Текст книги "Резиновая лодка (сборник)"

Чтобы понять настоящее, нужно приоткрыть завесу прошлого, и тогда шаг вперед осмыслит будущее.

Гарика несло в бухту на остров левее мыса Бодрого, но правее мыса Длинного, но неожиданно на пути лодки из волн выросла макушка старого бакена. Лодка бортом протаранила стальную проволоку, которая проткнула резину. Ветер развернул лодку кормой к берегу, и она с шипением понеслась в сторону камышей. В судно поступала вода. Гарик вычерпывал ее сапогом, но до берега дотянуть не удалось. Лодка потеряла форму и не выдерживала на своем борту седока. Гарик привязал к носовой стромке фал, другим концом обвязал себя, прыгнул в воду и поплыл в сторону камышей. От верной гибели спас пенопласт, который прибило к камышам. Гарик держался за него и с трудом продирался сквозь заросли.

Остров-плавун замер среди тростника, и одинокая карликовая березка скорчилась на его торфяном дерне. Гарик ухватился за ствол березки, едва не вытащил ее с корнем и пришел к печальному выводу, что на острове невозможно собирать грибы, жечь костры, добывать пищу, поить зубров пивом из консервной банки и передвигаться далее одного шага от ствола дерева. При повторном шаге нога провалилась в траву и вязла. Почва под ногами заколыхалась и зеленой волной уперлась в камыши. Третий шаг Гарик не делал. Остров образовался на плавучей коряге, со временем оброс мхом и представлял хорошее убежище для гнездовища крякв, судя по тому, что в траве лежала старая скорлупа. Гарика не устраивала жизнь без попугаев и Пятницы. Робинзон потянул фал на себя. Остров-плавун задрожал и подался вперед, но корни и подводные травы удерживали его на месте. Гарик еще сильнее потянул фал, который бесконечно длинной стрелой терялся в камышах. Под напором обмякшей резиновой массы они раздвигались, и к Гарику медленно подплывал белый, как осколок айсберга, моторный катер.

Гарик подтянул свой богатый улов к острову. Вскочил в катер, погрузил в него резиновую лодку и, перебирая руками по тростнику, начал выводить судно из зарослей. Когда оно достигло большой воды, Гарик вытащил весла и начал грести вдоль камышей. Ветер прижимал судно к растениям. Гарик отпустил правое весло, напирал двумя руками на левое весло, продолжил плыть ровно.

За поворотом в воде впереди возвышались три фигуры. Они, как императорские пингвины, смотрели удивленно на мир и не верили видению. Мокрая одежда и почти свинцовые сапоги, навечно приковали их к узкому подводному камню. Но это только казалось. Спасение надвигалось неизбежно. К ним приближался катер. Для каждого из них это было лучшим подарком в их прожитой жизни.

– Я знал, что вы спасете меня, – крикнул взволнованный Гарик, – я здесь!

Он яростно греб, преодолевал сопротивление ветра и поравнялся с тремя несчастными, которые плотно стояли друг к другу. Его переполняла радость, он хотел обняться и поцеловаться со всеми, поэтому шагнул к ним навстречу, в надежде встать рядом на твердое дно, как это делали застенчивые друзья, но Гарик не почувствовал под ногами опору. Бездна стала поглощать его счастливым.

– Этот отчаянный парень был вашим капитаном? – сдержанно спросил Эско, показывая на круги в воде и плотнее прижимаясь к людям.

Боб и Серж кивали головами. От радости у них перехватило дыхание. Ветер выдувал из глаз слезу. Все молчали. Они не могли сделать шаг навстречу. Вокруг камня было очень глубоко.

Серж первым нарушил равновесие на камне и прыгнул в сторону катера. Ловкому Сержу хватило сил забраться на его борт и спасти всех сразу, в том числе Гарика, который вынырнул за катером, и всех обманул иллюзией расходящихся кругов.

Глава 12

Машина «Запорожец» мчалась по шоссе в сторону Петербурга. За окном мелькали знакомые пейзажи, которые несколько дней назад завораживали рыболовов своей первозданной красотой. Пассажиры были равнодушны к видам за окнами. Боб жевал бутерброд. Серж читал экономическую газету «Спутник главбуха», а руки Гарика произвольно лежали на руле. Глаза шофера были закрыты. Он дремал. Пассажиры не обращали внимание на его слабость. Машина мчалась с огромной скоростью. Она обгоняла туристические автобусы, шаланды дальнобойщиков, плавно вписывалась в повороты, но глаза Гарика оставались закрыты.

Пригородные пейзажи сменились городскими строениями: лентой тянулась гранитная набережная Невы, мелькали решетки мостов, серые здания, городской транспорт. Боб с заднего сиденья спросил:

– Мы не пропустим обед?

Серж отложил газету и легонько подтолкнул шофера. Гарик наконец раскрыл глаза. Серж сказал:

– Посигналь ему. Пусть остановится.

Гарик нажал на клаксон, но звука не последовало.

Забыл, что машина неисправна, – сказал Гарик.

Он высунул в боковое окно красный шарф, который был привязан на зимнюю удочку. Машина замедлила ход и остановилась около ресторана «Емелина уха».

«Запорожец» стоял на втором ярусе грузовой платформы для перевозки автомобилей. Колеса «Запорожца» отделяло от асфальта расстояние в полтора человеческих роста. Гарик открыл дверь и спрыгнул на землю. С другой стороны выпрыгнул Серж. На него вывалился холщевый мешок и Боб с удочками.

Из кабины грузовой платформы высунулась голова шофера. Он спросил:

– Куда изволите?

Гарик подал ему записку и сказал:

– Отвезите груз по этому адресу.

– Будет сделано, – ответил шофер.

Грузовик поехал дальше, а друзья зашли в ресторан «Емелина уха». Метрдотель очень настороженно отнесся к небритым посетителям, но визитная карточка известной фирмы, которую предъявил Серж, развеяла сомнения. Боб вытряхнул из мешка на серебряный поднос осетра – подарок рыболовной артели, в которой работал Эско.

– Три порции ухи и жареной рыбы из материала заказчика, – Боб указал на осетра.

Метрдотель хлопнул в ладоши. Из кухни выбежали два поваренка в белых халатах и колпаках и утащили поднос с рыбой на кухню.

Рыболовы заняли места за столом с белоснежной скатертью. Плотно закусили перед ожиданием основного блюда. Их немного разморило.

Три стакана чая появились на столе кстати. Их принес на подносе шустрый поваренок. Гарик утопил пакетик чая в кипятке и начал дергать содержимое пакетика за ниточку. Облако коричневого цвета окрашивало жидкость от центра к периферии.

– Примерно так работает балансир, – небрежно бросил загадочную фразу Серж.

Гарик и Боб переглянулись. Серж явно открыл новую тему, но составить ему дискуссию мог специалист. Чтобы не наступить на новые грабли, так искусно подложенные Сержем, Боб демонстративно сел в пол оборота и уставился на чай, который готовил Гарик. Гарик в свою очередь начал внимательно разглядывать что-то в своем стакане. Поднял пакетик. Выжал его четырьмя пальцами, снова утопил в кипятке и начал дергать за ниточку. Серж вытер бумажной салфеткой рот, который он уже вытирал, бросил салфетку на блюдце – он явно тянул паузу и наслаждался бессилием оппонентов. Первым не выдержал Боб, он заявил:

– Сегодня так безжалостно меня еще никто не унижал.

– Ба, – воскликнул Серж. – Просвещенная публика не знает, что такое балансир? Мне стыдно за подрастающее поколение потребителей, у которых нет интереса к созидательным процессам жизни.

Серж начал искать глазами что-то на столе, схватил чайную ложку и начал изгибать ее у основания чашечки. Наконец, он сломал ложку, взял отломанную чашечку и продемонстрировал ее со словами.

– Балансир – это маленькая рыбка, которую опускаешь в лунку и дергаешь за леску, и рыбка подо льдом в воде, а не в воздухе, делает восьмерки.

– Зачем? – спросил Гарик, совершенно не подумав о последствиях своего наивного вопроса.

Серж, нервно дергая указательным пальцем, прочертил в воздухе горизонтальные восьмерки. А затем шепотом, словно собираясь выдать секретное сообщение, произнес:

– Чтобы поймать хищника.

Безразличные взгляды оппонентов усилили среду непонимания. Сержа понесло, он разразился обличительным монологом:

– Вы равнодушны к зимней рыбалке. Вы не понимаете смысла жизни, вы воздвигли себе памятник при жизни. Неужели она закончилась для вас? Я иду по озеру, по хрустящему свежему снегу. Буром проделываю три лунки во льду. Забрасываю балансир и дергаю его не больше тридцати раз. Затем перехожу к другой лунке и проделываю то же самое. Затем бросаю лунки – иду на новое место. В полдень у меня обед. Обед это что-то. Мороз. У меня четыре бутерброда с салом. Я прокладываю сало между хлебом и кусаю его. Потом иду дальше, бурю лунки, бросаю балансир. К концу дня у меня лицо горит, аппетит зверский, я боец. Я понимаю смысл жизни.

– Сало, – тихо прошептал Боб.

– Что? – учтиво переспросил Серж.

Он боялся порвать тонкую нить взаимопонимания.

– Здесь недалеко рынок, – задумчиво произнес Боб. – В рыболовной лавке наверняка есть балансиры. Я подумал, что стакан – это лунка. Можно испытать балансиры, пока ждем обед.

Боб обратился к официанту:

– Эй, дружок, принеси нам парочку балансиров.

– Каких размеров, сэр.

– Очень большой нам ни к чему, – Боб посмотрел на Гарика. Тот покачал головой в знак согласия. – Но и маленький тоже зачем? – Боб взглядом призвал Гарика к участию в заказе. Гарик скорчил гримасу, которую можно было принять за согласие.

– Какого веса должен быть ваш балансир, сэр, – не унимался официант.

– Все должно быть среднего размера и веса, – ответил Боб.

– И один самый маленький для меня, – наконец обронил несколько значимых слов Гарик.

– Для него самый маленький, дешевый, но золотой – подтвердил заказ Боб.

– Золотистый, – последнее слово осталось за Сержем, – чтобы рыбкам нравилось.

Официант понимающе кивнул и ушел.

Боб взял двумя пальцами хрустальную рюмку, похожую на швейный наперсток с тонкой ножкой, поднялся из-за стола и сказал:

– Я не боюсь повторить чужие слова, которые были произнесены ранее, но я поднимаю стакан за тех, кто благополучно выбрался из всех передряг и неплохо отдохнул на берегу Финского залива.

Мысль Боба понравилась всем. Даже сытый ресторанный кот, который залез под стол, чтобы выклянчить свою порцию рыбы, не удержался от чувств и жалобно мяукнул.

Довольный официант торопливо вбежал в зал. Он со счастливой улыбкой выложил на стол три маленьких украшения.

Друзья склонились над столом и начали разглядывать их. Серж заподозрил что-то не ладное. Официант протянул ему счет. Многозначная цифра оплаты за услугу повергла Сержа в шок.

– Что это? – со стоном выдавил из себя Серж.

Лоснящееся лицо официант расплылось в угодливой улыбке. Он пояснил:

– Это, так сказать, ваш заказ, так сказать, балансиры из соседнего ювелирного магазина. Два средненьких и один малюсенький, все пятисотой пробы.

– Катастрофа, – еще тише простонал Серж.

Боб первым сориентировался в ситуации и свирепо произнес:

– Что вы сделали с моим другом?

Официант недоуменно смотрел на страдающего Сержа, который тихо сползал на пол и обмахивал сам себя салфеткой.

– А мне нравиться, – независимо произнес Гарик. – Не могу понять, что это такое, но блестит.

Он держал украшение перед собой и вращал его двумя пальцами.

– Ему нравиться, – официант указал на Гарика.

Боб твердо отвергал нелепое предложение стать обладателем ювелирного украшения:

– Уберите свою дешевку. Мой друг чистый аристократ и признает украшения только 583 пробы. Ни каких примесей: все чистое и свежее, как ваша салфетка.

Боб схватил белую салфетку из рук официанта и положил ему на плечо.

– Вот так, а не иначе.

– Польщен, ошибся, простите. Так значит балансирчики убрать.

– Убирай и чтоб …все больше ни ни…

Боб закончил свою сбивчивую речь, не находя подходящих слов. Официант убрал со стола украшения. Через несколько минут он вынес фарфоровую кастрюлю с ухой. Отдых продолжался.

Юмор для жизни, это все равно, что аромат для духов, без которых жить можно, но они возвышают быт до праздника.

1994

Болото

1

Глебу достался в наследство деревенский дом. Молодой мужчина не сильно жаждал получить его, но он оказался единственным наследником своего далекого родственника. Лишнего счастья в руках не бывает. Тем более если это дом с претензией на тишину и чистый воздух. Добираться до него было просто – почти три часа езды на электричке, затем на автобусе, который поджидал прибывающий состав, еще около часа езды по асфальтированной дороге, наполненной ухабами и выбоинами. Перед ними автобус всегда притормаживал: скрипел тормозами, медленно переваливался через препятствие, как будто водитель боялся не только растрясти пассажиров, но еще оберегал средство передвижения от механической поломки. Вся конструкция старого автобуса скрипела. Затем раздавался скрежет шестеренок коробки передач, двигатель набирал обороты, конструкция начинала вибрировать и мелко дребезжать, автобус набирал скорость на ровном участке дороги.

Медвежий угол – иначе назвать деревню было трудно. Автобус проходил через нее раз в день, точнее заезжал, потому что к ней вела одна дорога.

Конец лета. Погода стояла теплая, но дыхание осени незаметно меняло палитру красок на деревьях, желто-красные всполохи игривых праздничных оттенков маяками появлялись на умирающей листве. Вечно зеленые ели проявляли свою степенность и мрачнели, их тона приобретали темный оттенок, а может это только казалось с наступлением сумерек.

Глеб вышел один, остальные немногочисленные пассажиры молчаливо проводили его взглядом. Автобус развернулся, с рыком выпустил облачко гари, и медленно, переваливаясь на ухабинах, неторопливо удалился.

Дом находился на краю деревни. Мимо него проходила грунтовая дорога с двумя песчаными наезжими колеями от автомобильных колес. Вдоль обочины дороги-улицы росла высокая трава, а между колеями зеленели листочки подорожника. Невысокая изгородь из старого ветхого штакетника тянулась с обеих сторон дороги, темные тонкие палки которого были покрыты лишайником. Улица была пустынна. Хотя Глебу показалось, что в одном окне колыхнулась занавеска, и над ней за стеклом промелькнул овал лица. Блеск стекла и темнота оконного проема скрыли человека, но Глеб понял, что за ним наблюдают.

Не встретив ни одного человека, Глеб подошел к своему дому. Два фасадных окна, которые выходили на улицу, были заколочены ставнями. Штакетник палисадника завалился внутрь двора и держался на подпорках. Скоба закрытой калитки держалась на одном гвозде. Сухая еловая гладкая палочка фиксировала задвижку. Глеб вытащил палочку, открыл калитку и зашел во двор. Окно дома, выходившее во двор, в отличие от фасадных окон, не имело ставень. С наружной стороны окно было обрамлено белым наличником. Дверь веранды была закрыта так же – в задвижку вставлена еловая палочка. Глеб приоткрыл дверь и заглянул внутрь веранды. На двери в доме висел замок. Глеб сжал в кармане ключ, но проходить дальше не хотелось. Он сел на лавочку под окном у порога, затылком коснулся бревенчатой стены, закрыл глаза.

В голове гудело тихой зудящей вибрацией. Вероятно, усталость от проделанного пути таким непривычным образом дала о себе знать. Странный непонятный звук доносился издалека, как будто со всех сторон одновременно, поэтому совершенно невозможно было определить его происхождение. Настороженность, оторванность от действительности, а главное – неизвестность пугали и создавали ненужную напряженность, первую предвестницу страха и паники.

Глеб отстранился от стены. Гудение прекратилось. Он снова прислонился затылком к дому. Гудение возникло вновь. Человек повторял покачивания несколько раз, пока не убедился в том, что звук связан с прикосновением к дому, вибрация идет от стен и передается от контакта. Глеб открыл глаза. За штакетником на дороге он увидел трех женщин разного возраста, но почти одинаковых. В центре стояла пожилая женщина с сильно морщинистым лицом, которую смело можно назвать бабушкой. С одной стороны за нее держалась девочка-ребенок, а с другой, опустив руки вдоль тела, стояла молодая женщина, которая смотрела на незнакомца пристально, внимательно, как будто оценивала его по своей известной только ей одной мерке. Похожесть незнакомкам придавала одинаковая одежда. На них были надеты фуфайки, на ногах красные резиновые сапоги, а головы повязаны белыми платками. Вероятно, женщины закупили свой товар в одном месте. Иначе трудно было понять их приверженность одинаково выглядеть.

Глеб поднялся с лавочки. Кивком головы поприветствовал женщин, но они остались стоять неподвижно. Расстояние для приветствия не такое уж маленькое – штакетник частично скрывал людей друг от друга, но бесцеремонное наблюдение за собой мужчине не очень нравилось, поэтому Глеб повернулся к наблюдателям спиной и решил осмотреть двор и сарай. Он обогнул веранду, по тропке подошел к двери сарая, которая была закрыта, и засов замкнут как все двери этого дома на палочку. Он открыл дверь, которая со скрипом поддалась, из темного проема сарая дохнуло затхлым картофелем. Через окно сарая внутреннее убранство освещалось достаточно хорошо: середина бывшей времянки-сарая пуста, старая рухлядь разложена вдоль стен, кое-где лежат колотые поленья, ящик с проросшей картошкой стоит около входа. Глеб повернул голову, чтобы выйти, но во время движения ему показалось, что между стулом и поленницей мелькнул кончик хвоста.

– Кис-кис, – интуитивно произнес Глеб.

– Мяу, – отозвалось где-то из глубин рухляди.

– Кис-кис, – повторил мужчина.

Совершенная тишина. Никто не отозвался на кошачий зазыв. Глеб вышел из сарая и направился обратной дорогой к веранде, приговаривая про себя: «Кыс-кыс, кыс-кыс». Улица перед домом была пуста. Женщины ушли.

Он поднялся по ступенькам, открыл висячий замок, снял его с задвижки, закрыл и, не вынимая ключа, положил на подоконник у входа. Открыл дверь в дом и занес в сени сумку. Странное, почти мистическое чувство переполняло молодого человека. Как будто что-то торжественное входило в его жизнь. Оно было ново и потому празднично.

В доме было все прибрано и царил порядок. В сенях справа от входа висело коромысло, и на скамейке стояли два пустых ведра, далее вдоль стены – стол, накрытый клеенкой, над столом полки, закрытые занавеской. Вероятно, сени служили летней кухней. Рядом – рукомойник. Белый кусочек мыла лежал в мыльнице. Слева на вешалке висело несколько фуфаек, под вешалкой на полу стояла обувь: две пары черных резиновых сапог, стоптанные тапки, обрезанные, без голенищ, сапоги. Впереди – большой трехстворчатый шкаф. На шкафу множество картонных коробок. Около шкафа переносная лестница приставлена к стене. Несколько веревок натянуто наверху. Шиферная треугольная крыша ограничивала пространство сеней. Половик застилал пол.

Тяжелая дверь подалась со скрипом. В доме располагалась единственная комната, в которой было три окна: два закрыты ставнями, а третье рассеивало сумрак жилища дневным светом. Справа от входа – сплошная стена, вдоль нее печь, сложенная из кирпича и побеленная мелом, который от времени посерел, как весенний грязный снег. Затем – кровать и шкаф. Между фасадными окнами в простенке – стул, у левого окна на стене – маятниковые часы в деревянном корпусе. Маятник часов не двигался. Вторая кровать упиралась спинкой в стену под часами и занимала пространство от угла до окна левой стены. От входа слева – буфет, а за ним в углу холодильник. Посреди комнаты – круглый стол со стульями.

Матица – мощное бревно на потолке, была расположена низко. Глеб решил завести часы. Он прошелся по комнате, нагнул голову под матицей, и подошел к часам. Ключ для завода находился внутри. Глеб прокрутил стрелки и выставил время восемнадцать часов ровно. Затем завел механизм и качнул маятник. Часы пошли. Он сделал несколько шагов назад, посмотрел на творение своих рук, забыл о низко расположенной матице, и при развороте ударился лбом о бревно. Сморщился не столько от боли, сколько от неожиданности, сел на ближайшую кровать, и начал тереть ушибленное место. Увидел у входа зеркало и подошел к нему. Лоб покраснел и, кажется, появилась шишка. Боль начала удаляться, но ушибленное место при нажатии пальцем болело.

На маленькой полочке под зеркалом лежала кисточка для бритья и станок с лезвием. Странный силуэт кисточки напомнил виденное совсем недавно, но что именно Глеб не вспомнил. Он поставил кисточку ворсинками вверх, как будто на полке стоял маленький кипарис. Затем резко обернулся. Ему показалось, что в проеме окна за стеклом он увидел лицо. Он не смог его разглядеть, потому что оно мгновенно исчезло.

– Такое назойливое любопытство, – с иронией подумал Глеб и тут же осекся. Он поверил мистике – окно было закрыто ставнями. Он не мог что-либо увидеть через него. Оно отражало комнату.

Маленькие ненавязчивые фрагменты с чувственным беспокойством начинали тревожить, вносить сомнение в неустроенный быт, сильно отличный от городского, возможно, новизна обстановки толкала к странным иллюзиям, будоражило воображение, играло мистическим началом.

В любом случае надо подогреть чай, а для этого нужна вода. Глеб взял ведра в сенях и вышел на улицу. Колодец находился на соседнем огороде, через дорогу за штакетником. Около картофельных грядок под уклон проходила натоптанная тропинка. Глеб убрал крышку с колодца и посмотрел в глубину. Вода была не дальше трех метров, чистая, темная, неподвижная. В кругляшке неба на ней отражалась голова. С крышки в воду упала капля и нарушила зеркальную неподвижность, которая мгновение очаровывала своей совершенной ровной поверхностью. Изображение закачалось, изменилось, черты стали не похожи. Глеб качнул головой, но изображение не получило ответного движения. Оно морщилось в своей прежней форме. Нос превратился в свиной пятачок, на голове дрожали рожки. Глеб бросил ведро с цепью в глубину и разбил иллюзию. Он вращал ворот с цепью и боялся взглянуть внутрь колодца. В отверстии появилось наполненное водой ведро. Он разлил его по своим ведрам и понес их в дом. На ступеньках споткнулся, но удержался на ногах. Часть воды пролилась на досочный крашеный пол. Тут же лежала тряпка. Он придавил ее ногой и, не наклоняясь, затер влагу на полу. Затем налил воду в алюминиевый электрочайник и воткнул его вилку в розетку. Чайник некоторое время безмолвствовал, а потом загудел – начал нагреваться. Глеб разобрал сумку с продуктами и разложил их на столе в комнате, потрогал чайник рукой – вода закипала медленно.

Осень тихонько подкрадывалась во двор. Клумба с георгинами пожухла, заросла бурьяном, но былое великолепие небольшого участка еще угадывалось. Длинная осока согнулась, ее кончики наклонились к земле и начали засыхать, а крепкий зеленый стебель у основания продолжал держать осанку и бороться со старостью. Сырые доски, лежащие грудой на земле, покрыла плесень. За домом располагался небольшой садик. Кусты с крыжовником заросли травой. Полусухие темные ягодки просматривались на ветках. Две яблони с мелкими яблоками сцеплялись между собой ветками. Густые заросли крапивы скрывали стволы деревьев. На грядках, среди травы, ввысь устремился огромный с широкими листьями лопух. Его листья свешивались с полутораметрового ствола, а макушку венчали круглые колючки с фиолетовым отливом. Он завоевал пространство на земле и в воздухе и был главным растением в огороде. Он выглядел настолько величественно и независимо, что в голову приходила только одна единственная мысль о том, что он контролирует участок из шести соток, замкнутый между тремя штакетниками и стеной сарая. Глебу хотелось сломать лопух, вырвать его с корнем, он махнул рукой и коснулся крапивы, которая чувствительно ужалила кисть. Человек отступил – нужна лопата, чтобы срубить крапиву. Он пошел в сарай. Садовый инвентарь лежал около двери: мелкие совочки, рыхлители и лопата. На стене висела коса.

– Именно то, что нужно!

Глеб взял ее за черенок и снял с гвоздей, которые служили опорой. Стальное лезвие было ржавое, но тонкое. Глеб вышел с косой на огород. Первый раз он держал это орудие в руках. Он взмахнул им по крапиве. Лезвие натолкнулось на жесткие стебли, но не срезало их, а только погнуло посередине. Глеб направил движение ниже, но коса врезалась в землю. Следующий удар пришелся по макушкам крапивы, и коса взметнулась вверх.

– Сейчас, сейчас, – человек успокаивал себя, – сейчас получится.

Он махнул рядом с землей, коса попала в камень, лезвие зазвенело, отрикошетило вверх и соскочило с гнилого деревянного комля. Глеб стоял с черенком в руке. Он несколько раз удалил по зарослям палкой. Крапива дрожала, волна пробежала мимо лопуха тонкой полосой и затихла в колючках крыжовника. Глеб почувствовал усталость. Он осмотрел поле битвы – порубленную и помятую крапиву, гордый нетронутый лопух, развернулся и направился восвояси.

На пороге он тщательно протер ноги, зашел в сени, тень мелькнула перед ним так явственно и контрастно, что Глеб вздрогнул он неожиданности. В помещении никого не было. Трехстворчатый шкаф неподвижным исполином занимал большую часть стены.

– Я пугаюсь собственной тени.

Он сделал несколько шагов вперед, потянулся к дверной ручке в избу, но в последний момент повернул голову вправо, посмотрел в мутное зеркало шкафа, которое занимало центральную створку, натянуто улыбнулся отражению. И вздрогнул еще раз. Зеркало отражало маленького человечка. Явно это был не он, а кто-то другой стоял в проеме двери на веранде. Контурный свет четко обрисовывал профиль человека. Глеб продолжил нелепый поворот вокруг своей оси, полностью развернулся и увидел в дверях девочку. Она стояла на веранде. Глеб с изумлением смотрел на ребенка. Фуфайка, красные сапоги, белый платок – знакомая одежда. Девочка начала говорить первой, немного шепелявила из-за отсутствия нескольких зубов.

– Бабушка велела передать для шишка.

Она протянула стеклянную поллитровую банку с белой жидкостью.

– Что здесь? – спросил Глеб.

– Молоко от Зорьки.

Девочка поставила банку на табуретку и быстро выбежала наружу. Калитка с шумом закрылась. Глеб совершенно ничего не понял, но взял банку с козьим молоком и открыл дверь в горницу. Запах гари резко ударил в нос. На столе дымился электрочайник. Его верхняя часть выплавилась и провалилась внутрь. Глеб выдернул провод из розетки и плеснул молоко внутрь чайника. Жидкость зашипела, белый пар поднялся вверх, запах горелого молока наполнил комнату. Глеб открыл настежь дверь. Попытался открыть боковое с двойными рамами окно, но закрашенные шпингалеты не желали поворачиваться. Фасадные окна имели форточки, но окна были заколочены ставнями. Глеб взял топор и вышел в палисадник. Он загнал топор в щель между досками и наличником, ставни легко подались, гвозди заскрипели. Пришлось подставить стремянку, чтобы оторвать доски в верхней части окна. Боковым зрением Глеб видел свое отражение в стекле. Ему казалось, что оно внимательно следит за ним. Он четко ощущал пристальный взгляд со стороны. Глеб оторвал ставни и бросил их рядом, затем внимательно посмотрел на самого себя в стекле. Отражение в темном стекле было его, оно двигалось в такт его движениям, поворачивало головой, двигало плечами и шевелило пальцами, а глаза – они не подчинялись движению, его внутреннему состоянию и мироощущению, они были чужими. Глеб бросил топор на землю, поднес лицо близко к стеклу и начал рассматривать отражение своих глаз. Они были похожи, смотрели прямо, неотступно, внимательно. Затем их состояние изменилось, в них промелькнула искра расчетливого озорства, насмешки. Да, именно – это, они насмехались над замешательством и бестолковщиной своего зрителя. Вдруг повернулись в одну сторону, мелькнули белками, затем – в другую, закрутились вокруг своей оси, подобно юле, и выпрыгнули из орбит. Две пустые глазницы остались на их месте. Глеб закрыл ладошками около лица свет и прижался лицом к стеклу, чтобы лучше разглядеть происходящее внутри.

Пара глаз летала по комнате, как одно слитное неразделимое существо. Они всегда были рядом, и расстояние между ними не менялось, как будто они были соединены невидимым стержнем и повторяли действия один другого. Иногда казалось, что таинственный невидимка бегает по комнате и выдает свое присутствие парой подвижных глаз: вот они пронеслись под потолком около деревянной матицы, подлетели к часам, как будто желали уточнить время. Затем, бесцеремонно осмотрели продукты на столе, взгромоздились на печь и с высоты дымохода взирали на свои владения. Совершенно неожиданно, как будто им надоело симметричное существование, один глаз отделился от другого, сделал пролет по комнате и исчез в стеклянной вазе, которая стояла на холодильнике. Другой глаз, последовав примеру своего партнера, также спланировал в вазу. Движение прекратилось.

Изумленный Глеб осторожно спустился на землю. Он хотел немедленно посмотреть на свое лицо, чтобы убедиться в присутствии глаз именно там, где им надобно быть. Озираясь по сторонам, он осторожно вошел в дом и посмотрел в зеркало шкафа. Глаза были на месте. Не раздумывая, он взял картонку, тихо подкрался к холодильнику и накрыл картонкой вазу. Вместе с ней он вышел на улицу, присел на тропинке, наклонил отверстием к земле, и начал тихонько отодвигать картонку. Две мухи с пугающим жужжанием вылетели из отверстия вазы. Глеб облегченно вздохнул.

После снятия ставен, в доме стало светлее, комната проветривалась через две форточки. Глеб положил топор рядом с печкой, чтобы на всякий случай был под рукой. Он даже не мог предположить, что такой случай наступит совсем скоро.