Текст книги "Останусь лучше там…"

9

– Здорово, мужики!

– Мужики на пашне… – Издалека, изнутри хаты.

– А ты что, не мужик? – Присматриваясь, привыкая к свету, вернее, его отсутствию. Камера человек на двадцать, двухъярусные шконки плотно склеены друг с другом.

– Спрашиваешь[31]31
  Вопрос со скрытым смыслом: спрашиваешь, значит, предъявляешь «типа мент». Рассчитан на провокацию.


[Закрыть]? – Зло, с издевкой.

– Интересуюсь…

– При делах по ходу? – Спокойней.

– По молодости баловался, рамсил[32]32
  Рамсить (жарг.) – «чесать за блатную жисть», блатовать, быть при бандитских делах, разборках.


[Закрыть], потом завязал, ушел в бизнес, – негромко, но уверенно.

Приличного роста, крупного, бойцовского телосложения, взгляд неуступчив, но и не нагл. В руках пушинкой покачивается плотно набитая скарбом спортивная сумка-торба.

– По какой теме залетел?

– А кто в хате старший? – Вопросом на вопрос: пора и в наступление.

– Не слишком ли прытко?

– А ты покажись сначала, а то я устал с воздухом базарить.

– Проходи, присаживайся… – Другой уже голос, другим тоном: – Откуда?

– С третьей палаты, там три дня кантовался, потом сразу сюда.

– Че-то быстро.

– Дак и предъява-то – пьяная бакланка. Закрыли за то только, что цепанул кого-то важного.

– Отмажут?

– Надеюсь. Не хотелось бы надолго…

– Эт точно… Слышь, подвинься! – Ткнув пальцем под потолок, указал вновь прибывшему арестанту место. Не под солнцем, что вблизи окна, но и не с краю, что на входе – так, посередине, да на втором ярусе – арестант уже заваливался на боковую, не выказывая особого желания для дальнейших переговоров. Что ж, его дело. Побеседовать завсегда успеем, времени вагон. А насчет «ненадолго…» – так это пожалуйте! – хоть кого спроси, любой ответит: «Думал, недельку, и домой! Второй год пошел… вот-вот! – Старшой отметил про себя неуступчивость, но также явную незлобивость нового постояльца, что в два счета раскусил его помощник-семейник Котя, встретивший вошедшего первыми подковырками. – В эту хату быстроходов не суют… Надолго паренек пристроился, явно надолго».

– Меня никто не видел?

– По периметру камер никто. Запись с пульта оператор удалил. – Костян ходил в наушниках, прихохатывая от скуки, пряча в тужурку косячок.

– Где он?

Оператора-координатора диспетчеру подогнал Секунда, немолодой уже человек, от которого за версту веяло тяжелым ощущением опасности.

– Утром ушел с поселка, чтоб не светиться лишний раз, интерфейс охранного наблюдения и сигнализации у него на контроле.

– Не помешает? – Егор кивнул на пепельницу, вдохнув терпко-знакомый дым забитой папиросы.

– Обижаешь, начальник…

– Как клиент? – Участок Владимира Сергеича находился через два пролета отсюда.

– Жучок сработал час назад. Прослушка включена: он дома.

– Можно идти?

– Да. Через минуту глушу телефон, вырубаю свет.

– Тогда я пошел.

– Ни пуха!

«К черту!» – сказал уже за калиткой, быстрым шагом, ближе к забору, уходя из-под чужих видеоглазков. Четыре минуты – он у нужных, стального цвета ворот. Калитка, намертво вшитая электромагнитным замком, легко подалась внутрь, потеряв тягу. Опутанный зеленью дом с ближайшим приусадебным лесом вмиг погрузили во мрак сработавшие вовремя таймеры-прерыватели, заблаговременно установленные в трансформаторной будке, не менявшей свои внутренности с советских еще времен. За иллюминаторами-окнами возник шастающий по стенам луч фонарика.

Наружка определила, Владимир Сергеич обожал гостевать в одиночестве, жена заезжала нечасто, она вовсю трудилась в каком-то важном ведомстве, свободное время проводя вблизи городской тусовки. Пенсионное житьё-бытьё довольно жестко расписано, что объяснялось немалой нужностью клиента Системе. Как показал месяц наблюдений, дача являлась отдушиной, связанной с большой тягой к природе, саду, будто бережное отношение к обвивающим подводную лодку растениям спишет ему пару штрафных при входе к всевышнему. Не спишет, это точно. Открылись ставни, свет фонаря уперся в лицо Егору, неподвижно стоящему под окнами.

– Здравствуйте, Владимир Сергеевич. Можно задать пару вопросов?

– Кого знаешь? – Арестанты мирно беседовали за общаковым столом-дубаком.

– Так я ж не при делах сейчас, не в курсах кто, где. Раньше если…

– Когда раньше-то? – Котя замешивал заварку в чифирбаке, ловко орудуя небогатыми подручными средствами. Поспрошать новичка за недавнюю его вольную жизнь невесть какое развлечение, да что ж тут еще делать в преисподней человеческой?

– Лет, может, пятнадцать тому назад… семнадцать.

– С кем мутили-то?

Санек, что вчерась заехал в хату, вроде как не обращал внимания на навязчивость – вопросы травил Котя, ответы выслушивал старшой по прозвищу Балабан. Проблема решалась непростая: выйдет новичок отсюда раньше полугода или нет. У Балабана свои доводы, у Санька свои – мол, что ж так долго за бакланку-то париться? Ан нет, братуха! – в этом кубрике три дня не держат, проверено… То, что занимало честной народ, не больно-то волновало самого Санька – пусть развлекаются! – спортивный паренек, надев приличествующую месту маску обывателя, гнул свое, не различимое зашоренному табачным дымом прищуру внимательных глаз:

– Так в те годы Макар верховодил по Центральному району… В спортзале «Старт», слыхал? – базировался наш войсковой штаб. Макар контролировал оптовые базы, мы их отбивали от конкурентов.

– Да… Давно это было. А где он сейчас? – Коте не было и тридцати, но положение второго человека в хате обязывало выглядеть по-взрослому, хотя вряд ли слышал о каком-то там Макаре-шмакаре.

– С какой целью интересуетесь? – Санек не скрывал шутливого отношения к «правильному» пацану, волею судьбы возвышенному иерархией замкнутого пространства, там, на капиталистической свободе двадцать первого века вряд ли сумевшего скопить на простенькую иномарку.

– Прикалываешься? – Котя почти смирился с колкой неуступчивостью Санька, подыгрывал на серьёзе: – Останешься без пайки… За кого меня держишь?

– Ну… Прости, отец, твоя взяла, кто ж перед раздачей ругаться будет? Только нелюди.

Старшой ухмылялся перепалке, предвосхищавшей долгожданный чайный обряд, тасуя меж пальцев трескучие четки, невесть откуда взявшиеся, добавлявшие в жидкий застойный воздух иллюзию жизни: «Парень не прост, есть в нем что-то такое, не вписывающееся в местный вонючий колорит», – «А вот и подгон кумовской! – глядя на четки, слушая их бренчание, думал Санек. – Это нам и надо…»

Вслух:

– Макара, царство ему небесное, в девяносто пятом застрелили, чёй-то он не досмотрел тогда. Торговые базы перешли в ведение администрации района – типа открытый конкурс проводился, тендер… В общем, деприватизация, как сейчас говорят.

– Государство забрало?

– Типа того. Только бегала потом по инстанциям да по терпилам[33]33
  Терпила (жарг.) – потерпевший, жалобщик, несогласный.


[Закрыть] Витькина братва, втолковывала непонятливым что к чему.

– Витькина? Кто таков?

– Витек Панаев, слыхали? Я не в курсах, где он, чем сейчас занимается, лет десять уж не сталкивался.

– Панаев? – Старшой нахохлился: – Знаю такого: прихвостень мусорской, типа я не я, блин; когда не надо – за жизнь блатную чешет; а там, на воле, все вокруг красных трется, ближе к власти. Знаю такого… – сквозь зубы повторил-прошамкал Балабан. – Он здесь сейчас, на сто тридцать шестой палате, третий этаж, из администрации не вылазит, жопу свою прикрывает. С ним якшался?

После такой отповеди одна дорога:

– Нет… Как Витек на склады пристроился, делать там больше было нечего. Народ наш поразбежался: кто к дружку макаровскому ушел, – Барбос Серега, помните? – кто на гоп-стоп подался; мы с друганом бизнес замутили по автосервису. Ну и свинтили с блатной тематики по-тихому. А Витек, значит, тута нонче?

– Тута-тута… – У Балабана явно пропадало настроение при упоминании Панаева, типа правильной масти в падлу за ссученных трендеть, но…

Но Санек видел шитую белыми нитками ненависть старшого, прилюдно поносящего авторитетного человека, явно призывая окружающих к солидарности. Что ж, сыграем на его поле:

– Да, приятных воспоминаний Витек о себе не оставил. Нагловат, конечно, да и под себя гребет сильно… Греб, вернее. Разошлись мы с ним не очень мирно, хотя и не ругались особо.

Котя нацедил первый заварной чван и послал его по кругу, на время прикрыв беседу зачифиренным угаром.

– Присаживайтесь, Егор. – Капитан обесточенной подлодки положил на стол фонарик лучом в стену, дышал ровно, не выказывая беспокойства.

«Крепкий орешек… – Нежданный гость прошел за Владимиром Сергеичем в комнату, присел напротив, отметив видимую невозмутимость хозяина. Надо обладать неслабым характером, чтобы в таком возрасте отвечать невозмутимостью на подобное вторжение. – Молодец, что сказать… Умрешь героем». – В тишине, усиленной отсутствием света, сидели друг перед другом двое серьезных мужчин, принадлежавших мощной, влиятельной Организации, убей они друг друга, Система даже не поперхнется, продолжая смертельное противостояние госмашине, фиксируя успех переменно то в сторону первой, то в сторону второй.

– Ваша работа? – Владимир Сергеич окинул взором темноту, пустоту.

– Если что, радио и сотовая связь заглушены.

– Понял. Что вам угодно? – Секундная пауза… Собрался с силами: – И как вы собираетесь выйти из поселка? Ведь чем бы ни завершилась наша встреча, в любом случае субординация нарушена. Как вы вообще сподобились? На подходах пишет видео, далее охрана – несмотря на определенный грим, опознать вас будет нетрудно… даже если кончите меня. На что рассчитываете? Работа не устраивает? Дак это не ко мне. Хотите добраться до головы дракона? Это тоже не ко мне – я не общаюсь с высшим составом. Вы…

Егор прервал:

– Хочешь сдохнуть?

Слишком реальная угроза для психологической игры, слишком реальная:

– Нет.

Двумя словами Егор преломил воинственный настрой визави.

– Зачем цирк, говоришь… Да очень просто: ты, сука, забросил меня в нескончаемую блудную[34]34
  Блудная (жарг.) – непонятная, непроработанная тема, неправильное задание.


[Закрыть], за это и ответишь. Насчет записи – забудь! – мы отсекли все камеры. А менты на входе куплены… или убиты: это будет зависеть от тебя, сам знаешь.

– Егор, я понимаю, тебе нет смысла оставлять меня в живых…

– Вы не нужны мне, Владимир Сергеевич. – Приободрить старого хрыча для начала: – Дайте координаты шефа, дальше я сам. Уверен, не выпустите наш разговор на волю, ни к чему это, верно? Тем более прекрасно осведомлены о методах сокрытия информаци, да и ваша семья у нас на присмотре, так что… лучше сказать правду.

– Хорошо, Егор. Но это будет далеко не конец, вернее, не начало всей цепочки. А если споткнетесь?

– Вас не коснется, обещаю.

– Хорошо. Но хотя бы скажете, почему?

– Совесть проснулась.

Психолог криво усмехнулся, выпустив ртом воображаемую струю дыма:

– Иванцов?

– И он тоже.

– Каковы гарантии?

– Я гарантирую вам жизнь, – прозвучало потешно. Егор принял решение: жить этому человеку, распорядившемуся однажды его судьбой, осталось минуты две: «Слишком уж он уверен в себе, в своих силах, дай шанс, сотрет меня в порошок, в пыль».

Владимир Сергеевич устало опустил подбородок, произнеся требуемые имя и фамилию.

– Жалоба на вас поступила, Александр Евгеньевич, жалоба.

Стоя руки за спину, Санек молча ждал продолжения кумовского[35]35
  Кум (жарг.) – начальник оперативной части в тюрьме.


[Закрыть] диалога, гадая про себя, в курсе ли сидящий перед ним дебилоид насчет задуманной операции по Панаеву. Мельком оглядывал казенный кабинет: портрет нового президента – единственное свежее в интерьере пятно на фоне унылой деревянной обшивки, широко используемой в восьмидесятых. Темно. Кум продолжил:

– Что на это скажете? – Протянул фотографию.

«В натуре дебилоид!» – Арестант оценивал огромного размером опера, обладавшего ярко выраженной, мощной челюстью в пол-лица, стрелявшего мышиными пуговками глаз, пристальными, неглупыми, скрытыми под костяным выступом боксерского лба. Санек обычно примеривался к людям с точки зрения виртуального поединка, в данном случае заранее чувствуя себя проигравшим. Взглянул на карточку:

– И что?

– Кто это?

– Не знаю… – Взгляд на взгляд, насмешка на недоверие, власть против челяди. – «Да-а, он не в курсе моей миссии, так что действовать придется по обстоятельствам»: – Хотя…

– Ну-ну, слушаю.

Санек покорно склонил голову, сделав паузу. Интуиция подсказывала, бояться нечего:

– На что играем, гражданин начальник? – Поднял глаза, в них решимость договориться. Он понимал, старшой по камере Балабан подробно сливал куму разговоры, полученные контакты, в том числе по Панаеву: «Клюнули, мусора?»

– Выполнишь просьбу, дам ход запросам твоего адвоката. В итоге: либо выйдешь под подписку, либо, на крайняк, условняком отделаешься. Не выполнишь – улетишь на три года как пить дать, усек?

– Согласен, чего ж мне за бакланку-то париться? Какова просьба, гражданин начальник?

– Слушай сюда.

Владимир Сергеевич устало опустил подбородок, произнеся требуемые имя и фамилию.

Егор покинул его, согбенно сидящего, упокоенного тремя неслышными, почти в упор, пулями из-под стола в живот, не оставивших хозяину дачи ни единого шанса. Дальше по плану. Костян наладит электроснабжение, хотя аварийную службу могли вызвать и соседи – уже не важно… Далее – сигнал за периметр: «Выезжаю!»

Охрана. Старые друзья. Остановили взмахом руки:

– Что-то долго, Коломбо! – Явно навеселе.

– Опера с адресом напутали. К тому же освещение поселковое перегорело по дороге, еле нашел. – Егор поставил машину к будке, неспешно вышел размяться.

– Да, техпомощь уже вызвали. Не взыщи, капитан, досмотрим тебя малёхо.

– Да ради бога! – Он шутливо поднял руки, из-под пиджака под мышкой проглянулась рукоять пистолета.

– О-о, серьезная мортира! – Легкие хлопки в бок, спереди, сзади: – Удостовереньице можно взглянуть еще разок?

– Да ради бога… – «Сами напросились!» – Егор принял устрашающее решение, протягивая документ.

– Что за проводочки такие? – Старшина тронул заушную гарнитуру обыскиваемого, начиная надоедать.

– Связь с базой. Первый-первый, я второй… Ну, достаточно?

– С базой, говоришь? – Невдалеке послышалось тарахтение уазика.

Егор напрягся, опустив руки, краем глаза отслеживая приближавшийся свет желто-синего воронка. Какова причина досмотра? Так, для порядку мучают, либо тянут время в ожидании подмоги? Старшина вернул корки, весело гаркнув: «Первый-перый, я второй, а вот и гонец прибыл!» – Поперся навстречу подъехавшим, сержант за ним. Егор облегченно вздохнул: «Так, пар по пьяни выпускали». – Засобирался в путь, застегивая пуговицы. Открыл дверь машины, достал куртку.

– А ты, парниша, не торопился бы… – Сзади.

Очередная камера. Людей меньше, чем в той, ссученной Балабаном-главшпаном, держащим хвост пистолетом перед лохами-придурками. Сразу быка за хвост, типа масть зашла в натуре авторитетная, знатная:

– Привет честной компании! Слыхал, Витя Панаев в этих краях обитает?

– Откуда слухи? – Первый вопрос.

– Скрывать не буду, кум поведал, когда распределяли. Ну и напросился.

– Зачем тебе?

– Так, общался с Витьком, было дело. Я Саня-боксер, в бытность свою с Макаром работал, потом в коммерцию подался, но общак не забывал, уделял внимание…

– Проходи, Санек, здорово! – Витек нарисовался в центре хаты, протянул руку. – И кум сразу твою просьбу исполнил?

– Здорово, коль не шутишь! Сто лет прошло, кто ж знал, что вот так свидимся? – Пожали руки, обнявшись. – Давно тут? – Вопрос на вопрос, удар в удар.

– Скоро год как… То, что во времена нашей юности коммерцией называлось, нынче в Уголовный кодекс перекочевало.

– Слышал про тебя.

– Сам-то как заплыл?

– Да представляешь? Бытовуха пьяная, попойка-там, девок вызвали. Ну и… слово за слово, вспомнились уроки бокса, да не по-детски как-то получилось: качается сейчас стрелка от легкого вреда здоровью к средней тяжести. А там терпилой сынок какого-то папочки типа из правительства, вот и давят на следствие.

– Ну-ну, а кум что? – Все понимали: здесь, в большом каменном доме, по желанию за просто так не расселяют.

– Ну а что кум? Он в цвет сказал: «Витька знаешь?» – «Знаю». – «Отправляйся к нему, там камера хорошая, сухая. Мол, с Витьком потри за городские да областные связи, что к чему, кто в Москве за ним стоит, если скажет, конечно… Ну и, мол, от этого будет зависеть моя статья будущая, срок». – Типа завербовал. Говорю: «Два пальца об асфальт, гражданин начальник, сделаем». – Вот я и здесь, Витек, так сказать, в разведке.

Витек даже расхохотался, довольный раскладом:

– Ну, мусора, тупей тупого, бли-и-и… Ладно, Санек, располагайся пока, там порешаем, что им чесать будем, чтоб тебе нормально, и мне не в падлу было.

Предварительный диалог закончился, можно расслабиться – замес сделан правильный, в тему. Что требовалось всем услышать, то произнесено, главное же будет сказано поздней, по ночнику, через пару-тройку резиной тянущихся деньков. Немного обжившись и притеревшись на новом месте, Санек сообщит Панаеву о настоящей цели своего визита. Почему в обход адвоката? Очень просто: люди, заславшие Санька, сами не из криминального мира, поэтому защитника авторитета знают плохо, не доверяют. Люди эти серьезные, заинтересованные в реальном давлении на губернскую власть, которую представляет бывший панаевский бригадир Селезнев – слюнтяй, забывший доброту Витка, как только почуял запах настоящих больших денег, верно? Верно. Так вот, поступила информация из окружения главы области, что на Панаева хотят повесить убийство высокопоставленного чиновника, вчерашнего зама Кочкина, перешедшего по наследству к Селезневу, – Сергея Симонова. Повесить как на заказчика, так как исполнитель, кстати, адъютант Селезнева, уже найден и взят с поличным. Виртуальную связующую нить Панаева с арестованным киллером будет плести никто иной как кум-дебилоид Ботев, вовсю уже разрабатывавший механизм капкана. Задача: любым способом уйти из-под влияния Ботева, по возможности сменив место пребывания – больничка, зона – все что угодно, только выломиться с этой крытки, понял? Понял. «На кого работаю?» – Санек назвал фамилию, вполне знакомую преступному авторитету по вольной жизни, фамилию, крепко скованную с высокими кремлевскими кабинетами.

Панаев тему, конечно, схавает: Санек и те, что его послали в преисподнюю, замесил все безошибочно. Значит, Костя Селезнев, вот, чёрт скабрезный! – решил слить старого друга, сдав как заказчика убийства чиновника Симонова, таким образом избавляясь от всех зайцев сразу – от надоевшего Симонова и самого Панаева, владеющего нехорошей информацией по новоявленному губернатору. Один вопрос: «Почему Костик не боится словить смертельной дозы компромата? – спрашивал себя Витек, – ведь при худшем раскладе я солью его самого». – Ответ напрашивался сам собой: «На то и майор Ботев, должный грамотным, не затрагивающим властные интересы образом сделать так, чтобы от Панаева камня на камне не оставить… Тем более киллера-адъютантика там какого-то нарыли, как поведал Санек-боксер. Опосля и закрытый суд недалече с заранее обговоренным приговором… Оттого и держат тут меня безвылазно второй год уж как, за что, почему не этапируют?»

Тема с обнаруженным вдруг исполнителем не нова: если подловили какого-нибудь хмыря по наркоте либо на подлоге, тот мать родную сдаст, крутя ушами в сторону мусоров, льющих сладкий мёд за условный срок. Панаев даже не сомневался, что о реальных исполнителях убийства Симонова речи вовсе не велось. Люди, с которыми полмесяца назад он вышел на контакт по поручению Кости-Лешака ошибок не допускают и тем более их не прощают, а пользовался он скорбными услугами Организации отнюдь не впервой.

Тут подстава. Наглая и непродуманная. Тупая и бескомпромиссная, основанная на завышенном губернаторском самомнении. Поэтому действовать Витек начнет быстро и жестко, подняв, исходя из крайней нужды, законсервированные до времени, но проверенные в деле нехилые связи в высших силовых структурах.

Резко обернувшись, наткнулся на старшину с двумя бутылками водки в ручищах:

– Будешь, Коломбо? – Бутылки терялись во внушительных клешнях, напоминая лекарственные пузырьки.

– Буду. – Егор и не заметил, не услышал быстро вернувшегося старшину. – «Ну и скорость!» – отметил про себя. Подмога, столь неожиданно появившаяся из пугающей неизвестности, столь же скоро отвалила, гремя пробитым глушаком боевого милицейского вездехода, снабдив дежуривших коллег необходимым.

– Пошли, капитан.

– Пять минут, не больше.

– Какой базар!

Пацаны Секунды, наблюдавшие за происходящим из недалекого укрытия, переглянулись: «Внимание! – Лишние свидетели, видевшие тачку и ее водителя, никому не нужны, придется ментов пустить в расход. Но, словив в бинокль условный знак, дали заднюю: – Отбой, уходим!» – Надо вывезти из района не понадобившееся оружие, потом встретить Егора в обговоренном месте, бросить его обратно в жаркие Валюхины объятья и бесследно уничтожить машину капитана Плетнева, которого завтра-послезавтра в усиленном порядке объявят в розыск.

– Последняя.

– Ну, за тех, кто не с нами, но о ком мы помним вечно. – Старшина оказался старым воякой, пролившим немало кровушки как своей, так и мусульманской правоверной. – Бывай, капитан. Ежели что, третий линейный, Кировоградский, заезжай. – Жизнеутверждающе опрокинул дозу, по-медвежьи рыкнул в потолок, не подозревая, что лишь чудом сегодня остался жив.

– Покеда, пацаны. Значит, через три дня заступите? Я наверняка появлюсь, увидимся, спасибо за угощение. – Егор направился к машине, негодуя: «Эти, блин, двое. В уазе двое. Стало четверо, да-а… ориентировки будет предостаточно. У меня сутки, чтобы умчать куда глаза глядят. Пусть ищут».

Вопрос в другом: шеф Владимира Сергеича. Как он поведет себя? Затаится либо устроит ответку? Как расценит убийство штатного психолога? Отследит контакты, связи, варианты общения. Хотя по нам тут очевидного ничего нет, чисто. Хм… Опросит ближайший круг, сопоставит временные рамки, поднимет выпускавшихся в свет учеников? «Ольга… Других рекрутеров я не знаю. Но и дальнейшие действия шефа не проследить логически. Пусть ищут. – Насколько велика Организация, настолько может быть широк круг поставленных задач по выявлению недоброжелателей Владимира Сергеича. – Недоброжелателей… Стоп!» В запасе часов восемь.