Текст книги "Страсть и судьба"

– Его влечет недостижимое, – сказала Джоан. – Кстати, викарий и леди Сесили гораздо больше подходят друг другу.

– Лучшего выбора для сестры и желать нельзя.

Джоан согласно кивнула, на ее лице появилась некоторая уверенность.

– Тогда не все потеряно, – задумчиво сказала она, – Оливер опомнится.

– Непременно опомнится, – согласилась Сибилла.

– Благодарю вас, миледи, за помощь и поддержку. Ваши доброта и щедрость не имеют границ, хоть это и идет вразрез с вашей репутацией. Надеюсь, вы не обиделись на меня за эти слова.

В ответ Сибилла лишь слабо улыбнулась, что было воспринято Джоан как знак одобрения.

– Я очень рада, что мы подружились, – продолжала она, – потому что… потому что мы будем часто видеться после нашей с Оливером свадьбы.

– Правда? – Сибилла изобразила на лице приятное удивление. – Но почему, Джоан?

Та широко улыбнулась, но ее глаза хищно блеснули, что не укрылось от внимания Сибиллы. Если бы она не знала, что к чему, то могла бы с легкостью принять Джоан за саму невинность.

– Потому что надеюсь часто появляться в Фолстоу, – сказала блондинка.

– Мне было бы крайне приятно, если бы вы и вовсе отсюда никогда не уезжали, – улыбнулась Сибилла.

Глава 18

Сесили с трудом спускалась по лестнице, держась одной рукой за каменные перила, а пальцы другой прижимая к пульсирующему от боли виску. Голова болела и кружилась, ее заметно подташнивало.

Утром она не выходила из своих покоев гораздо дольше, чем обычно, надеясь, что тошнота все-таки пройдет. После нескольких приступов рвоты желудок окончательно опустошился, и она подумала, что теперь уже можно спуститься в большой зал к завтраку. Она была уверена, что причиной ее недомогания является беременность младшей сестры.

Нет, Сесили не была ведьмой, хотя все три сестры Фокс обладали необычными способностями. Сесили могла чувствовать физическое состояние тех, кого она любила и кто был ей близок и дорог. Так, например, она ощущала боль и страшный холод, когда несколько месяцев назад Элис оказалась в лесу. Но это вовсе не было колдовством. Просто между ней и сестрами существовали очень близкие отношения.

Ей давно следовало бы догадаться, что Элис беременна. Они с Пирсом были женаты вот уже четыре месяца и, судя по всему, были счастливы своей любовью. Беременность – совершенно естественное явление в подобных обстоятельствах. Похоже, Элис находилась на раннем сроке, когда у многих женщин появляется тошнота и быстрая утомляемость. Эти недомогания должны вскоре исчезнуть. Следовательно, и Сесили почувствует себя лучше.

Хорошо бы это случилось поскорее, потому что сейчас она чувствовала себя отвратительно.

Внизу у лестницы ее ждал Джон Грей. Его смущенная улыбка нисколько не улучшила ее настроение, но она постаралась изобразить на лице радость, оперлась на протянутую им руку, и он повел ее в зал.

К великому облегчению Сесили, там не было ни Оливера Белкота, ни Джоан Барлег. Сибиллы тоже не было, но обычно она никогда и не спускалась к завтраку. За главным столом сидели только Элис и Пирс, и в сердце Сесили закралась надежда на то, что с этого момента начнется ее новая жизнь в качестве жены Джона Грея. Жизнь, в которой не будет места Оливеру Белкоту.

Усилием воли заставив себя широко улыбнуться, Сесили вместе с Джоном направилась к главному столу. Она отчетливо видела, как Элис наслаждается завтраком. Что же, хороший аппетит на раннем сроке беременности – это отличный знак. Может, теперь тошнота наконец прекратится.

Подходя к пустому креслу рядом с Элис, Сесили почувствовала, как у нее забилось сердце, и прижала руку к груди. На столе, перед улыбающейся розовощекой младшей сестрой стояло блюдо, от края до края заполненное…

– Элис! Что это?

– Яблочный пирог! Со взбитыми сливками! – промычала Элис с набитым ртом и улыбнулась сестре. – Я уже давно мечтала о нем.

Машинально усаживаясь в услужливо пододвинутое Джоном кресло, Сесили не могла отвести взгляда от блюда с яблочным пирогом. Тошнота и головная боль вмиг куда-то исчезли.

– А там… там еще осталось для меня? – спросила она.

Элис с аппетитом проглотила очередной кусок пирога и радостно закивала головой:

– Я велела, чтобы на кухне всегда был наготове яблочный пирог со сливками, пока я здесь, в Фолстоу.

Она повернулась к прислуживавшему за столом мальчику и жестами велела ему принести для Сесили яблочный пирог.

Словно в приятном сне, Сесили расправила полотняную салфетку, не сводя глаз с дверей, ведущих в кухню. Ей понадобилось все ее самообладание, чтобы не оттолкнуть Элис от ее блюда с пирогом и не схватить самый большой кусок.

Вскоре, хотя ожидание показалось Сесили вечностью, из кухни показались две служанки. Одна из них поставила перед Джоном Греем большую тарелку с холодным нарезанным мясом и миску горячей овсянки, другая подошла к Сесили с тарелкой, на которой лежала скромная порция яблочного пирога и немного взбитых сливок.

Сесили сердито приподняла бровь и повернулась к служанке.

– Принеси весь пирог. И сливки тоже. Да побольше!

– Побольше, миледи? – недоуменно переспросила служанка, привыкшая к скромному аппетиту средней сестры Фокс.

– Именно так, побольше сливок! Как же я съем весь пирог, если сливок окажется мало?

Присутствовавшие на завтраке замолчали и в удивлении повернулись в сторону Сесили. Несколько секунд служанка широко раскрытыми глазами смотрела на Сесили, потом сделала торопливый книксен и убежала на кухню.

– Надо же, всего один кусочек пирога, – сердито пробормотала Сесили, намазывая на него сразу всю порцию сливок. Засунув в рот сразу половину куска, она пробубнила, жуя: – С ним обязательно нужны сливки!

Слева от нее раздался приглушенный смех. Элис прижимала ко рту салфетку, ее плечи тряслись от смеха.

– Знаешь, Сесили, ты сейчас была так похожа на Сибиллу!

Помедлив секунду, Сесили тоже расхохоталась.

Когда служанка вернулась, неся целых три яблочных пирога и две большие чашки взбитых сливок, обе сестры заливались неудержимым хохотом. Пирс Мэллори негромко сказал Джону:

– Извини, дружище, похоже, они обе сошли с ума.

– Похоже, причиной истерии является этот яблочный пирог, – шутливо ответил Джон Грей. – Ни за что не стану пробовать его.

Через несколько мгновений сестрам все-таки удалось вернуть самообладание и перестать хохотать. Сесили продолжила свой завтрак, чувствуя, как от долгого смеха даже болят некоторые мышцы лица.

Элис вытерла выступившие от смеха слезы и придвинулась к столу, намереваясь снова наполнить свою тарелку кушаньями.

– Извини, Сесили, что я заставила тебя съесть так много яблочного пирога. Я и не подозревала, что ты до такой степени чувствуешь мое физическое состояние.

– Не надо никаких извинений, Элис, – возразила Сесили, с наслаждением поглощая божественно вкусную еду. – Клянусь, мне приятно разделить с тобой здоровый аппетит. Это куда лучше дурноты.

– Ты права, – согласилась с ней Элис, аккуратно разрезая последний кусок пирога. – Тошнота это просто ужасно. Слава Богу, все уже кончилось. И довольно быстро к тому же.

Рука Сесили с вилкой остановилась на полпути ко рту. Повернувшись к сестре, она спросила:

– Значит, тебя уже давно не тошнит?

– Ну да, не тошнит, слава Богу, – довольно улыбнулась ей Элис, откусывая от пирога. – Недомогание длилось не больше недели, иначе я бы весь праздник Сретения провела в туалете.

Сесили посмотрела на свою вилку с насаженным на нее куском пирога и осторожно положила на тарелку. У нее снова начинались спазмы желудка, предвестники тошноты и рвоты. Резко встав, она сказала:

– Прошу прощения, мне нужно в свою комнату. Я там кое-что забыла…

Джон Грей тоже встал с места с озабоченным видом:

– Я провожу вас, миледи.

– Нет-нет, не надо, – пробормотала Сесили и поспешно отошла от стола, чувствуя на себе взгляды трех пар удивленных глаз. – Я сейчас вернусь, одну минуточку!

Пытаясь выдавить улыбку, она быстрым шагом направилась к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. На лбу и шее у нее выступил холодный пот, приступы тошноты становились все сильнее, желудок требовал немедленного опустошения.

Выскочив в вестибюль, она остановилась у лестницы, которая вела на второй этаж в жилые комнаты. Прямо перед ней высились массивные входные двери в за́мок, по обеим сторонам которых стояла стража, всегда готовая выполнить ее приказ.

Сесили поняла, что не успеет добежать до своего туалета. Тогда она рванулась к входным дверям, одну руку прижав ко рту, а другую вытянув вперед.

– Откройте! – воскликнула она, задыхаясь.

Стражники тут же распахнули перед ней двери, и она мигом очутилась на холодном мартовском воздухе, едва не столкнувшись со стоявшим к ней спиной мужчиной. На нем была белая рубашка, на бедре висел длинный меч в ножнах.

– Прошу прощения, – задыхаясь, пробормотала она и поспешила прочь, не думая больше о нем.

Щурясь от яркого весеннего солнца, она отошла, пошатываясь, в сторону и, поняв, что дальше идти уже не может, упала на колени, опершись одной ладонью о каменную стену. В ту же секунду ее стошнило.

Она заплакала, вытирая лицо и рот подолом платья. Теперь ей придется переодеться, прежде чем возвращаться в большой зал к родственникам и гостям, среди которых был и Джон Грей.

Элис перестало тошнить около месяца назад. Сесили же мучилась только в последнюю неделю. Последний раз месячные были… она молча посчитала на пальцах… в январе?

Нет, нет, только не это.

– Сесили! – позвал ее знакомый голос. – Что с тобой, Сесили?

Она подняла голову, уже зная, кто обладатель этого голоса. Это был тот самый мужчина в белой рубашке с мечом на боку, с которым она чуть не столкнулась, выбегая из за́мка. Это был…

Оливер не рискнул появиться в большом зале в столь ранний час, опасаясь встречи с кем-нибудь из обитателей за́мка Фолстоу. Поэтому он предпочел коротать время, проверяя – в который уже раз – все ли вещи собраны в ожидании отъезда из Фолстоу. Взяв меч Огаста, он положил его на постель рядом с большой кожаной сумкой.

Сколько Оливер себя помнил, он никогда не видел Огаста без оружия. Оливер посмотрел на меч брата, который теперь принадлежал ему, новому лорду Белкоту. Широкая портупея, толстый эфес и надежная гарда, длинное лезвие – все это подтверждало его назначение для боя. Но это оружие было также хранителем мира, отличительным признаком лидера, лорда, настоящего мужчины.

Никогда в жизни Оливеру не доводилось угрожать кому-то мечом, если не считать обычной пьяной бравады перед такими же пьяными друзьями. Несколько раз мечом угрожали ему самому. Однажды ему даже пришлось спасаться бегством из девичьей спальни от разъяренного отца с топором в руках. Но в общем и целом ему никто не угрожал, поскольку победа над ним не могла принести хоть сколько-нибудь значимой выгоды.

Он никогда не заглядывал в будущее дальше, чем до завоевания очередной жертвы. Все его потребности вполне удовлетворялись щедрым старшим братом и доходами поместья Белмонт. В отличие от печально известного младшего брата, Огаст пользовался репутацией человека честного и благородного, достойного титула лорда своего поместья. Невзирая на мнение общества и королевского двора, он отважился пойти вслед за любимой женщиной, главой пресловутой семьи Фокс.

Оливер хорошо представлял себе, что должны теперь говорить о нем, младшем брате Огаста. Скорее всего его жалели в связи с недавним несчастным случаем, обсуждали его неблагоразумное поведение по отношению к Сесили Фокс, ангелу-хранителю Фолстоу. Говорили и о милости короля, подтвердившего его право на титул лорда и поместье Белмонт.

Неожиданно Оливер понял, что ему смертельно надоело быть пленником гостеприимства Фолстоу, своего пострадавшего тела и памяти о старшем брате.

Он посмотрел на свою правую руку, потом вынул ее из перевязи и, сняв перевязь через голову, смял и бросил ее на пол. Затем медленно расправил руку во всю длину и, не удержавшись, вскрикнул от боли. Кончики пальцев словно обожгло молнией, кровь горячо пульсировала в месте перелома. И все же было приятно освободиться от фиксировавшей руку перевязи.

Несмотря на довольно сильную боль, Оливер медленно сжал пальцы в слабый кулак, потом поднес его к лицу и стал сжимать и разжимать пальцы, приговаривая:

– Это мои руки…

Потом он повернулся в сторону кровати, на которой лежал меч Огаста.

– Это мой меч, – проговорил он.

Сжав зубы и постанывая от боли, он надел на себя тяжелую портупею с мечом. От усилий он весь вспотел, но теперь, впервые в жизни, он был одет как настоящий лорд Белкот.

Выйдя из комнаты и не встретив никого из Фоксов по дороге к большому залу, он подумал, что судьба решила улыбнуться ему. Однако это оказалось жестоким заблуждением: остановившись в тени лестницы, он увидел не кого-нибудь, а саму Сесили Фокс, весело хохотавшую вместе со своей младшей сестрой. Дам сопровождали Джон Грей и Пирс Мэллори. По всей видимости, им было хорошо вчетвером.

Оливер попятился. Ему не хотелось снова оказаться в дураках. В отличие от старшего брата, Оливер всегда осознавал свое поражение.

Стражники распахнули перед ним входные двери, и Оливер вышел во двор, под яркие лучи весеннего солнца. Холодный ветер продувал насквозь его тонкую рубашку и весело ерошил волосы на голове. Правую руку он по привычке держал согнутой и прижатой к груди, но потом усилием воли медленно опустил ее вдоль тела, морщась от боли.

Оливер сделал глубокий вдох.

Он ей не нужен. Она его не любит и никогда не любила.

Внезапно двери позади него снова распахнулись, кто-то едва не толкнул его в спину. Услышав сдавленные слова извинения, Оливер обернулся и увидел вихрь серых юбок, копну шелковистых каштановых волос…

Это была Сесили!

Он смотрел, как она, пошатываясь, быстро шла вдоль каменной стены за́мка и вдруг упала на колени в зарослях пожелтевшей травы. Она низко наклонила голову, и Оливер услышал характерные звуки рвоты. Не успел он как следует подумать, как ноги сами понесли его к Сесили.

Она стояла у окна своей спальни, раздумывая, не пора ли выйти к завтраку, когда увидела совсем рядом у стены мелькнувшую белую мужскую рубашку. Она подошла ближе к окну, не выходя из-за портьеры, что давало ей возможность хорошо разглядеть происходившее внизу, оставаясь незамеченной. В следующую секунду она озадаченно нахмурилась.

Это был Оливер, так похожий с этой точки наблюдения на своего брата Огаста! На нем был даже его меч! Но что это? Он склонился над какой-то женщиной, стоявшей на коленях на земле.

Сесили? Что с ней?

Он помог ей встать на ноги. Она опустила голову и, казалось, хотела оттолкнуть его, но он рывком прижал ее к себе. Похоже, он что-то говорил ей, умолял посмотреть на него, но она упорно отворачивалась в сторону, прижимая ладонь ко рту. Неожиданно она вырвалась из его рук, быстро пошла вдоль стены к входным дверям и исчезла за ними.

Некоторое время Оливер стоял в одиночестве. Ветер играл его волосами, травмированная рука уже не была на перевязи. В это мгновение он был так похож на своего брата, что у нее выступили слезы на глазах. Она всхлипнула и резким движением вытерла щеки. Тут Оливер обернулся, и она поспешно отступила от окна. Но он даже не взглянул на него. Вместо этого он решительным шагом двинулся через весь двор по направлению к часовне, у входа на мгновение остановился, а потом исчез в арке дверей.

Она вспомнила о кристалле и о вызванных им непонятных сновидениях, о помолвке Сесили и викария, о круге Фоксов…

Глава 19

Оливер покинул Фолстоу на седьмой день после возвращения Сесили из Хэллоушира. Его управляющий прибыл за ним в сопровождении конников и привел с собой несколько лошадей для его светлости.

Сесили и Джон Грей стояли поодаль во дворе, глядя, как отец Перри прощается с лордом Белкотом.

Сибилла была в отъезде, у входных дверей стояла Джоан Барлег с покрасневшими и опухшими от слез глазами, но Оливер так и не удостоил эту женщину с разбитым сердцем ни единым взглядом.

Джон Грей склонился к уху Сесили и прошептал:

– Наконец все ваши беды кончились. Теперь вы должны испытывать долгожданное облегчение.

Повернувшись к нареченному, Сесили посмотрела ему в глаза, желая быть с ним до конца честной и откровенной, но вместо этого солгала, улыбнувшись:

– Да, это так.

Желать чего-то и иметь это что-то – совсем не одно и то же, как убедилась Сесили.

Отец Перри отошел от лошади Оливера, осеняя его крестным знамением, и быстрым шагом направился в сторону Сесили и Джона со счастливой улыбкой на лице.

– Именно в такие дни я имею основания возносить хвалу Господу больше, чем обычно! – воскликнул священник, воздев руки. – Аллилуйя! Сегодня замечательный день для исповеди.

Сесили и Джон с улыбкой смотрели, как отец Перри с радостными возгласами исчез за дверями часовни.

Сесили никак не могла взять в толк, почему она, окруженная такими честными и благородными людьми, как отец Перри и Джон Грей, все же тянется сердцем к человеку со скандальной репутацией. Тому самому, который сидел теперь в седле гарцующего коня и выжидательно смотрел на нее.

Сесили медленно подняла голову, их взгляды встретились, но тихо сказанные ею слова предназначались только для слуха Джона Грея:

– Сегодня отличный день для исповеди, Джон.

В его глазах мелькнуло удивление. Она молча повернулась и пошла к часовне.

Казалось, прошла целая вечность с того дня, когда она в последний раз стояла у деревянных дверей часовни, оглядываясь через плечо на полуразрушенный древний круг Фоксов.

На этот раз Сесили ни разу не оглянулась.

Оливер смотрел с болью в сердце, как Сесили уходила в сторону часовни. Она даже не попрощалась с ним. Ему нестерпимо хотелось спешиться, побежать ей вслед и заставить ее посмотреть ему в глаза. Он понимал, что при следующей встрече, уже после его отъезда из Фолстоу, она уже будет женой Джона Грея. У него был шанс завоевать ее сердце, но Оливера, по всей видимости, сочли недостойным. Возможно, он получил по заслугам.

Несколько мгновений он смотрел на викария, который так и не стал им. В ответ тот тоже посмотрел на него без всякой враждебности во взгляде. Наверное, Сесили права – Джон Грей гораздо лучше Оливера Белкота. От этой мысли ему стало не по себе, внутри него постепенно разгоралась досада от неудачи.

Нет, он должен преодолеть свои переживания и забыть о своем поражении. И он это сделает.

Оливер поднял все еще слабую после перелома правую руку и негромко произнес:

– Я желаю тебе добра, Грей!

Джон неожиданно двинулся в сторону Оливера. Тот открыл было рот, чтобы заговорить с ним, но Джон прошел мимо него, не сводя глаз с за́мка Фолстоу и на ходу обронив сквозь зубы:

– Да простит вас Господь!

С этими словами он исчез за дверями за́мка.

– Уже простил! – крикнул Оливер ему вслед. Он был в полном отчаянии. – Да пошел ты к черту, викарий!

Оказавшийся неподалеку Арго прыснул со смеху.

В этот момент Оливер все-таки заметил Джоан, стоявшую у каменной стены за́мка. На ее лице застыло выражение скорби. Он решил, что теперь самое время проявить себя другим, более хорошим человеком.

– Джоан! – позвал он.

Она отделилась от стены и подошла к нему. Было видно, что она недавно плакала.

– Теперь ты подзываешь меня к себе словно собаку? – обиженно фыркнула она. – Ну вот, я пришла. Зачем ты звал меня, Оливер?

– Джоан, я хочу сказать… мне очень жаль, что все так случилось.

Она лишь равнодушно приподняла брови.

– Это правда, – продолжал Оливер. – И прежде чем покинуть Фолстоу, я хочу тебе кое-что сказать, чтобы у тебя не осталось ложных надежд или намерений.

Она слегка прищурилась, и в ее глазах мелькнула заинтересованность.

– С самого начала, как только мы оказались в Фолстоу, я сказал тебе, что у меня нет ни малейших намерений жениться на тебе. И это было чистой правдой. Даже когда тебе показалось, что я сделал тебе предложение…

– Показалось? – почти взвизгнула Джоан. – Ты действительно его сделал!

Оливер поморщился:

– Я только спросил, выйдешь ли ты за меня замуж, хотя твой ответ был очевиден и известен заранее. Я сделал это исключительно по просьбе леди Сибиллы.

– Что?! – побледнела Джоан. – Зачем? Это не имеет никакого смысла!

– Она сказала, что у нее имеются некоторые подозрения относительно гибели Огаста, и, по ее мнению, ты об этом что-то знаешь, но не хочешь говорить.

– Что? – прошептала Джоан. – Она… она думает, это я убила Огаста? Оливер, ты тоже так думаешь? И поэтому ты…

– Нет, я не думаю, что ты убила Огаста. В то утро, когда его нашли мертвым, ты проснулась в моей постели. Сибилла хочет знать, что тебе, как ей кажется, известно – вот откуда ее необычная приветливость и дружелюбие по отношению к тебе. Репутация Сибиллы верна – она холодная и опасная женщина. Держи с ней ухо востро́. Теперь, когда Огаста нет в живых, я не обязан помогать ей. Я рассказал тебе всю правду, и это самое меньшее, что я мог для тебя сделать после того, как принимал участие в этом обмане.

Она с трудом перевела дыхание, глядя на него расширившимися глазами. Даже ее губы покрыла смертельная бледность.

– Спасибо, Оливер. Может… можно мне приезжать к тебе в Белмонт? Возможно, мы могли бы…

– Нет, Джоан, – решительно оборвал ее Оливер. – То время, когда мы были друзьями и прочее… то время безвозвратно ушло. Я желаю тебе только добра, но нам лучше больше не видеться, никогда.

Она с трудом сглотнула. Ее била дрожь.

– Мне очень жаль, Джоан, – повторил Оливер.

Ее глаза внезапно сузились, и она яростно выпалила:

– Тебе никогда не занять место Огаста! Надеюсь, король лишит тебя поместья Белмонт и оставит без крова и гроша в кармане, грязная пьяная свинья!

Она резко развернулась и направилась к входным дверям за́мка.

– Джоан! – позвал Оливер, шокированный ее злобной реакцией.

Она остановилась у распахнутых стражей дверей и обернулась, вздернув подбородок:

– Кстати, он был гораздо лучше в постели, чем ты!

В следующее мгновение она исчезла за дверями, а Оливер остался во дворе, окруженный своими конниками. Ни Сибиллы, ни Грейвса, ни Джона Грея, ни Сесили… Никто не проводил его до ворот. Зато он неожиданно узнал, что Джоан Барлег спала с его братом, потом спала с ним самим, а потом… сравнивала их.

Лицо Оливера горело, зубы сжимались. Не глядя на Арго, он пришпорил своего коня и галопом помчался прочь из Фолстоу.