы!

Сара перешла на английский, как делала, когда сердилась, и крикнула:

– Should we split up?[8]8
  Может быть, нам разделиться?! (англ.)


[Закрыть]

– Хорошая идея, – согласился я. – Ты иди в поход. А я поеду изучать индейские руины. И ещё вернусь на ферму, буду собирать авокадо.

Сара замолчала.

Я спустился по узкой лестнице и выбрался на улицу. Над городком высились заснеженные горы. «Да, – думал я, – очень правильная идея. Разделимся на неделю. Нормальная практика у путешественников. Отдохнём друг от друга, пока совсем не разругались. Каждый посмотрит, что хочет. Потом встретимся и поедем дальше».

Когда я вернулся, Сара всё ещё молчала.

– Мы увидимся, когда ты вернёшься из похода, – сказал я. Вместо ответа она швырнула в стену стаканом. Осколки разлетелись по номеру.

Обиделась. Ничего, потом помиримся. Я собрал рюкзак и уехал из Уараса. А через несколько дней получил от Сары письмо. Точнее, письмо было не мне, а её американским друзьям и родственникам, следившим за нашим путешествием. Я был включён в рассылку. В письме она писала, что у неё всё хорошо. Она в горах, устроилась работать волонтёром. А с Григорием сделала split up, как ни горько в этом признаваться. «Почему „горько“? – удивился я. – Это же временно». Полез в словарь и выяснил, что у этого английского глагола есть и другое значение. Не только «разделиться», но и «расстаться», «прекратить отношения».

Гвоздь-голова

К индейским руинам я приехал в сумерках. Между сухих деревьев и высоченных кактусов струился туман, окрестный пейзаж смотрелся зловеще. Древнему городу Чави́н-де-Хуанта́р три тысячи лет. Наверняка здесь творились ужасные вещи – например, приносили в жертву одиноких путешественников, накануне разругавшихся со своими подругами.

Музей при руинах уже был закрыт, гостиницы рядом было не видно. Пришлось поставить палатку среди древних каменных плит. Нырнул внутрь и замотался в спальный мешок. Ночь была холодной, я продрог и долго не мог уснуть.

Меня разбудило поднимавшееся над вершинами Анд солнце и глухие звуки вонзающихся в землю лопат и кирок. Археологи начали работу на рассвете, чтобы успеть побольше сделать до наступления дневной жары. Перуанцам помогали студенты из калифорнийского Стэнфорда.

– Ты что, прямо здесь ночевал? Как ты не замёрз? – удивились студенты.

Я спросил их, кто здесь жил, но молодые учёные сами толком не знали.

– Мы говорим: «культура Чави́н». От слова «чаопи́н», это на кечуа означает «центр». А как они сами себя называли, уже не скажешь. Письменности не осталось.

Считается, что чавинцы были народом мирным и религиозным. Выращивали маис и картошку, разводили лам. Если так, то за три с лишним тысячелетия в этих краях мало что изменилось.

Главный храм Чавина десять метров в высоту и, как говорят, столько же под землю. Полностью его ещё не откопали. С обратной стороны храма из стены выглядывает зубастая «гвоздь-голова». Странный предмет. Огромная каменная голова с ножкой, вбитой внутрь кладки. Каменные стражи должны были пугать непосвящённых. Сохранилось около ста таких голов. Десяток хранится в музее Чавина, остальные – в самом храме.

Возьмем конёк на крыше русской избы, размышлял я, по сути, тот же оберег. Только не злобный. В России не украшают дома злыми монстрами. Не было у нас горгулий на стенах соборов и драконов на шпилях крепостей. Так, кораблики, лошадки, петушки. А в Южной Америке сплошные хищники: ягуары, ястребы, кайманы и прочие чудовища.

Внутри храма был устроен лабиринт. Верующих вводили туда, угостив настойкой кактуса Сан-Педро. Жертва впадала в транс и суеверный ужас, когда, блуждая по коридорам храма, внезапно натыкалась на статую верховного бога Лансо́на, идола с оскаленной пастью и вытаращенными глазами. Монумент узкий, вытянутый. Не просто бог, а ось, соединяющая небо и землю. Злая ось.

Из Чавина я уезжал в кабине грузовика. Кузов был полон кукурузных початков. Денег у водителя не было, и он расплачивался кукурузой: за бензин, мелкий ремонт, мойку. Даже дорожный полицейский получил два початка в качестве взятки.

Ехали мы под пронзительную перуанскую музыку. Когда кассета заканчивалась, водитель её переворачивал, и так до бесконечности. Время от времени певица обращалась к невидимой публике: «Вы устали? Нет? Тогда продолжаем!.. Ай-яй-яй-яй-яй!!!» Наконец я не выдержал:

– Да! Да! Мы устали!

Но магнитофонная певица сразу отреагировала: «Сегодня мы поём и танцуем до утра! Ай-яй-яй-яй-яй!!!»

Мимо проплывали Анды. На узком пятачке между дорогой и пропастью играли в футбол деревенские дети. Мяч как приклеенный держался на полоске земли, не улетая вниз.

Крутые склоны пестрели заплатками полей. Повсюду лепились домики из необожжённого кирпича. Вода, глина, месяц работы – и у вас готово жильё. Ни кредитов, ни счетов, ни сломанных лифтов, ни выкрученных лампочек, ни шумных соседей за стеной. Отличный вид, свежий воздух. Вот разве что скорпионы. Да, скорпионы. И змеи иногда.