Текст книги "Ангел западного окна"

– Его величество император не пожелал ознакомиться с моими записками. Прежде ему угодно удостовериться в моем искусстве превращения металлов в золото. Императору нужен от меня способ получения философского камня. Посему его величество император, войдя в мои обстоятельства, согласится, что я не могу исполнить его волю, не получив каких-либо гарантий или заверений.

– Вам повелевает сам император! – возражает посланник.

– Сожалею. Однако и я вправе ставить условия.

– Вы противитесь высочайшей воле! Вас не страшит опала?

За дверью гремят по каменному полу железные доспехи.

– Имейте в виду, я подданный Великобритании. Баронет ее королевского величества Елизаветы! Императору вручено письмо моей государыни.

Тайный советник не прочь пойти на уступки. Угомонились и мечи с алебардами в передней.

Постыдный торг. Когда же я сообщу свои условия, спрашивает советник.

– После аудиенции у императора, о каковой снова прошу. Все будет зависеть от ее исхода. Решение приму, только самолично заручившись словом императора.

Тайный советник угрожает, торгуется, упрашивает. Его репутация висит на волоске. Он обещал императору притащить пугливого зайца прямиком к повару на кухню. А вместо зайца нарвался на зубастого волка.

Удачно, что дома нет Келли, трусливой душонки.

Посольство – тут тебе и мягкость шелка, и сталь меча – скачет восвояси, минует башню со знаменитыми на весь мир курантами и исчезает за углом ратуши.

Вот тут-то на площади появляется Келли – вышагивает, точно цапля на болоте, сейчас, кажется, крыльями захлопает да и взлетит. Разумеется, идет он со стороны веселых кварталов, где что ни дом – то дом публичный. В три прыжка одолев лестницу, врывается в мою комнату:

– Нас приглашает император?

– Приглашает, приглашает… В Далиборку особый билет пригласительный выправил нам. А может, в Олений ров, к своим ненаглядным мишкам, которых кормит мясом горе-алхимиков.

Келли побледнел.

– Измена?!

– Ничуть не бывало. Император всего лишь… хочет получить наши записи.

Келли топает ногами, словно раскапризничавшийся мальчонка.

– Никогда! Скорей я съем манускриптум святого Дунстана по примеру апостола Иоанна, проглотившего на Патмосе книгу Откровения![122]122
  Скорей я съем манускриптум святого Дунстана по примеру апостола Иоанна, проглотившего на Патмосе книгу Откровения! – «Он (Ангел) сказал мне: возьми ее (книгу) и съешь, она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед» (Откр. 10:9). Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]

– А что, Келли, далеко ли ты продвинулся в чтении зашифрованной книги?

– Послезавтра Ангел даст ключ, он обещал.

Послезавтра!.. О, это вечно гложущее мой мозг, сосущее кровь «послезавтра»!

Мне снится…

Нет, я не сплю. Я иду по старым улочкам Праги, прохожу по крепостному валу, заросшему деревьями. Он ведет к Пороховой башне. Листва начала желтеть. Воздух прохладен. Верно, октябрь на исходе? Через ворота в башне прохожу на Цельтнергассе. Дальше надо пересечь Староместский рынок и спуститься к Старо-новой синагоге[123]123
  Старо-новая синагога – старейшая синагога Центральной Европы, основана в XIII в., памятник готической архитектуры. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть] и еврейской ратуше[124]124
  Еврейская ратуша. – В 1287 г. пражские евреи добились самоуправления и разрешения вести собственное судопроизводство. Пражская еврейская община стала своего рода независимым анклавом, а еврейская ратуша, сохранившаяся до наших дней, – памятником борьбы евреев за свои права. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]. Я хочу, нет, я непременно должен увидеться с «высоким рабби» Лёвом, раввином-чародеем[125]125
  …увидеться с «высоким рабби» Лёвом, раввином-чародеем. – Иегуда Лёв бен Бецалел (1525–1609) – знаменитый пражский раввин, каббалист и алхимик, по преданию, создатель легендарного Голема. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]. Недавно мы познакомились благодаря доброму гостеприимному доктору Гаеку и в беседе слегка коснулись некоторых тайн…

Чем ближе я к дому раввина, тем заметнее изменяется облик улиц и домов, однако изменения эти не результат случайного развития. Все как во сне, но то, что я вижу, не сон. То, что я вижу, наверное, видела Иоханна Фромм во время своих блужданий по Праге…

Иоханна Фромм? А кто это? Моя экономка, конечно! Как я мог забыть! Иоханна Фромм – моя помощница… Но ведь я – Джон Ди? И я, Джон Ди, иду к рабби Лёву, пражскому раввину и другу императора Рудольфа… Размышлять некогда – я уже вошел в почти пустую, с низким потолком комнату рабби. Мы беседуем. В помещении – лишь плетеное кресло и грубо сколоченный стол. Хозяин сидит, вернее, стоит, прислонясь к стене, в узкой и тесной нише, расположенной довольно высоко, – именно так стоят – или сидят? – мумии в катакомбах; взгляд рабби устремлен на каббалистическое «древо сефирот»[126]126
  Каббалистическое «древо сефирот». – В каббалистической традиции существует представление о Вселенной как о мировом древе, корни которого образуют духовный мир сефирот, то есть десяти творческих сил – эманаций беспредельного и бескачественного божественного начала Эн-соф. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть], нарисованное мелом на противоположной стене. Когда я вошел, он не отвел взгляда от древа.

Плечи рабби сутулы. Не понять, что их пригнуло – старость, убелившая его главу, или низкий, почерневший от копоти потолок с громадными балками. В юности рабби, по-видимому, отличался исполинским ростом. Профиль хищной птицы и желтое лицо, покрытое густой путаной сетью морщин, живо напомнили мне ястребиные черты императора Рудольфа. Но у рабби птичья головка еще меньше, профиль еще резче. Крохотное, с кулак, личико с суровыми чертами древнего пророка под шапкой всклокоченных волос, переходящих в пышную бороду. Глубоко посаженные маленькие глазки задорно поблескивают из-под густых и широких белых бровей. Высокую, неимоверно худую фигуру облекает черный шелковый кафтан, который, сразу видно, тщательно чистят и берегут. Рабби сидит сгорбившись. Его руки и ноги непрестанно движутся, что, говорят, свойственно восточным евреям, ашкенази.

Мы беседуем о том, как мучительно труден путь человека к познанию божественных тайн и своего земного предназначения.

– Небеса надобно брать силою, – говорю я и напоминаю рабби о борьбе Иакова с ангелом[127]127
  …напоминаю… о борьбе Иакова с ангелом. – Борьба ветхозаветного патриарха Иакова, сына Исаака и Ревекки, с ангелом описывается в Книге Бытия (32, 24). Противник Иакова, названный «Некто», не в силах его одолеть, лишь повреждает ему «жилу в бедре» и, уходя, благословляет его и нарекает ему имя Израиль. Весь эпизод может быть истолкован как символ богоизбранности праведника Иакова. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть].

Рабби согласен:

– Вы правы, ваша честь. Молитва – это принуждение Бога.

– Как христианин, я возношу молитвы всем сердцем и всеми силами моей души.

– О чем же вы молите Бога, ваша честь?

– О Камне!

Рабби покачивает головой, медленно и печально, в эту минуту он похож на египетскую цаплю.

– Молитве надо прежде научиться.

– Что вы хотите сказать, рабби?

– Вы молите Бога о Камне. Вы правы, ваша честь. Камень – штука добрая. Но надо, чтобы ваша молитва достигла Бога.

– Почему же вы думаете, что она Его не достигает?! – Я изумлен: – Моя молитва исполнена веры!

– Вера?.. – Рабби покачивается взад и вперед. – А на что годна вера без знания?

– Рассуждение еврея, рабби! – сорвалось у меня против воли.

Глаза рабби сверкнули.

– Таки да, еврея. Верно, ваша честь. Тогда зачем спрашивать еврея о таинствах?! Молитва – это, ваша честь, искусство, единое для всех людей в мире.

– Истинная правда, рабби, то, что вы сейчас сказали. – Я поклонился, раскаиваясь в проклятом христианском высокомерии.

Рабби улыбнулся одними глазами:

– Стрелять из арбалетов и ружей вы, гоим, умеете. Чудо из чудес – то, как вы целитесь и поражаете цель. В стрельбе вы искусны. Но умеете ли вы молиться? Чудо из чудес то, как вы в молитве бьете мимо цели, как редко… поражаете цель!

– Рабби! Молитва все же не пушечное ядро.

– Почему же нет, ваша честь? Молитва есть стрела, пущенная к Богу! Попала стрела в цель – молитва услышана. Бог всякой молитве внемлет, непременно внемлет, ибо молитва, достигшая цели, не будет отвергнута.

– А не достигшая?

– Падет на землю, подобно стреле, или поразит ложную цель, падет на землю, как семя Онана, или… ее перехватит «Другой» и его слуги. Они также внемлют молитве… на свой лад.

– Кто это «Другой»? – страшась ответа, спрашиваю я.

– Кто это «Другой»? – передразнивает рабби. – Тот, кто вечно бодрствует, посредничая между Богом и миром. Ангел Метатрон[128]128
  «Другой»… Ангел Метатрон – ангел, перешедший из человеческой плоти в стихию огня. Повелитель тысячи ликов Метатрон (от греч. «стоящий у престола») – в иудаистской мифологии запрестольный ангел, ближайший к Богу, непосредственно от него получающий приказания. Указывал Моисею путь в Землю обетованную и вел евреев по пустыне. Метатрона – ангела милосердия, ходатая перед Богом, покровителя всего человечества – Майринк наделяет зловещими, демоническими чертами. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]. Повелитель тысячи ликов…

Мне стало страшно: ведь если моя молитва не достигает цели…

Рабби не ждет ответа. Его взгляд обращен в какие-то дали, видимые лишь ему одному. Он продолжает:

– Не молись о Камне, если не знаешь, в чем его смысл…

– Смысл Камня – истина! – поспешно говорю я.

– Истина? – Рабби снисходительно усмехается, в точности как император Рудольф. Вот сейчас, кажется, с негодованием бросит: «Разве я Пилат?» Но высокий адепт безмолвен.

Преодолев робость, я спрашиваю:

– В чем же смысл Камня?

– Это, ваша честь, вы должны постичь душой, а не услышать от кого-то.

– Я понимаю, обрести Камень можно только в своей душе. Но ведь потом его получают из вещества и тогда называют эликсиром.

– Помни, сын мой, – шепчет рабби, и голос его звучит так, что все во мне, каждая жилка трепещет, – когда будешь молить о Камне, помни! О стреле помни, о цели своей и о меткости! Будь бдителен, не то получишь вместо философского камня булыжник, будь бдителен, не то промахнешься и поразишь цель, какую не хотел поразить. Молитва неправедная может навлечь страшные беды.

– Разве так трудно научиться праведной молитве?

– Немыслимо трудно, ваша честь! Трудно – это вы верно заметили, ваша честь. Трудное, немыслимо трудное дело – достичь слуха Всевышнего.

– У кого мне учиться праведной молитве?

– Праведной молитве… научиться может лишь тот, кто при рождении был назначен в жертву и стал жертвой… Он обрезан, и он глубоко постиг, что так должно быть… и стал хозяином Имени, ибо знает неизрекаемое Имя как справа налево, так и слева направо…[129]129
  …знает неизрекаемое Имя как справа налево, так и слева направо… – Учение об именах, в том числе об именах ангелов и демонов, было частью каббалы с характерным для нее знаково-символическим отношением к миру и стремлением к его абсолютной мифологизации. Вместе с тем «заповедное имя» Яхве и его поиски – один из широко известных мотивов иудаизма в целом, особенно популярный на исходе античности и в Средние века и воплотивший представление об обретении тайного знания и магической власти над миром посредством нахождения истинного имени божества. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]Во мне нарастает недовольство: в паузах, которых так много в его речи, словно сквозь дыры ветхого рубища, проглядывает еврейское высокомерие. Я не выдержал:

– Позвольте заметить, рабби, что, прожив на свете столько лет и достаточно глубоко постигнув многие учения философов, я предпочитаю остаться необрезанным.

Где-то в загадочной глубине глаз рабби заискрилось веселье.

– Ваша честь не желает подвергнуть себя обрезанию! Вот именно! Дичок яблони не желает быть привитым. Какие плоды он принесет? Жесткие и кислые, как уксус.

Это, конечно, иносказание. Я чувствую, оно подводит меня к какой-то мысли, как бы дает ключ, он тут, надо лишь взять его, и мысль прояснится. Но мной все еще владеет досада, вызванная надменностью еврея. Я упрямо возражаю:

– В молении о Камне я повинуюсь указаниям и наставлениям свыше. Пусть сам я плохой лучник, но полет моих стрел направляет Ангел.

Рабби Лёв встрепенулся:

– Ангел? Что это за ангел?

Я рассказываю об Ангеле. С трудом подбирая слова, описываю, каков с виду Зеленый ангел западного окна, тот, кто дает нам наставления, кто возвестил, что послезавтра наконец-то откроет заветную формулу.

И тут лицо рабби кривится, морщится – старика сотрясает приступ безумного смеха. Хохота, смеха – иных, более подходящих слов я не нахожу, но это не обычный смех, не смех человека – нет, египетский ибис так в исступлении бьет крыльями, увидев ядовитого аспида[130]130
  …египетский ибис так в исступлении бьет крыльями, увидев ядовитого аспида. – Возможно, Майринк объединяет в этом образе два божества египетской мифологии: ибисоголовым древние египтяне изображали Тота, бога мудрости, счета и письма, проводника душ в царство мертвых, отождествлявшегося греками с Гермесом Трисмегистом («Трижды величайшим»). Победа над змеем Апопом, воплощением смерти и мрака, угрожавшим выпить Нил, – один из подвигов светлого бога Ра, бога солнца. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]. Птичья головка рабби дергается, крошечное желтое личико в серебристо-белом облаке всклокоченных волос съежилось, морщины собрались в пучок, в середине которого зияет хохочущий черный рот, он хохочет, хохочет, и длинный желтый зуб, единственный, скачет вверх-вниз в черной круглой яме… Он обезумел? Мне страшно. Обезумел!

Беспокойство, неуемное беспокойство гонит меня к Замковой лестнице, наверх… Здесь, в населенных немцами Градчанах, меня уже знают – алхимик, приезжий англичанин, принятый в императорском дворце. Куда бы я ни пошел, за мной следят, однако свободу мою никто не стесняет. А для меня эти тихие улочки и аллеи – спасение, мне нужно хоть иногда побыть в одиночестве, не видеть Келли, кровососа, жадно тянущего соки из моей души…

Я заблудился в каких-то путаных переулках. Остановившись перед одним из домишек, что лепятся возле крепостной стены, я замечаю над стрельчатой аркой ворот рельеф: Иисус у колодезя и самарянка. На одном из камней, которыми обложен колодезь, вырезано: Deus est spiritus.

Deus est spiritus… «Бог есть дух»…[131]131
  …над стрельчатой аркой ворот рельеф: Иисус у колодезя и самарянка. На одном из камней… вырезано: Deus est spiritus… «Бог есть Дух»… – Эпизод Евангелия от Иоанна (4:13, 14, 23, 24), аллегория утоления духовной жажды. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть] О да, Он – дух, а не золото! Келли подай золота, императору подай золота! Золота… и я тоже хочу только золота? Недавно Джейн вышла ко мне, держа на руках Артура, нашего сыночка. «Деньги на исходе, скоро разменяю последний талер, как тогда кормить малыша?» И я увидел, что на ее шее нет ожерелья, которое она обычно носила. Джейн распродала одно за другим все свои украшения, чтобы уберечь нас от долговой тюрьмы, от позора и гибели.

Deus est spiritus… Все мои молитвы были истовыми, я молился, не щадя ни душевных, ни физических сил. И что же? Бог услышал мои молитвы? Мои стрелы достигли цели? Наверное, прав рабби? Тот Рабби, кто ныне и присно сидит у источника вечной жизни и наставляет пришедшую зачерпнуть из него усталую душу? Золото не потекло ко мне, молитва о золоте не долетела… Из ворот вышла женщина, и я, все еще думая о своем, спрашиваю:

– Что это за место, не подскажете? – Я хочу узнать название переулка.

Женщина, заметившая, что мое внимание привлекло изображение над воротами, отвечает:

– У Золотого источника, сударь!

Император в Бельведере. Он стоит возле высокого стеклянного ящика, а в нем застыл, раскинув руки, житель севера в меховом одеянии с кожаными кантами и ремешками, на которых рядами подвешены десятки бубенцов. Восковая кукла с раскосыми блестящими глазами из стекла держит в несуразно маленьких ручках музыкальный треугольник и какие-то диковинные вещи. Это шаман, вдруг сообразил я.

Перед Рудольфом вырастает длинный и тощий человек в черной сутане. Он неохотно склоняет голову, ему явно не по нраву то, что пришлось оказывать подобающее почтение императору. На посетителе красная кардинальская шапочка. И я догадываюсь: этот долговязый священнослужитель с губами, застывшими в равнодушной полуулыбке, – папский легат, кардинал Маласпина[132]132
  …папский легат, кардинал Маласпина – кардинал Джерманик Маласпина, епископ Сан Северо (1550–1603) – посланник папы римского при дворе Рудольфа II в 1584–1586 гг. Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть]. Он обращается к императору холодно и решительно, его губы смыкаются и размыкаются, точно острые створки раковины. Я прислушиваюсь и начинаю вникать в смысл речи:

– …Посему ваше величество навлечет на себя неразумные попреки, невежественная толпа поставит вам в укор покровительство чернокнижникам и, не говоря уже о других великих милостях, предоставление возможности свободно проживать в католических землях империи тем людям, коих подозревают, и притом обоснованно, в сношениях с нечистой силой.

Император дергает хищной птичьей головой:

– Бабьи сплетни! Англичанин – алхимик, а алхимия, друг мой, проходит по ведомству естествознания. Вам, церковникам, не остановить стремлений человеческого духа, который благодаря постижению скверны в тайнах природы лишь тем более благоговейно подступает к пресвятым таинствам Всевышнего…

– …Ради постижения дарованной Им великой милости сего познания, – завершает кардинал.

Желтые огоньки, разгоревшиеся в глазах императора, скрылись под опустившимися дряблыми, сморщенными веками. Лишь отвисшая нижняя губа подрагивает, выдавая подавленную усмешку. А неизменно холодная улыбка кардинала стала заметнее – он уверен в своем превосходстве.

– Каким бы ни было наше рассуждение об алхимии, сей родовитый англичанин, а равно и его подозрительный сотоварищ открыто заявляли, что не получение золота и серебра ставят себе целью, а желают с помощью колдовства и чародейства добиться могущества над своей бренной плотью, дабы силою собственной своей воли преодолеть смерть. О чем имеется подробный и обстоятельный донос. Именем Господа нашего Иисуса Христа и святого Его наместника на земле обвиняю презренного Джона Ди и его подручного в занятии богомерзкими искусствами, кощунственной черной магией, караемыми смертью ныне на земле и присно – в геенне огненной. Власти светской вверен меч, дабы не смела уклоняться от исполнения своего долга, ибо уклонение означало бы пагубу для христианского мира. Вы, ваше величество, конечно, понимаете, что поставлено на карту.

Рудольф, постукивая пальцем по витрине с куклой шамана, ворчливо ответил:

– Прикажете отправить всех шутов и язычников в темницы Ватикана и на костры, разожженные вашими попами-невеждами? Его святейшество меня знает, у него не возникнет сомнений относительно искренности моей веры, как и в том, что я ревностно исполняю свой христианский долг. Но не след ему ставить меня слугой своих слуг, стерегущих каждый мой шаг. Не то дойдет, пожалуй, до того, что мне же на подпись принесут смертный приговор Рудольфу Габсбургу, властителю Священной Римской империи, осужденному за чернокнижие!

– Ваше величество, вы назначаете меру и предел светской власти в империи. Вы сами себе судия, но вам и ответ держать перед Божьим судом, вам знать, чем воздастся Рудольфу Габсбургскому…

– Куш, поп, не зарывайся! – прошипел император.

Кардинал Маласпина отпрянул, дернувшись, точно змея, получившая удар орлиным клювом. Поджал губы, криво усмехнулся:

– У слуг Господних, кои смиренно следуют примеру Учителя небесного, даже когда они оплеваны и истерзаны, на устах лишь одно – хвалы Всевышнему.

– А в сердце – замысел предательства! – живо подхватил император.

Кардинал медленно отвесил низкий поклон.

– Мы предаем при малейшей возможности. Предаем тьму свету, слабость – силе, обманщика – бдительному справедливому суду. Джон Ди и его прихвостень – исчадия самых зловредных разновидностей ереси. На лбу его печать: богохульник, осквернитель святых гробниц, чернокнижник, спознавшийся с еретиками, изобличенными в союзе с дьяволом. Думаю, его святейшество Папа немало огорчится, если, не дождавшись известных шагов светской власти, будет вынужден принять свои меры. По завершении процесса Джона Ди наместник Божий, как велит закон, объявит о сем миру, а таковое известие нанесет тягчайший урон престижу императорской власти.

Император пронзил кардинала горящим взглядом, полным ненависти. Но уже не осмелился щелкнуть клювом. Орел упустил змею из когтей. И с угрюмым клекотом нахохлился, понуро втянув голову в плечи.

В одной из дальних комнат, предоставленных нам доктором Гаеком, я со слезами бросаюсь на шею Келли.

– Ангел помог нам!.. Хвала Ангелу!.. Ангел помог!

В руках у Келли раскрытые магические шары из могилы святого Дунстана, оба до краев наполнены драгоценным порошком, красным и серым. Это чудо сотворил Ангел! Вчера ночью Келли и Джейн заклинали его, не пригласив меня, вдвоем. И вот теперь в моих дрожащих руках наше новое сокровище. Но безмерно важнее богатства то, что Ангел сдержал свое слово! Не обманул моих надежд, внял мольбам, которые я возносил у Золотого источника. Молитвы не пали на землю. Молитвы достигли Бога и были услышаны Им. Молитвы тронули сердце Ангела западного окна! О радость! Все подтвердилось! Не зря мы шли по избранному пути, он не увел от цели. В моих руках свидетельство истинного союза с Богом!

Ныне утолен голод плоти! Пора утолить голод страждущей, истомившейся души!

«Так в чем же тайна получения Камня?» – спросил я Келли и в ответ услышал, что Ангел пока не открыл ее, мол, хватит с нас и одного дара, главное же, надобно считать оправдавшимися нашу веру и надежду. А в другой раз, продолжал Келли, сподобимся новой милости, если заслужим. Будем же терпеливо ждать и молиться! Господь даст чадам своим все, о чем их молитва, все, в чем их нужда!..

Джейн с сыном на руках стояла в стороне, бледная и молчаливая.

Я спросил у нее, как происходило благословенное заклинание Ангела. Она устало подняла глаза, взгляд ее был странно рассеян.

– Не могу описать… Не помню… Было… очень страшно…

Недоумевая, обернулся я к Келли:

– С Джейн что-то стряслось?

– Ангел… явился нам… в пламени. – Голос Келли дрожал.

Господь в неопалимой купине[133]133
  Господь в неопалимой купине… – Неопалимая купина – в ветхозаветном предании горящий, но не сгорающий куст, из которого Яхве воззвал к Моисею, повелев ему вывести народ израильский из Египта в обетованную Землю (Исх. 3, 2). Прим. – В. Ахтырская


[Закрыть], подумал я и, не говоря ни слова, нежно обнял мою отважную Джейн.

Неясные картины плывут, словно размытые, забрезжившие в утренней дреме воспоминания о снах. Столпотворения, пиры, рукопожатия и братские поцелуи с вельможами, со знатными сановниками, при каждом шаге звенящими шпорами и орденскими цепями, с наряженными в бархат и шелка посланниками и учеными. Прогулки по узким улочкам Праги, и всегда во главе кавалькады скачет Келли, прощелыга то и дело запускает пятерню в развязанный кошель и швыряет серебро в оттесненную к стенам восторженно вопящую толпу. Мы стали пражским чудом, скандалом, в городе только и разговоров, что о нашей невероятной авантюре. Всевозможные небылицы, обошедшие всю Прагу, достигли и наших ушей. Мы прослыли богачами, владеющими несметными сокровищами и приехавшими из Англии для того, чтобы потехи ради водить за нос императорский двор и честных горожан, выдав себя за адептов герметического искусства. Это самая невинная и беззлобная басня из тех, какие про нас сложили.

Долгие изматывающие препирательства с Келли по ночам, после шумных пиров. Осоловевший от чрезмерных возлияний и обильных жирных яств, излюбленных чехами, едва держась на ногах, Келли плетется спать. Я трясу пьянчугу, схватив за грудки, трясу что есть силы, мое терпение лопнуло, нет мочи смотреть, как он корчит из себя невесть кого и швыряет деньгами налево и направо.

– Свинья! Мужлан! – кричу я. – Подобранный из милости крючкотвор, прозябавший в лондонских трущобах! Очнись! Возьми себя в руки! До каких пор это будет продолжаться? Весь серый порошок профукал! И половину красного!

– Зе-зе-зеленый… Зеле-ный ангел… скоро подкинет новую по-по-порцию. – И паршивец рыгает.

Заносчивость, сластолюбие, ослиное упрямство, с которым корноухий, дорвавшись до денег, каких в жизни не видывал, швыряет их на ветер, грубая, тупая спесь, бахвальство выскочки – золото, дарованное Ангелом, пробудило от спячки всех этих нетопырей темной души Келли, проходимца с отрубленными ушами, и все они выпорхнули на свет. Пока мы терпели нужду, Келли был неплохим товарищем, он легко и весело переносил голод и прочие лишения, никогда не падал духом, но теперь с ним, второй раз в жизни вкусившим богатства и роскоши, просто нет сладу, буйно разгулявшегося кутилу никакими силами не обуздать.

Господу не угодно, чтобы драгоценное золото стало на нашей земле одним из заурядных металлов. Ибо сей мир есть загон для свиней…

Помимо моей воли снова меня повлекла некая неудержимая сила в узкие переулки еврейского квартала, на берег Влтавы, туда, где живет рабби Лёв, который, захохотав, как безумец, осмеял мою веру в Ангела. Своим издевательским смехом рабби обратил меня в постыдное бегство, ибо при виде его желтого длинного зуба, одиноко торчащего во рту, разом остыл жар моей напыщенной веры…

Я брел куда глаза глядят и очутился возле одного из древних, высоких, словно башня, еврейских домов с проходным двором. В нерешительности остановился, раздумывая, куда теперь, и тут из черной подворотни кто-то шепотом меня окликнул:

– Сюда! Здесь пролегает путь к вашей цели!

И я иду на зов незримого.

В темной подворотне меня вдруг окружают – я чувствую – чужие люди. Что-то шепча, оттесняют в какой-то боковой ход, подталкивают к обитой железом двери и ведут по длинному сумрачному подземному коридору. Под ногами настил из трухлявых досок, с которых при каждом шаге поднимается сухая пыль. Сверху сочится слабый свет – высоко над нашими головами изредка виднеются узкие оконца вроде щелей. Становится страшно: я угодил в ловушку! Чего от меня потребуют? Останавливаюсь. Люди плотно окружают меня, они вооружены, на всех лицах маски. Есть у них и предводитель. Он снимает маску. Передо мной физиономия честного вояки.

– Приказано императором, – говорит он.

Я попятился.

– Арест? За что? Имейте в виду, у меня имеется охранная грамота ее величества королевы Англии!

Офицер качает головой и жестом велит идти дальше.

– Что вы, сэр, какой арест! – говорит он. – У императора есть резоны, коли он не хочет предавать огласке ваш визит. Его величество ждет вас. Следуйте за нами!

Подземный ход заметно идет под уклон. Последние проблески света исчезают. Дощатого настила уже нет. Под ногами скользкая жижа. Стены сырые, источающие запах плесени, небрежно выровненные лопатой.

Стоп! Мои сопровождающие тихо переговариваются. Я приготовился к смерти – внезапной, невообразимой, чудовищной… Мне давно ясно, что мы находимся в потайном подземном ходе, о котором много толкуют в городе: он проложен под Влтавой и ведет от Старого места в Градчаны. Его вырыли по приказанию Габсбургов, а когда дело было сделано, всех до единого землекопов, работавших здесь, утопили в водах Влтавы, чтобы не проговорились, где скрыты вход и выход.

Вдруг загорается факел, и вот уже вспыхнули другие, их много, в ярком свете я вижу наверху, над головой, – свод штольни, вроде тех, какие пробивают в рудниках. Кое-где свод, вырубленный в скальной породе, подпирают крепкие деревянные столбы. Изредка слышатся глухие раскаты. Кажется, гром гремит где-то далеко над нашими головами. Мы идем по нескончаемо длинному подземному коридору среди тошнотворного запаха гнили. Вспугнутые крысы шныряют под ногами. На грудах пыли и в трещинах стен шевелятся потревоженные нашими шагами отвратительные ползучие твари. Нетопыри снуют в воздухе, пламя факелов опаляет их черные крылья.

И наконец путь начал подниматься в гору. Вдали мелькнул голубоватый отблеск. Факелы гаснут. Привыкнув к сумраку, я вижу, что солдаты оставляют их, сунув в железные кольца, приделанные к стене.

Под ногами опять деревянный настил. Подземная галерея поднимается все круче, кое-где мы шагаем по ступенькам. Где мы сейчас и где выйдем наверх, Господь ведает… Но вокруг уже дневной свет! И вдруг снова – стой! Двое с трудом поднимают железный люк в потолке. Мы выбираемся наверх и оказываемся в тесной, по-нищенски убогой кухне – мы вскарабкались по каминной трубе, похожей на шахту колодца. Должно быть, мы в горняцкой хижине или каком-то другом жилище бедняков. Теснота такая, что не повернуться, дверца, через которую мы выходим, низкая, прихожая и вовсе крохотная, а из нее я протискиваюсь в каморку. Один – провожатые бесшумно скрылись…

Император Рудольф восседает в громадном кресле, занимающем добрую половину комнатки, на нем та же черная хламида, что и в день нашей первой встречи в Бельведере.

За окном, у которого он сидит, пышно цветут левкои, залитые теплым золотом послеполуденного солнца. В комнатке уютно, светло. Душе здесь привольно и весело, все настраивает на радостный и беззаботный лад. Осматриваясь в этом тихом приюте, где хорошо бы еще повесить клетку с чижиком, я чуть не засмеялся – вот куда привел темный и страшный, дышащий смрадом убийств подземный ход!

Император молча кивнул и взмахом желтоватой руки остановил мои изъявления почтительности. Велел садиться, прямо напротив него стоит такое же большое удобное кресло. Послушно сажусь… Настает безмолвие.

За окном шелестят старые деревья. Взглянув туда, я чувствую еще большую растерянность – совершенно не понимаю, что это за уголок Праги. Куда же я попал? Вид из окна отчасти закрывают верхушки деревьев, за ними поднимается крутой горный склон. Значит, дом прилепился к склону над глубоким ущельем или оврагом… «Олений ров!» – в который раз меня выручает мой внутренний голос.

Наконец император неторопливо распрямил сгорбленную спину.

– Я повелел доставить вас сюда, магистр Ди, поскольку мне стало известно, что вы весьма преуспели, добывая золото на ваших алхимических приисках. Если, конечно, вы и ваш приятель не прожженные негодяи.

Я промолчал, думая про себя: молчание лучше всего выразит мое превосходство над обидчиком, сознающим, что на дуэль его не вызовешь, как бы ни хотелось. Император, словно прочитав мои мысли, дернул головой.

– Ну хорошо, научились получать золото. Мне давно нужны такие мастера. Сколько запросите?

Я молчал, глаз не опустил.

– Ладно! Чего вы хотите?

Вот теперь я ответил:

– Ваше императорское величество, вы знаете, что я, Джон Ди, баронет Глэдхиллский, не гоняюсь за славой ярмарочных шутов и шарлатанов. Золото, получаемое путем алхимической трансмутации, нужно им лишь для того, чтобы придать блеска унылому земному существованию. Я же просил бы у вас, венценосного адепта, совета и наставления. Ибо мы надеемся получить философский камень, эликсир бессмертия.

Рудольф склонил голову к плечу. Сейчас он точь-в-точь старый орел в клетке, хмуро поглядывающий из-за железной решетки на далекое небо с величественным и скорбным, но в то же время невообразимо комичным видом. Плененный орел, подумалось мне невольно.

Наконец император сказал:

– Еретические мысли, сэр! Святыню, коя может даровать смертному пресуществление, не выпускает из рук Папа, наместник Божий, имя же ей – Святые Дары.

Рудольф произнес это сурово, но, мне показалось, и со скрытой насмешкой.

– Ваше величество, у истинного Камня, как я смею предполагать, имеется лишь одна черта, которая роднит его с освященной облаткой: как хлеб после освящения таинством евхаристии, так и Камень – уже не вещества мира сего…

– Ну, это теология, – устало вздохнул император.

– Это алхимия!

– Тогда надо полагать, что Камень – магическое семя, которое, попадая в нашу кровь, претворяет ее, – задумчиво прошептал Рудольф.

– Почему же нет, ваше величество! Мы же принимаем внутрь aurum potabile, или золотые капли, лекарственное снадобье, коим очищают кровь!

– Сэр, вы глупец, – с досадой перебил император. – Берегитесь, как бы не случилось, что вымолите себе Камень, да кровь ваша его не примет, а тогда жестоко мучиться будете.

Вот чудеса! В моих ушах вдруг внятно зазвучал предостерегающий голос рабби, ведь он предупреждал, что молитва, не достигающая своей цели, может навлечь беду. Я довольно долго молчал, прежде чем ответить:

– Господь наставлял: «Кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе…»[134]134
  1 Кор. 12:29. – Прим. перев.


[Закрыть]

Император встрепенулся, дернул головой и защелкал хищным клювом:

– Настоятельно советую вам, сэр, следуйте моему примеру – прежде чем есть или пить, все давайте кому-нибудь отведать. В здешней жизни полным-полно коварных интриганов да отравителей. Поди знай, что тебе поп однажды поднесет в потире? Может быть, пресуществленному телу Господню угодно мое… скоропостижное вознесение на небеса? Подобное уже бывало в истории! Зеленые ангелы, черные пастыри – гадюки из одного поганого выводка. Так что остерегайтесь, сэр!

По моей спине пробежал озноб. Вспомнилось все, о чем с опаской шепотом говорили разные люди еще во время нашего путешествия в Прагу, вспомнились и осторожные, уклончивые речи Гаека, лейб-медика императора, в которых я уловил намек: дескать, рассудок Рудольфа не всегда бывает вполне ясен; как знать, может быть, Рудольф… безумец.

Подозрительно покосившись на меня, он продолжал:

– Повторяю: остерегайтесь, сэр! Раз уж затеяли пресуществление своей плоти – поторопитесь. Таков мой совет. Святая инквизиция питает живой интерес к вашему, гм… пресуществлению. Сомневаюсь, чтобы ее интерес пришелся вам по вкусу! Сомневаюсь и в том, что окажусь в состоянии защитить вас от деятельного участия со стороны сих благотворителей… Вы должны понимать, я одинокий старик. Мое слово тут мало что решает…

Орел нахохлился и, кажется, задремал. А я глубоко взволнован: император Рудольф, самый могущественный из смертных, монарх, повергающий в трепет властителей светских и духовных, вдруг говорит, что он стар и бессилен? Что это, притворство, коварный обман?

Император разгадал мои мысли, пристально следя за мной из-под полуопущенных век. Покашливая, он насмешливо предложил:

– Станьте-ка сами королем, сэр! Сразу убедитесь, сколько у монарха докуки и тягот. Ежели кто не обрел в себе цельности, не стал двуглавым, как орел нашей династии, лучше пусть не посягает на корону, все равно какую – ни на символ земной монаршей власти, ни на венец адепта.

Император бессильно поник в кресле, словно истомившись в долгих трудах. В моей голове вихрем проносились мысли: откуда Рудольф, странный, загадочный старец, сидящий передо мной в потертом кресле, узнал мои сокровенные тайны? Как обо всем догадался? И тут я вспомнил королеву Елизавету, ведь и она иногда говорила со мной о таких вещах, которые определенно не могли родиться в ее собственной голове. Эти речи звучали так, будто доносились из иного, нездешнего мира, к коему здравые и трезвые помыслы моей государыни никогда в жизни не могли бы обратиться! И вот теперь то же самое произошло сейчас… император Рудольф… Что же это за странные, загадочные феномены с людьми на королевских престолах? Неужели монархи – тени великих, увенчанных на царство в нездешнем мире?