Текст книги "История человечества. Восток"

До появления современной артиллерии стены оставались практически неразрушимыми. Их толщина обрекала на неудачу любую попытку подорвать или разбомбардировать их. Взобраться на такие высокие стены также было делом очень трудным и опасным. Защищенный город мог противостоять нападению огромной армии, и китайская история полна рассказов о знаменитых осадах и героической обороне. Сломить сопротивление скорее могли блокада и голод, ибо город зависел от поставок продовольствия из деревень.

Городские стены на севере и северо-западе Китая во всех отношениях превосходили укрепления южных городов. На юге лишь немногие города могли строиться симметрично и с размахом, что обусловливалось как высокой ценностью земли, на которой можно было сеять рис, так и неровной, отличной от северных равнин поверхностью. Поэтому здесь улицы, как правило, узкие и петляющие, стены низкие, хотя нередко каменные, ворота неширокие. Колесный транспорт на юге не был распространен. На улицах было полно навьюченных мулов, паланкинов, носильщиков и тачек, поэтому необходимости строить широкие проходы не было. В Кантоне, например, по многим улицам могли пройти рядом лишь два человека. Ведь основным транспортным средством на юге была лодка, и по суше в город приезжали лишь из предместий. Кроме того, юг не столь часто подвергался нападениям, поэтому и укреплениям уделяли меньше внимания.

Но вернемся в Запретный город. Хотя личные покои здесь были обширны и разнообразны, императоры сочли летний городской воздух слишком нездоровым. С самых древних времен двор на лето переезжал в специальные загородные резиденции. Их строительство вызвало к жизни новый, менее официальный архитектурный стиль. У Цинь Ши-Хуанди, как уже говорилось, в окрестных парках было много летних дворцов, служивших в то же время и охотничьими поместьями. Его примеру следовали ханьские и танские императоры, а особенно неугомонный строитель Янь-ди, второй император Суй. Хотя от их дворцов и парков не осталось и следа, сделанные историками описания показывают, что они планировались точно так же, как и Юаньминюань, сооруженный Цянь-луном в десяти милях от Пекина обширный парк с многочисленными дворцами и павильонами, разрушенный английскими и французскими солдатами в 1860 г. Современный Летний дворец, восстановленный Цыси в 90-х годах XIX в., лишь слабо напоминает оригинал.

Если в официозных «императорских городах», последним из которых был Запретный город в Пекине, преобладали сплетенные в симметричной гармонии пышность и строгость, в «летних дворцах» господствовали изящество и обаяние. Если холмов и озер не было, то их создавали, не считаясь с затратами, чтобы присутствовали все формы пейзажа на любой вкус. Деревья специально сажали или пересаживали, как это было при суйском Ян-ди, повелевшем издалека на специальных повозках доставить уже большие деревья. Великолепные ландшафты имитировали полотна живописцев.

Среди лесов и ручьев, на берегах озер и склонах холмов строились гармонично связанные с окрестностями павильоны. Казалось бы, они рассыпаны беспорядочно, но на самом деле по тщательно продуманному плану. Каждый из них был снабжен всем необходимым, так что император мог по своему желанию отправиться в любой из них и найти все подготовленным к его появлению. Роскоши императорских дворцов старались следовать, в меньших, правда, масштабах, и в городских, и в загородных домах богатых семей. Никто за исключением, быть может, англичан не смог обойти китайцев в искусстве создания садов и загородных резиденций. Китайцы, несмотря на свои большие и населенные города, всегда были тесно связаны с сельской жизнью, всегда любили естественную красоту. С древнейших времен в Китае бытовала убежденность в высоком очищающем нравственном смысле пребывания в уединении среди гор. Даосские мудрецы жили на лесистых склонах высоких гор и отказывались сойти вниз, даже если сам император предлагал им высшие почести. Многие выдающиеся ученые и поэты годами жили в глубинке, лишь изредка посещая города. Столь характерное для европейцев чувство ужаса перед дикой природой китайцам было неведомо.

Китай по праву называют «шелковым царством». История китайского шелка насчитывает более 5 тыс. лет. Впервые здесь начали изготавливать великолепные изделия из нитей, выделяемых личинкой шелкопряда для создания кокона, вышивать прекрасные тонкие узоры, а также создавать ткацкие станки. Именно шелк навел первый мост между Китаем и Европой, а Великий шелковый путь стал символом культурного и экономического диалога Востока и Запада. Шелк – важная составная часть китайской культуры, вклад китайского народа в развитие человеческой цивилизации.

Начало разведению шелковичного червя было положено, как полагают, в III в. до н. э. Согласно легенде, идея посадки шелковицы и выращивания шелковичных червей принадлежала супруге мифического Желтого императора – Хуанди. Но, по всей вероятности, шелк появился уже в эпоху неолита. Так, в Аньяне были обнаружены фрагменты шелковых тканей, в которые были завернуты бронзовые изделия периода Шан, относящиеся ко второй половине II тысячелетия до н. э. В течение веков шелк играл роль денег. Гражданским и военным чиновникам, как и послам иностранных держав, часто платили (или их одаривали) рулонами шелка. Драгоценный материал, следуя «шелковым путем», попадал на Средний Восток и в Римскую империю. За огромный период времени китайцы далеко опередили все другие народы как в разведении шелковичных червей, так и во всех других процессах производства шелка вплоть до продажи тканей. От эпохи Воюющих царств сохранились шелка с геометрическим орнаментом, найденные при раскопках в Чанша, и богатая парча из других раскопок. При Ханях производство шелка достигло такого размаха, что мы обнаруживаем его образцы далеко за пределами Китая – в захоронениях Ноин-Ула (Монголия), в Лоулани (центральная Азия), в Пальмире (Сирия), иначе говоря, примерно в начале, в середине и в конце Великого шелкового пути. Находки доказывают существование уже в ту эпоху различных видов тканей и многообразной и

развитой текстильной техники, производившей узорчатый шелк дама», муар, пике, газ, ковровую ткань – «кэсы», вышивки по шелку. Мотивы узоров характерны для Китая: перекрещивающиеся ромбы, сетка, полосы стилизованных облаков, животные, таоте, драконы и другие фантастические чудовища. Встречаются растительные мотивы, ветки с листьями. За исключением дама и газа, ткани всегда многоцветны и отличаются сочными красками. При раскопках в провинции Синь-цзян были обнаружены ханьские зеленые шелковые ткани, расшитые многоцветным растительным и звериным узором.

Китайцы удерживали монополию на изготовление шелковых тканей примерно до 200 г. до н. э., пока секрет его производства не стал известен в Корее и Японии. На Западе (в частности, в Византийской империи) эти сведения стали известны лишь в VI в. от Рождества Христова. Таким образом, китайцы намного опередили западные страны, которые готовы были покупать их продукцию на вес золота, ибо между товаром и покупателем стояло много посредников, что увеличивало его стоимость. Из сочинений греческого географа Дионисия Перигета, возможно, современника римского императора Адриана, мы узнаем, как высоко ценили римляне китайские шелка: «Серы создают драгоценные одежды из узорчатых тканей, чьи краски подобны полевым цветам, а тонкость соперничает с паутиной». Добавим, что китайцы прекрасно перерабатывали и шерсть. Доказательством служит женская домашняя туфля из желтовато-белой ковровой шерстяной ткани, верх ее выткан многоцветными геометрическими узорами (находка Стейна в Астане, центральная Азия – одна из точек на Великом шелковом пути).

Последующая эпоха малоизвестна, хотя она вовсе не была менее продуктивной. Так, например, мы знаем, что в период Вэй император Минди послал в дар японской императрице пять рулонов парчи с драконами, вытканными на малиновом фоне.

Танское время среди других своих достижений блистает и шелкоткацким искусством. От него сохранились образцы: экраны с растительным орнаментом, выполненным разновидностью батиковой набивки (Япония, сокровищница Сесоин), кусок шелка-броше с яркими цветами и вышитое знамя с буддийскими мотивами (Лондон, Британский музей), фрагмент набивного шелка с рисунком, изображающим единорога Цилинь (Гарвард, Музей Фогг). На одном из образцов, привезенных Пеллио из Дуньхуана, выткано изображение молодой женщины, стоящей на ковре. При раскопках в провинции Синьцзян недавно обнаружили кусок парчи, вытканной синим, зеленым и красным по желто-оранжевому фону: в круглом медальоне изображены симметричные пары животных: такой мотив говорит о персидском влиянии.

Со времени периода Мин сохранились шелковые ковровые панно «кэсы», найденные в центральной Азии и находящиеся в Британском музее и берлинских музеях. Кэсы выполнялись техникой, близкой европейским шпалерам, и существовали уже при Хань. Они поражают своей изощренностью: если самые тонкие шпалеры насчитывают 22 уточные нити на один сантиметр, то в кэсы это число могло доходить до 116. Этого так и не смогли повторить европейцы. Кэсы продолжали производиться и при последующих династиях.

В сунский и юаньский периоды продолжается активный вывоз шелка и в Японию, и на Ближний Восток, и на Запад. Описывая китайские города, Марко Поло не устает повторять: «Повсюду большое изобилие шелков». От династии Юань сохранились ткани, декорированные иероглифами; они были обнаружены в Фустате близ Каира и в Асьюте. А в 1304 г. папа Бенедикт XI был похоронен в Перудже в одежде из золотой парчи с вытканными гирляндами лотосов.

На китайской шелковой ткани часто можно увидеть различные узоры, которые имеют символическое значение и как декоративное украшение занимают важное место при выборе шелка. Разнообразные узоры символизируют в основном 4 пожелания: счастье, богатство, долгая жизнь, радость. Они приносят благосостояние, сбор богатого урожая, благополучие, здоровье, жизненные радости.

Но шелк – это не только сырье для одежды, это и шедевры живописи и вышивки на шелке, расцвет которой как жанра пришелся на эпоху Мин. Китайские художники охотно рисовали пейзажи на шелке. В некоторых картинах поражает одна особенность: например, на фоне величественных гор фигурки людей чрезвычайно малы. Почему? – ломали головы европейцы. Эта несоразмерность вытекала из даосского мировоззрения художников. Согласно философии даосизма, человек незначителен по сравнению с первопричиной мира – Дао, воплощенной в величественных явлениях природы.

Распространявшийся в странах Юго-Восточной Азии с V в. до н. э. буддизм также внес свою лепту в загадки китайского искусства. Что зашифровано в дивных пейзажах на шелке и рисовой бумаге?

Буддизм способствовал укреплению в Китае пантеистического мировоззрения. Поэтому центральное место в китайском искусстве занимает пейзаж – изощренная техника рисования кистью и тушью гор, водопадов, растений. Традиционный жанр китайского пейзажа так и называется: шань-шуй («горы-воды»). Гора (шань) олицетворяет ян (светлый, активный принцип природы), вода (шуй) – инь (женственный, темный и пассивный). Философия китайской пейзажной живописи раскрывается во взаимодействии этих двух начал, которое передается взглядом на пейзаж сверху, с высокой точки зрения, чередованием планов: горных вершин, полос тумана, водопадов.

Философия китайского пейзажа изложена в знаменитом трактате живописца Го Си (ок. 1020 – до 1100) «О высокой сути лесов и потоков». Объектом изображения в этом виде искусства является даже не сам пейзаж в европейском смысле этого слова, а неуловимо меняющееся состояние природы и переживание этого состояния человеком – этакий китайский импрессионизм. Поэтому сам человек, даже если он изображается в пейзаже, никогда не занимает в нем главного места и выглядит маленькой фигуркой, сторонним наблюдателем. Настроение опоэтизированной реальности передается двумя «манерами»: гунби (китайск. «тщательная кисть»), основанной на тончайшей графической проработке деталей и ясности линий, и сеи (китайск. «выражение мысли») – манере, отличающейся живописной свободой, размывами туши, которые создают ощущение «рассеянной перспективы», полос тумана и бесконечных далей.

Определенное своеобразие придавали китайской живописи на шелке текстовые пояснения к картинам. Эти иероглифические тексты были обычно очень краткими, выразительными и содержали образные формулы старинной китайской мудрости. Их выполняли тушью очень тонкими кисточками, специально предназначенными для каллиграфических надписей. Рисунок и текст в китайской живописи на шелке всегда были настолько связаны по смыслу, что воспринимались зрителем как единое целое.

Пейзажи школы вэнь-жэнь-хуа (китайск. «живопись людей письменной культуры») дополнялись самой изысканной каллиграфией – поэтическими и философскими надписями-загадками, прямо не раскрывающими содержание, но создающими «выражение мысли», а также тибами – эпиграммами. Они пишутся поклонниками художника в разное время на свободных участках изображения.

Китайская живопись отличается от европейской еще и тем, что с помощью названия, записанного иероглифами, художник передает нюансы, которые влияют на восприятие рисунка. Например, на пейзаже может быть надпись: «Весною озеро Сиху совсем не то, что в другие времена года». Подобное название трудно представить в европейской живописи – это звучало бы как «Весна на озере Сиху» или «Озеро Сиху весной».

Непременным украшением кабинета ученого минской эпохи была чаша, покрытая лаком цвета «жженого пурпура». Красным или черным лаком покрывались также столы и многие другие предметы мебели.

Производство лаковых изделий в Китае имеет древнюю традицию. Его особое место в художественной культуре страны обусловлено уникальными свойствами исходного материала – сока лакового дерева. Этот природный полимер, затвердевая, дает очень прочное и красивое покрытие.

Кора лакового дерева, растущего в центральном и Южном Китае, выделяет через надрезы млечный сок, который загустевает во влажном воздухе, высыхает и приобретает коричневый цвет. Сухой слой такого лака непроницаем для влаги, кислоты, устойчив к ударам и царапинам, а потому служит идеальной защитой для многих материалов – дерева, бамбука и даже папье-маше. Лак практически не разрушается растворителями, используемыми в повседневной жизни. Он стоек к воздействию влаги, высокой температуры, не подвергается разрушению насекомыми. С эпохи неолита именно его защитные свойства использовались для сохранения предметов из дерева, бамбука, ткани и других материалов. Вместе с тем лаковая поверхность выглядела эффектно – изделия приобретали легкий блеск.

Позже, начиная с периода Чжоу (1027—256 гг. до н. э.), лакированную поверхность стали украшать росписью. В это же время лак начали смешивать с золотом. Дошли легенды о том, что на востоке Китая во время династии Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) умели изготавливать лаки исключительной красоты. В этот период применение лака еще более увеличилось. Появились первые образцы лаковой живописи на утвари, шелке, бумаге. С периода Тан (618–907) известны лаковые предметы, инкрустированные золотом, серебром и перламутром. Тогда же делаются первые попытки резьбы по лаку, которая в следующий период Сун (960—1279), занимает ведущее место в лаковом производстве. Трудоемкая техника изготовления лаков, их высокая стоимость с самого начала производства сделали их предметом роскоши, принадлежностью императорского двора, домов знати и состоятельных людей.

Использование лака регламентировалось официальным уставом. Технологические секреты лакирования китайские мастера не раскрывали. Но постепенно, несмотря на все меры предосторожности, секреты лаков стали известны в странах Юго-Восточной Азии, что происходило одновременно с распространением буддизма. К тому же китайские лаки и лакировщики попадали в соседние страны в ходе военных конфликтов и посредством торговых контактов.

Лаки были не только предметом роскоши: лаковые покрытия увеличивали срок службы предметов во влажном тропическом климате. С течением времени лаковые техники усложнялись, появлялись все новые и новые; количество компонентов в составах увеличивалось. К настоящему времени сохранились сведения о большом количестве лаковых техник, в которых красочная поверхность представляет собой композицию из большого количества слоев. Некоторые лаки насчитывают до 200 слоев различных составов, схожих между собой только тем, что пленкообразователем их является урушиол.

Каждая операция по обработке сока, каждый состав, операция нанесения или обработки поверхности имела свое название. Чаще всего использовали черные и красные лаки, иногда нанесенные на слои лаков других оттенков. Технология лакирования строго соответствовала канонам, предписывающим выполнять в каждом конкретном случае только ту или иную операцию, будь то архитектурные детали, гробницы, храмовая скульптура. Нам будет понятно строгое следование канонам буддийского ремесленника и лакировщика при изготовлении предметов культа, если мы вспомним строгое исполнение иконописцами православных уставов при написании иконы. Иконописец не мог изменить последовательность операций при изготовлении левкаса, освящая каждый этап своей работы; также восточный ремесленник не мог «случайно перепутать» последовательность нанесения различных по составу лаковых слоев. Вырезанную из дерева заготовку Будды мастер уже называл «сущностью», и процесс окрашивания был, по существу, «проявлением» из дерева божества. Для верующего человека было естественным и непреложным, что тело божественной сущности Будды должно быть только золотым. Именно поэтому цветные лаковые слои одежд Будды находятся поверх золотого покрытия. (Часто, не учитывая сакральный смысл предмета, при атрибуции произведения этот факт приводили в качестве аргумента позднего восстановления предмета и удаляли авторские слои одежд при реставрации.)

Веками мастера интуитивно, путем проб и ошибок, улучшали и изменяли технологию и модифицировали составы для лакирования. Фундамент лаковой индустрии Китая династии Мин (1368–1644) составляли трактаты, посвященные производству лаков, – «Ко Ku Jo Lun» (1388), «Ching pi – ang» (1595) и «Hsinshihlu». Последний написан в XVI в. лакировщиком Гуан Ченом, а при переписке в 1625 г. дополнен предисловием мастера Юн Мина. Из этих работ ясно, что в правление императоров Юнлэ (1403–1424) и Сюаньдэ (1425–1435) были изобретены превосходные составы этих лаков. Хорошо известны произведения искусства того времени, изготовленные с использованием резных лаков. Длительный процесс нанесения на дерево, металл или бумажную массу сока лакового дерева позволял резчикам использовать слоистость фактуры для выявления сложных светотеневых эффектов, бархатистости фона. Поэтому резные лаки периода Мин отличались особой гладкостью и сочностью узоров, крупным рисунком растений и цветов. Они имеют отчетливый рисунок, в них нет большого количества мелких деталей, которые характерны для позднейшей лаковой продукции Китая; цвет их значительно глубже и богаче, чем у предметов XVIII в. Во время династии Мин в Пекине стали изготовлять также расписные лаки. Изделия инкрустировали перламутром.

Удивительные лаковые техники минской эпохи породили огромное желание повторить их. Но тщетно – китайские мастера хорошо хранили свои секреты. В европейском искусстве пытались имитировать восточные лаки, применяя разнообразные составы и техники. Но ни один из заменителей не обладает уникальными свойствами натурального китайского лака, и никакая лакировочная техника из разработанных в других частях света несравнима с качеством минских лаков.

Теперь обратимся к еще одному уникальному явлению китайского искусства – фарфору.

Долгое время китайцы называли фарфор «подражанием нефриту». Дело в том, что в древности именно нефрит был основным материалом, из которого делали «благородную» посуду. Конечно же, нефритовые чаши стоили очень дорого, и поэтому изобретение фарфора было настоящей находкой. Новая посуда была более доступна, сам материал намного легче поддавался обработке, а главное, изделия из него выглядели ничуть не хуже нефритовых, чего нельзя было сказать об обычной керамике.

Прообразом фарфора ученые считают керамику «Цинци», которую китайцы делали еще 4200 лет назад. Китайцы открыли секрет «белого золота», когда обнаружили, что смесь каолина – так называемой «фарфоровой земли» и «фарфорового камня» – горной породы, состоящей из кварца и слюды, обладает особыми свойствами. Из брикетированного порошка «фарфорового камня» – пе-тун-тсе – и каолина, который придавал будущему изделию белизну, и делали собственно фарфоровую массу.

Минские знатоки особенно ценили вазы сунской эпохи из Цзюньчжоу (провинция Хэнань), отличавшиеся голубым или розово-пурпурным оттенком. Изысканному вкусу удовлетворяли и сосуды с зеленовато-голубой или красноватой глазурью, испещренной трещинками, словно потрескавшийся лед. Наибольшей же популярностью в минское время пользовался фарфор с росписью кобальтом по белому фону, а также сочетания синего и желтого, зеленого и желтого цветов. Вообще качество фарфора и росписи при Минской династии заметно улучшилось, гораздо более разнообразными и приближенными к повседневной жизни стали и сюжеты изображений на фарфоровых изделиях. Вазы должны были иметь узкое горлышко и толстое дно, чтобы из них «не выходил дух». Подбор цветов для ваз тоже всецело определялся особенностями обстановки и времени года. Ту Лун советует для этого использовать «высокие вазы и цветы с большими стеблями, ибо сие радует взор». Однако же в скромном кабинете ученого следует держать «низкую вазу и маленькие цветы». В вазу полагалось ставить два-три цветка, а пышные букеты слыли верным признаком дурного вкуса.

Именно тайну сырья, из которого восточные умельцы создавали настоящие произведения искусства, столь долго и безуспешно пытались разгадать европейцы. Фарфор ценился на вес золота. Ювелиры вставляли его в драгоценные оправы, да и просто черепки дамы носили на золотых цепочках. Фарфор хранился в монастырских сокровищницах и был предметом гордости аристократов.

Китайских мастеров пытались задобрить и даже подкупить, но не тут-то было. Например, французский монах-иезуит д’Антреколль даже удостоился чести посетить императорскую фарфоровую мануфактуру. О чудесах, увиденных патером в Поднебесной, пишет

Е. Данько, автор книги по истории фарфора «Китайский секрет»: «Когда судно под вечер, после многодневного пути, обогнуло последний речной мыс, и в полукруге высоких гор глазам открылся город, отцу д’Антреколлю показалось, что он видит большой пожар или гигантскую печь с бесчисленными отдушина ми, из которых вырывались огонь и дым. Это пылали печи, где обжигался фарфор. Их было три тысячи. Город казался объятым пламенем.

…Двор богдыхана требовал каждый год: 31 тыс. блюд, 16 тыс. тарелок с синими драконами, 18 тыс. чашек с цветами и драконами, 11 200 блюд с написанными словами: «фу» – счастье и «чеу» – долгая жизнь. В приказах богдыхана по фабрикам говорилось, что посуда для двора должна быть голубая, как небо после дождя в промежутках между облаками, блестящая, как зеркало, тонкая, как бумага, звонкая, как гонг, гладкая и сияющая, как озеро в солнечный день. Все это исполняли фабрики Кинтечена. Рабочие умели делать удивительные вещи: посуду белую, как цветы яблони, посуду лиловатую, как аметист, и еще красную матовую посуду, похожую на коралл, всю в резных узорах. Они делали фонари, расписанные пурпурными пионами, которые чудесно светились, если внутри зажечь огонь. Другие фонари – в виде рыб и драконов с горящими глазами.

Гуаньинь – богиня милосердия. Эпоха Мин

Д’Антреколль видел там один фонарь – большую фарфоровую кошку с горящими глазами. Он рассказывал в письмах, что крысы боялись ее больше, чем живых кошек. Еще там были коробочки с кружевными фарфоровыми стенками, в которые сажали пойманных бабочек. Были чашки, у которых сквозь дырочки в первой – кружевной – стенке виднелась вторая – сплошная. На ней были нарисованы горы, дома и китаянки с корзинами цветов. Из таких чашек можно было пить какой угодно горячий чай, не обжигая руки, потому что от кипятка нагревалась только внутренняя, сплошная стенка, а кружевная оставалась прохладной. Некоторые чашки были с таким фокусом, что когда вы начинали пить, вода вдруг бурлила и брызгала вам в нос. А однажды мандарин показал д’Антреколлю чудесную белую чашу. Когда в нее наливали воду, на ее стенках появлялись, словно выплывали, голубые рыбы. Выливали воду – чаша опять становилась белой. Но больше всего славилась в Китае фарфоровая нанкинская башня. Ее девять этажей поднимались вверх на 80 м. Стены были выложены белыми фарфоровыми плитками. Плитки у окон и дверей были желтые и зеленые. На них извивались выпуклые драконы. На острых выступах башни висели фарфоровые колокольчики. Их было восемьдесят штук. Они нежно звенели от дуновения ветра».

Несмотря на оказанное доверие, д’Антреколль получил о производстве фарфора лишь самое общее представление.

Конечно, фарфор экспортировался не только на Запад, но и на Восток, который тоже мечтал превзойти китайских мастеров. Первыми освоили производство фарфора японцы. Это произошло около 1500 г. Но японский фарфор, несмотря на богатство росписи, был гораздо худшего качества.

Европейские монархи считали разработку вожделенной технологии делом государственной важности. Так, ученый Иоганн Бетгер, решивший, наконец, эту задачу, вынужден был бежать от прусского короля Фридриха I, так как опасался за свою свободу. Но знаменитый химик попал из огня да в полымя – он оказался пленником саксонского курфюрста и польского короля Августа Сильного. Уже в неволе Бетгер и догадался, что белая шнорровская земля, которую саксонские парикмахеры использовали в качестве пудры для париков, и есть каолин. Осталось сделать еще один шаг: соединив ее с алебастром, Бетгер получил самый настоящий фарфор, известный теперь как мейсенский.

Арестован за нерадение был и Дмитрий Виноградов, который по поручению императрицы Елизаветы пытался наладить производство фарфора в России. Его опыты были окружены ореолом таинственности: записывая результаты, ученый был обязан пользоваться шифром. Немало времени прошло, пока Виноградову попался подходящий образец глины. Это была белая оренбургская глина, которая в смеси с гжельской «черноземкой» дала, наконец, при обжиге долгожданный результат.

Одна за другой появлялись в Европе мануфактуры по производству фарфора. До сих пор знатокам хорошо известны марки «Веджвуд» или «Споуд». Но китайский фарфор так и остался непревзойденным чудом – хрупким и изысканным. Любители фарфора особо ценят изделия эпохи Мин: его легкие пропорции, тонкие полупрозрачные стенки и великолепную роспись.

Еще одной ценной реликвией любого китайского дома минского времени были древние изделия из яшмы и нефрита, – скипетры, печати, диски, украшения, чей затейливый узор, гладкая поверхность, дымчатая глубина и прочие приятные свойства выражали добродетели возвышенного мужа. Как воплощение «высшего ян» и «семени дракона», яшма и нефрит наделялись магическими свойствами. Минские авторы различают восемь разных сортов яшмы и нефрита, из которых самой ценной считалась яшма «белая, как бараний жир». Несколько уступала ей по качеству яшма цвета «льда» или «рисовой каши». Большое значение придавалось и узорам яшмы, коих китайские коллекционеры различали более трех десятков видов. Законодатели утонченного вкуса упоминают о предметах из белой и желтой яшмы – печатях, прессах, подлокотниках и т. п.

Нефрит и жадеит относятся к минералам, которые благодаря их мягкому блеску и богатейшей гамме окраски очень высоко ценятся в Китае. С глубокой древности под общим названием «жад» они почитались как священные камни. Жадеит ценится на мировом рынке выше, чем нефрит, из-за большей прозрачности, повышенной плотности и твердости, а также потому, что в природе встречается очень редко (в Китае главным образом на юге). В истории материальной культуры и на потребительском рынке эти минералы практически неразличимы. Нефрит завоевал особенно большую популярность среди китайцев в синскую эпоху и до XVIII в. Для него характерны разные оттенки зеленого цвета (но без светящейся и искрящейся зелени жадеита). Встречается также белый, желтый и почти черный нефрит.

Самые ранние находки изделий из нефрита относятся к культуре Хемаду эпохи неолита (около пятого тысячелетия до н. э.). Эти изделия, по всей вероятности, имели ритуальное значение. Спустя столетия тела умерших высокопоставленных чиновников заворачивали в плащи, сделанные из двух тысяч тончайших пластинок нефрита, скрепленных золотой проволокой. Начиная с XI в. в религии даосизма распространяется поклонение «нефритовому» императору как высшему божеству.

В эпоху Мин наблюдается особый расцвет техники обработки этого камня, который популярен до наших дней. Круглый диск, символизирующий небесный свод, до сих пор носят в Китае как талисман, а браслеты из нефрита, как полагают, защищают от ревматизма. В современном Китае в мастерских по обработке нефрита используется до тридцати его разновидностей.