Текст книги "Ангел западного окна"

Тут Липотин перебил княжну и сказал, обернувшись ко мне:

– Между прочим, согласно другой легенде, если копьем завладеет русский, то Россия однажды станет властительницей всего света, если же англичанин, то Англия покорит Российскую империю. – И добавил, напустив на себя совершенно равнодушный вид: – Однако меня занесло в политику, а она вряд ли интересна или близка кому-то из нас.

Княжна, вероятно, не расслышала его замечания; положив на место пожелтевшую карточку с описанием кинжала, подняла на меня усталый, рассеянный взгляд, и мне показалось, что она с силой стиснула зубы… Наконец она снова заговорила:

– Теперь, друг мой, вы, наверное, понимаете, почему я бросаюсь по любому следу, который обещает возвращение кинжала, или копья Хьюэлла Дата, как его именует легендарное сказание, сохраненное моими предками. Что может раздразнить, увлечь и удовлетворить страсть коллекционера больше, чем обладание некой вещью, которую он раз и навсегда посадил под замок в своем надежном хранилище, если кто-то другой разыскивает эту вещь по свету и все свое счастье, всю жизнь и вечное блаженство связывает с тем, что… приняла под свою опеку я, чем я… завладела!

Я был, можно сказать, не в состоянии скрыть от этой парочки яростное противоборство мыслей и чувств, переполнивших в эту минуту мою душу, а скрыть надо было любой ценой, это я понял мгновенно. Словно рассеялись последние клочья тумана, за которыми прежде пыталась скрыться от меня тайна судьбы моего предка Джона Ди, моего кузена Джона Роджера, да и моей собственной. Неукротимая радость и нетерпение, бескорыстное и потому опасное болтливое легкомыслие рвалось наружу, я чуть не выложил все свои соображения, догадки и намерения, однако удержался, что стоило немалого труда, и сохранил мину учтивой заинтересованности, точно гость, который лишь из вежливости снисходит до каких-то поблекших ныне сказок темной, суеверной эпохи.

В то же время меня испугала буквально сатанинская гримаса злорадства, появившаяся на лице княжны, когда она рассуждала о своих садистских наслаждениях, о том, что испытывает сладостные восторги, если удается обречь на бесплодное унылое затворничество вещь, которая где-то на воле могла бы, исполняя свое предназначение, вершить судьбы, спасать жизни, избавлять от гибели души. Нет, еще страшней: понимание того, что обрести подобную власть возможно, как раз и придает настоящую остроту азарту коллекционера, собиратель древних раритетов может испытать высшую радость и наслаждение, если удается оскопить, уничтожить созидательный принцип судьбы, вытравить плод, вынашиваемый жизнью во имя предреченного будущего, раз и навсегда истребить животворящую демоническую силу, последние остатки ее магической плодотворности, – это желание, по циничному признанию княжны, подхлестывало ее собственную страсть.

Асия Хотокалюнгина, по-видимому, почувствовала, что слишком разоткровенничалась. Нахмурившись, она молча заперла витрину и скучным, будничным тоном предложила закончить осмотр и покинуть галерею. И кажется, не пожелала услышать, во всяком случае не обернулась, полушутливую болтовню Липотина, когда тот вдруг всполошился:

– Но что же наш уважаемый друг подумает обо мне? Дорогая княжна, помните? Однажды я намекнул, что среди моих знакомых, как я установил, есть полноправный наследник всего имущества достославного рода Ди, основателем которого был Хьюэлл Дат. У нашего друга может сложиться впечатление, будто бы я задумал вытянуть у него вещь, которая, по моим предположениям, является реликвией этого почтенного рода и ныне вернулась к законному владельцу, словно сказочный неразменный пятак! Мой дорогой меценат, поверьте, я ни в чем не виноват перед вами, хотя князь еще лет сорок тому назад возложил на меня эту почетную обязанность – рыскать по всем обитаемым землям в поисках раритета, некогда пропавшего из коллекции, любой ценой найти его и водворить на место. Я уж не говорю о том, что еще во времена Ивана Грозного мои предки занимались этими поисками, будучи верными слугами предков нашей любезной княжны. Но к моему высочайшему пиетету перед вами, глубокочтимый меценат и благодетель, это не имеет ни малейшего отношения. Однако хватит болтовни, наша дорогая хозяйка, я вижу, несколько утомилась, показывая нам коллекцию. Княжна, позвольте лишь два слова! Нюх не обманывает старого антиквара, инстинкт охотника меня не подводил еще никогда. Сегодня я снова спустя несколько лет увидел пустой футляр, в котором когда-то лежал клинок, и знаете, смотрел я на него и вдруг почувствовал: в самом скором времени мы нападем на след! Я был настолько поражен, что чуть было не позволил себе прервать ваш рассказ. – Липотин повернулся ко мне. – Видите ли, уважаемый, я человек чудаковатый, не чуждый предрассудков, что связано с моей профессией, кое-какие способности у меня в крови, передались, так сказать, по наследству, по необозримой цепи поколений, ведь все мои предки, кого ни возьми, охотились за редкостными вещицами, старинными диковинами, в незапамятные времена получившими благословение либо проклятыми. Так вот, благодаря этой врожденной склонности я, точно свинья, натасканная искать в земле трюфели, мгновенно чую, если где-то неподалеку находится вещь, которую я разыскиваю, и вот-вот выйду на ее след. Сам не пойму, то ли меня тянет к старине, то ли древние раритеты, уступая моим желаниям, или как уж там это назвать, идут ко мне в руки. Да не все ли равно, главное, я чую, буквально носом чую приближение встречи с какой-то вещью. А сейчас, дражайшая княжна, – накажи меня еще в земной жизни Маски, магистр царский, если вру! – сейчас я чую кинжал, то бишь острие копья ваших праотцев… ваших, господа, общих предков мужеского пола, если позволительно так выразиться, ибо и вы, сударь, и вы, княжна, вправе притязать на обладание… Да, меня не проведешь, чую, он где-то близко.

Под аккомпанемент этой пустой болтовни, в которой, однако, была крайне неприятная, ироническая и, как мне показалось, не слишком тонкая двусмысленность, заставившая меня смутиться, мы покинули галерею и, пройдя несколько комнат, снова оказались в холле, тут стало ясно, что княжна не прочь с нами попрощаться.

Мне и самому хотелось покинуть этот дом – я собрался поблагодарить хозяйку и откланяться, но княжна принялась просить извинения за свои сегодняшние капризы с горячностью, прямо скажем, неожиданной после того, как она буквально выпроводила нас из галереи. Оказывается, на нее тоже напала вдруг совершенно необъяснимая усталость и, как бы в наказание за недавние насмешки надо мной, ее очень некстати стала одолевать сонливость. Княжна в оправдание себе сослалась на запах камфары и духоту – неизбежное зло в редко проветриваемых музейных залах. Однако наш вполне уместный совет отдохнуть в одиночестве она отвергла чуть ли не с негодованием.

– Свежий воздух – вот что мне нужно! – воскликнула она. – Вы тоже чувствуете себя не лучшим образом, я уверена. А что ваша головная боль, дорогой друг? Вот только знать бы, куда мы с вами могли бы прокатиться… Мой автомобиль ждет, он всегда в полной готовности.

Липотин, не дожидаясь дальнейших приглашений, захлопал в ладоши и радостно закричал:

– Господа, почему бы не поехать посмотреть гейзеры, раз в вашем распоряжении «Линкольн»?

– Гейзеры? То есть как? У нас? Мы же не в Исландии? – Я ничего не понимал.

Липотин засмеялся:

– Вы еще не слышали? Несколько дней назад в горах забили горячие ключи. Можно сказать, на развалинах Эльсбетштайна. Тамошние жители крестятся, оказавшись рядом, потому что ходит об этих источниках молва, дескать, было что-то предсказано и вот древнее пророчество исполнилось. В чем его суть – не знаю. Любопытно, что забили эти горячие ключи точнехонько посреди двора крепости, то есть там, где когда-то якобы испила живой водицы хозяйка замка Елизавета, прозванная Англичанкой. Кстати, легенда будет привлекать клиентов, когда в крепости устроят водолечебницу, а этого, конечно, не долго ждать.

Липотин шутил, балагурил, но во мне его рассказ вызвал смятение, неясно отозвались полузабытые мысли, я хотел спросить, что же он знает об этой Елизавете, «англичанке», странно все же – я здесь родился и вырос, но никогда не слышал ни этой легенды, ни какой-то другой, связанной с хозяйкой замка Эльсбетштайн. Однако события разворачивались слишком стремительно, а я все еще чувствовал сильную усталость, мысли ворочались с трудом, вяло, как бывает после глубокого обморока или – вот чуть не написал – после отравления. Быстрые реплики княжны, Липотина пролетали мимо моего сознания, я снова стал сносным собеседником, только когда княжна обратилась ко мне с приглашением сегодня же прокатиться в ее автомобиле к развалинам Эльсбетштайна, немножко проветрить усталые от духоты мозги.

Я заколебался, но только из-за мысли о Джейн, потому что я обещал ей вернуться как раз к тому часу, на который назначили прогулку. И эта мысль явилась с необычайной силой, я разом решил, что настал момент наконец открыто высказать все, в чем я убедился и что понял, подытожив пережитое сегодня. И уже без колебаний я объявил:

– Ваше приглашение, сударыня, принять участие в автомобильной прогулке я считаю прямо-таки подарком судьбы, ведь, к моему стыду, нервы у меня вышли из-под контроля, и прогулка, несомненно, пошла бы им на пользу. Однако я просил бы либо извинить меня за отказ, либо отнестись снисходительно к моей нескромности и позволить мне пригласить на прогулку мою… невесту, которая ожидает моего возвращения домой. – Не дав ей выказать свое изумление, я быстро продолжал: – Впрочем, вы с нею знакомы, моя невеста – фрау Фромм, в моем доме она…

– Ба, ваша экономка? – Липотин удивился искренне, без наигранности.

– Да, хозяйка и домоправительница, если угодно, – подтвердил я и вздохнул с облегчением.

Тем временем я не упускал из вида княжну. С негромким фамильярным смешком Асия Хотокалюнгина протянула мне руку.

– Как я рада это слышать, бесценный друг мой! Стало быть, мы ставим запятую, а не бесповоротно – точку! – сказала она с едва заметной иронией.

Было неясно, что она имеет в виду. Опять, наверное, какая-то странная шутка, я засмеялся, сразу понял, что смех мой фальшив и означает трусливое предательство по отношению к Джейн, но колесо слов и решений уже завертелось и покатило дальше независимо от моей воли – княжна быстро продолжала:

– Что может быть прекрасней, чем час или два, проведенные в созерцании счастья счастливейших из смертных! Благодарю, друг мой, ваше предложение обеспечивает нам восхитительный вечер.

Дальше все мчалось с непостижимой быстротой…

Мы сели в автомобиль, чуть слышно урча, он дожидался за садовыми воротами.

Подойдя ближе, я вздрогнул, как от удара током, – на водительском месте сидел Джон Роджер! Нет, конечно, это не он. Глупости! За рулем сидел слуга княжны, столь непохожий на прочих азиатских пройдох, тот, что еще раньше привлек мое внимание своим высоким ростом и западноевропейским обликом. Что же тут странного, если княжна доверила «Линкольн» ему, а не кому-то из степных азиатов.

Миг – и мы у дверей моего дома. Джейн, по-видимому, ждала меня. В глубине души я удивился, когда она как нечто само собой разумеющееся приняла приглашение вчетвером поехать в Эльсбетштайн, которое я передал от княжны, оставшейся ждать внизу. В радостном волнении Джейн собралась на прогулку невероятно быстро.

И вот началась та столь примечательная поездка в Эльсбетштайн.

Уже сама встреча двух женщин, когда мы с Джейн подошли к автомобилю, была совсем иной, чем все, чего я мог ожидать. Княжна была оживлена и любезна, по обыкновению слегка иронична в речах, а Джейн, вопреки моим тайным опасениям, не смутилась и ничуть не оробела в новой, достаточно непривычной ситуации… напротив! Она спокойно и сдержанно поздоровалась, ограничившись двумя-тремя неизбежными учтивыми словами, в ее глазах, устремленных на княжну, вспыхнул странный, веселый огонек. А слова благодарности за приглашение прокатиться за город прозвучали холодно, точно ответ на некий вызов.

Когда мы расположились в удобном широком лимузине, я вдруг обратил внимание на смех княжны – в нем появилась нервозность, ничего подобного я раньше не замечал. Вдобавок она все время кутала плечи шарфом, как будто ее знобило.

Потом мое внимание переключилось на шофера, погнавшего вовсю, как только довольно оживленные улицы предместья остались позади. Мы, казалось, не ехали, а плавно скользили по воздуху, беззвучно, не чувствуя толчков, хотя за городом дорога пошла по рытвинам и ухабам. Стрелка спидометра упрямо ползла все дальше… сто сорок километров! Княжна как будто ничего не замечала, во всяком случае, она и не подумала напомнить об осторожности шоферу, который словно застыл в безжизненном оцепенении. Я посмотрел на Джейн, она равнодушно следила за пролетающими мимо окон картинами. Сжал ее руку – она осталась неподвижной и вялой; выходит, Джейн тоже не видела ничего необычного в том, что мы мчимся с безумной скоростью?

Стрелка спидометра подобралась к отметке «сто пятьдесят» и неуклонно двинулась дальше. И тут мною тоже овладело глубокое безразличие к тому, что касалось внешних впечатлений этой поездки, – деревья вдоль шоссе проносились, точно клинки, со свистом рассекая воздух, редкие пешеходы, повозки, истошно гудящие автомобили летели прочь в умопомрачительной пляске.

Никто не нарушал молчания, не отвлекал меня, и постепенно мне вспомнилось все случившееся за последние несколько часов сегодняшнего дня. Я посмотрел на княжну, чей надменный взор устремился к горизонту, опережая наш бешено мчащийся автомобиль. Она походила на бронзовое изваяние божества, на лице застыло хищное выражение, как у пантеры, терпеливо сторожащей в засаде беспечную жертву. Гибкая, гладкая, грациозная… нагая! Я зажмурился, смахнул с глаз мутную пелену, опять моргнул – бесполезно: мне виделась обнаженная жрица тайного исступленно-сладострастного культа Исаиды и проповедница любовного упоения, которое сулит непостижимо острая, жарко пылающая ненависть… И вновь я почувствовал желание сдавить руками шею демонической женщины-кошки, предаться оргии ненависти, ненависти, ненависти и злобы, убивать и, стискивая пальцы, ощущать, как вздрагивает от наслаждения каждый мускул… И вновь пронизывающий страх ознобом пробежал по жилам, и вновь я в смятении взмолился, призывая безмолвным воплем… Джейн, словно я не держал ее безвольную руку, словно не сидела она рядом со мной в летящем с бешеной скоростью автомобиле, а пребывала где-то в дальней дали, в неведомой вышине, богиня в надзвездных высотах, матерь на недостижимых небесах.

И вдруг дух у меня захватило, голова закружилась от ужаса – впереди громадная фура, груженная бревнами! И две машины! Они почти поравнялись друг с другом, а мы со скоростью сто шестьдесят километров мчимся на них! Тормозить нет смысла – дорога узка! А за обочиной пропасть!

Шофер за рулем неподвижен. Безумец? Он еще прибавляет скорость, сто восемьдесят… Хочет обогнать слева? Не выйдет, две машины и фура точно сцепились, заняв всю ширину дороги… И вдруг водитель мягко берет… вправо! В пропасть! Безумец! Еще секунда – и бревна нас протаранят, – лучше рухнуть вниз, разбиться… Боже! Правым боком мы зависаем над зияющей бездной, там, внизу, на острых скалах кипят белые буруны… От обрыва до фуры с бревнами не более метра, мы проскакиваем на двух левых колесах – автомобиль на умопомрачительной скорости не срывается, а проносится вперед, паря в воздухе, точно на крыльях.

Обернувшись, вижу: намертво сцепившиеся автомобили далеко позади, они все меньше и вот исчезли в клубах белой пыли. «Джон Роджер» недвижно сидит за рулем, как будто ничего не случилось, ерунда, пустяки, детские игрушки… Кто может так гнать? Только дьявол, думаю я, или выходец с того света. И снова со свистом, точно ножи, рассекая воздух, проносятся мимо громадные, в три обхвата, вековые деревья…

Липотин посмеивается:

– Недурно, а? Не проворонь момент старая добрая центробежная сила, эх, было бы…

С тысячей игольных уколов кровь, прихлынувшая к сердцу, отливает и начинает согревать заледеневшее от страха тело. Наверное, когда я ответил, на моем лице еще не разгладилась гримаса ужаса:

– Слишком недурно для моих костей, самых обыкновенных, человеческих.

И снова меня терзают черные подозрения насчет попутчиков, хотя я отлично понимаю, что поездка вполне реальна и едем мы в знакомых местах, где я не раз бывал. Подозрения, как я ни стараюсь от них отделаться, остаются и не щадят даже Джейн. С кем я тут сижу в машине, с живыми людьми? Или это мертвецы? Призраки, явившиеся из мира, которого больше нет, из далекого прошлого?..

Княжна усмехается:

– Трусите?

Не знаю, что ей ответить. Я заметил еще одну странность – с самого начала этой прогулки она то и дело поглядывала на мою невесту с непонятной озабоченностью, даже встревоженно. Нечто новое в характере княжны! Меня разбирает любопытство: неужели ей свойственны такие чувства? И с улыбкой отвечаю в тон:

– Что касается меня – не сказал бы. Но, говорят, в кругу хороших друзей настроения передаются. А вы, как я заметил, не без труда скрываете, что чувствуете себя не слишком уютно.

Она резко вздрогнула. Но тут мы влетели в горный туннель, и гулкий шум избавил княжну от необходимости отвечать. Вместо нее завопил, перекрыв свист ветра, Липотин:

– Никогда не думал, что вы, господа, будете соперничать и проверять, кто больше боится смерти! Лучше отдайтесь живительному шквалу этих минут! Между прочим, раз я с вами; трусить нечего! Нам, Липотиным, на роду написано уходить и появляться на сцене жизни без всяких там драматических коллизий!

Прошло несколько минут, и тут Джейн тихо сказала:

– Если не ропщешь на предначертанный путь, какие могут быть страхи? Боится лишь тот, кто противится своей судьбе.

Княжна промолчала. Но по ее улыбающемуся лицу промелькнули быстрые, как молнии, тени, и только я понял, что это отблески бушующей в ней грозы. Но вот она тронула за плечо шофера:

– Вы, часом, не заснули, Роджер?

Точно удар в подвздох: Роджер! Жуткое совпадение!

Сидящий за рулем молча кивает. Звук мотора взвивается. Спидометр снова показывает сто восемьдесят, стрелка прыгает, прыгает, потом на какой-то отметке замирает. Я гляжу на Джейн – умереть в ее объятиях, и все, ничего другого я не хочу…

Как мы через несколько минут все-таки целыми и невредимыми взлетели по немыслимо ухабистой горной дороге к руинам крепости Эльсбетштайн, для меня навсегда останется загадкой. Наверное, и правда взлетели, другого объяснения не нахожу. Это чудо случилось благодаря колоссальному разгону, а также качествам автомобиля, о каких можно только мечтать. Никто еще не поднимался на эту вершину на автомашине.

На нас, как на чудо, уставились рабочие, мокрые с ног до головы из-за густого пара, который клубами поднимался из-под земли; в волнах белого тумана землекопы казались поднявшимися на поверхность духами подземного царства; они глазели на нас, опершись на кирки и лопаты, а за ними в дрожащем мареве взмывали к небесам гейзеры. Мы молча прошли во двор крепости, побродили среди увитых плющом и заросших кустарником каменных стен; глядя вокруг, я подумал, что когда-то здесь, вероятно, работал садовник, потому что растения были посажены явно по плану, расположение кустов напоминало парк или сад, а в просветах между пышными кустами открывался чарующий вид на долину, каждый раз новый. Чудесный контраст, как в пейзажах романтиков: буйная зелень запущенного сада, пышные цветники, разбросанные там и сям под исполинскими руинами каменных стен! Казалось, блуждаешь в заколдованном саду, где неожиданно выходят навстречу каменные статуи, изваяния без голов, без рук, покрытые зелеными пятнами мха, фигуры, прихотливо расставленные сказочной феей, пожелавшей напугать пришельца, подшутить над простаком. А дальше новый просвет, словно расщелина в скале, и за ним, далеко-далеко внизу, серебрится река с мерцающей белой пеной…

Кто-то спросил:

– Любопытно, кто же поддерживает столь восхитительный живописный беспорядок?

Ответа ни у кого не нашлось.

– Липотин! Кажется, вы упомянули о некой легенде, связанной с замком Эльсбетштайн? О его хозяйке по имени Елизавета, и помнится, сказали, что она испила тут живой воды?

– Ну да, я слыхал какие-то путаные истории. – Липотин пренебрежительно махнул рукой. – Ничего связного поведать, к сожалению, не могу. Просто к слову пришлось, ну, шутки ради упомянул, вот и все.

– А почему бы не расспросить землекопов? – небрежно обронила княжна.

– Отличная мысль!

Мы не спеша вернулись на замковый двор.

Липотин открыл портсигар слоновой кости и, предложив сигарету одному из землекопов, задал вопрос:

– Скажи-ка, приятель, кто хозяин этих развалин?

– Никто.

– Но ведь кто-то ими владеет?

– Никто. А вы вот что, старика-садовника спросите, там он, внутри! – Это проворчал другой рабочий, стоявший поодаль, однако он тут же опустил голову и какой-то деревяшкой принялся чистить свою лопату с усердием хирурга, готовящего к предстоящей операции скальпель.

Остальные посмеивались или переглядывались многозначительно, с пониманием.

Один молодой парень не спускал жадных глаз с портсигара и, когда Липотин предложил ему закурить, охотно пустился в разъяснения:

– Он, старик-то, малость не в своем уме. Кастеляном числится, да платить ему за это никто не платит. Не в своем уме он, вот. По-моему, садовник или вроде того. Все в земле копается. Не из наших мест старик. А лет ему – сто, наверно. Древний старик! Его еще мой дед знал. Откуда он родом, никто вам не скажет. Да вы его самого спросите.

На том поток его красноречия иссяк, снова застучали кирки, лопаты принялись выбрасывать землю из канав для отвода воды. Ни слова больше вытянуть из рабочих не удалось.

Мы направились к башне замка, впереди Липотин – решил быть проводником. Вход нашли быстро – деревянную полусгнившую дверь с проржавевшими полосами кованого железа. Когда ее открыли, петли взвизгнули, точно спавший и вспугнутый зверь. Наверх, в темноту, кое-где прорезанную косыми полосами света, вела обветшалая дубовая лестница с трухлявыми остатками богатых резных украшений.

Через незапертую, висевшую на одной петле дверь из толстых деревянных брусьев Липотин проскользнул в помещение, похожее на кухню. Мы – следом.

Я вдруг отпрянул.

На деревянном скелете, который когда-то был креслом, о чем напоминали свисавшие по бокам рваные клочья кожи, полулежал мертвец, труп седого старика. На развалившемся очаге стояла глиняная плошка с чем-то белым, вроде прокисшего молока. Рядом – заплесневелая краюха.

Старик – живой, я ошибся – вдруг открыл глаза и уставился на нас.

Должно быть, решил я, в первую минуту почудилось, что он мертв, потому что на сидящем у очага была истрепанная куртка с крупными гербовыми пуговицами, мне привиделись лохмотья старинной лакейской ливреи или даже мундира, шитого золотом, а вкупе с желтым и высохшим, точно у мумии, лицом все это навело на мысль, что у очага сидит мертвец, давным-давно забытый всеми и полуистлевший.

– Господин кастелян, вы позволите нам подняться на башню и обозреть окрестности? – невозмутимо произнес Липотин.

Ему пришлось повторить, и наконец мы услышали ответ, прямо скажем, несуразный:

– Не надо. Хватит уж на сегодня.

Заговорив, старик принялся кивать, как бы в подкрепление своих слов, но может быть, голова тряслась от дряхлости.

– Не надо – чего? – крикнул Липотин, наклонившись к его уху.

– Наверх подниматься не надо, смотреть не надо. Нынче она уже не прибудет.

Мы поняли: старик кого-то ждет. А так как плохо соображает, то и решил, что мы хотим помочь ему вовремя встретить кого-то, к кому устремлены его мысли. Может быть, старик ждет посыльного, который доставляет скудное пропитание.

Княжна вытащила кошелек и торопливо сунула Липотину монету:

– Подайте бедняге. Душевнобольной, никакого сомнения. Идем скорей!

Старик всех нас по очереди обвел взглядом, но глаза его, широко раскрытые, смотрели куда-то поверх наших голов.

– Ладно уж, ладно, – пробормотал он. – Поднимайтесь. Вдруг госпожа все-таки приедет.

– Госпожа? Кто же это? – Липотин протянул старику монету, но тот его руку оттолкнул.

– Сад обихожен. Денег мне не надо. Госпожа будет довольна. Да почему же она не едет? Скоро зима, нельзя будет поливать цветы… Я жду вот уже… вот уже…

– Ага, так сколько времени вы ждете, старина?

– Старина? Я не старик. Нет, нет, я еще не старик. Ждешь – значит, не старишься. Вот и я молод, вы же видите.

Казалось бы, забавно слышать такие речи от дряхлого старца, но отчего-то было не до смеха…

– А давно ли вы здесь, добрая душа? – как ни в чем не бывало продолжал Липотин.

– Давно ли… здесь? Откуда мне знать? – Старик пожал плечами.

– Хм, вы же, наверное, поднялись однажды сюда, на гору. Вспомните-ка. Или вы тут родились?

– Верно, поднялся. Так оно и есть. Поднялся, слава Тебе, Господи! А когда, не знаю. Время исчислить невозможно.

– А где вы раньше жили, в прошлом, не помните?

– В прошлом? В прошлом я нигде не жил.

– Послушайте! Если не здесь, в замке, то где вы родились?

– Где… родился? Я не родился. Я утонул.

Слова помешанного старика становились все более бессвязными, а мне они чем дальше, тем сильнее внушали тревогу и страх, я с нарастающим мучительным любопытством дожидался разгадки тайны, быть может, очень банальной, которой, несомненно, была окутана жизнь этого всеми покинутого и забытого садовника. Вспомнилось, что сказал молодой рабочий: «Он все время копается в земле». Как знать, может, старик ищет в развалинах замка клад – на поисках сокровищ, скорей всего, и помешался.

По-видимому, такое же любопытство разбирало Джейн и Липотина. Только княжна стояла в стороне с надменно-холодной миной. И опять это показалось мне новым и необычным, раньше я не замечал на ее лице подобного выражения. Она уже несколько раз тщетно призывала нас уйти.

Липотин, которого последние слова старика, вероятно, поставили в тупик, с важностью поднял брови и хотел задать еще вопрос, терпеливо подбираясь к сути дела, но безумец вдруг, опередив его, заговорил – быстро и сумбурно, будто автомат, приведенный в действие некой внешней силой. Должно быть, нечаянно задетая нами, соскочила какая-то шестеренка в его мозгу, и с тихим жужжанием завертелся механизм:

– Да-да… потом выплыл я из зеленых глубин. Да-да… поднялся вверх, прямо вверх… И странствовал, все странствовал, ох, как долго я странствовал, пока не услыхал о королеве замка Эльсбетштайн… Пришел сюда, поднялся, слава богу. Я ведь садовник, да-да… И копал… землю копал, пока сам я не… Слава богу. А теперь сад обихожен, все устроил, как повелели. Для королевы. Пусть государыня моя порадуется, когда прибудет сюда. Вы меня понимаете? Понять-то нетрудно, верно я говорю? И ничего тут нет удивительного, верно говорю?

Услышав это, я вздрогнул, сам не знаю отчего. Невольно потянулся к руке Джейн, словно ее пожатие могло подтвердить или опровергнуть мои догадки. Насмешливая ухмылка Липотина сменилась, как мне почудилось, гримасой исступленного наслаждения, типичной, говорят, для истязателей животных, свойственной также палачам инквизиции. Он продолжал допытываться:

– Откройте все-таки, кто она, ваша хозяйка. Вдруг мы ее знаем? Глядишь, что-нибудь расскажем вам о ней.

Старик еще сильней затряс лохматой седой головой, она болталась во все стороны, так что было не понять, согласен он или наотрез отказывается ответить. И хриплое карканье, которое мы услышали, также могло означать отказ, но могло быть и неудержимым безумным смехом.

– Хозяйка? Кто тут знает мою хозяйку? Вот вы, сударь, знаете. – Он повернулся ко мне. – И вот эта молодая дама. – Он перевел взгляд на Джейн. – Уж она-то хорошо с ней знакома. Да я по лицу вашему вижу – знаете. Видно это, да-да. Вы, барышня, вы… – Тут старик невнятно забормотал, но в его глазах, в упор смотревших на Джейн внезапно проясневшим и странно острым взглядом, читалось напряженное усилие, с каким стараешься что-то припомнить.

Джейн быстро подошла к безумному старику-садовнику, да кем бы он ни был, тот хотел коснуться ее платья, но трясущаяся рука поймала только край плаща. Судорожно сжав его, старик поднял голову, и на мгновение показалось, будто к нему вернулась ясность ума – настолько лицо его просветлело. Но в следующий миг глаза его снова стали пустыми и лицо утратило всякое выражение.

Посмотрев на Джейн, я заметил, что она мучительно старается о чем-то вспомнить, пробудить какое-то давнее воспоминание, но это не удавалось. Вероятно, чтобы скрыть смущение, она спросила – голос ее дрожал:

– О ком вы говорите как о своей хозяйке, друг мой? Если вы думаете, что я ее знаю, то ошибаетесь. И вас я вижу впервые.

Старик, непрестанно качая головой, сбивчиво забормотал, будто сам с собой:

– Нет, нет, нет, все верно! Я не ошибся. Нет, нет, нет, мне ли не знать… Вы, сударыня, мою госпожу знаете… – Он вдруг заговорил таинственно и проникновенно, а его глаза были устремлены куда-то в пустоту, словно лицо Джейн было где-то далеко, а не перед ним: – Вы, сударыня, знаете: королева Эльсбет села на лошадь и поскакала к жениху, а все подумали, она умерла… Живой воды испила королева, тут, в замке! Я теперь жду ее… как повелели… жду… Я видел, она поскакала к своему жениху, покинув те края западные, где воды зелены… Однажды она вернется, когда забурлят потаенные воды и забьют из земли… Вынырнет из зеленых вод, выплывет, как я и как вы, сударыня, как… все мы, да-да, все… Вы же знаете, у государыни есть злая врагиня, ненавистница! Да-да, и я о том наслышан. Мы, садовники, много чего находим, когда, хе-хе, в землице копаемся. Да-да, знаю, противница задумала расстроить свадьбу королевы Эльсбет. Потому-то приходится так долго дожидаться часа, когда можно будет сплести для нее свадебный веночек. Не беда, подожду, я ведь еще молод. И вы, сударыня, молоды… И врагиню нашу знаете. Знаете… а если нет, выходит, обманулся я в вас. Да только… уж я-то… нет, не ошибаюсь. Кто другой ошибется, но только не я, барышня!

Эта печальная встреча и весь разговор с сумасшедшим садовником замка Эльсбетштайн начинали раздражать. Правда, в его сбивчивых безумных речах мне, при моем тогдашнем умонастроении, мнились некие обрывки смысла, да и сама фантастическая ситуация подсказывала странную связь с тем, что я испытал и пережил, о чем втайне тревожился… Но мало ли что может почудиться, мы же везде и всюду рады услышать таинственное откровение многоязыкой и изобретательной природы, если сердце переполнено и жадно внемлет любым звукам! Вот и несчастный старик, должно быть, смешал какие-то события своей жизни, глубокие потрясения, из-за которых, скорей всего, и повредился в уме, с легендами и сказками о древнем замке, рожденными народной фантазией, и в итоге живые и мертвые нити переплелись в невообразимо путаную кудель.