Текст книги "Крестоносцы пустоты"

Председатель недовольно поджал губы, но предпочел не реагировать на шпильку в свой адрес. Ситуация и впрямь складывалась весьма напряженная, не хватало еще в самый ответственный момент друг с другом пересобачиться.

– Я чувствовал бы себя куда более спокойно, – проворчал он, – имея возможность провести пикировку ей самой. Тогда бы я точно знал, что никакая внезапная дурь не взбредет ей в голову.

– Человеческий мозг – слишком тонкая материя. Эдуард утверждал, что любое стороннее вмешательство способно полностью убить в человеке его Медиаторские способности. А уж он-то знал, о чем говорил.

– Но это знание, однако, его не спасло.

– Эдуард всю жизнь был наивным идеалистом и непростительно плохо разбирался в людях, доверяя им порой сверх всякой меры, – Алан тряхнул головой, словно отбрасывая пустые опасения, – Мы же давно избавились от розовых очков и будем действовать умнее и осторожней. Никакой самодеятельности, полная сосредоточенность на четко сформулированной главной задаче и постоянный контроль за ее исполнением.

Вдалеке, над самой линией горизонта показалась темная точка, быстро растущая в размерах. До прибытия транспорта оставалось менее минуты.

– Глядя на то как вы, засучив рукава, готовы взяться за дело, я не могу не испытывать определенных опасений, – вполне возможно, что пост Председателя Совета превращает любого человека в законченного параноика. Если раньше Торбицкий не упускал ни единой возможности, чтобы подтрунить над осторожностью Александра Саттара, то теперь и он сам так и норовил подстелить соломки везде, где только возможно.

– Какого рода? – Алана уже начинал раздражать этот волочащийся за ним старый ржавый якорь.

– Если мы начнем, так сказать, «в промышленных масштабах» выкачивать из людей накопившиеся эмоции и сбрасывать их за борт, то не оставим ли мы от них лишь пустые бесчувственные оболочки? Не убьем ли мы таким образом то, что делает человека человеком и отличает его от того же бесчувственного дайва?

Надо сказать, что Торбицкому все же удалось Алана удивить. Он никак не ожидал, что где-то в глубине его заплывшего толстым слоем жира тела все еще сохранились остатки человечности и гуманизма. Ему всегда казалось, что вся эта живая груда лучше всего описывается словом «кошелек». А пачкам купюр излишняя сентиментальность обычно не свойственна.

– Помилуйте! – Алан театрально прижал руки к груди, – Мы же не пылесос какой-то! Нам вовсе не требуется выкачивать из людей абсолютно все! Достаточно только выцедить именно культовую составляющую – поклонение, фанатизм, слепую веру – и все! Остальной эмоциональный хлам нам без надобности. Хищника вовсе необязательно убивать, достаточно вырвать ему клыки и обстричь когти, после чего он более не будет представлять угрозы.

– И я очень надеюсь, что вы сумеете удержать своего собственного очаровательного «хищника» под контролем.

– Я ей все объяснил, как мне кажется, более чем доходчиво…

Скепсис Торбицкого здорово нервировал Алана, и он решил пустить в дело еще один, последний аргумент.

– Взгляните на ситуацию с другой стороны, – тяжелый армейский коптер завис над посадочной площадкой, и Алану пришлось отвернуться, закрываясь от ветра, и наклониться к самому уху Председателя, чтобы перекричать рев винтов, – Мы же не только разгружаем эмоциональные завалы здесь, но и некоторым образом экспортируем соответствующий хаос вовне, за Стену. Вас же всегда беспокоила потенциальная угроза, исходящая с периферийных территорий, не так ли? Так теперь они будут куда больше заняты своими внутренними проблемами, и до нас им уже не будет никакого дела. Двойная выгода!

Председатель задумчиво пожевал пухлыми губами. Перспектива одним махом избавиться сразу от двух надоедливых проблем выглядела исключительно привлекательно. Нечасто обстоятельства складываются столь удачным образом. Беспокоил лишь один неловкий момент…

– Если мне не изменяет память, – Торбицкому приходилось почти кричать, – там, за Стеной в данный момент находится ваша бывшая супруга, Юлия Саттар. Она вполне может попасть под удар вместе со всеми остальными.

– Я ее туда не отправлял! – неожиданно резко огрызнулся Алан, – Сбежать с любовником за Стену – это был ее собственный выбор, а она уже взрослый человек и способна сама отвечать за принимаемые решения!

– Вряд ли ее отец, пусть даже виртуальный, будет рад, узнав, что мы подвергли опасности жизнь его дочери.

– Саттар – моя забота! Вы лучше беспокойтесь по поводу надежности ваших ментальных укреплений и редутов. Еще одного «Светлого Города» нам не простят.

Коптер грузно опустился на бетонную площадку, гул его турбин стих, и встречающие смогли развернуться к нему лицом, поправляя свои костюмы.

– Хотел бы вам напомнить, – вполголоса заговорил Торбицкий, – что защитные барьеры, выстроенные мною в вашей голове, как и любая другая крепостная стена, бесполезны, если обороняющиеся сами открыли врагу ворота. Не следует на них слепо полагаться. От вас все равно потребуются определенные усилия, чтобы удерживать контроль над собственными эмоциями и мыслями. Расслабляться нельзя ни на секунду.

– Не волнуйтесь, я прекрасно помню все ваши наставления! А на тот случай, если я вдруг что-то заподозрю, – Алан усмехнулся и похлопал по карману пиджака, – у меня всегда наготове надежный короткий поводок.

Негромко загудев сервоприводами, коптер выпустил из себя длинный язык погрузочной аппарели. В глубине открывшегося люка показалась женская фигурка, выглядящая на фоне массивного и угловатого военного транспорта хрупкой и беззащитной. Каблуки ее туфель звонко цокали по металлу трапа, пока она спускалась к ожидавшим ее мужчинам. Остановившись перед ними, девушка демонстративно поправила тонкий шелковый платок, обвивавший ее шею.

– Ну, здравствуй, Алан! Здравствуй, мой дорогой!

Нырнув в первый подвернувшийся переулок, я забился в угол за мусорным контейнером и медленно сполз по стене на грязную землю. Меня била крупная дрожь, а сквозь зубы нет-нет да и прорывался сдавленный стон, вызываемый яростной борьбой, развернувшейся у меня внутри.

Трясущимися пальцами я выудил из кармана маленький пузырек, выкатил на ладонь последнюю капсулу «Эмоблока» и закинул ее в рот. Запить ее мне было нечем, и я некоторое время давился спазмами, проталкивая непослушный шарик в пересохшую глотку и молясь, чтобы он не застрял где-нибудь на полпути. Интересно, как быстро он подействует? Минута, пять, десять? И как я почувствую, что лекарство помогло? Быть может, хоть подвывать перестану?

Я привалился спиной к потрескавшейся штукатурке и закрыл глаза, краем уха прислушиваясь к доносящимся с улицы шуму и крикам. Мне стоило изрядных усилий удержаться от очередного стона, вызванного к жизни осознанием моей беспросветной и неизлечимой тупости.

Поначалу ситуация развивалась в точном соответствии с прогнозами Овода. Основная масса инцидентов, впрочем, на поверхность инфополя не прорывалась, застревая где-то в недрах полицейских отчетов. Но из его рассказов я понимал, что в действительности дела обстоят вовсе не так радужно, как можно подумать, читая официальные сводки новостей. Мои синяки, полученные в драке за коробку с новыми кроссовками оказались еще цветочками, поскольку вскоре на улицах развернулись самые настоящие бои, причем поводом для их начала могло послужить все что угодно. Люди били, резали и калечили друг друга из-за абсолютнейших пустяков, вроде цвета рубашки или показавшейся оскорбительной походки.

Количество инцидентов день ото дня росло, их география ширилась, наполняя города атмосферой нетерпимости и озлобленности.

Однако мне, наблюдавшему за происходящим со стороны, с безопасного расстояния и из уютного угла собственного коттеджа, нарастающая истерия казалась откровенным валянием дурака и показушным кривлянием на публику. Ну не могут же нормальные взрослые люди на полном серьезе воспринимать все происходящее! То, что творилось на наших улицах, казалось мне нелепым представлением, дешевым спектаклем для непритязательных зрителей, призванным отвлечь их от повседневной суеты и немного скрасить серые трудовые будни.

А посему, получив предложение лично провести презентацию нашего последнего проекта в центральном офисе «Тарпан Изотоп», я не стал сильно упираться. Когда еще представится возможность засветить свою физиономию перед первыми лицами отрасли?! Перед этим я почти неделю, как и советовал Овод, безвылазно просидел за городом, ссылаясь на проблемы со здоровьем, но представившийся шанс упускать было никак нельзя. В итоге я отправился в путь, закинувшись на всякий случай «Эмоблоком» и твердо намеренный ни при каких обстоятельствах не сворачивать с маршрута и не отвлекаться на царящую вокруг суету. Уж меня-то дешевой пропагандой никому не одурманить!

Как же я ошибался! И сейчас, сидя в грязи за мусорным баком, мне хотелось в отчаянии биться головой об стену, чтобы хоть как-то выколотить из нее мою пожизненную дурь.

Ведь обрушившийся на наши края эмоциональный шторм не делал исключений ни для кого. Любого, кто попадал в его водоворот, немедленно затягивало в бездонную пучину ярких переживаний, всеобщего воодушевления и чувства причастности к чему-то великому. А пребывание в самой гуще возбужденной толпы лишь многократно усиливало первоначальный эффект. Никакой силы духа не хватит, чтобы сопротивляться такому яростному напору, ведь даже чемпион мира по плаванию никогда не сможет выгрести вверх по ревущему водопаду.

Стоило мне вылезти из машины возле здания нашей компании, как меня сразу же захлестнула волна всеобщего воодушевления и энтузиазма. Прямо на площади перед офисом развернулась очередная агитационная площадка, где толпились желающие присоединиться к Армии. Звучала бодрая музыка, слышались духоподъемные речи, и я сам не заметил, как мои ноги направились в сторону кучкующегося вокруг зеленых палаток народа.

В тот момент меня спас один-единственный брошенный на часы взгляд. До назначенного времени встречи оставалось совсем немного, и я вдруг подумал, что отвлекаться на посторонние затеи мне сейчас некогда. Вот закончим с презентацией, тогда и заглянем на огонек.

И тут во мне самым натуральным образом полыхнуло. Совершенно необъяснимая вспышка эмоций захлестнула меня с головой, требуя во что бы то ни стало немедленно присоединиться к митингующим активистам, отринув сомнения и отбросив прочь все посторонние вопросы. Включая пресловутую презентацию.

Очевидный конфликт со здравым смыслом заставил меня резко остановиться и попытаться осмыслить происходящее. Нельзя же вот просто так бросать на ветер данные ранее обещания… да плевать на них, ты разве не понимаешь, что наше общее будущее важней рутинной деловой встреч и?! Все эти лозунги и призывы к борьбе – беспомощный лепет на уровне детского сада… не забивайся обратно в свою раковину, открой глаза! Или мы решим вопросе сегодня, или останемся безвольными рабами навсегда! Да у нас и так жизнь сложилась очень и очень неплохо. Только слепой может этого не видеть… да, с точки зрения свиньи, уткнувшейся рылом в свое полное корыто, ты устроился вполне прилично, но твое благополучие – лишь жалкая подачка от тех, кто реально правит миром!

Тогда я в первый раз застонал и, схватившись за голову, бросился в подворотню. «Эмоблок», конечно, несколько сгладил воздействие, но не отменил его, и мне пришлось уже самостоятельно, своими собственными силами бороться за сохранение трезвого рассудка. Это чем-то напоминало попытку ехать на автомобиле, одновременно нажимая педали газа и тормоза. Рев мотора, визг тормозных колодок, дым, вонь – примерно такая же картина царила сейчас и в моей голове.

Одна ее половина рвалась на несущийся с улицы зов, охваченная жаждой справедливости и освобождения от многолетнего гнета, а другая, повиснув у нее на руках, умоляла остыть, одуматься и посмотреть на ситуацию трезво и непредвзято.

Возможно меня спасло то, что ранее я уже имел возможность прочувствовать на собственной шкуре, каково оно – оказаться в прицеле медиаторского воздействия. Последними уцелевшими остатками разума я понимал, что испытываемые мною эмоции – искусственны и фальшивы. Оглянувшись назад, я не видел ни единого повода, что мог бы сподвигнуть меня на столь решительную перемену мировоззрения. Меня явно пытались заарканить и вынудить плясать под чужую дудку, лишив последних остатков индивидуальности.

Точно так же как от дайва, функционирующего по заданной программе и послушно исполняющего волю того, кто отдает им команды, от меня ждали покорного следования общему порыву, подобно воронке засасывавшему в себя все новые жертвы. Но дайвы-то шли на подобное подчинение добровольно, порой за неплохие деньги, а я должен был подчиняться просто в обмен на чувство глубокого удовлетворения, да?

Возмущение и врожденная жадность придали мне сил, и я, пусть не с первой попытки, все же смог выудить из кармана коммуникатор и трясущимися пальцами набрать нужный мне номер.

– У тебя что-то срочное? – Овод ответил почти сразу, – Я сейчас немного занят.

– Вытащи меня отсюда! – прохрипел я.

– Ты где, дома? Что у вас стряслось?!

– Нет, я сейчас здесь, я… – мне пришлось сделать паузу, чтобы оглядеться по сторонам и попытаться сообразить, где именно я нахожусь, – в районе Коненковой площади, в переулке.

– Где?! – я почти видел, как подпрыгнул Овод, – Какого черта?! Как ты там оказался?! Я же велел тебе сидеть дома и не высовываться!

– Я должен был делать презентацию, а наш центральный офис как раз здесь. Мне пришлось…

– Нет, вы определенно все сговорились! – он добавил еще несколько витиеватых ругательств, – Никуда не уходи, я тебя найду. Ты меня понял? Оставайся на месте, ни во что не ввязывайся! У тебя «Эмоблок» остался?

– Только что последнюю пилюлю проглотил.

– Уже легче. Потерпи несколько минут, я скоро, – на прощание еще раз ругнувшись, Овод повесил трубку, а я без сил уронил руки, мысленно молясь, чтобы он поторопился.

Внутренняя борьба с самим собой полностью меня вымотала, отбиваться от накатывающих волн фальшивого энтузиазма и поддельного воодушевления становилось все тяжелей. Только предательская слабость в конечностях спасала меня от того, чтобы сорваться с места и ринуться в общую гущу, нырнуть с головой в водоворот эпохальных событий, оставить свой след в творящейся на наших глазах Истории.

От осознания, сколь многого я себя лишаю, слезы покатились по моим щекам. В тот час, когда творятся поистине великие события, и в моей власти повлиять на судьбы мира, я, поддавшись приступу малодушия и трусости, обуянный паникой и страхом, прячусь в грязной подворотне от тяжелой и неотвратимой поступи грядущих эпох…

– Вот ты где! Ну слава богу! – облегченный возглас Овода выдернул меня из полуобморочного состояния, – Давай, поднимайся, чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше!

Он схватил меня за руку и рывком поставил на ноги. Перед глазами у меня все поплыло и только вовремя подставленное плечо Овода помогло мне не упасть. Он крякнул и поволок мою беспомощную тушку в дальний конец переулка, и я еле успевал переставлять плохо слушающиеся ноги, загребая ботинками лужи, обрывки бумаги и пустые пивные банки.

На выходе нас ожидал уже знакомый мне черный внедорожник Службы Безопасности, эмблему которой, впрочем, закрывал наспех прилепленный к двери кусок картона – недовольство разгоряченных масс могло обрушиться на что угодно, а правоохранители представляли собой исключительно удачную мишень. Овод затолкал меня на переднее сиденье, а сам прыгнул за руль, и машина сразу же сорвалась с места.

– Давай, Урса, работай! – бросил он, не оборачиваясь.

– Я не могу разгружать сразу двоих! – послышался раздраженный женский голос с заднего дивана, – Вы там монетку бросьте, что ли. Определитесь, кто из вас в приоритете.

– Олегу подсоби, ты же видишь, что у него голова сейчас взорвется! Я уж потерплю.

– Ладно, ладно, не нагнетай, все не так уж и плохо. В сравнении с Томми он – скала! Да и отъехали мы уже достаточно далеко, теперь будет полегче, – Урсула тронула меня за плечо, – Можешь расслабиться, все самое страшное позади…

Очнувшись, я несколько секунд хлопал глазами, лихорадочно соображая, что происходит, и где я нахожусь. Нам навстречу бежала черная лента асфальта, и я узнал дорогу, ведущую к нашему с Юлей коттеджу. Выходит, что я провел в отключке около часа, но время словно растянулось как резинка, и события последних часов выглядели так, будто их отделяло от настоящего момента не менее года.

Все вспоминалось словно в тумане. Подобно тому как дымка скрадывает мелкие детали далеких предметов, оставляя от них только расплывчатые контуры, мои собственные приключения этого утра всплывали в памяти нечеткими и размытыми. Они воспринимались холодно и отстраненно, как нечто, произошедшее с кем-то другим. И этот другой, надо сказать, испытывал явные проблемы с серым веществом.

– Ну что, оклемался? – Овод бросил на меня насмешливый взгляд, в котором, впрочем, читалось и немалое беспокойство.

– Да, сейчас все в норме.

– Ну и как прошла твоя презентация? Успешно?

– Ой, не напоминай! – я шумно выдохнул и замотал головой, отгоняя малоприятные воспоминания, добавившие еще одну славную страницу в летопись моих глупостей.

– Тебе еще крупно повезло, что мы оказались неподалеку и в полной готовности, а то еще неизвестно, чем все могло закончиться.

– Да уж. Спасибо, что вытащили, – я обернулся назад, к Урсуле, – И тебе, кстати, тоже… о!

Рядом с девушкой на заднем сиденье обнаружился еще один молодой человек, в котором я опознал Тома. Он беззаботно посапывал, уронив голову на девичье плечо, и выглядел совершенно счастливым. Урсула поднесла палец к губам, призывая меня вести себя тихо, чтобы не разбудить прикорнувшего пассажира.

– А он здесь откуда? – поинтересовался я вполголоса, повернувшись обратно к Оводу.

– Пришлось вызволять, как и тебя, – он невольно поморщился. По всей видимости Томми увяз в приключениях даже глубже, чем я, и его спасение доставило Оводу массу проблем, – Чуть ли не в самый последний момент выдернул его прямо из очереди на запись в добровольцы. На звонки он не отвечал, и мне пришлось пеленговать его в толпе по сигналу коммуникатора. Опоздай я хоть на минуту – и он бы сейчас вместе с другими фанатиками уже трясся в автобусе, направляющемся в тренировочный лагерь.

– Э-э-э… добровольцев? Но на какую войну они собираются?

– Тебе лучше знать. Ты же сам едва не помчался туда же, сверкая пятками.

– Я не помню ничего конкретного, – от попытки вспомнить детали в голове вспыхнула резкая боль, – Только всепоглощающее желание сделать мир лучше, справедливей и добрее.

– Иногда этого вполне достаточно, чтобы взять в руки оружие и начать убивать.

От слов Овода у меня мурашки побежали по спине. Ведь действительно, в том одурманенном состоянии я бы не остановился ни перед чем, желая привести мир к лучшему будущему. И совершенно спокойно перешагивал бы через еще теплые трупы, твердо зная, что таким образом я приближаю всеобщее счастье, а они лишь стояли у него на пути.

– Но как же ты сумел его переубедить? Я даже с поддержкой «Эмоблока» чуть все зубы себе не сгрыз, сопротивляясь всеобщему энтузиазму. А уж если человек ему уступил…

– Какое там переубедить! – Овод безнадежно махнул рукой, – Я даже пытаться не стал, всадил ему снотворное – и все дела. Из гущи митинга выносил его на собственном горбу, а Томми, знаете ли, отнюдь не худышка. Я всю спину себе сорвал, небось.

– Но почему ты сам не попал под волну… – начал, было, я, но тут же сообразил, в чем причина его устойчивости к обрушившемуся на наш город эмоциональному шторму.

Я оглянулся на Урсулу, и она лишь молча кивнула, подтверждая мою догадку.

– Всегда полезно иметь под рукой набор инструментов на все случаи жизни! – рассмеялся Овод.

– Инструмент у тебя в штанах! – буркнула Урсула, хотя и больше для проформы.

Я задумался. Ведь действительно, в критической ситуации необходимо максимально быстро собрать команду специалистов, способных помочь в ее разрешении. Силовые вопросы Овод вполне мог решить и сам, девчонка обеспечивала ментальное прикрытие, Том выступал универсальной отмычкой для всех электронных и компьютерных систем, но какая роль в нашей группе отводилась мне? И почему мы направлялись к нам с Юлей домой? Овод спокойно мог высадить меня на окраине города, а оттуда я бы добрался уже самостоятельно. Следовательно, ему что-то требовалось и от меня… или от Юли. Но что именно?

– Каковы наши дальнейшие планы? – я все же не рискнул прямо задать ему соответствующий вопрос, предпочтя окольный путь.

Впрочем, Овод на мою уловку не купился, слишком уж хорошо он меня знал.

– Урса говорит, что в последние дни характер медиаторских атак радикально изменился. Как будто вместо ребятни с самострелами кто-то подключил к делу тяжелую артиллерию.

– Именно так! – подтвердила девушка его слова, – К нам теперь прилетают не отдельные плевки, поражающие случайных людей, а накатывается единый мощный эмоциональный вал, с головой накрывающий всех подряд.

– В прошлый раз, помнится, меня обуревала неутолимая жажда поклонения и почитания, но сегодня ощущения оказались немного иными. В обрушиваемый на нас коктейль подмешали что-то еще?

– Лично меня сильней всего беспокоит появившаяся в общем потоке ярко выраженная жажда действия. Как ты уже отмечал, она преисполнена всевозможными позитивными мотивами, вроде свободы и справедливости, но Сережка абсолютно прав, когда говорит, что благие намерения зачастую оборачиваются трагедией.

– Но я не помню, чтобы у моего желания творить добро присутствовала хоть какая-то конкретика, – я нахмурился, осторожно ощупывая свои недавние чувства, хоть это и не доставляло мне большого удовольствия, – Мне просто хотелось сделать мир лучше, но как именно – у меня не имелось ни малейшего представления.

– Да, сырые эмоции всегда слепы, и подобно малым котятам тычутся носом во все подряд, пока не найдут себе выход. Ты вот на кроссовки подсел…

– Ой, не напоминай!..

– …и я чувствую себя крайне неуютно, думая о том, куда в итоге выплеснется весь этот накачанный в наше общество позитив. Он же сметет на своем пути все и вся!

– Пока все ограничивается отдельными стычками между группами активистов, выясняющих, кто из них сильней жаждет добра и всеобщего счастья, – проворчал Овод, – Каким-то чудом до сих пор все ограничивалось буквально единичными жертвами, но я и ломаного гроша не поставлю, что так будет и впредь. Массовый взрыв – лишь вопрос времени. И вот тогда счет трупов может пойти на сотни, а то и тысячи.

– Существует хоть какая-то возможность повлиять на события?

– По мнению Урсы, медиаторская атака такого масштаба возможна только при поддержке высококлассного Мастера. А у нас на примете имеется один такой персонаж, с которым ты неплохо знаком и, более того, поддерживаешь регулярные контакты. В общем, нам срочно нужна консультация Киры.

– Ясно, – я понимающе кивнул, – не вопрос.

Любит же он макать человека носом, показывая ему его реальное место в этом мире! Урсула и Том – всего лишь «инструменты», а я – ключ для доступа к действительно важным персонам, и только. Да и Юля, скорей всего, тоже. Ведь у нее одной из нас оставались какие-то связи в Лиге, позволяющие при необходимости достучаться до самого верха. И тайна моей личной переписки или телефонных звонков на самом деле – пустой звук.

Интересно, у Овода хоть когда-то в жизни были просто друзья? Люди, с которыми ему было бы приятно общаться, а не только использовать их по необходимости?

– Не дуйся! – хмыкнул он, заметив резкую перемену в моем настроении, – Не забывай, что я тебя сегодня чуть ли не с того света вытащил. Помоги и ты мне теперь.

– Давай еще баланс подобьем, что ли, – своей попыткой оправдаться Овод на самом деле лишь усугубил проблему, – дебет, кредит, все дела…

– Тоже мне откровение! – с заднего дивана послышался вздох Урсулы, – Ты что, только вчера Сережку встретил? Он всегда таким был. Для него любой человек – набор полезных… или приятных функций, не более.

Последовавшая пауза затянулась на несколько бесконечно долгих минут. Нельзя сказать, что я вдруг загорелся желанием стушеваться, извиниться и взять назад свои необдуманные слова. Я все же говорил честно, искренне и не испытывал сожаления или раскаяния. Но вот мысль, что сейчас Овод остановит машину и высадит нас с Урсулой посреди голой степи, упорно не давала мне покоя. Быть может мне и в самом деле стоило проявить больше сдержанности?

– Вы же знаете мою историю? – заговорил он вдруг, – Как мои родители, желая мне самого лучшего, обрекли меня на муки пожизненной честности?

– Да, ты рассказывал, – я пока еще не понял, к чему он клонит, и старался высказываться максимально нейтрально.

– И вы полагаете, что было бы лучше, если бы я вместо откровенного разговора вешал вам на уши лапшу про верную дружбу и вечную любовь? Чтобы потом обмануть, предать и бросить? Так?

– Ну зачем же сразу лапшу? Можно же просто… помягче…

– Если твой электрический стул будет сработан из ценных пород дерева и украшен затейливой резьбой, то это сильно поднимет тебе настроение перед казнью? Или ты думаешь, что мне доставляет большое удовольствие оттягивать тот момент, когда я буду вынужден сказать вам все как есть?

Больной зуб надо вырывать резко и не откладывать это дело на потом. Потом будет поздно.

– Рубить правду-матку зачастую проще, чем искать обходные пути, – проворчала Урсула.

– А смыть с себя весь макияж, скинуть одежду и выйти к людям в чем мать родила – тоже? – Овод в отчаянии всплеснул руками, – Я же сейчас стою перед вами абсолютно голый! Фигурально выражаясь, разумеется. Думаете, мне легко? Думаете, мне это нравится?

– Тебе просто нравится делать людям больно.

И вновь в салоне повисло тягучее молчание, нарушаемое лишь регулярными всхрапываниями Тома. Овод задумчиво побарабанил пальцами по рулевому колесу.

– Вас когда-нибудь предавали? – поинтересовался он, обращаясь к лобовому стеклу.

– Ну, с кем не бывало, – пожал плечами я, – Жизнь – она такая…

– Меня в свое время предали собственные родители, пусть и желая мне исключительно добра, меня предали мои сослуживцы, предало руководство, – машина резко вильнула, когда Овод, не сдержавшись, ударил кулаками по рулю, – Поверьте, я знаю, что такое настоящая боль! И я не хочу, чтобы вы когда-нибудь испытали ее по моей вине. Пускай мы лучше вдрызг разругаемся по причине моей болезненной честности, но я клянусь, что между нами никогда не будет лжи. Либо терпите, либо дальше топайте пешком.

– Извини, – я коснулся его плеча, и вовсе не потому, что машина и в самом деле начала замедляться, – у всех нас сегодня выдался тяжелый день.

– Да уж, – поддержала меня Урсула, – но Вашей Прямолинейности все же стоит иногда делать скидку на Нашу Мягкотелость, вы уж не обессудьте… Тс-с-с!

Том во сне всхрюкнул и заворочался, и девушка поспешила пристроить голову парня обратно на свое плечо, напевая ему какую-то импровизированную колыбельную.

Поскольку моя машина вместе с ключами осталась в городе, мне пришлось звонить Юле, чтобы она открыла нам въездные ворота. Сама она встречала нас на крыльце, качая на руках Кирюшку и беспокойно хмуря брови.

– Что стряслось? Где твоя машина? – она окинула меня критическим взглядом, – И где ты умудрился так измараться?

– Долгая история, – я осторожно, чтобы не разбудить малыша, чмокнул ее в щеку, – и неприятная. Подробности за обедом.

– Ты это специально, чтобы аппетит мне испортить… о! Здрасьте, дядя Сережа!

Я не удержался и сдавленно фыркнул. Когда один немолодой человек величает другого «дядей», то тут явно требуется серьезное и длительное лечение! Юля замахнулась на меня детской бутылочкой с компотом, и я поспешил отступить в дом.

Первым делом я вызвал назад свой транспорт, который оставил неподалеку от Коненковой площади. Машина отозвалась почти сразу и незамедлительно двинулась в обратный путь, что меня немало приободрило. Ну а после я набрал номер Киры, хотя и весьма смутно представлял, о чем именно я буду ее расспрашивать. Возможно, стоило подождать Овода и Урсулу, чтобы наш разговор вышел более предметным, но я не смог сопротивляться своему нетерпению.

Однако, к моему немалому удивлению, звонок завершился, не успев даже толком состояться. Система равнодушно объявила, что данный абонент в сети не зарегистрирован, и отключилась.

Память услужливо напомнила мне, что связь с удаленным островом – дело непредсказуемое, и соединение может обрываться по несколько раз на дню, пусть раньше ничего подобного и не случалось. Но вот интуиция упорно подсказывала мне, что причина вовсе не в технических проблемах, а в чем-то ином. И эта мысль невольно заставляла шевелиться редкие волосы на моем загривке. В столь «удачные» совпадения я не верил никогда.

– Есть результаты? – Овод остановился рядом со мной, лихорадочно тыкающим пальцами в кнопки на коммуникаторе.

– Глухо, – я раздраженно бросил прибор на столик, – Я, конечно, понимаю, что связь между нашими захолустьями – дело непредсказуемое, но прошло уже почти полчаса! Столь долгих перерывов у нас еще никогда не случалось! Я уже начинаю за Киру волноваться.

– При том уровне паранойи, что ее там окружает, какие-либо случайности практически исключены. Если Кира не отвечает на звонки, то, скорей всего, ее там попросту нет.

– Но она может просто отключить связь, не желая ни с кем общаться, – мы и не заметили, как в комнате появилась Юля.

– Кира – не настолько взбалмошная барышня, чтобы поддаться столь примитивным эмоциям, – Овод покачал головой, не обращая внимания на недовольную гримасу моей супруги, – Кроме того, я уверен, что такого рода вопросы находятся за рамками ее полномочий. Никто в здравом уме не доверит заключенному ключи от его собственной тюремной камеры. Так что оставь ей сообщение, и подождем до утра. Если ответа так и не придет, то тогда уже будем решать, что делать дальше.

– Ах, вот вы где! – в дверях показался пошатывающийся и щурящийся спросонья Том, – Что тут у вас происходит? Я что-то пропустил?

Наша с Юлей машина вернулась в родное стойло ближе к вечеру. Вопреки опасениям, на ней не обнаружилось каких-либо признаков вандализма – царящее на площадях буйство практически не выплескивалось за их пределы.

Даже удивительно, как порой перемещение всего на несколько километров меняет восприятие происходящих событий. Сейчас, наблюдая за тем, как Юля укачивает нашего малыша, я воспринимал происходящее в городе как дурной сон. Не могут же нормальные взрослые люди дружно сойти с ума и творить такое непотребство! Ну поваляют дурака, и все! Не вознамерились же они всерьез штурмовать пограничные укрепления и добиваться справедливости от окружающего их жестокого и циничного мира! Побузят немного и разойдутся по домам.