Текст книги "Ангел западного окна"

Княжна, уже взявшись за ручку двери, обернулась и послала мне долгий взгляд – казалось, она колеблется, – затем с шутливой, наигранной досадой протяжно вздохнула… Отчего-то мне почудилось: звучно зевнула львица.

– Ну хорошо… Будь по-вашему. Надеюсь, вы понимаете, что должны, просто обязаны искупить свою вину…

И, насмешливо кивнув, ускользнула, на сей раз не дав себя удержать. Дверь захлопнулась у меня перед носом, я опомнился… поздно! На улице прогудел клаксон.

Я бросился к окну, распахнул створки, проводил взглядом отъехавший автомобиль.

– Ну, знаешь ли, – иронически подытожил я, затворяя окно, – если шотландские оборотни во главе с жуткой кошачьей богиней, покровительницей Бартлета Грина, разъезжают с визитами в роскошных современных лимузинах, то, пожалуй, и впрямь непростая задача – защититься от дьявольских чар. Недавние опасения показались смехотворной чепухой.

А когда я, все еще в задумчивости, обернулся, передо мной была фрау Фромм – там, где только что стояла княжна, опершись рукой о письменный стол. Я испугался: что случилось с моей экономкой? Будто подменили, и выражение, и взгляд, и осанка не ее. Она молчала, застыв на месте, но испытующе всматривалась в мое лицо и неотступно следила за мной, в глазах ее был безмерный страх.

Ничем не показывая, что меня изумило ее странное поведение, а удивление мое росло с каждой минутой, я припомнил свои недавние противоречивые распоряжения, и, не знаю почему, мне вдруг стало неловко перед этой милой, очень милой женщиной, с появлением которой даже воздух в моей комнате словно посвежел, очистившись от… Я провел рукой по лицу – едва слышный, возбуждающе резкий запах хищной бестии, аромат странных духов княжны опять защекотал ноздри.

Я решил объяснить ситуацию и обратить все в шутку:

– Наверное, вы удивляетесь, милая фрау Фромм, и думаете, мои распоряжения похожи на капризы? Не обижайтесь. Все дело в моих занятиях. – Я махнул рукой в сторону письменного стола, она посмотрела туда невероятно серьезно и внимательно. – Видите ли, по ходу работы у меня появились некоторые мысли, соображения, и приход этой дамы оказался очень своевременным и полезным для моего дела. Вы понимаете?

– Да, понимаю.

– Вот и хорошо, значит, вы поняли: я вовсе не потакаю каким-то своим прихотям!

– Я поняла одно – вам грозит серьезная опасность.

– Помилуйте, фрау Фромм! – Я засмеялся, но меня неприятно задели суровые нотки в голосе экономки, явно не желающей поддержать мой сердечный тон. – Вот неожиданность! Почему вы так предполагаете?

– Не предполагаю, сударь. Речь… речь идет… о вашей жизни!

Я поежился. Опять на фрау Фромм нашло одно из ее «состояний»? Передо мной «ясновидящая», сомнамбула? Откинув со лба белокурые волосы, она следила за каждым моим движением. Я подошел ближе, она смотрела на меня твердо, спокойно. Совсем не похоже на отсутствующее выражение лица, характерное для транса! Я снова взял шутливый тон:

– Вот так выдумали, фрау Фромм! Эта дама, между прочим, княжна, госпожа Хотокалюнгина, родом с Кавказа, она русская эмигрантка, и, несомненно, ее постигла та же горькая судьба, что и всех изгнанников, бежавших от преследований большевиков. Будьте уверены, фрау Фромм, мои отношения с этой дамой совсем не… не…

– Не зависят от вашей воли, сударь!

– Это почему же?

– Потому что вы ее не знаете!

– Выходит, вы знаете?

– Знаю!

– Вы знаете княжну Хотокалюнгину? А вот это крайне интересно!

– Я знаю ее… не как знакомого человека…

– А как?

– Я ее знала… В том краю… там все зелено, когда я сама там бывала. И не так светло, как здесь…

– Что-то я не понимаю, фрау Фромм. Где все зелено? Где это – там?

– Я называю этот край Зеленой землей. Я там бываю… иногда. И тогда я будто под водой, дыхание останавливается. Зеленая земля очень глубоко, в море, и все там озарено зеленым светом.

– Зеленая земля! – Мой голос доносится ко мне, словно из дальнего далека. Я словно низвергся в морскую пучину. Словно оглушен и твержу все те же два слова: «Зеленая земля!»

– Из Зеленой земли не появится ничего доброго, я всегда это понимаю, когда оказываюсь там. – Фрау Фромм по-прежнему говорила отстраненно-безразличным, но очень строгим, чуть ли не угрожающим тоном, в то же время ее голос вздрагивал от робости и подавленного страха.

Наконец, с трудом придя в себя от изумления, я спросил, как внимательный, наблюдающий больную врач:

– Скажите, а какое отношение к этой «Зеленой земле», которая вам иногда видится, имеет княжна Хотокалюнгина?

– Там она носит другое имя.

– Какое?! – Напряжение было просто нестерпимым.

Она вздрогнула, в замешательстве некоторое время молча глядела на меня и наконец прошептала:

– Не… не помню.

– Вспомните! – Я с трудом удержался от крика.

Я почувствовал: сейчас она готова исполнить любое приказание. Но она только покачала головой, в ее глазах было глубокое страдание. Если она медиум и связь установлена, подумал я, то непременно вспомнит имя. Но фрау Фромм молчала, ее взгляд оторвался от моего лица. Внутреннее сопротивление, понял я, но в то же время ее душа тянется ко мне, ища поддержки. Я постарался успокоиться и больше не воздействовать на нее своей волей, бедняжке надо было прийти в себя.

Она дернулась всем телом. Да что же это? Выпрямилась, напряглась, робко шагнула вперед… И тихо, медленно пошла куда-то, беспомощно, неуверенно, казалось, каждый шаг давался ей с огромным трудом… Меня словно обдало жаркой волной – броситься к ней, привлечь к себе, утешить, разделить ее боль… обнять ее, давно, давно желанную возлюбленную, жену и подругу. Как же трудно было удержаться и не совершить наяву того, что происходило в моем воображении…

Фрау Фромм обошла кресло, в котором я обычно сижу за работой, и оказалась возле письменного стола. Она двигалась как-то странно, скованно, словно автомат, а взгляд… он же неживой! Вот она заговорила, и голос зазвучал по-новому, с совершенно незнакомыми интонациями. Я расслышал лишь несколько фраз:

– Опять явился? Прочь, убийца, истязатель зверей! Меня не проведешь!.. И тебя, и тебя чую… вижу твою змеиную шкуру, серебряную, с чернью… Не боюсь тебя! Мне велено… мне велено…

Не успел я сообразить, что все это значит, как она вдруг мягким кошачьим движением подхватила со стола тульский ларчик! Серебряную с чернью шкатулку, мое недавнее приобретение, ларец, раньше принадлежавший барону Строганову, его принес Липотин… он еще подбил меня сориентировать ларчик в направлении земного меридиана.

– Наконец-то! Попалась, теперь ты у меня в руках, змея серебряная, с узорами черными… – Услышал я свистящий шепот; трясущимися пальцами фрау Фромм ощупывала причудливые завитки серебряного орнамента.

Отнять у нее вещицу? Исключено. Почему-то мной завладела нелепая уверенность: стоит лишь сдвинуть ларчик, сориентированный по меридиану, и тотчас произойдут непоправимые перемены в устройстве земного мира. Глупость, ребячество, но оно вдруг обрело маниакальную силу, и я во весь голос крикнул:

– Не трогайте! Поставьте на место! – Крикнул? Как бы не так, из горла вырвался лишь сдавленный хрип, слов же я вообще не смог выговорить.

А беспокойные пальцы фрау Фромм нащупали некую точку на гладком серебряном завитке, пальцы так и впились в него, мне показалось – не руки, а пауки или какие-то живущие своей жизнью твари, учуяв или увидев добычу, жадно на нее набросились. Они теснились, отталкивали друг друга, алчно кружили все на одном месте, и вдруг раздался негромкий щелчок – крышка отскочила… в ладонях фрау Фромм лежал открытый ларчик.

В два счета я оказался рядом. Она совершенно успокоилась и протягивала мне ларчик, глядя на него с отвращением, словно держала на ладони страшное существо, опасную гадину. Торжество и радость я увидел в ее глазах и то одушевление, которое не объяснить и не истолковать, взволнованность боязливой, несмело приближающейся любви.

Я молча взял ларец. Тут она словно очнулась. Удивленно подняла глаза и вдруг испугалась. Должно быть, вспомнила, что я настрого запретил трогать бумаги и вещи на письменном столе. Робко, растерянно и в то же время торжествующе смотрела она в глаза мне, и я почувствовал: одно слово упрека в эту минуту, и она навсегда покинет меня и мой дом.

Горячий поток загадочного притяжения хлынул в глубину моего сердца, я онемел – упрек, уже готовый сорваться с губ, не прозвучал. Все это пронеслось за одну секунду.

А в следующий миг я взглянул на ларчик. И увидел: на аккуратной подушечке из потертого и посекшегося от ветхости зеленого атласа возлежит Lapis sacer et praecipuus manifestationis[102]102
  Камень таинственный, освященный и видения предивные являющий (лат.). – Прим. перев.


[Закрыть], кристалл, который незадолго до бегства из Мортлейка снова обрел Джон Ди, – он был вложен в его ладони Ангелом западного окна, полированный кусок угля, подарок Бартлета Грина, сожженный в печке и столь чудесным образом вернувшийся с того света к моему предку.

Я узнал его с первого взгляда, да, никаких сомнений, это он – Джон Ди точно описал сам уголь, ограненный в форме додекаэдра, и прекрасную золотую оправу на ножке. Так, значит, у меня в руках волшебный дар Бартлета Грина и Зеленого ангела…

Закрыть ларец я не решился: судьбе ничего не стоит забрать назад подарок и навеки спрятать под хитроумным замком, ведь случилось такое с Джоном Ди, когда он выбросил за окно подаренные судьбой красный и белый шарики из слоновой кости.

Нельзя терять времени, подумал я. Я-то не ошибусь, мне дано… что? Знание, в отличие от Джона Ди, который ощупью блуждал в потемках.

И я осторожно поднял магический кристалл с обветшалого ложа, внимательно осмотрел винт, соединяющий ножку с оправой, в которую был помещен великолепно отшлифованный кусок антрацита с идеально гладкими черными гранями правильной формы. Подлинное произведение искусства! Я поставил его в центре стола. Черное зеркальце закачалось, вернее, завибрировало, оказалось, что кристалл подвижен, так как закреплен в оправе лишь в двух точках, вверху и внизу; он повернулся влево, вправо, словно ища чего-то, и наконец успокоился, сориентировав свою горизонтальную ось в точном соответствии с направлением земного меридиана, застыв на той линии, где раньше стоял тульский ларчик.

Мы молча следили за этими фокусами. Потом я протянул фрау Фромм руку и сказал:

– Как я вам благодарен, моя подруга, моя… помощница!

Она просияла от радости и вдруг быстро наклонилась и поцеловала мою руку.

Все для меня в один миг озарилось ярким светом. Не сознавая, не желая ничего сознавать, я воскликнул: «Джейн!» – привлек к себе юную белокурую женщину, легко коснулся губами ее лба. Она склонила голову. И вдруг у нее вырвалось рыдание, потоком хлынули слезы, она что-то пролепетала, взглянула на меня в страшном смущении, растерянно, в ужасе и выбежала из комнаты, не сказав ни слова.

Доказательств, подтверждений – целые горы. Как я мог, при той полнейшей ясности, которая царит вокруг, питать какие-то сомнения и трусливо закрывать глаза на совершенно очевидные вещи! Настоящее рождено прошлым. Настоящее есть осознанный нами итог всего, что было в прошлом; ничего другого в настоящем нет. Осознать прошлое, то есть вспомнить, мы можем в любой миг, когда дух наш того пожелает, и потому в потоке времени пребывает вечное настоящее – события прошлого, как ткацкий челнок, снуют по основе, и создается ковер, он распростерт перед тобой и в этот миг неизменен, на нем легко найти и заметить места, где одна или другая цветная нить вплела свой особенный узор. А дальше от узелка к узелку ты можешь проследить движение нити вперед или назад, нить не обрывается, она вечно ткет узоры и вечно создает их смысл; драгоценно само движение нити, оно не имеет уже никакой связи с ковром, с его кратким либо долгим, но в любом случае лишь временным существованием.

Итак, мои глаза открылись, я нашел то место, где моя нить вплетается в ковер, я осознаю себя, я – Джон Ди, баронет Глэдхиллский, пробужденный воспоминанием. Моей нити надлежит завершить намеченный судьбой узор, такова цель; я должен кровными узами связать наш древний род, род Хьюэлла Дата и Родрика, с королевским родом Елизаветы! Одно неясно: что означают ныне живые вплетения других нитей в мою основу, пронизывающие мою ткань? Отвечают ли они общему замыслу и рисунку моего ковра, или эти вкрапления появляются из бесконечной череды образов, которые создает Брахма в непрестанной своей игре?[103]103
  …из бесконечной череды образов, которые создает Брахма в непрестанной своей игре? – В индуистской мифологии верховное божество, творец мира, выступающий в трех ипостасях: Брахмы как создателя Вселенной, Вишну как хранителя и Шивы как разрушителя, поэтому Брахму можно представить как воплощение бесконечно изменчивого облика мира. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]

«Иоханна Фромм» звучит теперь как незнакомое, ничего не говорящее имя, но она – ниточка из моего узора. Как же я сразу не узнал ее! Ведь это Джейн, вторая жена Джона Ди… Моя жена! Голова кружится… При каждом приступе головокружения я глубже погружаюсь в бездонные тайны человеческого духа, чье бытие неподвластно времени!

Джейн со дня своего рождения в здешнем мире блуждает у границ той жизни, что есть сон, она к ним гораздо ближе, чем я, и может пробудиться в любой миг. А я?.. я… Да ведь до меня черед дошел лишь тогда, когда не выдержал испытания мой кузен Роджер… Роджер? Значит, и мой кузен был Джоном Ди? Везде и всюду Джон Ди? И я тоже лишь его маска? Один из его коконов? Труба, которая не издает глас по своей воле, а лишь служит резонатором тому, кто трубит? Пускай, не все ли равно… Сегодня я живу тем, что мне дано, ничего другого в моем настоящем нет. Довольно, эти размышления опутывают, как паутина. Раскрой глаза пошире, и пусть рука будет тверда! Ошибку твою, Джон Ди, я не повторю. И не дам себя погубить, как ты, кузен Роджер. Ни один хитрец в сем мире меня не одурачит, а что до незримых созданий мира иного – кому-кому, а им-то я не позволю себя морочить. И кто на самом деле княжна Асия, узнаю не позже, чем солнце опишет круг и снова вернется в точку на небе, где стоит сейчас.

Посланников судьбы уж как-нибудь отличу от посыльных мальчишек и от знакомца, принесшего чье-то послание, верно, Липотин, добрый мой приятель?

Уголь я долго разглядывал, поворачивая то одной, то другой гранью. Как ни обидно, приходится признать: я не обнаружил ничего похожего на дым, туман, облачную мглу, о которых толкуют все авторы, оставившие описания магических кристаллов и зеркал; не увидел я и каких-то образов. В моих руках был уголь, гладко отполированный, ограненный кусок угля, вот и все.

Конечно, пришло в голову, что Джейн… то есть фрау Фромм, наделенная особыми способностями, может быть, сумеет выведать у кристалла его секрет… Только что позвал ее. Не откликнулась. Наверное, вышла из дома. Остается, набравшись терпения, ждать, когда она вернется…

Продолжим. Итак, что произошло потом? А вот что. Едва стихли мои призывные крики, разносившиеся во всем доме, зазвонил телефон. Липотин! Спрашивает, можно ли зайти. Мол, есть кое-что для меня, очень интересное. Я сказал, заходите, буду дома. Договорились. Я повесил трубку…

Ни поразмыслить о головокружительном развитии действия в спектакле «режиссера Фатума», ни погадать, какие раритеты предложит мне Липотин, не успел: антиквар уже тут как тут. Непостижимо, подумал я, как он ухитрился добраться за считаные минуты?! От его лавки путь неблизкий.

Нет-нет, сказал Липотин, он был у кого-то по соседству, вот и позвонил; вдруг пришло в голову, или импульс, что ли, почувствовал, потому что совершенно случайно захватил с собой вещь, которая, вероятно, меня заинтересует.

Глядя на него, я мучился сомнениями, наконец спросил:

– Вы, собственно говоря, призрак или вы – действительно вы? Не лукавьте, скажите правду, и мы с вами побеседуем со всей душевностью! Если бы вы знали, какое это для меня удовольствие – беседовать с привидениями!

Эту, прямо скажем, диковатую шутку Липотин принял совершенно спокойно, улыбнулся и прищурился:

– Настоящий, на сей раз я настоящий. Не сомневайтесь, уважаемый. А то разве принес бы вам такую… занятную вещицу?

Он довольно долго рылся в карманах и внезапно выудил что-то… Держа двумя пальцами, он показал мне… красный шарик из слоновой кости!

Вот так удар – в буквальном смысле слова: нервная дрожь, точно молния, ударила в затылок и пронизала до пят. Я выдохнул:

– Из гроба святого Дунстана!

На лице антиквара заиграла характерная ехидная ухмылка.

– Грезим наяву, уважаемый? Не иначе красный шар связан у вас с какой-то неприятностью. Может, в бильярд много проиграли? Или забаллотировали вас такие-сякие негодники в каком-нибудь клубе, где против кандидата голосуют красными шарами?

И вдруг спрятал шарик в карман, скроив такую физиономию, будто ничего и не было!

– Извините меня, – я растерялся, – тут такие обстоятельства, понимаете, обстоятельства, которые… Все-таки дайте посмотреть, знаете, этот шарик и правда меня интересует.

Липотин будто не слышал – вытянул шею, шагнул к письменному столу… И прямо-таки впился взглядом в черный кристалл в золотой оправе.

– А это как к вам попало?

– Благодаря вашему посредничеству. – Я указал на раскрытый тульский ларчик.

– О, примите поздравления!

– По какому случаю?

– Надо же… Вот, значит, что заключала в себе последняя ценная вещь Строганова… Удивительно!

Я насторожился:

– Что – удивительно?

Липотин взглянул на меня, прищурив левый глаз.

– Удивительно тонкая работа. Сделано в Богемии, несомненно. Пожалуй, напоминает вещи прославленного пражского мастера Градлика. Он был придворным ювелиром императора Рудольфа Второго.

И снова в душе сверкнула молния: Богемия? Прага? Я начал терять терпение:

– Липотин, вы прекрасно понимаете, что ваши обширные познания из истории искусств меня сейчас не слишком занимают. Для меня эта вещь значит больше…

– Конечно, конечно! Какая превосходная работа, великолепно, эта подставочка…

– Липотин, довольно! – Я разозлился. – Лучше скажите – вы же кладезь знания, вот и растолкуйте, как обращаться с этой штукой. В конце концов, вы принесли ее мне вместе с ларцом.

– В чем же ваши затруднения?

– Я… ничего там не вижу, – признался я.

– Ах, во-о-от о чем речь! – с притворным изумлением протянул Липотин.

– Я так и думал, что вы меня поймете. – Я чуть не запрыгал от радости, вообразив, что теперь у меня на руках все козыри.

– Хитро устроено, – буркнул Липотин; в увлечении он стиснул зубами сигарету, пришлось ее выбросить, что он и сделал, к моему неудовольствию швырнув дымящийся окурок в корзину для бумаг. – Хитро… Это ведь магический кристалл, или glass, «стекло», как их называют в Шотландии.

– Почему вы упомянули Шотландию? – Я вцепился в него не хуже следователя на допросе.

– Да вещь-то из Англии, – неохотно пояснил Липотин и указал на тончайшую гравированную надпись, прикрытую позднеготическим акантом[104]104
  …надпись, прикрытую позднеготическим акантом… – Акант (лат. Acanthus mollis – медвежья лапа) – средиземноморское растение, послужившее изобразительной основой для создания «лиственного» орнамента, впервые появившегося в Древней Греции, а затем распространившегося в искусстве европейского Средневековья и Ренессанса, в частности в капителях коринфского ордера. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть] и вьющуюся вокруг золотой ножки, которая имела вид когтистой лапы грифа.

А я-то даже не заметил надписи! Она была на английском языке: «Сей благородный редкостный камень, наделенный волшебною силой, есть наследство, оставленное высокочтимым магистром всех тайных наук, Джоном Ди, баронетом Глэдхилла. Снабжен оправою в год возвращения несчастного Джона Ди к праотцам, 1607-й».

Итак, в довершение всего я получил новое подлинное свидетельство: драгоценнейшее наследство Джона Ди, что было для него дороже золота и всех сокровищ мира, нашло меня, призванного наследника и душеприказчика, потомка, которому вверена судьба предка. Новое открытие, и теперь уже никаких сомнений насчет Липотина, теперь ясно, кто он такой, в чем сокровенная сущность старика-антиквара.

Я положил руку ему на плечо и сказал:

– А теперь, господин посланник древнейших таинственных сил, держите ответ: что принесли? Что будем делать с красным шаром? Займемся превращением свинца? Будем получать золото?

Липотинская лисья мордочка повернулась ко мне, и он ответил уклончиво, но деловито и совершенно невозмутимо:

– Вы, значит, пытались что-то разглядеть в кристалле. Но ничего не увидели, так?

Разумеется, он пропустил мои слова мимо ушей. Как уже нередко бывало, заупрямился и гнул свою линию. Ну что с ним поделаешь? Ладно. Надо смириться, иначе от него вообще не добьешься толку. Я успокоился:

– Так. Ничего там, в глубине, не вижу, как его ни поворачиваю.

– Что ж тут странного? – Липотин пожал плечами.

– А что бы вы предприняли, если бы захотели узнать будущее с помощью этого камня?

– При чем тут я? Вот уж не хотел бы очутиться в шкуре медиума.

– Медиума… А другого способа нет, как вы думаете?

– Самый простой способ – станьте медиумом.

– Как это сделать?

– Поинтересуйтесь у Шренка-Нотцинга[105]105
  Шренк-Нотцинг. – Барон Альберт фон Шренк-Нотцинг (1862–1929) – известный немецкий психиатр, занимался преимущественно проблемами гипноза, раздвоения личности, пытался лечить внушением. Интересовался спиритизмом и парапсихологией; автор работ на соответствующие темы. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]. – Липотин саркастически усмехнулся.

– Если начистоту, я тоже не хочу стать медиумом, да и времени жалко. – Я не принял его насмешливый тон. – Но вы сказали, стать медиумом – самое простое… А что менее просто?

– Бросить всю эту ерунду и убрать кристалл подальше.

Я опешил:

– Ваши парадоксы попадают в точку! Мне ведь очень, очень нелегко было бы бросить «эту ерунду». Я кое-что знаю и поэтому смею предполагать, что на гранях этого кристалла запечатлелись и дремлют – так ведь, наверное, выражаются знатоки оккультных дел? – некие образы, картины прошлого, назовем их так… Для меня они, возможно, имеют серьезное значение.

– Тогда вам придется пойти на риск.

– Какой, например?

– Например, вас будет морочить… э-э… ваша фантазия, назовем это так! Галлюцинации нередко становятся для медиума чем-то вроде наркотика, только морфий сей духовного свойства. А избежать…

– Да, как избежать?

– Надо уйти.

– То есть?

– Перейти в тот мир!

– Как?

– Вот так! – На ладони Липотина снова оказался красный шарик. Он ловко подбросил его вверх и поймал.

– Дайте мне! Второй раз прошу.

– Э-э нет, уважаемый, шарик я отдать не могу. Совсем запамятовал, а теперь вот вспомнил – нельзя.

Меня взяло зло.

– Как прикажете вас понимать?

Липотин состроил озабоченную мину:

– Простите великодушно. Совершенно забыл об одном пустяке. Понимаю, надо было сразу объяснить. Шарик-то не пустой.

– Знаю.

– Там внутри некий порошок.

– Знаю.

– Помилуйте, откуда? – Липотин изобразил крайнее изумление.

– Хватит паясничать! По-моему, я уже сказал, этот памятный подарок господина Маски мне знаком! Тот, что он сторговал у осквернителей могилы святого Дунстана! Дайте сюда, ну!

Липотин попятился:

– Что за чепуха? Маски, святой Дунстан, при чем тут они? Ничего не понимаю! К досточтимому Маски этот шар никакого отношения не имеет! Я получил его в дар много лет тому назад. От тибетского дугпа в красном колпаке. Дело было в пещере на склоне Дпал-бара; есть, знаете ли, гора такая на тибетском нагорье Лин-Па.

– Опять разыгрываете, Липотин?

– Да нет же, я совершенно серьезно. Плести небылицы – подобного я по отношению к вам никогда себе не позволю. А дело было вот как. Задолго до начала Русско-японской войны один русский богатей-меценат отправил меня в Северный Китай. Там, на границе с Тибетом, надо было приобрести храмовые тибетские реликвии, и скажу я вам, невообразимо ценные. Старинная китайская живопись на шелку и прочее. Ну ладно. Я решил для начала получше узнать тамошних продавцов, подружиться с ними и тогда только заводить речь о делах. Среди моих новых знакомых были и диковинные жители пещер на Дпал-баре. Это секта, называется она «Ян». Обряды у них там весьма странные. Познакомиться с ними как следует попросту невозможно. Мне тоже, в сущности, мало что удалось узнать, а понять и того меньше, хотя в магии восточных народов я кое-что смыслю… Так вот, у секты «Ян»[106]106
  Секта «Ян», обряд «Ян – Инь». – Единство двух противоположных начал, инь и ян, соответственно воплощающих женское начало – север, мрак, смерть, землю, луну и мужское начало – юг, свет, жизнь, небо, солнце, лежит в основе древнекитайской мифологии и натурфилософии. Все мироздание в древнекитайской традиции принято представлять как результат взаимодействия начал инь и ян. Отчетливо различима связь принципа инь – ян и природы Бафомета. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть] странные обряды инициации. В том числе ритуал, который называется «волшебство красного шара». На этой церемонии мне разрешили присутствовать всего один раз. Как я этого добился, не имеет значения… Неофитов при посвящении окуривают дымом особого порошка, который хранится в красных шариках из слоновой кости. Все обставлено разными церемониями, описывать их не буду, смысла нет. Важно то, что воскурением руководит глава секты, иерарх, а дым порошка позволяет вступающим в секту молодым монахам сотворить обряд «Ян – Инь», то есть таинство, которое еще называют «свадьбой совершенного круга». В чем суть таинства, я так до конца и не понял. И ладно, незачем болтать об этом попусту. Монахи верят, что, надышавшись дымом горящего красного порошка, они покидают свое тело, «выходят» из него и могут переступить порог смерти и развить в себе невиданные магические способности благодаря соединению со своей женской половиной – «другой» половиной своего естества, обрести которую в земном бытии почти никому не удается. Какие же магические дары обретает посвященный? Прежде всего, бессмертие личности, ее неподвластность бесконечности новых рождений, в общем, своего рода божественное достоинство, недоступное прочим смертным, коль скоро они не посвящены в тайну синего и красного шаров… Это суеверие, вероятно, основано на тех идеях, которые передает и символика государственного герба Кореи: мужское и женское начала, неразрывно соединенные в круге неизменности… Да ведь вы, глубокочтимый мой меценат, наверняка разбираетесь в этих материях лучше, чем я.

От меня не ускользнула насмешка, скрытая в последних, лицемерно самоуничижительных словах. Как видно, Липотин ни в грош не ставил мои знания в области восточной мистики. А зря! Уж что-что, а символ соединения ян и инь, глубоко почитаемый на Востоке, мне известен. Это круг, посередине которого проходит плавный S-образный зигзаг, разделяющий его на две половины, темно-синюю (инь) и красную (ян), прильнувшие друг к другу и неразрывные, – так изображается брачный союз неба и земли, мужского и женского начал.

Ладно, я просто кивнул. Липотин продолжал:

– Монахи секты «Ян» полагают, что скрытый смысл этого знака – сохранение или закрепление магнетической силы взаимного притяжения мужского и женского начал. При разделенности человечества на два пола эта энергия пропадает втуне. Подразумевается сотворение андрогина[107]107
  Андрогин – двуполое существо, известное во всех мифологических традициях.


[Закрыть] или гермафродита…

И снова точно молния полыхнула – как только я не сгорел в ее ослепительном огне! Почему раньше до моего сознания не дошла столь явная связь: слившиеся инь и ян – это же Бафомет! Двое, слитые воедино! Это он! «Вот путь твой к королеве!» – раздался в моих ушах громкий возглас, показалось даже, что он донесся извне. А в кипевших мыслях и чувствах тотчас воцарился чудесный покой.

Липотин исподволь следил за мной и наверняка заметил, как я сперва вздрогнул в испуге, а потом успокоился и радостно улыбнулся, придя к своему открытию. Он тоже улыбнулся и, помолчав немного, спросил:

– Я вижу, вам кое-что известно о древних верованиях, связанных с гермафродитом? Так вот, там, в китайском монастыре, мне растолковали, что с помощью порошка, который находится в красном шаре – да, этом самом, вот он, – мужчина может достичь единства с присущим ему самому женским началом.

– Дайте сюда, – потребовал я.

Липотин нахохлился от важности:

– Вынужден повторить: фатальным образом, лишь придя к вам, я вспомнил об особом обстоятельстве, каковое связано с сим шаром. Монах, от которого я получил шар в подарок, взял с меня обещание – я должен уничтожить шар, если не пожелаю использовать, но ни в коем случае нельзя передавать его третьему лицу… Если только этот человек решительно не заявит о своем желании получить красный шар.

– Да, желаю! – крикнул я.

Липотин – хоть бы глазом моргнул! – неторопливо продолжал:

– Вы же знаете, какова судьба занятных вещиц, которыми в дальних странах одаривают путешественника темные аборигены. В долгих разъездах, которые выпали на мою долю, набирается столько подарков, что о каких-то штучках просто забываешь. Думаете, очень меня заинтересовал этот красный шарик, сувенир монаха из секты «Ян»? Бросил в саквояж к прочему экзотическому барахлу и поехал себе дальше. Мне, знаете ли, и не снилась подобная причуда – сыграть свадебку моих ян и инь, устроить короткое замыкание во мне самом чего-то женского.

Липотин, цинично осклабившись, сделал мерзкий похабный жест. Я это игнорировал и повторил свое требование:

– Вы же слышали: я желаю его получить! Не шучу, говорю решительно, со всей серьезностью. Такова моя воля! Клянусь Богом! – Я хотел клятвенно поднять руку, но Липотин поспешно перебил меня:

– Уж если вам угодно давать клятвы по такому поводу, то уместней было бы соблюсти обычай, принятый у тех монахов. Давайте, а? Шутки ради.

Я согласился и по его указанию, наклонившись, прижал левую ладонь к полу и произнес: «Желаю! Что бы ни случилось, беру это на себя, чем освобождаю тебя от возмездия кармы». Что за нелепая комедия, я посмеивался, хотя в душе остался неприятный осадок.

– Вот так-то лучше. – Липотин явно был доволен. – Уж не взыщите, пришлось вас обеспокоить, да ведь я русский, то есть отчасти азиат, поэтому, разумеется, уважаю обычаи моих тибетских друзей.

И уже без всяких церемоний вручил мне красный шарик. Рассмотрев его, я нашел едва заметную линию, разделяющую половинки. Неужели и правда один из шаров Джона Ди и бродячего шарлатана Келли? Я развинтил половинки. Внутри был красный с дымчатым отливом порошок, немного, не больше, чем поместилось бы в скорлупе грецкого ореха.

Липотин не отходил: поглядывая из-за моего плеча на шарик, он принялся тихо бормотать странно монотонным, безжизненным голосом, доносящимся словно издалека:

– Возьми плошку каменную, разведи в ней чистый огонь, лучше всего – подожги спирт, вылив его в плошку. В огонь высыпь содержимое шара из слоновой кости. Порошок загорится. Дождись, пока не сгорит весь спирт, и тогда вознесется дым. Пусть присутствует при сем старший и придерживает голову неофита…

Дальше я не слушал. Быстро опорожнил и вытер, насколько мог чисто, плошку из оникса, которая служила мне пепельницей, и налил в нее немного спирта из спиртовки, она у меня всегда под рукой, чтобы плавить сургуч для запечатывания писем; я поджег спирт и высыпал в огонь порошок из красного шарика. Липотин стоял в стороне, я на него не смотрел. Спирт сгорел быстро. То, что осталось в плошке, понемногу начало тлеть. Облачко зеленовато-голубого дыма, скручиваясь и извиваясь, нерешительно потянулось кверху, медленно поднялось и повисло над ониксовой чашкой.

– Безоглядная глупость, скажу я вам, – я вздрогнул от резкого, насмешливого голоса Липотина, – с давних времен она известна – поспешность глупцов, что расточают драгоценное вещество, прежде не дав себе труд удостовериться, соблюдены ли все необходимые условия. С чего вы взяли, уважаемый, что при вашем посвящении присутствует один из иерархов? Без помощи инициатора не будет успеха. Удача вам сопутствует, хоть и не заслужили вы этого, уважаемый, – случайно здесь и в самом деле присутствует иерарх, случайно здесь присутствую я, а я, опять-таки по чистой случайности, прошел посвящение и был принят в секту «Ян».

Я успел еще увидеть, словно из дальнего далека, что весь облик Липотина фантастически изменился: он шел ко мне в фиолетовой мантии с диковинным красным стоячим воротником и в пурпурно-красном остроконечном колпаке, на котором блестели расположенные одна над другой три пары стеклянных глаз. На физиономии Липотина играла злобная сатанинская радость, исказившая его черты жуткой гримасой. В ужасе я хотел закричать, но голос не повиновался. Липотин, или страшный тибетский монах-дугпа[108]108
  …тибетский монах-дугпа… – Дугпа (тибет. «красная шапка») – представитель ваджраяны (иначе тантраяны, тантрического буддизма), одной из буддистских школ, практикующей мантры как путь к просветлению, а также тяготеющей к магическим обрядам и шаманским ритуалам. Известны начиная с XII в. Иногда считаются сектантами, адептами черной магии – такого мнения придерживается и Майринк.…тибетский монах-дугпа… – Дугпа (тибет. «красная шапка») – представитель ваджраяны (иначе тантраяны, тантрического буддизма), одной из буддистских школ, практикующей мантры как путь к просветлению, а также тяготеющей к магическим обрядам и шаманским ритуалам. Известны начиная с XII в. Иногда считаются сектантами, адептами черной магии – такого мнения придерживается и Майринк. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть], или сам дьявол, или уж не знаю кто, железной рукой схватил меня за волосы и с неодолимой силой пригнул мою голову к ониксовой плошке, в облако густого дыма от красного порошка. Сладковатая едкая горечь проникла в ноздри и выше, в мозг, – навалилась немыслимая тяжесть, она росла… с ужасной, неописуемой силой меня затрясло в предсмертных конвульсиях, им не было конца, в мою душу бесконечными потоками хлынул леденящий смертный страх многих и многих, неисчислимых поколений умерших… И сознание померкло.