Текст книги "История и традиции народов России"

Как видим, смысла вставки Слова в текст летописи исследователь так и не указал: все было сведено, так сказать, к «злобе дня». Действительно, в Слове присутствует тема греха, однако не дается никаких определений «ратных», которые были «наведены» за эти самые грехи. Отсутствуют даже традиционные в таких случаях эпитеты «безбожные» и «поганые»…

Пока, видимо, время для осмысления того, кто же такие – новые соседи «Русьской земли», еще не наступило. Но оно приближалось, и это чувствуется по всему тексту летописи. Момент для таких размышлений настал, видимо, в 1095 г. Эта ничем не примечательная для современного человека дата имела для древнерусского книжника особое значение. По апокрифам, 25 марта был создан человек, 25 же марта была дана Благая весть о рождении Спасителя, на это же число пришелся (напоминаю, только по апокрифам!) конец земной жизни Спасителя: он был распят на Пасху, совпавшую с датой Благовещения (так называемая кириопасха). «Здравый смысл» средневекового человека подсказывал: грядущее светопреставление тоже должно прийтись на кириопасху! Вот такое совпадение Пасхи и Благовещения – впервые после 1022 г. – пришлось на 1095 год. Ситуация усугубилась тем, что в самом конце сентябрьского 6603/1095 г. Русь «посетила» саранча – еще один предвестник конца света (она, кстати, указывается в числе казней Божиих в уже упоминавшемся Поучении под 1068 г.): «В се же лето придоша прузи, месяца августа въ 28, и покрыша землю, и бе видети страшно, идяху к полунощнымъ странамъ, ядуще траву и проса».[54]54
  Лаврентьевская летопись. Стб. 229.


[Закрыть]

Видимо, все эти предзнаменования заставили в 1093–1096 годах приступить к составлению в Киевском Печерском монастыре очередного – так называемого Начального – летописного свода.[55]55
  О возможной связи составления летописей с ожиданием конца света см. подробнее: Данилевский И. Н. «Повесть временных лет»: Герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004.


[Закрыть] И в этот самый момент произошли события, заставившие летописца незамедлительно взяться за решение вопроса: кто же такие – половцы? Дело в том, что половцы оказались непосредственно в стенах монастыря: «В лето 6000 и 604 [1096 г. – И. Д.]… И придоша на манастырь Печерьскыи, намъ сущим по кельямъ почивающим по заутрени, и кликнуша около манастыря, и поставиша стяга два пред враты манастырьскыми, намъ же бежащим задомъ манастыря, а другимъ възбегшим на полати. Безбожные же сынове Измаилеви высекоша врата манастырю, и поидоша по кельямъ, высекающе двери, и изношаху аще что обретаху в кельи; посемь въжгоша домъ святыя владычице нашея Богородице, и придоша к церкви, и зажгоша двери, яже къ угу устроении, и вторыя же к северу, и влезше в притворъ у гроба Феодосьева, емлюще иконы, зажигаху двери и укаряху Бога и законъ нашь. Богъ же терпяще, еще бо не скончалися бяху греси ихъ и безаконья ихъ, темь глаголаху: «Кде есть Богъ ихъ, да поможеть имъ и избавить я?» И ина словеса хулная глаголаху на святыя иконы, насмихающеся, не ведуще, яко Богъ кажеть рабы своя напастми ратными, да явятся яко злато искушено в горну: хрестьяномъ бо многими скорбьми и напастьми внити в царство небесное, а симъ поганым и ругателем на семь свете приимшим веселье и пространьство, а на ономь свете приимуть муку, дьяволом уготовани огню вечному. Тогда же зажгоша дворъ Красный, его же поставилъ благоверный князь Всеволодъ на холму, нарецаемемъ Выдобычи: то все оканнии половци запалиша огнемь. …Се бо оскверниша и пожгоша святый дом Твой, и манастырь Матере Твоея, и трупье рабъ Твоихъ. Убиша бо неколико от братья нашея оружьемь безбожнии сынове Измаилеви, пущени бо на казнь хрестьяномъ».[56]56
  Лаврентьевская летопись. Стб. 229, 232–234.


[Закрыть]

Уже в этом описании мы впервые сталкиваемся с весьма своеобразным определением половцев как «сынов Измаиловых», или «Измаильтян». Более подробная характеристика половцев дана в последующих рассуждениях и объяснениях: «Ищьли бо суть си от пустыня Етривьскыя, межю встокомь и севером; ищьли же суть ихъ коленъ 4: торкмене, и печенези, торци, половци. Мефодий же сведетельствуеть о нихъ, яко 8 коленъ пробегли суть, егда исече Гедеонъ, да 8 ихъ бежа в пустыню, а 4 исече. Друзии же глаголють: сыны Амоновы; ее же несть тако: сынове бо Моавли хвалиси, а сынове Аммонови болгаре, а срацини от Измаиля творятся Сарини, и прозваша имя себе саракыне, рекше: Сарини есмы. Тем же хвалиси и болгаре суть от дочерю Лотову, иже зачаста от отца своего, темь же нечисто есть племя ихъ. А Измаиль роди 12 сына, от них же суть торкмени и печенези, и торци и кумани, рекше половци, иже исходять от пустыне. И по сихъ 8 коленъ к кончине века изидуть заклепении в горе Александромъ Македоньскымъ нечистыя человекы… Се же хощю сказати, яже слышах преже сих 4 летъ, яже сказа ми Гюрятя Роговичь новгородець, глаголя сице, яко «Послах отрокъ свой в Печеру, люди, иже суть дань дающе Новугороду». И пришедшю отроку моему к ним, а оттуду иде въ Югру. Югра же людье есть языкъ немъ, и соседять с Самоядью на полунощных странах. Югра же рекоша отроку моему: «Дивьно мы находихом чюдо, его же весмы слышали преже сих лет, се же третьее лето поча быти: суть горы заидуче в луку моря, им же высота ако до небесе, и в горах тех кличь великъ и говоръ, и секуть гору, хотяще высечися; и в горе той просечено оконце мало, и туде молвять, и есть не разумети языку ихъ, но кажють на железо, и помавають рукою, просяще железа; и аще кто дасть имъ ножь ли, ли секиру, и они дають скорою противу. Есть же путь до горъ техъ непроходим пропастьми, снегом и лесом, тем же не доходим ихъ всегда; есть же и подаль на полунощии». Мне же рекшю к Гюряте: «Си суть людье заклепении Александром, Македоньскым царемь», яко же сказаеть о них Мефодий Патарийскый глаголя: «Александръ, царь Макидоньский, взыде на всточныя страны до моря, наричемое Солнче место, и виде ту человекы нечистыя от племене Афетова, их же нечистоту видевъ: ядяху скверну всяку, комары, и мухы, коткы, змие, и мертвець не погребаху, но ядяху, и женьскыя язворогы и скоты вся нечистыя. То видевъ Александръ убояся, еда како умножаться и осквернять землю, и загна их на полунощныя страны в горы высокия; и богу повелевшю, сступишася о них горы великия, токмо не ступишася о них горы на 12 локоть, и ту створишася врата медяна, и помазашася сунклитом; и аще хотять взяти, не възмогуть, ни огнем могуть ижещи; вещь бо сунклитова сица есть: ни огнь мюжеть вжещи его, ни железо его приметь. В последняя же дни по сих изидуть 8 коленъ от пустыня Етривьскыя, изидуть и си сквернии языкы, иже суть в горах полунощных, по повеленью Божию». Но мы на предняя взвратимся, яко же бяхом преже глаголали».[57]57
  Лаврентьевская летопись. Стб. 234–236.


[Закрыть]

Концу света должно было непосредственно предшествовать несколько волн нашествий «иноплеменников». И от того, насколько точно удастся установить, с кем именно пришлось христианам столкнуться сейчас, непосредственно зависело решение проблемы, когда же именно начнется светопреставление и следующий за ним Страшный Суд. В качестве основного «определителя», как это давно уже установлено текстологически и подтверждается прямыми ссылками летописца, для древнерусского книжника стало так называемое «Откровение» Мефодия Патарского. Это произведение было, видимо, одним из самых популярных в Древней Руси, начиная с рубежа XI–XII вв., хотя ни одного списка, современного древнейшим летописным сводам, не сохранилось. Обычно оно приписывается епископу Патарскому, жившему во второй половине III – начале IV в. н. э., либо константинопольскому патриарху (842–846). В связи с этим некоторые исследователи рекомендуют – для большей точности – именовать автора псевдо-Мефодием. Такое уточнение в данном случае ничего не дает, поскольку в Древней Руси это произведение все равно было освящено авторитетом Мефодия Патарского – кем бы он ни был «на самом деле».

«Откровение» имеет сложный состав и включает фрагменты из нескольких самостоятельных произведений (о царстве Антихриста, о «последних днях», о царе Михаиле, о трех нечестивых царях, о безбожной царице Маймоне), что привело к некоторым повторам и противоречиям в тексте. Именно поэтому пользование им как своеобразным справочником для определения сакрального имени «иноплеменников» было существенно затруднено (впрочем, это мало занимало древнерусского книжника, вовсе не ждавшего от текста, которым он пользовался, строгого следования правилам формальной логики и строго научной системы доказательств, подкрепленной «экспериментальными данными»). Мало того, в приведенных нами текстах присутствуют косвенные ссылки на тексты и сюжеты, отсутствующие во всех известных на сей день списках «Откровения» Мефодия Патарского: видимо, автор этих рассуждений располагал также иными текстами, пока не установленными или нам вообще неизвестными.

Тем не менее приведем некоторые фрагменты «Откровения», имеющие параллели в тексте «Повести временных лет»: «И прииде [Приор] в пустыню Савы и сече род чадъ Измаиловъ. Сего Измаила Авраам приживе от рабы своея Агары, а Исака от Сары… Измаил же пребываше с матерью своею [в пустыне]. И расплодишася. И Приор царь изби я, а инии разбегошася и бежа оттоле в пустыню Етрива, и паки расплодишася, и исполниша пустыню ту от племени своего. Бяху мнози аки прузи, нази хожаху и ядяху мяса вельбужия в боку варена и пияху кровь скотию и млеко [кобылиц]. Оттоле прияша землю сынове Измаилови: Оривъ и Зивъ, и Зевея, и Салмонъ. И начаша воевати [с другими народами] и доидоша до Ефранта и от Ефранта до Тигра, от Тигра до Саддукия великия, да иже и до Рима. И вземше Римъ, царьствоваше 7 летъ. И начаша строити себе корабли и начаша яко птица парити по морю. Оттуду же ставше, поидоша на Изираиля. И Израильтяне же, слышавши Измаиловичи, вси разбегошася в пустыни и в горы, и в пропасти земныя. Гедеон же еще на тоце своемъ веяше пшеницу, и прииде к нему аггелъ Господень, глаголя: «Стражеши ли?» Он же рече: «Хощоу скрытися от лица Измаиловичь». И рече ему аггелъ: «Не скрыися, но стани противоу им и здолееши их ты»… И оубив Гедеон, наступивъ, Орива и Зива, и оугнав Зива и Салмана, и оуби всю силу их. И оста их 8 племенъ. И тех разгнавъ в ту же пустыню и Етрива, откоуду ж пришли суть. Суть тамо ныне расплодишася. И выити им еще единою на последних летех 7 тысящи, и попленити им вся земля… Рече Господь Богъ Израилю: «Любя ввожу тя в землю обетованную. Но грех ради ваших, видите, яко не любя вас, сыном Измаиловым дах вас над вами силу: да приимут землю християньскую грех же ради беззакония их, тако им творити»… И будут Измаиловичи яко пругове [саранча. – И. Д.] мнози. И беседовати начнутъ высоце на Бга до времени оуставнаго им и до царства, и до числа летъ, и до 7-ми месяцъ. Владети начнут до исхода северьскаго и до запода. И будут вси властию их человецы… И возвеселит сердце [измаильтян] оубивающих их. Толми без милости [измаильтяне] будут просити: имут дани оу сирот и оу вдовицъ и оу черньцев, и всякаго страх стужаетъ оубогих. Ругатися начнут ходящим по закону Божию. И будут оужасти и в скорби живущии на земли… И осквернится вся земля кровию, и оудержит земля плод свои. Послание бо суть на опустение земли скверни, бо суть скверну целуют. И кождо изыдут ис пустыни, оружия своя калят в чрева [женщин], и младенцы имуть разбивати, истергати из рукъ матерних. А с своими женами начнут блудъ творити во святых местех, рекше в црквахъ. А пеленами святых иконъ кони покрывати. Кони же и скоти начнут в црквах затворяти… Будут бо сынове Измаиловичи зли зело. И престанет служба Божия в церквах святых и пение, дондеже скончается число царство их, им же предаша всю землю. Скончается печаль в человецех и будут глади и смерти, и изможжают человецы: разсыплются по всей земли, яко перьсть. И ина казнь от Бога будет праведным и верным…

От Измаильтянъ же печали тои бывшии. И яко честь приимуть вси человецы. Не имети начноут спасения Божия и избавления его от руку Измаильтян… И отверзет Богъ горы западныя, яже заключи Александръ Макидоньскии… Сеи бе Александръ шед на востокъ и оуби Дария Медянина царя Перскаго. И оттоле шед, оуби царя Пора Индеиска и поплени многи земли, грады, и поиде, воюя, до земля, и еже нарицается Солнечная, иде же виде нечистыя человеки, иже есть Афетовы внуцы. И виде Александръ нечистоту их и чюдися. Ядяху бо всяко животно жупеличеи твари. Гнусно бо есть и скаредно комары, мыши, кошки и змеи, и мертвых плоти, и скоты нечистыя, изворги женския, и дети своя мертвыя, и всяку тварь, животных, гадъ. И се все видевъ, Александръ бывающая в них скверны и нечистота их и оубоявся, глаголя: «И егда когда доидутъ сии места святаго и земли святыя и осквернят ю от сквернъ своих яди». И нача молитися Богоу зело. И повеле собирати вся мужи и жены, и дети их. И погони их. А сам поиде во следъ их, дондеже внидоша мимо северъ. И не бе лзе внити к ним, ни ж паки излести от них. Тогда же Александръ помолися Бгу со страхом великимъ. И повеле Господь Богъ горамъ Северьскимъ сступитися об них. Повелениемъ Божиимъ сступишася об них горы и не сступишася 12 лакот. Александръ же закова железными враты несоступивше се место, и замазаша суньклитомъ. И егда ж хотят разсещи секирами своими врата, то не боудет имъ лзе, или огнемъ хотят жещи, то ни тем лзе будетъ. Вещь бо ес такова: соуньклитом замазано, то ни железо его иметь, ни огнь жжет, но ту абие оугаснет. Въ последняя же дни на сконьчание мира Гогогъ и Могогъ выидета на землю Израилтескую и еже суть цари язычестии, яже запечата царь Александръ об ону страну Севера… И по Михаилове црствии за беззаконие людии тех отверзетъ Богъ горы западные. И выскочиста из них Гогъ, Могог и Оунога, и Анегъ, а инех 20 цареи и подвижатся по земли. И от лица их смятутся человецы и начнут бегати, и крытися в горах и в пещерах, и во гробех измирати начнут от страха их. И не будет кому погребая их телесъ грешных. И шедше бо человецы от Севера ясти начнут плот человеческую и кровь пити, аки воду. И вся ясти начнут нечиста и гнусная: змия и скорпия, и иныя гады, и звери всякия, и мертвечину всякоу. И заклати имутъ младенцы и пекуще ясти. И истлять землю и осквернять ю. И не будет терпящаго на неи. Прорекут вси людие въ 3 лета, да иж и до Иерусалима. И послеть Господь Богъ архистратига своего Михаила, и посечет их нощию на оудоли Асафатове…»[58]58
  Слово святого отца Мефодия Таганьского о последних временах // Мальков В. В. Древнерусские апокрифы. СПб., 1999. С. 654–688.


[Закрыть]

Обнаружить прямые параллели в текстах «Повести» и «Откровения» непросто. Тем не менее некоторые аналогии вполне очевидны. Прежде всего, следуя Мефодию Патарскому, летописец несколько раз называет половцев «сынами Измаиловыми» или «Измаильтянами». Впервые это определение прозвучало в статье 6601/1093 года (кстати, не об этой ли дате вспоминает летописец, указывая несколько странный хронологический ориентир: «Се же хощю сказати, яже слышах преже сих 4 лет»?). Повествуя о половецком набеге на Южную Русь, летописец завершает свой рассказ пространными рассуждениями о смысле происшедшего: «Быша си злая месяца иуля въ 23. Наутрия же вь 24, въ святую мученику Бориса и Глеба, бысть плачь великъ в граде, а не радость, грехъ ради наших великихъ и неправды, за умноженье безаконий наших. Се бо на ны Богъ попусти поганыя, не яко милуя ихъ, но насъ кажа, да быхомъ ся востягнули от злых делъ. Симь казнить ны нахоженьемь поганых; се бо есть батогъ его, да негли встягнувшеся вспомянемъся от злаго пути своего. Сего ради в праздникы Богъ нам наводить сетованье, яко же ся створи в се лето первое зло на Възнесенье Господне, еже [поражение] у Трьполя, второе же въ праздникъ Бориса и Глеба, еже есть праздникъ новый Русьскыя земля. Сего ради пророкъ глаголаше: «Преложю праздникы ваша в плачь и песни ваша в рыданье». Сотвори бо ся плачь великъ в земли нашей, опустеша села наша и городи наши, быхом бегаючи пред врагы нашими. Яко же пророкъ глаголаше: «Падете пред враги вашими, поженуть вы ненавидящии вас, и побегнете, никому женущю вас. Скрушю руганье гордыни вашея, и будеть в тщету крепость ваша, убьеть вы приходяй мечь, и будеть земля ваша пуста, и двори ваши пусти будуть. Яко вы худи есте и лукави, и азъ поиду к вамъ яростью лукавою». Тако глаголеть Господь Богъ Иизраилевъ. Ибо лукавии сынове Измаилеви [выделено нами. – И. Д.] пожигаху села и гумна, и многы церкви запалиша огнемь, да не чюдится никто же о семь: «Идеже множьство греховъ, ту виденья всякого показанье». Сего ради вселеная предасться, сего ради гневъ простреся, сего ради земля мучена бысть: ови ведуться полонени, друзии посекаеми бывають, друзии на месть даеми бывають, горкую смерть приемлюще, друзин трепечють, зряще убиваемых, друзии гладомъ умаряеми и водною жажею. Едино прещенье, едина казнь, многовещныя имуще раны, различныя печали и страшны муки, овы вяжемы и пятами пхаеми, и на зиме держими и ураняеми. И се притранее и страшнее, яко на хрестьяньстве роде страхъ, и колебанье и беда упространися. Праведно и достойно есть, тако да накажемъся, тако веру имем, кажеми есмы: подобаше нам «Преданымъ быти в рукы языку странну и безаконьнейшю всея земля». …Да нахожениемъ поганых и мучими ими Владыку познаемъ, Его же мы прогневахом; прославлени бывше, не прославихом; почтени бывше, не почтохом; освятившеся, не разумехом; куплени бывше, не поработахом; породивъшеся, не яко отца постыдехомся. Согрешихомъ, и казними есмы; яко же створихом, тако и стражем: городи вси опустеша, села опустеша; прейдемъ поля, иде же пасома беша стада конь, овця и волове, все тъще ноне видимъ, нивы поростъше зверемъ жилища быша. Но обаче надеемъся на милость Божью; кажеть бо ны добре благый Владыка, «Не по безаконью нашему створи нам и по грехомъ нашим въздасть нам»; тако подобаеть благому Владыце казати не по множьству греховъ. Тако Господь створи нам: созда, падшая въстави, Адамле преступленье прости, баню нетленья дарова и Свою кровь за ны взлья. Яко же ны виде не право пребывающа, нанесе нам сущюю рать и скорбь, да и не хотяще всяко в будущий векъ обрящем милость; душа бо, сде казнима, всяко милость в будущий векъ обрящеть и лготу от мукъ, не мьстить бо Господь дважды о томь. О неиздреченьному человеколюбью! яко же виде ны неволею к нему обращающася. О тмами любве, еще к намъ! понеже хотяще уклонихомся от заповедий его. Се уже не хотяще терпим, се с нужею, и понеже неволею, се уже волею. Где бо бе у насъ умиленье? Ноне же вся полна суть слезъ. Где бе в насъ въздыханье? Ноне же плачь по всемъ улицам упространися избьеных ради, иже избиша безаконьнии. Половци воеваша много, и възвратишася к Торцьскому, и изнемогоша людье в граде гладомь, и предашася ратнымъ. Половци же, приимше град, запалиша и огнем, и люди разделиша, и ведоша в веже к сердоболем своимъ и сродником своимъ; мъного роду хрестьяньска: стражюще, печални, мучими, зимою оцепляеми, въ алчи и в жажи и в беде, опустневше лици, почерневше телесы; незнаемою страною, языкомъ испаленым, нази ходяще и боси, ноги имуще сбодены терньем; со слезами отвещеваху другъ къ другу, глаголюще: «Азъ бехъ сего города», и други: «Язъ сея вси»; тако съупрашаются со слезами, родъ свой поведающе и въздышюче, очи возводяще на небо к Вышнему, Сведущему тайная. Да никто же дерзнеть реши, яко ненавидими Богомь есмы! Да не будеть. Кого бо тако Богъ любить, яко же ны взлюбилъ есть? Кого тако почелъ есть, яко же ны прославилъ есть и възнеслъ? Никого же! Им же паче ярость Свою въздвиже на ны, яко паче всех почтени бывше, горее всех сдеяхом грехы. Якоже паче всехъ просвещени бывше, владычню волю ведуще, и презревше, в лепоту паче инехъ казними есмы. Се бо азъ грешный и много и часто Бога прогневаю, и часто согрешаю по вся дни».[59]59
  Лаврентьевская летопись. Стб. 222–225.


[Закрыть]

Помимо уже упомянутого первого употребления словосочетания «сыны Измаиловы» для характеристики половцев, «Слово о казнях Божиих» любопытно появлением в нем идеи, которая впоследствии станет одной из ведущих при восприятии бед, лишений и – главное – мучений, обрушивающихся на жителя Древней Руси: «Тако Господь створи нам: созда, падшая въстави, Адамле преступленье прости, баню нетленья дарова и Свою кровь за ны взлья. Яко же ны виде не право пребывающа, нанесе нам сущюю рать и скорбь, да и не хотяще всяко в будущий векъ обрящем милость; душа бо, сде казнима, всяко милость в будущий векъ обрящеть и лготу от мукъ, не мьстить бо Господь дважды о томь [выделено нами. – И. Д.]. О неиздреченьному человеколюбью!»[60]60
  Там же. Стб. 224.


[Закрыть]

Вернемся, однако, к определению половцев как «Измаильтян». Само по себе оно достаточно любопытно, поскольку такая характеристика несколько снимает напряжение ожидания конца света. Из приведенных фрагментов текста «Откровения» следует, в частности, что потомки Измаила – при всех их отрицательных характеристиках – лишь предшествуют «нечистым человекам», после освобождения их – «заклепанных» Александром Македонским в горах – явится Антихрист, и лишь после него состоится Второе Пришествие Спасителя. Пока же «последние времена» еще не наступили, хотя и неумолимо приближаются: где-то далеко на севере рвутся на свободу «людье заклепении Александром, Македоньскым царемь». И лишь «сункулит», который распадется только по Божьему повелению, спасает еще человечество (и прежде всего Русскую землю), погрязшее в грехах…

Один из исследователей текста, И. В. Гарькавый, совершенно справедливо заметил, что «приведенный выше фрагмент обладает высшей значимостью, так как становится связующим звеном между текстом П[овести] В[ременных] Л[ет] и той эсхатологической моделью, которую читатель хорошо знал по О[ткровению] М[ефодия] П[атарского]. Летописец «открывал» истинное имя половцев и их соседей. Это как бы завершало имятворческий процесс: «кумане» – «половци» – «сыны Измаила». Первым идет эндоэтноним, вторым – экзоэтноним, третьим – имя, через которое раскрывается сущность и предназначение данною этносаю. …С «исхождения» Измаильтян должен начаться отсчет «последних времен» перед Концом Света.

…Появление «семени Измаилова» в последнюю, «серечь в седьмуу» тысячу лет открывало поток катастроф, знаменующих окончание истории мира сего. Через такое соотнесение текст получал выраженное религиозное содержание, позволявшее оценивать события, описываемые в нем. Необходимо было только правильно сориентироваться в «большом времени» при помощи особых знамений, которые постоянно были в поле зрения средневекового книжника.

…Введением двух важнейших признаков (появлением сынов Измаила и обнаружением «нечистых народов») летописец определяет смысл, имя времени, в котором он живет. Автор летописного рассказа привязывает его к самому началу последних времен, обладающих ощутимой длительностью. Тем самым устанавливается граница времени, отпущенного для покаяния Земле Русской…»[61]61
  Гарькавый И. В. «Измаильтяне» или «нечистые человеки»? Некоторые наблюдения над семантикой русских летописей // Историческая антропология: Место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Москва, 4–6 февраля 1998 г. М., 1998. С. 87–88.


[Закрыть]

Если в целом такая оценка летописного текста, касающегося половцев, верна, то детали характеристики «безбожных» народов, приведенные летописцем, несомненно, нуждаются в специальном анализе. В последнее время они были рассмотрены И. В. Ведюшкиной, отметившей «беспрецедентное сведение данных обо всех известных из авторитетных источников ветвях «нечистых народов» (хотя и с разной степенью и формами актуализации книжной информации) в одном сравнительно небольшом отрывке текста»: «Из этого пояснения становится ясно, что из известных летописцу не по книгам народов к потомкам Измаила, помимо половцев, относятся торкмены, печенеги и торки. Кроме того, летописцу хорошо известна еще одна версия происхождения половцев – от дочерей Лота, но ее он категорически отвергает, причем не просто так, а потому, что точно знает, какие народы на самом деле произошли от дочерей Лота – хвалисы и болгары. Рассуждение о родословной хвалисов и болгар разорвано небольшой вставкой, содержащей генеалогию и народную этимологию сарацин. Этимология примечательна не столько своей легендарностью, сколько попыткой выдать ее за автохтонную и тем самым приписать измаилитам своеобразный «комплекс бастардов», заставляющий их выдавать себя за потомков Сарры, а не Агари. Таким образом иллюстрируется позорность происхождения от Измаила, которого стыдятся даже его прямые потомки. Повторив свои сведения о наиболее близкой и хорошо ему знакомой части измаилитов, летописец готов перейти к данным своих источников о другой ветви нечистых народов: потомству Иафета, «заклепанному» в горе Александром Македонским. Но здесь он прибегает к другому способу актуализации книжной информации, не отождествляя прямо соседей летописных югры и самояди из рассказа отрока Гюряты Роговича ни с одним из известных ему народов и не уточняя их генеалогию среди иафетитов. …Как нам представляется, в статье 1096 г. ПВЛ выстроена своеобразная иерархия «нечистых» народов в зависимости от их происхождения, параллелей которой мы не обнаружили ни в одном из доступных нашему рассмотрению источников».[62]62
  Ведюшкина И. В. Генеалогия «нечистых» народов в «Повести временных лет» // Восточная Европа в древности и средневековье: Историческая память и формы ее воплощения. XII чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Москва, 18–20 апреля 2000 г. Материалы конференции. М., 2000. С. 53–58.


[Закрыть]

В этом свете выглядит несколько наивной попытка «библеизации» уже упоминавшейся гипотезы о происхождении изредка встречающегося у летописцев наименования половцев «саракине» или «сорочины» как результата слияния этнонимов «сары» и «кун»: «Тот факт, что первой волной половцев в южнорусских степях были половцы-сары, возможно, отразился в библейской версии происхождения половцев в русской летописи. О происхождении сарацын (половцев) летописец сообщает: «а Срацини от Измаила и творяться Сарины и прозваша имя собе Саракине, рекше Сарины есмы». Название появившегося в 1055 г. у рубежей Руси народа сары и могло вызвать у русского летописца, стремившегося найти библейское обоснование происхождения половцев, ассоциацию с «Сариными детьми». Как потомки Измаила, половцы еще дважды фигурируют в летописи. В первом случае – как «безбожнии сынове Измаилевы, пущении на казнь християном». Во втором случае воздается хвала победителю половцев великому князю киевскому Владимиру Мономаху, «погубившему поганыя Измальтяни, рекомыя Половци»».[63]63
  Князький И. О. Русь и Степь. С. 47.


[Закрыть]

Итак, отношения Руси со Степью складывались довольно сложно – прежде всего из-за различий в образе жизни, языке, культуре. Тем не менее сформировавшиеся в последние два столетия стереотипы восприятия степняков как исконных врагов Руси не вполне отвечают представлениям о южных соседях, которые бытовали в Древней Руси. Для древнерусского книжника, в отличие от нашего современника, была не столь важна собственно этническая или языковая характеристика того или иного «народа незнаемого», сколько уяснение его «правильного» имени – с точки зрения прежде всего эсхатологической перспективы. Кажется, даже конфессиональная принадлежность «чужого» или не вполне «своего» народа выступала при этом лишь как дополнительный, но вовсе не принципиально важный признак. Впоследствии эти вечные «этнические» определения будут играть существеннейшую роль в самоидентификации древнерусских книжников XIII–XVI вв. и в установлении сути происходящего вокруг них.