Текст книги "Останусь лучше там…"

Когда Оксанка прислала карточку только что родившегося сына, был шок. Непонятная фотка смотрела его же, Васькиными глазами. Слезы сами хлынули, нет, чуть капнули… Отпуск не дали. Да остался-то – год! – что там горевать-то? Сына снимал лучший друг, Пашка, Пахан – он профи. И то, и это – все умеет. Пахан тоже ждет напарника Ваську – у них совместный бизнес. Оксанка письма шлет редко, а после родов вообще перестала, – сплошная морока началась ползунковая. Оксанка красивая… ну да ладно.

Васька обожал её, прикинь, как-то не по-человечески… Очень любил! Шагал по плацу – и любил. Дул в мундштук на морозе – и любил. Да, между делом про мороз (жена выслала толстые шерстяные носки, он их на руках носил как рукавицы, но не в этом суть): так вот, при минусовой температуре положено музыкантам, вернее, их духовым инструментам, спирту – кому сколько, по Уставу. Всех больше по Уставу положено тубисту-басисту. Весь предыдущий год Васькин спирт, побеждая стужу, выпивали старослужащие бойцы. И вот, наконец – его очередь! Поэтому строевые оркестры как-то не очень стройно и слаженно звучат, особенно в холода. Васька настрочил об этом жене – хотел повеселить.

Мобилы в части запрещены – ракеты… да и тайга бескрайняя сплошняком, связи нема, поэтому звонил редко, и то с небольшой поселковой почты. Одна кабинка, приходилось маяться, ждать. Еще Васька любил гитару – много занимался, оставаясь в клубе за полночь, а прикорнув малёхо в очереди на телефон, сочинял:

 
Падает дождь – и облака
Заняли небосклон, как небесный батальон,
Дождь все льет и льет, как стара эта история…
Дождь все льет и льет, как стара эта история…
 

Вставлял аккорды, ну типа Роббин Форд[13]13
  Роббин Форд – род. в 1951 г. в Калифорнии (городок Ukiah), входит в элиту наиболее техничных и виртуозных гитаристов современного блюза.


[Закрыть], подражал Фриппу[14]14
  Роберт Фрипп – род. 1946 г. в Англии. Британский рок-музыкант, гитарист, муз. деятель. Один из основателей и постоянный участник рок-группы «King Сrimson».


[Закрыть] (старьё, конечно). Если б родилась дочка, назвал бы её «Падает дождь» – по-литовски «лия» – Лияной. С литовцами на гражданке мутили – серые компьютеры без растаможки.

– Алло!!! – Связь не очень. – Как, да что, да как дела? Все нормально… – То да это: – Понятно, куда без мамы. Давай, в ушко поцелуй, носик.

– Послушай, Вась…

– Вот-вот, уже лучше. Да, слышу вас хорошо. – Настроение шутливое, теплое: – Повтори разок, опять пропала!

– Я те-бе из-ме-ни-ла, слышишь?

– … – молчание. – С кем?

– Так, с Пашкой…

– Как?

– Так, в клубе после танцев.

– Как?!

– У директрисы на столе, – совсем тихо.

Белые костяшки пальцев вокруг трубки:

– Как-ты-могла?!

– Я так же сказала, – уверенней, – а он мне по лицу ударил.

– ??? – молчание.

– Говорю ему: «Какая по счету у тебя?» – Он ударил, я упала, стукнулась спиной о ведро.

Васька выплыл из кабинки. Тишина. На почте – тишина! В рот воды набрали все? Вообще ничего не слышно. Вышел на улицу. Морозец. Вроде как уши заложило. Тряхнул головой, сбросив в сугроб ушанку – снег по-домашнему хрустел под ногами: «Хруст-хруст…» Вдохнул всей грудью стылый воздух, закашлялся. Поднял шапку, натянул ее плотно, по-мужицки зло пристукнув сверху варежкой. Ускоряясь, зашагал прочь, размазывая по мерзлым щекам влажные остатки юности: «Целых двенадцать месяцев! Всего двенадцать».

Год. Служба только начиналась.

13

Секунда

Я готов к неприятностям. Всегда был готов. Неприятности – это наше всё. Нам ничего не изменить в жизни. Единственное, над чем мы властны – так это над возможностью влиять на обстоятельства, предопределяющие поступки. Мудрено? Очень просто: готовность к наихудшему исходу событий и есть предопределение обстоятельств (мне бы преподавать… бои без правил).

Их было трое. Первый, почти бегом – сразу на меня: правой рукой, с размаху – в челюсть. «Грамотно!» – отметил я. Тут все просто: чуть отклонив голову назад, ухожу от пролетающего в миллиметре от лица удара. Моя нога, резко выпрямившись, врезается в пах набегающего противника: «О-ох!..» – Что-то там еще. Он сгибается пополам и головой, вдобавок, нарывается на вовремя подставленное с выносом колено, ограничив зону нападения товарищам.

Слева, справа – атака! Сзади дверь подъезда (я только что вышел из гестхауза). «Бережно», за подбородок, рывком бросаю первого бойца на правый фланг. Разворот влево вместе с размашистым боковым – выстрел мимо цели, зато мой ботинок ребром подошвы, четко! – втыкается во встречную ногу. Хруст! (Или послышалось…) Захожу за спину, обхватывая врага за горло (сейчас бы нож). Усилием – вниз! – усаживаю на землю, вдавив поглубже кадык. Он уснул…

Третий попёр на штурм. С битой. Удар! (Битой сверху.) Вскинул руки над головой – предплечья ловят боль прессованного дерева, еще раз… На третий у него не хватает замаха – я уже работаю вплотную: рука с палкой у меня под мышкой, локоть бойца изогнут на вылом. Подсечка – падаем! – контрольный «лоб в нос!» – встал, огляделся: прошла минута. Семь тридцать утра… Вызвать полицию или добить? Конечно, вызвать! Попоздней…

С разбегу, с размаху, ногой по черепушке успокоил первого встающего. Второй, приподнявшись наполовину, тут же получил крепкий крюк-нокдаун в челюсть – сел. Последний гад, видя вопиющую несправедливость (один на троих), начал живенько так отползать: спиной вперед, с опорой на пятую точку, отталкиваясь от земли одной правой клешней. Значит, левая все-таки сломана. Это может не понравиться представителям власти: увечья «средней тяжести». Я покинул место недолгой схватки…

Работали без прикрытия. Без оружия (перед уходом обыскал). Бита. Расчет на испуг: «Пыльный… А-га! Вот его-то я знаю». (Я все-таки догнал отползающего раком: он почему-то не желал поначалу изъясняться. Нос в крови. (Сломан… лбом?) Но, под прессом ботинка сверху и под давлением асфальта снизу, говорящая голова выплюнула кусками сукровицы на чисто русском: «Пыльный!»)

Пыльный – помощник Джахонгира. Меня представили ему на второй день по приезде в Афган. Внешне Пыльный ближе к европейцу, чем азиату. Жесткий, худощавый, с бескомпромиссным ядовитым взглядом, не исключено, что в парне кипела чеченская кровь. Чего добились нападавшие, исполнявшие волю Пыльного? Вычислили гестхауз, это плохо: там ноутбук, оружие, там относительно безопасно. Я торопливо шагал по грязным, закрученным улочкам правобережного города в сторону моего второго прибежища – отеля «Серебро». Убить не хотели. Хотели напугать, зачем? Для захвата бросили не те силы, Джаник в курсе. Ответ получил в гостинице.

Не успел толком зайти в отель, мне сунули под нос какую-то чертову бумагу – смесь слов из английских, арабских букв. В гостинице дожидались четверо полицейских и двое военных сопровождения с устаревшими американскими винтовками наперевес. Бумаженцию я подписал – воткнул закорючку в справку на «великом пуштунском», протянув руки навстречу ненавистным браслетам (куда деваться-то?). Покорно залез в микроавтобус с тонированными стеклами, через которые довольно хорошо просматривался путь: увезли недалеко, видимо, в местный полицейский участок, где меня и швырнули в одиночку.

Что потерял в этой жизни? Видимо, все!..

Золото приходит сегодня ночью. Корякин будет ждать на границе. Меня он не дождется наверняка… Джахонгир все сделал правильно: оказался один на один с Джеком, что не являлось проблемой для террориста с большой буквы. Главное – они остались с грузом, грузиком, черт бы их всех побрал!

Я лежал на драной, пахнувшей мочой, подстилке, руки под головой, после четырехсасового трехшагового «вперед-назад» ожидания чего-либо. Ничего не происходило и не произойдет, это было понятно сразу! Угасающая, угасшая надежда превратилась в ноющую тоску, такую знакомую. Знакомую до смерти, родную до боли, пронесенной сквозь бесчисленные тюремные застенки на плечах невозвратных двух десятилетий отсидки.

Что ж, предстоящий раунд переговоров мне придется пропустить, прости, майор. Ты меня поймешь, я знаю. Ночью, не дождавшись своего агента, ты примешь решение, от которого вряд ли будет зависеть моя жизнь, но твоя-то зависеть будет точно. Мы поставили на сволоча Джахонгира; мало того, туда еще и ЦРУ подтянется – будет жарко, Корякин, держись, брат! Я ничем, ни-чем-не-смо-гу тебе помочь, прости. Засыпая, проваливался в бесконечные полусонно-бредовые воспоминания юности, пролетевшей под флагом обмана, наживы любой ценой: чем изощреннее ты кидал людей, тем было лучше, почетней, круче…

Колька-Секунда, начало восьмидесятых. Ленинград

Вольдемар был мастит. Вальяжный кивок башметовской челкой – ничто!.. по сравнению с… усами. Ян Френкель, к сожалению, почивший, к счастью – их не видел. Усы наповал! На этом, в принципе, можно закончить. Осталось только рассказать о Коляне.

Колян, конечно, не был сражен усами Вольдемара Алексеевича – его поразило непредвзятое отношение к сто пятьдесят четвертой статье Уголовного Кодекса РСФСР (спекуляция). Самым интересным в этом вопросе являлось то, что когда Колька рвал когти с родной барахолки – по рядам, через забор (штанами об гвоздь!), мордой в песок, на проспект – гуляем… – руки в карманы (сердце изо рта): он зарабатывал те же самые три «крытой», пять «общего» плюс-минус «поселуха», что и Вольдемар Алексеевич, курящий гаванскую сигару в недоступном для простых смертных ресторане гостиницы (опять же, простите) «Гавана»!

Дабы как-то компенсировать несправедливость, судьба и свела этих довольно-таки разных людей вместе… в трактире на Сенной базарной площади (хорошо звучит) – в скотно-перерабатывающей-людей-в-блядей рыгаловке «Пиво-Автомат» на площади Мира. (Добра и Свободы – от себя.) Во-о-от… А повстречал мэтр Коляна часом раньше – в торговых рядах на Садовом. Рассматривая комиссионную витрину с музыкальными инструментами, он краем глаза обратил внимание на шустрого паренька, торгующегося со скупщиком валюты (восемьдесят восьмая[15]15
  Восемдесят восьмая (УК РСФСР 1960 г.) – имеется в виду золотовалютная статья.


[Закрыть]). В итоге перекуп отслюнявил небольшую сумму «рваных» за двадцать или тридцать Колькиных американских рублей.

Внимательно разглядывая дорогие синтезаторы, Вольдемар в отражении стекла вновь увидал того же паренька, заплывающего почему-то с противоположной стороны. Из чего мэтр сделал вывод, что пацан явно прощупывает обстановку: прикрытие валютчика, далеко ли менты, расстояние для возможного отхода – интересно! После рекогносцировки Колян вновь подрулил к табличке с баксами. Типа запыхался: «Ух… братан, выручай! Мол, нет времени искать, где подороже, на! – отдам тебе последнее: сын дипломата… отец еще намоет – три тыщи финских марок». – Глаза на взводе: только бы не заплакать. Протянул три купюры. «Сто сорок седьмой» и не пахло: обработанный на пропуле[16]16
  Пропуль (жарг.) – предварительная проверка «в честную» для дальнейшего обмана, жульничества.


[Закрыть] лох-перекупщик живенько отмуслякал приличную (очень) сумму и поспешно запулил «финки» вглубь организма. Убегать даже не пришлось. «Красиво…» – Вольдемар хмыкнул и двинул вслед за парнишкой. В пивной и познакомились.

«Север!» – Без очереди в этот ресторан на Невском мог зайти: сын Мао Цзэдуна или Вольдемар. У очереди даже не возникало вопросов насчет принадлежности – спешащие озабоченные движения, очень выразительный взгляд (в лоб швейцару). Опять же усы… Вопросы обсуждали на втором этаже под водку с колой (шик восьмидесятых). С соседних столов не давали жить томные женские взгляды, внизу играл оркестр – жизнь была прекрасна, как и пели музыканты: «It’s a wonderful, wonderful life!» По делу всего пару слов. Все очень просто: в комиссионный магазин приносим один синтезатор, выносим три. Остальное – детали.

Осушив, не запивая, штоф или два, Колян, «сын дипломата», вальяжно, что не маловажно (в рифму), вышел на медленный танец. Осталась малость (опять в рифму) – пригласить прекрасную (не иначе) незнакомку с соседнего столика: «Прошу, пани!» – Туфли уже навострились на пятачок, а за жеманно выставленную руку так никто и не взялся – ни с одного стола! Обойдя по кругу весь женский персонал балкончика, Колька гордо вернулся – нет! – Вольдемар не видел… нет. Он очень, очень внимательно что-то высматривал в нижнем зале, прихохатывая в усы. Парень так тогда и не понял, что девочки просто не оценили в нем потенциального клиента, и списал свою неудачу на невыглаженные мятые школьные брюки, немытость, небритость и всю остальную студенческую неопрятность. Вот если бы за дело взялся Вольдема-а-р! Но… Вольдемар не любил продажную любовь.

Небедный с виду человек вошел в продвинутый «комис» на Петроградской: в длинном черном пальто до пят, при усах – такие просто так не заходят! Продавец сразу почуял деньги: «Господин непременно должен посмотреть!..» – Магазин специализировался на музыкальных инструментах. Много синтезаторов. В Советском Союзе только-только начинался бум на электронную музыку. Клиент стал внимательно изучать японские новинки-прибамбасы: «Вы понимаете, мне надобен чистый фортепьянный саунд, без отголоска…» – «Понимаю». – «Yamaha слишком уж приелась…» – «Понимаю». – «Как у Queen…» – «Да-да, конечно! Может быть, синтезатор Korg?» – «Ну, это слишком дорого! А нельзя ли подешевле?» – «Видите ли, нет – это заказ, везли из Германии, единственный экземпляр…»

Ну, что тут надо? Как не вовремя! – потасканный студент забрел погреться? «Извините, мы зан…» – Но что это? Студент стал распаковывать какую-то коробку, извлек небрежно (ой-ой-ой!) клавишный синтезатор «Roland-D7». Фантастика! – «Простите! Минуту… сэр?!» – «Конечно-конечно, мне самому интересно». Потасканный – «сын дипломата» – запел свою жалобную песню:

– Отец еще не знает… два-три дня, не больше… Разбил машину… надо срочно в сервис. Опель Кадет…

– А сколько хотите?!

– Дома чек – четыре тыщи марок, «дойч»… Я принесу.

– Нет-нет, постойте! Сколько вам?

– Да мне бы тыщу-полторы, ну, в смысле марок, дойч, в рублях, конечно… с процентами… отдам… с большими.

– Ну, полторы, вообще-то, многовато.

– Простите, что перебиваю, господа! – Дядька с усами виновато улыбался. – А вы (к пацану), случайно, не хотели бы продать аппарат? – Взгляд на продавца: мол, покорнейше простите (поклон).

– Да… я не знаю.

– Позвольте, позвольте! – недовольно зарычал хозяин лавки. – Я бы и сам!..

Усатый:

– Две тыщи марок, дойч.

– Да, но отец узнает…

– Мне надо именно такой!

– Да я, простите, и две с половиной бы дал, если вы решили продать. – Продавец засуетился: клиент в пальто начал надоедать.

– Ну, мне, наверное… лучше продать.

Усатый:

– Ладно, господа! Вот что получается: вам, молодой человек, нужны деньги! Мне – аппарат! Вам (хозяину): надо получить свои законные комиссионные, а так как я все-таки покупатель, и мне необходим, поверьте, этот инструмент…

– А вы, собственно …

– Я композитор! – прервал продавца клиент.

– Ну! Если так, – тот немного приспустил пар.

– Тогда поступим следующим образом: вас устроят две тысячи семьсот пятьдесят марок? Дойч!

Студент:

– Дак, там… чек… четы…

– А вам (продавцу): двести пятьдесят марок! Дойч. Ну, в виде комиссионных. – Торговец попытался возразить, но студент продолжал мямлить:

– Отец… четыре тыщи марок.

– Да, кстати, какое посольство? – участливо спросил гость.

– Финское.

– Ну… Вам и карты в руки!

– Пятьсот! – Продавец что-то сосчитал в уме.

Усатый с неохотой:

– Триста! Поскольку мое присутствие принесло вам неудобства…

– Побойтесь бога, четыреста.

Клиент дружелюбно протянул руку:

– Вы меня уговорили. Вот вам триста пятьдесят. – Крепко пожал…

– ?!

– Но сначала, молодой человек! Вы не против расчета финскими марками?

– Дак, я у отца в МИДе обменяю… Там есть один знакомый дипломат.

– С одним условием: мне бы не помешало проверить инструмент. – Вытащил деньги, отсчитал десять тысячных «финок», протянул студенту: – Держите! У меня тут студия недалеко – доедем?

– Ну давайте, если ненадолго. – «Сын дипломата» ответственно проверял купюры под светом окна, там лучше видно: – Все в порядке. Сегодня же обменяю.

Покупатель упаковал Roland, задумался:

– Конечно, сравнить бы с «коргом». Послушайте, любезный (продавцу), а не дадите ли вы на время этот замечательный Korg, чем черт не шутит? Звучит-то он прекрасно! Да и на студии пора менять клавишные – у меня их штук шесть или семь… Может, и прикуплю парочку новых.

Студенту:

– Выручи, браток! Мы с тобой – в центр города и обратно. Потом домой могу подбросить. Ты где живешь?

– Так, на Литейном, рядом с УВД. – Прямой серьезный взгляд на продавца. – У меня там мама работает в милиции – следователем…

Усатый (студенту):

– А оставь-ка ты ему, дружище, все денежки – все равно нам возвращаться. Вернемся – заберем свое, подсчитаем комиссионные плюс сто марок за ожидание, идет, э-э-э?

– Александр Иваныч! Шлемензон… – Фамилия прозвучала потише.

– На тебе, Александр Иваныч, две штуки финских сверху (студент передал Иванычу и свою увесистую пачку). И дай-ка ты нам свой чудо-корг и во-о-н ту «ямашку» с полки до кучи.

– Так возьмите, товарищ композитор, еще и драмз-машин – проверьте тоже! – Сунув в карман валюту, продавец летел на волне удачи. Солидный залог позволял расслабиться.

Попрощались, до конца соблюдая субординацию: отвлечь Александра Иваныча от желания проверить или пересчитать деньги. Вместе вышли на улицу. Машина ждала за углом. Неудобно нести… тяжеловато… Перед поворотом – дружеское: «Жди, Иваныч! Скоро приедем». «Сорок первый» Москвич бойко перескакивал через трамвайные пути. Напарники ехали, думая каждый о своем.

Статья 147. Мошенничество (Уголовный кодекс РСФСР, 1960 г.)

Завладение личным имуществом граждан или приобретение права на имущество путем обмана или злоупотребления доверием (мошенничество) – наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на срок до одного года.

Мошенничество, совершенное повторно или по предварительному сговору группой лиц, – наказывается лишением свободы на срок до четырех лет.

Мошенничество, причинившее значительный ущерб потерпевшему либо совершенное особо опасным рецидивистом, – наказывается лишением свободы на срок от трех до десяти лет.

– Почему так долго вчера с «нулями» ковырялся?

– Башка болела жутко…

– Нечего было девок совращать.

– Так не пошел же никто!

– Просто фэйсом не вышел.

– Когда я Иванычу валюту считал, смотрю – там нолик отклеился… от сотки, блин. Слюнями приклеил.

– Он такой же Иваныч, как я композитор! Слушай анекдот: «Заседание политбюро…»

У них все, все было впереди.

14

02.05.2008

Боевики движения «Талибан» подготовили сотни смертников для участия в предстоящем весеннем наступлении на войска стран НАТО в Афганистане.

Об этом заявил один из командиров движения мулла Дадулла, сообщает «Интерфакс». «Нет числа смертникам, которые готовы взорвать себя, – сказал он британской телекомпании «Channel 4». – Сотни уже внесли свои имена и готовы идти.

У нас еще сотни человек, ожидающих записи.

Каждый горит желанием быть отправленным первым»…

26.06.2008

В афганской провинции Хайратон при взрыве у здания одной из российско-американских организаций по оказанию помощи Афганистану убиты не менее трех человек, передает Газета. ru. Как сообщили в местной полиции, террорист-смертник подорвал караван с гуманитарным грузом и продовольствием. Среди раненых – трое полицейских и четверо гражданских лиц, возможно связанных с Исламским движением Узбекистана.

27.06.2008

В результате совместной операции Службы национальной безопасности (СНБ) и МВД республики Узбекистан пресечена контрабанда крупной партии наркотиков из Афганистана – изъято 45 килограммов опия, сообщает «ИА REGNUM». Спецоперация была проведена в ночное время суток на берегу пограничной реки Амударья.

Корякин

На уазике разведуправления они вновь колесили по знакомой магистрали в сторону Термеза. Завтра люди Джахонгира снарядят в путь гуманитарный караван на Афган. Это будет завтра… Секунда тут выдал кроссворд в последнем послании, не поддающийся разумному решению. С таким раскладом жить ему осталось не больше суток, ближайших суток, равных липкому дню в дороге и бессонной бесконечной ночи перед отправкой груза. Мало того что Джахонгир – редкостная сволочь, там еще и ЦРУ нарисовалось в виде полковника Джека Кровица. Несмотря на эти обстоятельства, Секунда сообщил о своей готовности к встрече драгоценного груза, как впрочем и готовности его новых друзей: Джахонгир подписывался за Афганский проход, Кровиц – за дальнейшее движение через границу, причем любую. Вариант, конечно, неплохой: то, с чем безрезультативно воюют власти, само просится в помощники, здорово же! А те, кто априори должен быть союзником, встают на сторону террористов.

Решимость Секунды вызывала уважение – но… Сил мало, силы уже не те, как пить дать не те. Нет никакой возможности взять под контроль такую обширную территорию без Шефа, без его прикрытия. Поэтому выход один – взять в долю Султана Валеевича, который движется на Термез параллельно уазику Корякина абсолютно не в зоне видимости, контрразведка все-таки!

«Прости, брат Секунда, но в обговоренное время мы не прибудем. К сожалению, не имею права об этом сообщить, прости, брат! Кто знает, может быть вместе с ноутбуком ты уже в руках басурманов? В данной ситуации твое неведение даже на руку. Ну, придется немного понервничать, не будут же тебя убивать из-за чьей-то оплошности при передаче груза с рук на руки. А уж мы найдем, как тебя оттуда вытащить, поверь… только если ты находишься у них, что мы скоро узнаем. И если не будут тебя убивать».

Это была классическая подстава.

Спасибо Султану: караван был загодя «заряжен» еще до прибытия группы Корякина на погранпункт в Термез. Вместе с людьми Джахонгира Кряк со спецами проверяли груз, упаковывая его в подъехавший транспорт. Всё опломбировано, подготовлено к отправке. Таможенники ставили последние каракули в бесчисленных сопроводиловках. Товара хватило на три грузовика. В последний момент подвезли еще четырнадцать ящиков. Бумаги, накладные – распишись, капитан… В большом ангаре, заставленном, затаренном под завязку, под потолок, еле поместились две машины. Третья – на улице, под присмотром охраны.

«Что за ящики? – пришлые с той стороны засуетились, заиграли желваками: – Что за черт, почему не предупредили?» – Их шесть человек, все с допуском на проход через мост. Плюс водители, плюс вооруженный конвой – всего около двадцати пяти. В Хайратоне автопоезд встретят люди Кровица – для регистрации в дипмиссии придется остановиться недалеко от центра приграничного городка. Как они, Кровиц и Джахонгир, договорились – одному богу известно или аллаху… Но то, что добром их сотрудничество не кончится, знали трое – Султан Валеевич, Корякин и правдивый, но донельзя хитрый американо-мусульманский Будда.

Внимание офицеров таможни переключилось на новое поступление. В ящиках – стандартный армейский сухпаек и медикаменты. Все шестеро пришлых с той стороны одеты одинаково – полевая форма НАТО без нашивок, традиционные платки-шарфы «палестинки». Но их наряд не скрывал от опытного взора бойцов Кряка взаимоотношений по старшинству. Явный лидер – мощный скуластый Абдул. «Эбдол…» – по-американски называл его человечек пониже ростом, что-то подсказывало Кряку, являвшийся в бригаде мозговым центром. Он не проявлял особого энтузиазма в отношении привезенных последними ящиков, его так и подмывало скорей взяться за третий фургон, тот, что на улице. Он то подбегал к Абдулу, тащил того за рукав, то возвращался к таможенному начальству – уговаривая закончить с этим, внутри ангара, и переключиться на оставшийся груз там, на улице.

Сухопарый капитан, начальник терминала, лишь строго выполнял инструкции – товар пришел, надо запротоколировать. Поэтому до грузовика, стоявшего на выходе, ему, собственно, дела не было: грузовик опломбирован четыре дня назад, что ж там лазить-то? – хотя представитель принимающей стороны имеет право перепроверить интересующие детали и наличие товара. Про золото шестеро в платках, конечно же, не знали, но убедиться в сохранности и подлинности имеющихся пломб наверняка проинструктированы… как и дотошный капитан-таможенник, с похвальным рвением заставлявший раскладывать-складывать, разворачивать-сворачивать всевозможные армейские пакеты-коробочки. И так – до времени Х.

Слава богу! Стре́лки – на выход из страны! Что там напортачили подчиненные Султана с золотыми ящичками и пломбами на них? Лишний раз лучше не проверять: для этого и устроен цирк со свежим поступлением. Даже если повторно поставлены «фирменные» печати, бойцы Джахонгира наверняка могли усмотреть какие-либо несоответствия своих личных кодировок и подписей. Вроде пронесло… Караван неспешно тронулся в сторону перехода вдоль знаменитых, воспетых поэтами и перебежчиками тростниковых зарослей. Кряк смотрел вслед удаляющемуся пыльному облаку и мысленно представлял, как с той стороны возвращалась Советская армия в восемьдесят девятом… Мост печали и потерянных имперских амбиций. Мост, перекрывающий героиновую реку смерти, не знавший спокойной жизни в принципе. Дождется ли он когда-нибудь мира? На нашем веку – скорей всего что нет.

Вечер. Полдвенадцатого. Можно сверять часы – взрыв! Еще один! Хлопки выстрелов. Тишина… Вновь грохот.

Звонок: «Есть представитель ГРУ?» – «Случайно есть». – «Что, сам Султан?» – «Сам!»

Султан Валеевич и его люди погружались в машины – это вам не шутки! – теракт в непосредственной близости от представительства ООН в Афганистане. Что ж, поехали разбираться… Два уазика рванули в сторону границы.

Завтра газеты напишут о нападении на гуманитарный автопоезд с целью завладеть спрятанными под видом продовольствия наркотиками: так пройдет срежессированная операция по захвату и уничтожению части боевиков. И мало кто был в курсе, что караван-то шел в Афган, а не из него, как положено настоящим наркоперевозчикам. Белый смертельный порошок позволит Султану совместно с его иностранными коллегами прошерстить диппредставительства как на той, так и на этой стороне Амударьи. Уж он-то найдет, как махнорылых касатиков в армейской форме взять за тёпло место! Кряку, в свою очередь оставшемуся наедине с золотым грузом, припрятанным на таможенном складе, пришло время интенсивно задуматься о спасении общего друга Секунды, которого там, в афганском центре событий Кабуле, вряд ли обвинят в случившемся; поэтому пару суток в запасе у группы имелось. Информацию по Секунде Кряку выложил Султан, едва вникнув в обстоятельства теракта с гуманитарным караваном – Секундой там и не пахло. Это могло сказать лишь об одном: как и боялись, агент в руках басурманов.

«Вот и все, брат Секунда, а ты опасался! Чего это стоило? Хороший вопрос. А чего это стоило тебе? Дружбы с одним террористом и одним цээрушником? Так вот нам это стоило примерно того же, хм… Всего лишь одного нового посвященного – одного, но какого!»

Секунда

Вот и ночь. Дождался! Что бы ни произошло у Кряка, Спира – утром меня в покое не оставят. Если груз прибудет в целости и сохранности, есть два варианта: вывезти и продать его совместными усилиями или поделить всех на живых и мертвых. Ежели груз по каким-то причинам не подоспеет, также два исхода: искать или не искать виновных. Странно, но во всех случаях не видел для себя какой либо пользы общему делу. Единственный путь, оставленный мне друзьями – туда, наверх… как ни крути.

Наутро никто не появился.

И на следующее утро никто…

Пришли днем через трое суток. Я уже начинал понемногу умирать.