Текст книги "Пепел"

***

На обед нас отвели в ветхий барак, находившийся неподалеку. В здании было также холодно, как и на улице, только не было ветра. Внутри мы выстроились в колонну. Всем раздали котелки. Двое заключенных разливали бульон из больших котлов. На одного человека полагалась чашка супа и кусок черного хлеба. Когда мы расселись за столы и принялись есть, то лично я убедился в скудности еды. Однако все заключенные торопливо черпали ложками по алюминиевой тарелке, будто ее вот-вот отберут. Эта была обыкновенная жижа, в которой плавало несколько кусочков картофеля и пожухлых горошин, но выбора и не было. Быстро я съел свою порцию и кусок хлеба. По-прежнему остался голодным.

И все? Это и есть обед? А дальше что? Обратно на работу? Дальше махать топором, пока конечности не задеревенеют?

Когда трапеза закончилась, зеки нехотя поднимались из-за столов. На улицу выходить не хотелось. За то время, пока мы ели, в помещении стало теплее, и сама мысль выйти на улицу казалась слишком безумной.

Меня несколько удивило, когда надзиратели разрешили нам посидеть еще. Я думал, что они снова будут бить нас и гнать на улицу. Один из арестантов подошел к тюремщику и со всем почтением обратился к нему с просьбой. Надзиратель протянул ему сигарету. У разных людей, разный подход. Они даже о чем-то поболтали.

Этот охранник мне нравился, вот только не примут ли большинство остальных его уступки за слабость? Человек странное существо, к хорошему привыкает быстро, потом начинает наглеть до тех пор, пока его вновь не стеганут кнутом по шее.

Достал припрятанную в шапке сигарету. Мигом налетело несколько зеков со спичками. Я подкурил от первой попавшейся, сделал три затяжки и отдал сигарету следующему, кто выкурил ее до конца для меня осталось загадкой.

Слишком тяжко так жить. Это был только второй день. А дальше еще двадцать лет. Никакой радости, ни счастья, ни любви. Надо было уезжать с Мариной, пока была такая возможность. И чего я побоялся? Просто сравнивать было не с чем, а вот теперь есть…

– Встать! – скомандовал надзиратель. – Выходим строиться на улицу! —его призыв звучал так, словно он гнал всех на убой.

Снова ветер будет хлестать нас по щекам, пробираться под одежду, холодить горячие сердца, пока в них еще теплится надежда.

***

Ночью меня и остальных развели по камерам. После того, как я снова оказался за решеткой, и с меня сняли кандалы, я чуть ли не прижимался к печи. Мои сокамерники играли в дурака и лишь мигом поприветствовали меня, когда я прильнул к огню, чтобы не отвлекаться от игровых баталий. Около двадцати минут я просидел возле буржуйки. Пробирающий холод не отступал. Все мое тело продрогло до кончиков пальцев. Казалось, если я скину с себя портянки, то обнаружу там вместо пальцев почерневшие обрубки.

Я сидел на корточках возле огня в своей потрепанной стеганой куртке, совал ладони в огонь, и не убирал их до тех пор, пока не чувствовал жжение и боль. Я оглянулся к игральному столу, и меня охватила злоба. Эти четверо, как ни в чем не бывало бросали карты на стол, гоготали и дымили паршивые сигареты, пока я оставлял свое здоровье в снежной метели. Князь из камеры не выходил вообще, а троица его приспешников работали в теплых цехах.

– А вот так тебе! – крикнул Князь и шлепнул карту об стол. – Что? Мало? А вот те еще! – всей пятерней он хлопнул по столу. Кружки и чашки зазвенели.

– Засада, – угрюмо проговорил Гвоздь. Профессор тяжело вздохнул, осознавая их поражение. В дурака они играли пара на пару.

– Да сука! Да!!! – восторженно орал Гульден.

– Давай сюда пачку! – потребовал Князь. – А может, отыграться хотите? – прищурившись, сказал он.

– Не сегодня, – сказал Профессор, протягивая пачку сигарет.

– Может, молодой сыграет? – пискнул Гвоздь.

Четыре пары глаз уставились на меня. Князь заговорил.

– Пусть Артур погреется, – он разошелся в улыбке. – Ну, как оно там, холодно, наверное?

– Холод собачий, – говорю.

– Конечно, салага. Это севера. Здесь по-другому не бывает, – сказал Гульден и ощерился своей желтозубой улыбкой.

– И так каждый день? – спрашиваю.

– Почему же каждый? Вовсе нет, как видишь. Можно жить, как люди, но теплое местечко нужно себе заслужить.

– Что нужно для этого делать? – дрожащим голосом сказал я.

– На лету схватывает, пацан, – вставил свое слово Гвоздь.

– Соображаешь, Артур. Такие нам тут нужны, а то у большинства котелок совсем не варит, – сказал Князь.

Еще бы. Попробуй провести на улице хотя бы час при таком минусе.

– Есть одна нерешенная проблемка. Видишь ли, в моей колонии появились бунтари. Мне такие индивиды здесь не нужны. Как с просьбой о помощи, так сразу к Князю. Я разрешу все проблемы, утрясу все с вертухаями, если надо, но делать что-то за моей спиной? Такого я не спущу! – Князь вдарил кулаком по столу. Посуда подпрыгнув снова зазвенела. – Мне нужна дисциплина. Тут все должны работать на общее благо, а не печься о своих шкурах.

Кто бы говорил. Что ты вообще несешь? Тебя заботит только твоя жизнь, и ты очень не хочешь, чтобы она менялась, ведь тюремщики, наверняка, ждут от тебя содействия. Если идешь им навстречу, то дальше греешься в тепле, получаешь посылочки, а если управиться не получится, то и тебя в сугробах закопают.

– Не совсем понимаю, что вы имеете ввиду.

– Дослушай, Артур. Не торопи, – сказал Профессор и собирался лезть на верхнюю шконку, но его остановил Князь.

– Сиди. Еще конок сыграем, когда я изложу суть.

– Но у меня больше не на что играть, – жалобно сказал Профессор.

– Ничего, в долг поиграешь. Сиди я сказал, – Князь слегка повысил голос. Профессор остался сидеть на месте.

– Так что надо делать? – спрашиваю.

– Сразу к делу? Мне это нравится. Прав был Олежа насчет тебя. В людях он разбирается. Еще пообщаетесь с ним.

– А как мне на него выйти?

– Дело сделаешь, и вместе в столярке работать будете.

– Понял.

– Давай за стол садись уже, а то какой же это разговор?

Я разогнул окоченевшие ноги, выпрямился, и прошел к столу, сел рядом с Профессором. Оставлять печь не хотелось, но противиться было глупо и не к месту.

– Вот, держи, – Князь протянул мне кружку с горячим чаем.

– Спасибо, – говорю и делаю пару глотков. Кипяток обжигает горло, едкий вкус чифира пропитывает язык. Чувство, будто ничего вкуснее в своей жизни не пробовал. В голову придет и не такое, когда шестнадцать часов проторчишь на морозе.

Князь немного наклоняется в мою сторону, прикуривает две сигареты и протягивает одну из них мне. Я не отказываюсь.

– Тема значит вот какая, – он затягивается и продолжает. – Среди ваших лесорубов ходит несколько бывалых. Давненько там уже горбатятся, кожа совсем поди задубела на морозе, вот и лезут в голову бредни всякие.

– Какие? – делаю несколько коротких затяжек и выдыхаю дым.

– Побег, суки, готовят, а мне даже и не сказали ничего! Без моего ведома дельце провернуть хотят! – Князь вдарил кулаком по столу.

Боишься, Князь. За твоей спиной, наверняка, проходит не одно темное делишко, лишь бы ты не узнал. Наверняка, же стучишь начальнику колонии. Вот только этим беглецам не повезло, попались тебе.

– Так вот. Тут так дела не делаются, Артур. В моей тюрьме без меня никаких решений не принимается. И уж если в известность меня о таком не ставят, то надо наказывать. Жестоко наказывать, понимаешь?

– Кажется, – неуверенно отвечаю я.

– Гвоздь, достань-ка щучку.

Зек едва не подпрыгнул с места, когда его попросили передать мне оружие. Он пошарил в своем матраце и вынул оттуда небольшой, но острый самодельный нож. Бережно положил его на стол.

– Вот, возьми, зема, – с гордостью вещал Гвоздь. – Ни одна сука не переживет, если правильно ебанешь.

– Вы хотите, чтобы я их всех убил?

Сигарета в моих руках задымилась чаще. Я начал волноваться. Сердце безумно билось об грудь, будто я уже замарался в чужой крови.

– Не всех. Мне нужен только зачинщик.

– И кто он?

– Хромой. Погремуху такую дали за косолапость. Бежать он еще собрался. Он давненько уже испытывает мое терпение.

– А как же караульные?

– Здесь-то тебе и надо проявить свою изобретательность, Артур. Никто увидеть тебя не должен, и уж тем более никто не должен знать, на кого ты работаешь. Ты человек новый, тебя еще не знают.

– Пусть как следует узнают! Бей быстро и сильно! Не менжуйся только, – со знанием дела вещал Гульден.

– Ладно. Когда?

На что ты подписываешься? Пожизненно здесь гнить хочешь?

– Через недельку самое то. Пусть себе еще помечтают о жизни вольной, а тут им раз! – Князь ткнул в меня воображаемым ножом.

В груди екнуло. Сокамерники заржали. Не смеялся только Профессор.

Под общий гогот я осмотрелся в камере и никак не мог найти затравленного насильника. Пользуясь случаем, я перевел тему.

– А где Алиса?

– Не успел, Артур, – Гульден развел руками. – Кончился.

– В смысле?

– Сдох, паршивец, – гоготнул Гвоздь.

– Санитары после построения утреннего забрали. Совсем плохо ему стало. Пневмония, – сказал Профессор.

– Артур, ты понимаешь, что я тебе сказал? – прервал тему Князь.

– Да. Порешить Косолапого, когда представится удобный случай, – угрюмо сказал я.

По-другому не получалось. Как же иначе? Убийство из чувства мести я еще мог перед собой оправдать, убийство из-за предательства тоже, но заказное? Я ведь даже и не знаю этого человека. Может, он не заслуживает смерти? Да, вот только Князь решает, кому здесь жить, а кому умереть. По крайней мере, дело стоило того, чтобы оказаться в тепле. Господи, на что я готов пойти ради того, чтобы выжить, ради того, чтобы не морозиться на холоде из года в год. Как же еще? Цена должна быть непомерно высока, не иначе. На чаше весов была жизнь некоего Косолапого, и моя собственная. Отказаться от такой просьбы не удастся.

– Вот молодец. Ты главное не спеши, походи еще в бригаде, поработай с остальными.

– Как я его узнаю? Хромоты маловато будет.

– Нос у него горбатый, глаза маленькие, свинячьи, а еще тонкие черные усы. Киллером кстати за забором ходил, так что ты его недооценивай. Этот и сам тебе шею свернет, если че заподозорит. Так что шибко не ерзай, – сказал Князь.

В карты играть я не стал. Выкурил еще несколько сигарет, посидел у печи, потом завалился на кровать и представлял себе образ жертвы. Во мне было дикое ощущение того, что я когда-то сталкивался с кем-то похожим, но с кем и когда?

Глава 25

Четыре недели я по-прежнему ходил на работы. Все пошло не по плану, как задумывалось ранее, но об этом немного позже.

Сейчас было важно то, что крайние три дня я еле стоял на ногах из-за простуды и дивился тому, как остальные заключенные со смирением выполняли свою работу несмотря на надломленное здоровье.

Сколько времени им понадобилось, чтобы свыкнуться с этой тяжбой? А еще я думал о том, где же на самом деле был Олег?

Изо дня в день ничего не менялось. В моей камере царила стабильность. Зеки не меняли привычный образ жизни. Они пили, играли в карты, принимали наркотики.

Изменилось лишь то, что после смерти насильника, жертвой травли понемногу становился Профессор. Голодные гиены понемногу обкусывали слабую и доступную жертву. Нужно же им было как-то развлекаться. Ко мне не цеплялись, так как я должен был выполнить особенное задание для хозяина наших «уютных» хором.

Князь вел свои темные политические дела с надзирателями. Несколько раз из-за вызванной холодом и самокопанием бессонницы мне даже приходилось видеть, как он напрямую разговаривал с начальником колонии через решетку двери ранним утром, перед подъемом, когда остальные заключенные спали. У него, действительно, были сильные покровители на воле. Они же обеспечивали его власть в стенах колонии, очевидно, преследуя собственные цели.

Сегодняшний день я снова встретил в лесу по колено в сугробах, рубил деревья по соседству со стариком, который подсказал мне, как именно нужно работать и распределять свои силы, чтобы выжить в снежном плену. Звали его Михаил Евгеньевич, здесь он уже десять лет, а еще он, наверняка, знал Хромого, который отсрочил свой побег и свою смерть, когда ему сломали руку надзиратели. Он находился в лазарете.

Князь навел некоторые справки о нем, но он по-прежнему не знал, кто бежит вместе с ним. Это стало его новой параноидальной целью. Нужно было узнать его сообщников, выяснить чем они занимаются, пока покровитель и зачинщик побега отсутствует.

Моими руками Князь не мог тайно обрубить главную голову гидры, поэтому он посчитал, что мне нужно заняться головешками поменьше.

Пока глава моей тюремной камеры, или как было принято таких называть – смотрящий, вынашивал свои планы, передвигал шахматные фигурки и решал судьбы, мне хотелось только одного.

Я хотел греться возле огня, победить мучающую меня болезнь, и больше никогда не появляться на улице. Мне было совершенно наплевать на его интересы, я думал о себе, но когда я был готов сорваться, чтобы бросить все на самотек, то еще незамерзшая часть моего мозга начинала шевелиться и подсказывать мне, что делать этого не стоит.

Ведь главный ключ к комфортному проживанию в царстве демонов – это сотрудничество. Для этого придется сначала продать свою душу, выполнить несколько сатанинских поручений, и, быть может, тебе позволят сидеть за одним столом с Вендиго.

Ладно, оставим эзотерику и вернемся в реальность.

***

Вместе с Михаилом Евгеньевичем мы рубили одно дерево, расположившись возле ствола по обеим сторонам. Мне было жаль этого истощавшего старика. Вопреки своему тяжелому, и даже немного больному характеру, я обладал состраданием и умел проникаться к людям. Мне очень хотелось, чтобы он исполнил свою мечту, получил счастливый билет на волю и смог доставить надзирателям неудовлетворенность, как он этого хотел. Он искренне верил и ждал дня, когда его выпустят за забор, хотя выглядел он совсем худо.

– За что вас посадили? – спрашиваю.

– Политический я. Так называемый узник совести. Слишком много разговаривал, высказывал свои недовольства, ходил на демонстрации. Наговорил лишнего и оказался здесь, – сказал он и ударил топором по стволу дерева.

– Жалеете?

– Нет. Я ни о чем не жалею. Поздно сожалеть, да и слишком дурная эта привычка. Сделанного уже не изменишь. Да, то что выпало на мою долю нельзя назвать справедливостью, но поверь, на моем примере появится еще немало сознательных людей, которые однажды доведут дело до конца. Свергнут этих воров и грабителей, что засели в столице.

– Я даже немного удивлен тому, что вы по-прежнему придерживаетесь своих взглядов. Даже здесь вам может не поздоровиться, если вы будете рассказывать о таком.

– Брось, Артур. Здесь всем плевать. Ты что думаешь, все эти люди в погонах здесь по зову сердца? Надзиратели ведь тоже люди, просто в свое время они не смогли найти себе лучшего места для того, чтобы обустроить себе жизнь. Оттого они и озлобленные, но далеко не патриоты. Просто они предпочитают молчать о своих убеждениях, хотя все мы прекрасно понимаем, что довольных нынешним политическим строем нет, от слова совсем. Из года в год наша страна катится на помойку. Война, репрессии, безработица. Народ просто пытается выжить, и за кусок хлеба готов взяться за любое дело. Тем более палачей простой народ всегда страшился, а им это лишь прибавляет уверенности, ведь у таких есть маленькое, ложное право на власть.

– Тут я с вами соглашусь. Я по-честному и сам ступил на кривую дорожку из глупости. Мне хотелось, чтобы в моей жизни все наладилось, несмотря на доступные способы, но жизнь наказала меня за подобные выборы.

– Артур, винить себя в том, что произошло не нужно. Ты ничего уже не изменишь. Все, что произойдет с тобой здесь, сделает из тебя совершенно другого человека с другими принципами и идеалами. Теперь ты расскажи мне, за что тебя посадили.

– За то, чего я не делал.

– Вот! А теперь подумай над тем, что в таких местах подобных нам с тобой достаточно много. Разве это справедливость? Нет. Это просто неудачное стечение обстоятельств. Мы выбрали иной путь борьбы в наших жизнях.

– Вот только я не бился за интересы страны, как вы. Я думал только о себе и своем благополучии. Хотелось даже стать частью криминального мира в котором я оказался. Ну, то есть полноправным членом клуба беззаконников, если так можно выразиться. Чем же я отличаюсь от этих надзирателей? Просто я оказался по другую сторону. Я ведь тоже ощущал некое превосходство и дозволенность.

– Думаю тебе уже пришлось раскаяться в своих грехах, Артур. Если ты говоришь мне об этом сейчас, то вина по-прежнему тебя гложет, и ты не прощаешь себя. Позабудь свою прежнюю жизнь и отпусти свою боль. Сейчас ты мало на что можешь повлиять. Разве что остаться в живых и преодолеть все эти сложности. Ранее я тебе говорил об этом.

– Да, Михаил Евгеньевич, я это запомнил. Но как с этим можно примириться? Уже который день я смотрю на нашу бригаду и совсем не понимаю, как можно привыкнуть к этому лютому холоду? – я громко прокашлялся и прикрылся рукавом ватника.

– Артур, все могло быть и хуже, – старик снова размахнулся топором и вонзил его в дерево.

– Куда уж хуже?

– Ты забыл о войне. Тебя могли забрать на фронт, и ты мог лишиться самого ценного – жизни.

– В ваших словах есть правда, но мне дали двадцать лет за то, чего я не делал. Очень трудно с этим примириться, понимаете? – и снова я зашелся в больном кашле.

– Вот возьми, – Михаил протянул мне таблетку. – Стащил себе упаковку, когда был на осмотре в санчасти. Проглоти и тебе полегчает.

– Спасибо, – говорю и глотаю таблетку. – Возьмите это. Не хочу быть у вас в долгу, – я протянул старику припрятанную конфету. Глаза Михаила Евгеньевича вспыхнули блеском, и он, не раздумывая, принял сладость.

– Это тебе спасибо, Артур. Не помню, когда в последний раз ел сладости. Касаемо твоего примирения. Над этим нужно работать. Над своими мыслями. Иначе твои внутренние бесы доведут тебя до ручки, – он погрозил мне пальцем. – За десять лет я видел разное. Люди вскрывали себе вены, устраивали бесполезные бунты, пытались убежать.

– А реально ли сбежать отсюда?

– Можно, даже не так сложно, как может показаться. Вот только ты должен помнить о том, что впереди, – он посмотрел в сторону леса, – тебя ждут только холод и смерть. Там невозможно выжить. Много кто пытался, но охрана находила только трупы этих бедолаг. Кого-то губил холод, кого-то голод, а кто-то был разорван на куски местным зверьем. Волки особенно голодны в зимнее время года, а снег здесь почти круглый год.

– Но все же люди бегут.

– Эй, вы двое! Работать! А то по зубам получите! – крикнул надзиратель.

Мы застучали топорами активнее, но лишь для того, чтобы создать видимость нашей работы.

– Пытаются сбежать, – вполголоса продолжил старик. – На моей памяти лишь одной группе людей это удавалось.

– Но как?

– Те были отважные и даже безрассудные ребята. Один из них сделал для группы лыжи в столярке, другой обирал заключенных в поисках теплых вещей. Подонок даже стаскивал последние телогрейки с беззащитных, либо убивал сопротивлявшихся и все равно брал то, что хотел. В задачу третьего входило найти еще нескольких отчаявшихся безумцев, чтобы в будущем побеге использовать их как консервы.

– Что? Я вас не совсем понял.

– Чтобы съесть, Артур. Ты все правильно понял. Побег из таких мест требует от тебя беспринципности. Ничем брезговать не стоит, если ты решился на такое. Бежать приходится долго, силы иссякают быстро, нужна еда.

– И у них все получилось?

– Не знаю. Меня, слава Богу, рядом с ними не было, но по слухам надзиратели никого не нашли. Ни заключенных, ни тел. Следы замела безумная вьюга, поднявшаяся в тот день. Тюремщики были сильно озлоблены, когда вернулись с пустыми руками. Ну ты знаешь, начали вымещать злобу на остальных. Некоторых из нас даже забили насмерть.

– Вот суки.

– Не вини их, Артур. Их сердца давным-давно уже зачерствели, промерзли от холода, ведь по сути они такие же заключенные обстоятельств, как и мы. Им не нравится такая жизнь, но уйти они не могут.

– Да почему вы постоянно сравниваете их с нами? Жалеете еще. Они же нелюди. Вы вообще знаете, что они творят? Вы когда-нибудь слышали про пытки?

– Я все знаю, Артур. Слишком многое я здесь повидал. Просто ты еще молод, только не обижайся. У тебя горячая кровь, которая пульсирует по твоему телу, заставляет тебя сопротивляться, проявлять свой максимализм, а вот я уже слишком стар и единственное, что мне остается, это делиться своей мудростью, если можно так сказать. Я не призываю тебя менять своих взглядов, я просто делюсь с тобой тем, как вижу мир я. Мне так становится спокойнее.

– Простите, если я был слишком резок, просто не могу принять наш мир таким, каков он есть. Все слишком абсурдно и… не знаю, так бесчеловечно что ли. Никто конечно никому и ничем не обязан, но ведь можно оставаться друг другу просто человеком. К этому надо стремиться, к доброте и помощи, а не запираться друг от друга, ограждаясь высоченными заборами с колючкой. Вот только жизнь проходит, сгорает, а все что остается – это лишь пепел.

– Я знал, что у тебя доброе сердце, – он добродушно улыбнулся. – Жаль, что мы не встретились раньше. Люди с такими убеждениями могут изменить этот мир.

– Нет, старик. Такие люди, как оказалось, становятся лишними для общества, а когда они становятся лишними, то всегда идут не по тому пути. Я ввязался в разборки каких-то группировок, а вы расхаживали с транспарантами по главной площади, но в итоге все эти действия привели нас в одно место – в тюрьму.

– Не отчаивайся, Артур. Мы еще многое сможем изменить, когда нас выпустят.

– Дожить бы еще до этого дня.