Текст книги "История человечества. Восток"

Йети, или снежный человек, – еще одна загадка Тибета. Вот как описывает его известный альпинист, покоритель Джомолунгмы, Тигр снегов Н. Тенцинг. Его отец – тоже альпинист, посвятивший всю жизнь горам, рассказал Н. Тенцингу следующую историю: «Впервые я встретился с этим странным существом на леднике Барун. Я столкнулся с ним так неожиданно и близко, что мог рассмотреть его совершенно отчетливо. Это был зверь, напоминающий большую обезьяну. Меня поразили его глубоко посаженные глаза и заостренная кверху голова. Тело зверя было покрыто серой шерстью, которая выше пояса росла вверх, а ниже – вниз. Это была самка».

В Китае йети интересуются очень давно. Слухи о снежном человеке распространяются в Поднебесной уже две с половиной тысячи лет.

Первые упоминания и описания йети (кит. ежэня[70]70
  У этого существа есть еще много прозвищ, правда, китайские его названия менее известны: шаньгуй («Горный черт»), маожэнь («Волосатый человек»), пи («Бурый»), лэй («Сбрасывающий камни»), фэйфэй («Собакоподобная обезьяна»).


[Закрыть]) можно встретить уже в древних источниках. Так, например, во времена чжоуского Чэн-вана (1024–1004 гг. до н. э.) ко двору правителя одного из варварских царств якобы доставили живого ежэня. Знаменитый поэт древности Цюй Юань (ок. 340–278 до н. э.) посвятил «дикому человеку» песнь «Шаньгуй» («Горный черт») из цикла «Девять напевов». Есть и совсем свежие свидетельства о снежном человеке. Вот что пишет китайская газета «Гуйчжоу Шанбао» от 6 декабря 2004: «… в горах Юэляншань[71]71
  Горы Юэляншань соединяют провинции Гуанси и Гуйчжоу с так называемым Большим Тибетом.


[Закрыть], что протянулись, пересекая провинции Гуанси и Гуйчжоу, легенды о “диком человеке” передаются из уст в уста уже 70 лет… В один из июньских дней 1930 г. 12 мужчин с охотничьими собаками отправились в горы на промысел. Внезапно собаки громко залаяли. Охотники вскинули ружья, однако вместо обычной дичи увидели странное животное: нечто, напоминающее человека, стояло между двух огромных деревьев, испуганно глядя на охотников и собак. Тело существа было покрыто густой черной шерстью. Длинные волосы на голове обрамляли лицо с кожей желтого цвета. Растительности на лице не было. Две груди существа были также лишены растительности; было заметно, что они полны молока. Формами тела существо напоминало женщину и имело рост около 6 футов…

…Спустя 66 лет произошла еще одна встреча с “диким человеком”. 18 января 1996 г. шестидесятилетний старик из деревни Байлацунь, сделав покупки на волостном рынке, вернулся домой. Едва старик успел загнать вола в загон, как на него напала самка дикого человека. Обхватив старика поперек туловища, существо утащило его в чащу и там, на укромной поляне, жестоко изнасиловало…

…Осенью 1984 г. в уезде Жунцзянсянь работала экспедиция в составе 11 человек во главе с председателем Китайской ассоциации поиска и изучения «дикого человека» Лю Миньчжуан. Им удалось получить кусочки шерсти и кожи «дикого человека». По заключению специалистов, шерсть «принадлежит существу, стоящему между обезьяной и человеком»… В 1996 г. здесь были собраны клочки шерсти, сгустки запекшейся крови и кал «ежэня»… В настоящее время более 1000 человек в этих местах утверждают, что видели «дикого человека».

Снежного человека «видели» не только в Китае. Очевидцы, если они действительно таковыми являются, встречали его (или его следы) на Кавказе, в Калифорнии, в Якутии и других местах. Особенно прославился калифорнийский йети по прозвищу Бигфут («Большая нога»). Его имя использовали производители продуктов и машин, о нем сняли кино и создали мультфильмы, а также компьютерную игру. Но после смерти человека, который якобы обнаружил следы Бигфута, – Рэя Уоллеса, компания которого строила в Северной Калифорнии железную дорогу, выяснилась забавная правда. Бигфута выдумал сам Уоллес, чтобы отпугнуть от стройки местных жителей, которые так и норовили стащить что-нибудь. Уоллес сделал из дерева огромные лапы и сам оставлял на снегу «загадочные» следы.

Может быть, и прочие свидетельства существования йети – нечеткие фотографии и видеозаписи – тоже подделка? А многочисленные свидетели просто лгуны?

Как ни странно, но проблема скандально известных йети интересовала в свое время очень серьезные научные организации, в том числе Академию наук СССР.

31 января 1957 года в Москве состоялось заседание президиума Академии наук, посвященное снежному человеку. В обсуждении вопроса приняли участие известный физик-теоретик, академик Игорь Тамм, антрополог Михаил Нестурх, историк и философ, профессор Борис Поршнев и другие ученые.

Борис Поршнев предположил, что йети, которого якобы видели на Памире, мог мигрировать туда из главной области своего обитания в Гималаях. В результате было решено организовать экспедицию для научного изучения двух наиболее недоступных и плохо изученных участков Памира – бассейна Сарезского озера и бассейна реки Мук-Су. Была создана комиссия во главе с известным геологом и географом, членом-корреспондентом АН из Ленинграда Сергеем Обручевым. Заместителями Обручева стали Поршнев, морфолог животных Клейнберг и директор Памирской станции Станюкович. В состав комиссии были включены ректор Ленинградского университета, глава исполкома Горно-Бадахшанской автономной области, академик-секретарь АН Таджикской ССР и директор Московского зоопарка. Однако комиссия вернулась ни с чем и тему официально закрыли, но отнюдь не исчерпали до конца.

Современные ученые относятся к проблеме йети по-разному. Так, например, известный ученый, доктор биологических наук В. Б. Сапунов пишет: «Основатель эволюционного учения Чарлз Дарвин ввел в науку принцип дивергенции, гласящий: любая биологическая форма стремится в историческом развитии распасться на множество новых форм, из которых наибольшими шансами на выживание обладают две крайние. Это справедливо и по отношению к эволюции человеческого рода. Весь ее ход – это взаимоотношение биологического с социальным. Представители биологической ветви эволюционировали, опираясь на силу своих мышц. Представители альтернативной ветви опирались на силу своего разума. Эволюционная реальность была такова – победить, стать хозяином на Земле может только одна ветвь. Иное противоречило бы законам эволюции и экологии. Вопрос был решен с появлением человека разумного современного, который и стал победителем. Альтернативный эволюционный вариант не был уничтожен до конца. Он остался в скрытой форме как загадочный снежный человек. Это не просто редкий биологический вид. Это – запасной путь развития человечества. Или, если угодно, один из предохранителей биосферы».

В то же время доктор биологических наук Александр Аверьянов – заведующий лабораторией млекопитающих Зоологического института Российской академии наук, отвечая на вопросы корреспондентов газеты «Итоги», привел очень серьезный аргумент против существования йети: «Криптозоология не имеет ничего общего с зоологией. Для ученых-зоологов нет места в экспедициях по поиску снежного человека, потому что на сегодняшний день нет убедительных доказательств его существования, кроме расплывчатых снимков, сомнительных следов и рассказов очевидцев.

Чтобы снежный человек существовал, необходимо наличие популяции. Например, чтобы выжить, шимпанзе необходимо наличие нескольких сотен особей. Конечно же, и сегодня встречаются удивительные зоологические открытия, например, совсем недавно во Вьетнаме обнаружили полосатого зайца. Но существование гоминидов вряд ли возможно, потому что последняя находка человекообразного примата имеет возраст 3–4 миллиона лет».

И тем не менее, криптозоологи не сдаются. Представитель этой профессии Вадим Макаров считает, что поиски снежного человека надо активизировать: «Потомки не простят нам равнодушного отношения к этой очень важной научной проблеме. Если гоминиды есть, то скорее всего их количество невелико, но я уверен, что сегодня еще можно найти отдельных представителей в тех глухих районах, где редко появляется человек».

Что только ни ищут в Тибете: снежного человека, Шамбалу, исцеление, истину, себя в конце концов…

Если еще в середине XX столетия Тибет был практически закрыт для европейцев, то в наше время в «Страну снегов» может попасть каждый, даже в Лха-су – сердце Тибета, куда раньше за редким исключением не допускались даже миссионеры и научные экспедиции. Аромат тайны, окружавший Тибет, безжалостно развеян.

Более того, в марте 2009 г. Госсовет КНР утвердил программу, согласно которой Лхаса обречена стать международным туристическим центром. В городе построят пятизвездочные отели, современные развлекательные комплексы и огромные автостоянки. Новые транспортные маршруты соединят главные районы города. Если верить прогнозу, в 2020 г. Лхаса сможет принять 12 млн туристов. Сумеет ли город сохранить свое лицо или же в самом деле станет «административным центром» «Тибетского автономного района», в который, в свою очередь, превратится загадочный Тибет?

Чингисхан и самураи? Завоевание Страны восходящего солнца монголами? Постойте-ка, может сказать читатель, не слишком хорошо знакомый с историей далекой Японии, неужели нам опять предлагают что-то в духе альтернативной истории? Спешим успокоить (или разочаровать) нашего читателя. Речь в этой главе пойдет о достаточно известном событии в истории Дальневосточного региона, которое сами японцы называют словосочетанием «Мёко сурай» – «монгольское вторжение». Впрочем, в истории «Мёко сурай» до сих пор остается немало непонятного и даже загадочного, в чем вы вскоре сами сможете убедиться.

Собственно, следует говорить о двух значительных вторжениях войск хана Хубилая на Японские острова – в 1274 и 1281 годах. Оба они крайне нетипичны для истории как Монгольской империи, так и страны Ямато.

Для первой – поскольку это были морские походы колоссальных масштабов, причем закончились они катастрофой. Для второй – хотя бы потому, что это была первая и последняя (до XX века) война, которую японцы вели на своей территории против иноземных завоевателей. Победа самураев над грозными монголами, одержанная к тому же при явном вмешательстве божественных сил (а как иначе следовало расценивать два тайфуна, последовательно уничтожавших флот Монгольской империи?), имела колоссальное значение для укрепления представлений о Японии как об уникальной стране, «земле богов», что наложило неизгладимый отпечаток на формирующийся менталитет японской нации. События конца XIII века стали неотъемлемой частью национального мифа, войдя в японский эпос и искусство, а после «реставрации Мэйдзи» – и в школьные учебники, популярную литературу и т. д. В конце концов, именно этим событиям мир обязан появлением широко известного термина «камикадзе» (другое прочтение тех же иероглифов – симпу).

Однако обо всем по порядку. Для начала несколько слов о том, что представляли собой страны, войска которых вступили в яростную схватку на берегах южных японских островов Ики, Цусима и Кюсю осенью 1274-го и летом 1281 года.

Начнем с Японии. Страна восходящего солнца к середине XIII века представляла собой уже не конгломерат слабо связанных между собой провинций и феодальных владений, как это было столетием раньше, а относительно (насколько это вообще было возможно для средневековья, в том числе японского) централизованное государство – сёгунат Минамото. Знаменитый род Минамото вышел победителем из кровопролитной войны Гэмпэй (1180–1185 гг.), которую по праву можно считать японским аналогом войны Алой и Белой розы, сокрушив своего основного противника – семейство Тайра. Глава победившего клана, Минамото Ёритомо, в 1192 году был официально провозглашен «сэйи тайсёгуном» – «великим полководцем, покорителем варваров» (впрочем, проще именовать его самого и его преемников сокращенным вариантом этого термина – сёгун). Император (тэнно[72]72
  Тэнно – с японского буквально – небесный государь, титул японского императора.


[Закрыть]) формально считался правителем страны, однако вся реальная власть находилась в руках сёгуна. Резиденцией последнего стал небольшой город Камакура на севере Хонсю (неподалеку от современного Токио, который тогда, правда, еще не существовал), в то время как императорской столицей продолжал оставаться Киото. Собственно, весь период истории Японии с 1185 по 1333 год нередко называют эпохой Камакура. Однако Ёритомо правил страной недолго – в 1199 году он умер, а вскоре этот бренный мир покинули и оба его сына – Ёрииэ (1203 г.) и Санэтомо (1219 г.). Вместе с гибелью последнего от рук заговорщиков фактически закончилось правление рода Минамото. Но система, основанная Ёритомо, уцелела и доказала свою жизнеспособность, при этом, правда, она причудливым образом видоизменилась. Теперь в стране, кроме реально не правящего императора, существовал еще и марионеточный сёгун (как правило, родственник Минамото из числа родовитой придворной знати, связанной кровными узами с фамилией Фудзивара, или же вообще принц – родственник самого императора). Всю полноту власти сосредоточил в своих руках род Ходзё, который вел свое происхождение от тестя Минамото Ёритомо Ходзё Токимаса. Между прочим, род Ходзё происходил от одной из линий Тайра, и в жилах его представителей текла кровь обоих самых известных аристократических родов – когда-то непримиримых соперников в борьбе за власть. Именно аристократы Ходзё правили страной, обладая довольно скромным по придворным меркам титулом сиккэн – «регент».

К моменту начала монгольской эпопеи на японском политическом олимпе существовал следующий расклад: императором был Камэяма (правил с 1259 по 1274 год), которого сменил Го-Уда (правил в 1274–1287 гг.). Сёгуном официально считался представитель императорской семьи принц Корэясу (1266–1289 гг.), сиккэном же с 1264 по 1268 год был Ходзё Масамура. По ходу нашего повествования читатель познакомится с еще одним Ходзё – молодым и доблестным Ходзё Токимунэ, на чьи плечи легла забота по организации отпора захватчикам после того, как в марте 1268 года Масамура передал ему власть, оставшись своеобразным «начальником штаба бакуфу» (бакуфу – военное правительство Японии в тот период). Токимунэ родился в 1251 году, следовательно, к моменту появления в Японии первых монгольских послов в 1268 году ему было неполных 18 лет, а ко времени первого нашествия едва исполнилось 23 года. В 1272 году он успешно пресек попытку своего двоюродного брата Ходзё Токисукэ захватить власть и в дальнейшем успешно руководил организацией обороны Японии от монгольских сил вторжения. В распоряжении сиккэнов был разветвленный бюрократический аппарат на местах, сотни вассальных князей (даймё), наделенных землями, и десятки тысяч самураев, получающих содержание и готовых выступить в поход по первому приказу. Однако в стране Ямато далеко не все было благополучно.

50—60-е годы XIII века ознаменовались рядом стихийных бедствий и несчастий, обрушившихся в том числе и на главные города Японии – Киото и Камакура. Это были большие пожары, несколько наводнений и землетрясений, штормовые ветры и ураганы (1251, 1253, 1256, 1257 гг.), вызвавшие гибель многих людей и значительной части урожая на Хонсю. Следствием стали голод и эпидемии (1258, 1260 гг.), охватившие практически всю страну. Япония, казалось, застыла в ожидании новых бед – внутренних распрей между представителями правящего дома, а также нового, невиданного лиха, предсказанного многими буддийскими священниками, в том числе знаменитым Нитирэном (о нем мы расскажем чуть дальше) – вторжения неведомых, непобедимых врагов извне, с континента. Об этих врагах давно ходила масса слухов, и их неизбежный приход кое-кто расценивал как божественную кару за злоупотребления власть предержащих и прегрешения всех жителей страны Ямато. Речь шла о монголах, завоевавших к тому времени значительную часть Евразии.

Будущий противник Страны восходящего солнца – Монгольская империя – к началу второй половины XIII века по любым меркам могла считаться сверхдержавой. Уже при великом Чингисхане ее владения простирались от Кавказа до Северного Китая, а за несколько десятилетий, последовавших после смерти основателя династии, монголы завоевали столько стран и народов, что одно их перечисление не может не впечатлять. Монгольскими подданными, данниками, или тем или иным образом зависимыми от монголов были народы Руси и Средней Азии, Кавказа и Закавказья, значительной части Ближнего Востока и Ирана, Афганистана, Северного Китая, Приморья, не говоря уже об огромной полосе Евразии от Тихого океана до Венгрии. Чингисхан отчетливо выразил своеобразную монгольскую философию: «Счастье заключается в том, чтобы побеждать врагов и видеть их беспорядочное бегство, захватить их собственность и упиваться их отчаянием, овладеть их женами и дочерьми». Средневековый хронист Матвей Парижский назвал монголов «сатанинской нацией, которая разлилась повсюду как дьяволы из ада», и потому их правильно называют татарами (здесь имелась в виду игра слов: татары – выходцы из Тартара, т. е. из ада).

Однако этим «невежественным», «примитивным» кочевникам удалось создать могучую, по-своему прекрасно организованную империю, равной которой не знал тогдашний цивилизованный мир. Другое дело, что строилась она в буквальном смысле на костях поверженных народов и на пепле их сожженных городов. Потрясающие монгольские завоевания в Персии и Сирии какое-то время угрожали существованию всей исламской цивилизации. Римская курия строила далеко идущие планы обращения монголов в католицизм и союза с ними против арабов и турок. Особую надежду папа возлагал на Великого хана (каана) монголов, внука великого Чингиса – Хубилая.

Хан Хубилай (1214–1294), несомненно, являлся одним из наиболее выдающихся монгольских правителей. Его отцом был младший сын Чингисхана Толуй. Он скончался, когда Хубилаю было около 17 лет. По одной версии, Толуй умер от пьянства, по другой же, романтической, погиб от того, что принял на себя смерть своего брата – преемника Чингисхана Угэдэя, завоевателя Северного Китая, Армении, Грузии и Азербайджана, отправившего своего племянника Бату-хана (Батыя) в поход на Русь и Восточную Европу. Угэдэй тяжело заболел, и Толуй просил Небо взять его жизнь в обмен на жизнь старшего брата. В результате Угэдэй поправился, а Толуй умер. Мать Хубилая, Соргатгани, была племянницей главного соперника Чингисхана в борьбе за власть над монголами Ван-хана, повелителя племени кераитов. Чингисхан женил на ней своего сына после разгрома соперника. Историки пишут, что Соргатгани была христианкой по вероисповеданию, отличалась большим умом, а свою жизнь посвятила воспитанию четырех сыновей. За год до своей смерти Чингисхан лично смазал 14-летнему Хубилаю большой палец руки жиром и мясом, чтобы внук, согласно верованиям монголов, вырос хорошим охотником. Как и все монгольские принцы, охотником Хубилай вырос превосходным, равно как и воином и политиком. Около 1250 года он владел большим уделом, включавшим в себя значительную часть Китая. После смерти великого хана Мункэ (родного брата Хубилая), в 1258 году, на традиционном курултае Хубилай был избран великим ханом Монгольской империи. Его власть оспаривали многочисленные родственники, мятежи которых новый великий хан успешно подавлял на протяжении всего своего правления. Родной брат Хубилая, Хулагу, правил западной частью Монгольской империи, включавшей в себя Ближний Восток, Персию, Закавказье. Хубилай же, оставаясь великим ханом монголов, 8 декабря 1271 года в городе Ханбалык (т. е. в

Пекине) провозгласил род Чингисидов новой китайской императорской династией. Она получила название Да Юань, или просто Юань, и ее правление в Китае продолжалось 97 лет. В 1256 году монголы покорили Корею, ваном (правителем) которой стал их ставленник, известный как Ван Джон. Более того, Хубилаю удалось объединить под своей властью весь Китай, завершив к 1276 году завоевание юга Поднебесной и покончив с местной китайской династией Сун. В 60—80-х годах XIII века войска империи Юань провели серию военных кампаний в Бирме, Южном Китае, Вьетнаме, на острове Ява. А вскоре зашла речь и о присоединении Японии к необъятной империи монгольских ханов.

Повышенная военная активность Хубилая имеет несколько возможных объяснений. Во-первых, соображения престижа, а следовательно, и власть хана в монгольской традиции напрямую зависела от поддержки влиятельной кочевой аристократии, которая к середине XIII столетия состояла из разросшегося рода Чингисидов и породненных с ним семейств. Наиболее реальную заинтересованность степная знать проявляла при возможности захвата крупной добычи, рассматривая военный поход как крупную, хорошо организованную грабительскую экспедицию. Не ведя войн, каану было очень легко лишиться поддержки собственно монгольской верхушки, чувствовавшей себя обделенной. Ведь в структуре чиновничьего аппарата империи Юань доминировали китайцы, персы, арабы – представители завоеванных монголами народов, имевших значительно более высокую культуру. В течение всего правления Хубилаю приходилось усмирять бунты близких сородичей (племянников, двоюродных братьев и т. д.) – Ариг-Буги, Наяна, Тог-Тимура, Хайду… В таких условиях было бы наиболее разумным направить активность степных аристократов на завоевание, ограбление и дальнейшее выкачивание ресурсов из все новых и новых стран, располагавшихся по соседству. Но дело в том, что завоеваний жаждали не только монголы. К примеру, многие китайцы видели в Хубилае… восстановителя величия Поднебесной. Китай же традиционно воспринимался как естественный центр дальневосточной (и, по правде говоря, единственной, которую сами китайцы расценивали как настоящую) цивилизации. Поэтому всякий раз, когда в Поднебесной заканчивалась эпоха междоусобиц и к власти приходила новая сильная династия, колоссальная энергия многомиллионного народа направлялась в русло внешней экспансии. Так было во времена династии Тан (VII – начало IX в.), тот же стереотип господствовал и в XIII веке. Позднее, уже после падения монгольской династии Юань, новые китайские правители из династии Мин будут проводить активную внешнюю политику, направленную на завоевание соседних стран и утверждение неоспоримого господства Китая в регионе.

Так что и китайские, и монгольские придворные и приближенные Хубилая сходились в том, что империи Юань нужны новые территории богатства. Фактически получался замкнутый круг – добыча и налоги с недавно завоеванных территорий шли на завоевание новых земель, при этом значительная часть богатств оседала в карманах чиновников. Последних, в том числе занимавших самые высокие посты, периодически казнили, но это не помогало кардинально изменить ситуацию. Казна империи вечно испытывала недостаток в деньгах, несмотря на колоссальные доходы от населения.

Великий хан Хубилай. Средневековая миниатюра

Конечно, великий хан не забывал и о себе. Описание знаменитым путешественником Марко Поло роскошной летней резиденции хана Шаньду (Чиа-ньду) давно стало хрестоматийным: «На этом месте расположен прекрасный дворец, стены комнат в котором позолочены и разрисованы фигурами людей, животных и птиц, разнообразными деревьями и цветами, исполненными с величайшей утонченностью, и вы вспоминаете об этом с восторгом и удивлением… Вокруг дворца построена стена, охватывающая на протяжении 16 миль заповедные парки, фонтаны, реки, ручьи и прекрасные луга со всеми видами диких животных, исключая, конечно, особо свирепых. Здесь обитают более 200 соколов-кречетов. Великий хан каждую неделю отправляется лично посмотреть на птиц и иногда ездит верхом в сопровождении дрессированного леопарда, и если встречает какое-либо животное, понравившееся ему, то выпускает на него своего леопарда. Более того, посреди прекрасного леса там стоит еще один дворец, построенный из бамбука. Он весь позолочен, украшен колоннами с драконами, поддерживающими крышу дворца… Конструкция дворца устроена так, что можно быстро собрать и разобрать его с легкостью. Он может быть перемещен в любое другое место, куда пожелает император». Сюда, в Шаньду, а также в Ханбалык, где Хубилай проводил осень и зиму, приезжали иноземные послы и купцы (в их числе были и братья Поло), стекалась информация о соседних странах, которые Хубилай мечтал включить в состав своей империи. К счастью, до нас дошла информация из чего-то, напоминающего шпионский отчет (автор которого неизвестен), составленный о «стране Чипангу», или «Сипанго», как китайцы тех времен называли Японию.

Именно этот отчет лег в основу известного описания Японии в книге Марко Поло. Мы не раз будем обращаться к творению знаменитого путешественника, что и неудивительно, учитывая, что мессер Марко появился при дворе Хубилая как раз в год первого вторжения войск империи Юань на Японские острова (1274 г.) и был свидетелем подготовки и реализации второго вторжения (1281 г.). Далее читатель может ознакомиться со строками, взятыми из «Книги о разнообразии мира» Марко Поло, на протяжении нескольких веков являвшимися для европейцев основой представлений о Стране восходящего солнца.

«Остров Чипангу на востоке, в открытом море; до него от материка – тысяча пятьсот миль. Остров очень велик, жители белы, красивы и учтивы, они идолопоклонники, независимы и никому не подчиняются. Золота, скажу вам, у них великое обилие. Чрезвычайно много его тут и не вывозят его отсюда – с материка ни купцы, да и никто не приходит сюда, оттого-то золота у них, как я вам говорил, очень много. Опишу вам теперь диковинный дворец здешнего царя. Сказать по правде, дворец здесь большой и крыт чистым золотом, так же точно, как у нас свинцом крыты дома и церкви. Стóит это дорого – и не счесть! Полы в покоях, а их тут много, покрыты также чистым золотом, пальца два в толщину; и все во дворце, и залы, и окна, покрыты золотыми украшениями.

Дворец этот, скажу вам, безмерное богатство, и диво будет, если кто скажет, чего он стóит!

Жéмчуга тут обилие; он розовый и очень красив, круглый, крупный; дорог он так же, как и белый. Есть у них и другие драгоценные камни. Богатый остров, и не перечесть его богатства.

Когда великому хану Кублаю, что теперь царствует, порассказали об этих богатствах, из-за них захотел он завладеть этим островом».

Несмотря на тон очевидца, судя по данным современных исследований, Марко Поло в Японии все-таки лично не был и рассказывал о сказочных богатствах страны Ямато со слов китайских, корейских и монгольских купцов-агентов, а возможно, и послов Хубилая. Эти рассказы грешили значительными преувеличениями, содержавшиеся в них данные оказались довольно-таки неточными. Действительно, в Японии добывали жемчуг (делали это знаменитые ама – девушки-ныряльщицы), в том числе и розовый. Возможно, мессер Марко даже видел этот жемчуг – в конце концов, его семья занималась торговлей драгоценными камнями. А вот с рассказами о золотом дворце японского императора и обилии драгоценного металла на Японских островах все не так просто. Золото в Японии добывали в немалом количестве на острове Хонсю, в провинции Митиноку. Месторождения были открыты в 749 году, о чем известным японским поэтом Отомо Якамоти была сложена торжественная песнь. Интересно, что положенная тысячу сто лет спустя после написания на музыку она в 1880 году стала… гимном японского императорского флота. Вот уж воистину неисповедимы пути богов! Однако шло золото не столько на украшение императорского дворца, сколько для украшения внушительных статуй Будды (в том числе в Нара и Камакура) и в казну. Жалованье простые самураи получали рисом, а желанным подарком для придворного были красивые веера, оружие и т. д. Ни императоры, ни сёгуны золотом не швырялись. Куда уж тут до золотых полов в два пальца толщиной! Возможно, что монгольских послов хотели специально попытаться ошеломить богатством (а значит, и могуществом) японского императора и его двора. Если наше предположение верно – японская сторона допустила в деле с послами Хубилая досадный промах. Вид золота (или позолоченной, лакированной бронзы?) мог только подогреть аппетиты монголов и китайцев, входивших в состав посольства. Фразу Поло о запрете на вывоз золота из Японии можно попытаться объяснить неким временным эмбарго на торговые контакты с континентом: известно, что в XIII веке японцы достаточно активно торговали с Кореей и Китаем.

Однако заговорив о послах Хубилая в Японию, мы немного забежали вперед. Слухи о богатстве Японии не могли не заставить Хубилая и его приближенных задуматься о возможности присоединить еще одну изобильную провинцию к огромной империи. Тем более что расстояние между континентом и Японскими островами далеко не так велико, как писал Поло в вышеупомянутом отрывке. Южный японский остров Кюсю отделяет от Кореи довольно узкий Корейский пролив. Так что здесь речь идет не о 1500 милях (примерное расстояние от китайских портов до Японии), а о 100–150 километрах (расстояние от южнокорейского порта Пусан до берегов Кюсю). Впрочем, для того чтобы преодолеть даже это расстояние, нужен флот и некая база. Но именно это и было у Хубилая к началу 1260-х годов! У ног внука Чингисхана лежала покоренная и опустошенная Корея, обладавшая портами и, главное, солидным флотом (которого никогда не было у степняков-монголов по причине ненадобности). В случае необходимости Ван Джон мог выставить для нужд своего сюзерена флот в несколько сот крупных военно-транспортных кораблей, укомплектованных экипажами из корейских моряков, а также корейские войска для десанта. Другое дело, что корейцы не хотели войны с Японией – с куда большей радостью они бы избавились от монгольской власти (что в конце концов и сделали несколько десятилетий спустя). Основательно обескровленная междоусобицами и монгольским вторжением Корея стала буфером между Монгольской империей и Японией и одновременно трамплином для дальнейших завоевательных войн – незавидная роль, которая не раз в истории выпадала Стране утренней свежести[73]73
  Страна утренней свежести – традиционное поэтическое название Кореи.


[Закрыть].

Как мы видим, у империи Хубилая были и желание, и определенные возможности для вторжения в Японию. Хан решил действовать традиционным дипломатическим путем, одновременно готовясь к войне. В 1266 году два монгольских посла на корейских судах попытались переправиться в Японию для переговоров. Однако эту попытку сорвали штормы в Корейском проливе. Следующее посольство Хубилая в январе 1268 года достигло своей цели – послы предстали перед представителем бакуфу на острове Кюсю и передали письмо очень примечательного содержания.

«Мы, милостью и велением Неба Император Великой Монголии, направляем это послание правителю Японии.

Нам известно, что с древнейших времен правители даже маленьких государств стремились поддерживать дружеские связи с владыками соседних земель. В столь же большей мере наши предки, которые обрели Срединную Империю, стали известны во множестве дальних стран, которые все преклонились перед их могуществом и величием.