Текст книги "Останусь лучше там…"

Поэтому тупо уперся на своем, не до конца осознавая, чего от него требуют. Словно заклинило: какая разница, почему не сработала закладка под Егором? Не сработала и всё, какая разница! – Серега труп по любому, как ни прискорбно… Повредив взрыватель ради спасения друга, поначалу просто боялся в этом признаться Аслану, потом в мозгу что-то щелкнуло-выключилось, и он уперся даже под страхом смерти. Хасан избивал изощренно, Иванцов сам жаждал умереть, моля об избавлении, но Хасан намеренно не лишал пленника разума, держа в сознании. Когда пытка прекратилась, от него отлипли. «Поверили?»

Потом он стал таким же, как они, их подобием. Затем посвящение в ислам, другое имя. «Нет бога, кроме Аллаха…»[36]36
  Нет бога, кроме Аллаха, а Мухаммад – посланник Аллаха («Ля иляха илля-л-лаха ва Мухаммаду расулю-л-лахи») – троекратного произнесения этой формулы от всего сердца в присутствии уважаемых свидетелей достаточно для того, чтобы стать мусульманином.


[Закрыть] Дабы лишний раз убедить его в предательстве бывших сослуживцев, Аслан предъявил свидетельство о смерти, якобы высланное матери, приказ о прекращении розыска сержанта Иванцова, перешедшего на сторону боевиков и служебное распоряжение об объявлении вне закона. Все просто. Новая жизнь на этой стороне стоила геройской смерти на той, потому как ничем была не лучше и не хуже горбатой клячи с косой.

Первое время происходящее сопровождалось шоковым дурманом, действующим на перерождаемую подкорку. Он это чувствовал, неимоверно страдая, со всем соглашаясь, плывя по течению. Постояв однажды на краю земного бытия, не желал пережить тот момент вновь, поэтому беспрекословно подчинялся правилам, не всегда понятным, но неизменно нацеленным на уничтожение всего, не вписывающегося в новые представления о жизни и того, что после. Страдая, но повинуясь, он хотел, старался остаться мыслящим, думающим существом, пусть несвободным в поступках, но вольным распоряжаться хотя бы глубокими, тайными помыслами. Постепенно страдания отошли на второй план, нельзя сказать, что втянулся, но работы в самом деле навалилось – вконец уверившись в неминуемость и неподвластность промысла высших сил, с головой окунулся в новую жизнь, покорившись всемогущей судьбе как всемилостивейшему Аллаху, открывшего тайну и причину спасения: нужность темной всепоглощающей силе, беспрекословно уверенной в том, что рано или поздно поставит мир на колени.

Последний же аргумент Аслана насчет предательства русских вверг его мозг в стадию разрушения: русские, похоронив сына для матери, вовсю пользовали «мертвую душу» Иванцова в качестве правообладателя различной недвижимости, к тому же в США. Он пытался не верить Аслану, но как не доверять фактам? Дилемма в другом. Что есть свобода в его положении? Свобода передвижения? Да, она была. Вероисповедания? Да, применительно к исламу, что, кстати, не напрягало. Работа, деньги… Все было в достатке. Мучило не это: он жил чужой жизнью, ел чужую еду, исполнял чужую волю. Стоически заработав новое имя вкупе с правом на дальнейшее существование, он начисто, навсегда лишил себя возможности вернуться назад, вспоминая мать, друзей лишь в глубоких снах.

Намного поздней понял: русские ни при чем, Аслан, конечно же, схитрил насчет «мертвых душ», – что являлось фирменным стилем самой Организации: выжимать из человека все до последней капли неиспользованных возможностей, – понимание запоздалое, никчемное, бесполезное. Он уже сам вовсю использовал весь необъятный спектр подстав и провокаций, направленных против русских.

«Не вытравить никогда слюнтяйства», – подумал Аслан, ныне Алоиз Куэтрин, вслух сказав:

– Паренек, паренек, – криво ухмыльнулся себе в усы, привычно-мягким жестом рук пройдясь по опрятному силуэту бороды, когда-то имевшей внушительные размеры. «Вот они и столкнулись…» – За окном отеля шумела ночная Москва.

– Поедешь в Н-ск? – спросил Камэн отца.

– Нет. Я должен был встретиться там с новым губернатором, он, оказывается, на днях прибывает в Москву, так что все вопросы порешаем тут. В Н-ск поедешь ты.

– Зачем? – несколько удивленно.

– Грамотный, говоришь, диспетчер?

– Да.

– Верно подмечено. Но там осталась кой-какая недоработка по прошлому заданию.

– Что еще…

– Ты говорил, диспетчер просил подстраховать исполнителя.

– Да.

– Типа остановились только на Алхасе, упокой Аллах его душу… Стопроцентная гарантия.

– Вроде так.

– Так-то так, да не совсем. Диспетчер, как всегда, отработал не на сто, а на двести процентов.

– В каком смысле, отец?

– В смысле подстраховки. Когда он понял, что извне подстраховку не продублировать, он связался с нами по поводу диверсии изнутри, из самой тюрьмы то есть.

– И что, каков был ответ?

– За полковником Тороповым, начальником тюрьмы, имеются некоторые должки со времен его хозяйственной деятельности в девяностых. Мы помогали ему прикрыть отдельные нестыковки в отчетности по списанию, уничтожению и утере оружия во время боевых действий в Чечне: якобы списанное, русское вооружение на самом деле шло нашим формированиям. Я свел тогда Торопова с человеком из Минобороны, тот помогал ему рисовать липовые бумаги. Во-от… Торопов был законсервирован до времени, слишком серьезная должность, положение, но… учитывая просьбу диспетчера, пришлось связаться с Хозяином насчет Панаева. В одиночной камере авторитета накормили какой-то фигней, вряд ли оставившей шанс. Сделано это на случай недоразумения при переезде – авось живым домчит? Ведь там, на больничке, объект уже не достать, поэтому объекту в любом случае оставался максимум день, что и было подстраховкой.

– Понял. В чем же недоработка?

– В том, что после патологоанатомического исследования трупа Панаева обнаружатся следы яда.

– Как же Торопов этого не учел?

– Вещество исчезает на третьи сутки после употребления. Проще сказать, препарат проникает в плазму крови, наносит непоправимый вред и довольно быстро выводится, не оставляя следов; человек же погибает позже.

– И что, в чем загвоздка? – Не впервой отец поражал воображение замысловатыми ходами.

– Так бы и произошло, если бы взрыва не случилось по какой-то причине.

– А так?

– Надо ликвидировать Торопова. Иначе, в случае если за него возьмутся, он спалит московский канал, канал выведет на меня, и мне уже не будет хода в страну. Там и тебя подтянут… В общем…

– Другого варианта нет? – Бывало, Камэн помогал отцу решать проблемы бескровно, выручал компромиссный характер: – Может, узнать, назначена ли вообще токсикологическая экспертиза по трупу Панаева?

– Не успеть, прошло два дня. Следственная управа на ушах стоит. Кого определили вести расследование, кто назначал? Слишком много вопросов, слишком высока ставка, Камэн. Надо убирать Торопова.

– Как-то это дурно пахнет, что ли. Так ли важен был Панаев, чтобы избавляться от такого немаленького человека?

– Заказ святое, заказы мы исполняем безоговорочно и безошибочно. Мы не имеем права наследить, чего бы это ни стоило. Знаешь… – Обычно он не заводился, будучи всегда выдержан: – Тут во Франции мои люди нарубили дров из-за одного груза. Груз уже отработан, деньги получены, даже дважды, а товар типа не задорого подарен американцам в знак нашего к ним благорасположения, но… Чтобы не оставлять концов пришлось уничтожить целую дружественную организацию, кого-то застрелить, остальных бойцов с потрохами сдать властям, понимаешь? С потрохами, иначе никак, иначе… сольют нас – тебя, меня.

– Хорошо. Получается, можно было обойтись без взрыва, одним ядом?

– Нет. В данной ситуации теракт первичен. Отрава отравой… А вдруг откачают сволоча?! Бомба – вот гарантия. Яд – подстраховка.

Подобный разговор происходил не впервые. Камэн знал, большего Аслан не скажет: кто их сольет, за что, а главное, за кого сотнями гибнут по всему миру такие же как Камэн наемники, поставленные в безысходный тупик жизненными обстоятельствами, ошибками молодости, увы, непоправимыми.

– Заодно повидаешься-познакомишься с диспетчером в Н-ске, вместе и решите, как избавиться от Торопова. Делать надо срочно. Да, еще одно… – Аслан достал из пиджака блокнот, вырвал пару страниц: – В Н-ск надо закинуть группу из двенадцати головорезов по просьбе нашего человека подполковника Краева, так что проконтролируешь приезд, связной на тебя выйдет, все доложит; в Н-ске встретите их, разместите. По остальным вещам ты информирован.

– Чья группа?

– Руслана.

– Понял. А что там… с Краевым?

– Да, то ли привиделось, что слежка за ним, то ли вправду сел кто на шею, не знаю… Может, сунул опять кое-что не туда, куда надо, – Аслан ухмыльнулся со знанием дела, – за ним водится, водилось раньше… Но принять меры надо – даже если сунул чего куда, прищучить недовольных необходимо, не тот уровень, чтобы прощать. И проучить жестко, – закончил отец.

Глубокая ночь. Столица прогибается под натиском многотонной беспощадной рекламы, превращающей время законного сна в иллюзию вечного движения. Они разошлись по комнатам, отец и сын, ведущие незримую войну против своего же народа.

2

Теракт – слово, вряд ли знакомое небольшому городу Н-ску, звучало по-столичному громко, сурово, словно приговор. Приговор мирной жизни, людям, тянущим поутру малышей в детский сад, молодоженам, чей нарядный свадебный кортеж был надолго остановлен непривычно сосредоточенными гаишниками, оцепившими квартал, где произошел взрыв. Посмотреть там и вправду было чего.

Невольные свидетели, автомобилисты, застигнутые врасплох не выпускающими их из оцепленного квадрата милиционерами, да и просто зеваки, столпились вокруг приличного размером пролома в стене местной городской тюрьмы. Язвительным ухмылкам, замечаниям, мол, что-нибудь про прытких зеков, не было в тот момент места, поскольку на памяти скорбный Беслан, крушения Невских экспрессов, война в Осетии. «Вот и до нас добралось». – В воздухе витала горькая оскомина страха за будущее родного городка, простившегося с неторопливым провинциальным бытием-течением.

Журналисты, следаки, опера, пожарные делали свою работу, над всеми незримо парило облако смерти, забравшее ни много ни мало одиннадцать душ к богу ли, дьяволу – предстоит еще разобраться, чем и занимались оперативные службы под руководством подполковника Краева, первого зама местного начальника УВД:

– Понял вас, товарищ губернатор, доложу обязательно, но не ранее двадцати вечера. – Подполковник заканчивал разговор с Селезневым, собиравшимся покинуть место происшествия:

– Действуйте, Сергей Сергеевич, действуйте, – Константин Дмитриевич в крайне подавленном состоянии прощался с руководителями понаехавших служб. – Да и… Чтоб не тревожить вас вызовами, сам заеду после восьми. До свиданья.

– До свидания, товарищ губернатор, – хором ответили Краев и иже с ним, тут же поспешившие к месту событий, энергично махая руками сопровождению.

«Да-а… Вот и не стало Витька… не стало». – Надо бы собраться с мыслями, для чего губернатор дал команду двигать на работу, ближе к уютному винному барчику, тем более помянуть придется уже двоих: верного помощника Смирнова и старого друга Панаева, мертвым ставшего неизмеримо ближе, чем еще буквально накануне.

Больше никто не назовет его Костей-Лешаком, не подкатит на хромой кобыле типа, брат, забыл, откуда ты родом? А родом он из комсомола, как и вся нынешняя партийная верхушка, которой стоял он боком, безродный разбойник с большой дороги, теперь же повернется лицом, прямо суконным рылом повернется к ней, власти! – попробуй только не принять его в свой неподкупный калашный ряд.

С Кочкиным, «бывшим», вопрос решен: вовсю раскручивалось дело по дерзкому ввинчиванию в область, с ведома вчерашнего губернатора, крупной торговой сети в обход антимонопольного законодательства… Нормалёк! – туда же можно притаранить-прицепить Витька Панаева, вскрыв на общественное обозрение некоторые прорехи в бюджете, залатанным не без помощи покойного авторитета. Витькин общак к рукам, скорее всего, точно не прибрать, хотя… чем черт не шутит, попробовать можно, с нонешними-то связями и долгожданной свободой! – «Давно пора взнуздать урок бритоголовых!» – Пришло время.

Костик хорохорился, захмелев, закрывшись от любопытных глаз в вип-зоне, где не очень-то и давно его принимал перед инаугурацией покойничек Симонов.

– Константин Дмитриевич, Москва на проводе. – Маша уже вполне освоилась на густо помазанных маслом губернских хлебах.

– Да-да, Машенька, соединяй. – «Началось! Вот и руководство».

Губернатор встряхнул тяжелой головой, пытаясь наладить астральную связь с внешним миром, взявшись за трубку гербовой вертушки, которая спокойным голосом выдала Костику предписание на срочный выезд в Москву. – «Началось. Не бывает бесконтрольных губернаторов, так же как и замминистров, так же как и… Страшно подумать».

Посмотреть там и вправду было чего. Попрощавшись с Селезневым, Сергей Сергеевич Краев, замначальника областного УВД, с головой погрузился в работу: во-первых, смертник. Тут ведь далеко не Дагестан, погрязший в чудовищной силы клановых разборках, тут центр России – тихая заводь, в чем и погрязшая, так в пугливо-осторожном чиновничьем разворовывании лесов, дорог, пенсий, лекарств… прикрытом сладкоголосым воркованием-отчитыванием перед лоснящейся вертикалью-властью. Второе – жертвы, в основном случайные, что говорит о нападении не на конкретного человека, а показушности, выспренности теракта, направленного, скорее всего, в общественно-политическое русло, что может сказать о прогремевшем взрыве как о начале только-только разворачивающегося преступного действа вокруг завуалированного пока события. – «А такое может кончиться нераскрытием, нда… – И вообще, лучше бы от таких дел держаться подальше, свалив рутину на рядомстоящего по служебной лестнице коллегу, чем и решил заняться ближайшее время Сергей Сергеевич, анализируя про себя перспективу расследования чудовищной диверсии: – Какой-то этапирующийся на больничку урка Панаев, охранники, водила автозака, куча раненых, гражданские, солдаты, в том числе майор Ботев с дежурным. Начальник тюрьмы опять же слег, по-видимому, с инфарктом не ко времени, хотя… смерть и инфаркт всегда не ко времени».

Погнутые чугунные ворота, обуглившиеся тюремные стены, приправленные оплавленными остатками столкнувшихся машин – нереальность войны, вдруг свалившейся неописуемым людским горем-плачем на безмятежную еще час назад жизнь. Случайные жертвы… – когда война в мирное время выплескивается за пределы отведенного ей легитимного пространства: преступность – милиция, преступление – наказание, – государство ставит спецслужбы на уши во избежание народного гнева, государство закручивает гайки и заворачивает их плотно, с нажимом, дабы не раствориться, не растеряться в пучине массовых беспорядков. Краев не раз проходил уроки хаоса, но понимал и то, что есть вещи, автономные и от самой власти, и от властьпридержащих, поэтому в последнюю пору сторонился громких дел, тем паче связанных с длительными сроками раскрытия, к тому же антитеррористической направленности. Сторонился не зря и не без оснований, ибо, скажите, как закручивать гайки, недавно выкрученные самим?

Вот дело об убийстве в поселке Радуга правозащитника, известного своей лояльностью власть имущим, подполковник Краев взял под личный контроль – это необходимо, и необходимо не потому что надо, а потому что нельзя вдруг всплывшую в процессе следствия информацию по Владимиру Сергеичу выпускать на сторону, нельзя! Владимир Сергеич – непосредственный подшефный Краева по Организации, и реальная роль убитого, как, впрочем, и роль правозащитника для видимого блезира, имела немаловажное значение. Более того: сверху пришло распоряжение уделить пристальнейшее внимание расследованию внезапной ликвидации выпускающего штатного психолога, где прослеживалась профессиональная рука, что очень напрягло руководство Системы.

Краев сразу почуял слежку.

«Вот и кончилась размеренная жизнь, поотвык я от нервных передряг, но… Было бы хуже вовсе не заметить соглядатая, а так… Что ж, все когда-нибудь начинается так же, как и кончается. Значит, через Владимира Сергеича вышли на меня».

Чего не должно было произойти ни в коем случае, так это слива штатным психологом каких-либо концов, связей, фамилий. Старость, ублаготворение, деньги – все расслабляет, приводит к смерти. Психолог, видимо, сдался под жестким давлением и слил инфу, а знал, гад, немало. «Но знал Владимир Сергеич и главное: в нашей работе к смерти приводит не владение информацией или отсутствие таковой, а сам факт обнаружения слабости во взаимоотношениях с подчиненными – что кто-то даже в мыслях позволил себе усомниться в непробиваемости, мощи вышестоящего покровителя, босса». – А пунктик у старика, по правде говоря, имелся: любил он проводить экзамены-экспромты в неизменном одиночестве, окруженный своими садовыми сосенками, черт бы их побрал! – полностью уверенный в им же составленной картине психологического состояния своих учеников, выпускаемых в свет. Значит, где-то не додумал, не доглядел, старый хрен. Чего уже, разумеется, точно ни у кого не выведать.

– Клиент по ходу расчухал хвост. Опытный, собака. Наружку пришлось оставить только за краевской квартиркой. Внутрь хаты для установки прослушивающих датчиков забраться не удалось, поэтому нам его не слыхать поколе; с управы, гаража, с дачи людей снимаю – могут упаковать, суки, по тихой грусти.

Диспетчер внимал докладу Фрима по Краеву, составляя общий ситуационный план. Фрим свою делюгу сделал: отчебучил-отретушировал информацию по цели наблюдения, закрутил-завертел, сколь смог, виртуальных рулонов-карт перемещений, передвижений объекта, пока не попался сам – уяснить, что влип, успел, слава богу, по неадекватным реакциям далеко не простого клиента из ментовских. «Ну и черт с ним!» – думал Егор, понимая, что торопиться нельзя ни в коем случае: – «Хотя приходится, приходится спешить, мать вашу через…» – Егор рисковал, и рисковал остервенело-экстремально: он, диспетчер, четко замудохал тему со смертником по заказанному Организацией уничтожению авторитета Панаева. Он же, долбаный диспетчер долбаной Организации, вдвойне перестраховался по поводу хозяина тюряги Торопова – назавтра определена встреча с московским гонцом по вопросу ликвидации последнего, что ж… – «Торопов – все-таки работа, сучья мать. Краев получается типа хобби, х-ха!» – Краев просек ловушку, что ж делать. Слежка не санкционирована Организацией, посему подполковник, разгадав шпионскую тему, привлечет сюда, в Н-ск, тьму-тьмущую бойцов-профи, повинующихся неведомым всемогущим силам – с ними не совладать, эт точно! – не справиться, бля. «Плохо это, чревато. – И от Краева не отступиться стопроцентно, иначе в случае отбоя к нему вообще больше не подъехать ни на какой бы то ни было железнопанцирной кобыле – тогда зачем все начинали? – Ты ведь знал, что будет непросто, знал…» – Непрекращающееся напряженное движение мысли не отражалось на лице диспетчера:

– Снимай наружку, Фрим, рисковать нельзя. Вскорости приезжает человек от координатора, не исключено, что притянет за собой народу… если объект уже доложился, а доложился он наверняка: паренек серьезный. Единственное попрошу, посмотрите завтра за моим собеседником, кто что, откуда – пробейте по фоткам. Вести меня начинайте где-то с девяти утра.

– Понял.

– Давай, пока.

«Так. Слежка не «наша». – Краев в тот же миг, в момент обнаружения наружки, созвонился с московским куратором, тот навострился в ответ подозрениям подопечного, пообещав тут же выслать подмогу в виде бойцов физзащиты. – Откуда ветер?» – Не исключено, дует со стороны организаторов или исполнителей теракта: не дать хода расследованию. «Это могут статься кто из тех, что в курсе, кто-то из наших, опа…» – Если идти по этой линии, определенно прослеживалась чья-то частная инициатива, ведь всё нужное «официальным каналам» Краев предпринимал само собой разумеющимся, тем более держа в курсе куратора. «Что-то связанное с Панаевым?» – Хм, так мы зароемся в дебри. Все, связанное с Панаевым, закончилось вместе с его смертью. Дальше рыть бессмысленно, черт ногу сломит – себе дороже, если рыть. По любому, концы, тянущиеся за клиентом, обрубаются вместе с головой клиента во всех направлениях, концы, связи уж наверняка не отследить. «Что-то на поверхности? – Подполковник ломал голову над происходящим: – А если слежка не связана напрямую с терактом, и взрыв так, совпадение?» – Тогда получалась совсем грустная картина: как ни печально, мысли возвращались к приснопамятному Владимиру Сергеичу, к его жене, светлая им память. Что в данном случае попахивало уж совсем паршиво: – «Ну, как вариант. Слишком это сложно для исполнения, чрезвычайно сложно и запутанно и вроде как ни к чему», – успокаивал себя Краев.

Потом начинал заводиться: «Чего я боюсь, честно говоря? Какие-то бакланы (а кто еще?) взяли замначальника УВД на крючок, чем я и сам занимался всю жизнь: цеплял чертей полосатых, кого на живца, кого просто на съедение монстрам. Чего я опасаюсь, возмездия? А вот хрен! Не на того напали, суки!» – С такими или почти такими мыслями подполковник Краев намеревался покинуть на время родной город, собирая манатки в расчете ну максимум недели на две.

Оставался, признаться, третий, совсем уж фантастический вариант: жена майора Кунцева, но… как бы то ни было, вызванная подполковником физзащита с минуты на минуту будет в городе, и рогач Кунцев либо Панаевские дружки-полудурки – не поздоровится кому-то точно.

И на душе становилось спокойней.

Звонок домофона снизу, с улицы. «Аха, вот и машина». – Краев бодро подхватил чемодан с пожитками, выходя навстречу водителю с управления, мысленно добивая разгадку ребуса: – «А ведь Владимир Сергеич, памятуя немаловажную его роль в системе отбора кадров для Организации и определенную свободу выбора в принятии решений, вполне мог сработать на сторону, снабдив специалистом широкого ли, узкого профиля, к примеру, какую-нибудь конкурирующую систему. Что и отразилось немедленно на его здоровье, хм…»

Снизу навстречу шефу поднимался Володя – бессменный водитель служебной краевской «Волги».