Текст книги "История человечества. Восток"

– Все вы понимаете, что мы получили приказ воздерживаться от дальнейшей агрессии. Вне зависимости от наших личных чувств боев больше не будет. Япония проиграла войну. Пришло время задуматься о будущем, взглянуть в лицо действительности. Так сказал наш император.

Слезы покатились по щекам командира, и он их не стеснялся. Спустя мгновение плакали все двести человек. Следующие дни были, вероятно, самыми странными в японской военной истории. Так долго просуществовавшая разница в положении офицеров и рядовых исчезла. Те, кто жестоко относился к подчиненным, сбежали в ту же ночь, и больше их никто никогда не видел. Других убили при попытке к бегству. Многие дезертировали в надежде смешаться с гражданским населением, когда придут американцы. Записи, документы, списки персонала – все было уничтожено, чтобы враг не смог ничего найти.

У складов была выставлена усиленная охрана, чтобы предотвратить мародерство, как со стороны военных, так и гражданского населения, которое норовило пробраться на базу сквозь ограждение. То и дело происходили вспышки насилия. «Сумасшедшие» (выступавшие за ведение войны любой ценой) и «вольнодумцы» продолжали выяснять отношения. Я старался избегать споров, проводя время в раздумьях. Мне уже надоели всякие конфликты.

21 августа на стенде у столовой я прочитал информационный бюллетень. Он ничем не отличался от обычных, но слова… «23 августа демобилизуются…» Несколькими строчками ниже было написано: «Капрал Ясуо Кувахара».

Словно кто-то неожиданно ударил меня в живот. Я подумал, что это ошибка. Но это была правда. Моя демобилизация вскоре подтвердилась. Это была правда!»

Реакция на речь императора 15 августа 1945 года действительно была подобна эффекту разорвавшейся бомбы. Боевой дух многих японских подразделений был высок и в самом конце войны, многие солдаты и офицеры продолжали наперекор всему верить в победу или хотя бы в заключение достойного для их страны мира. Среди них были и многие камикадзе, готовившиеся к вылетам в ходе планировавшегося вторжения американских войск собственно в Японию (планы операций «Олимпик» и «Коронет» по вторжению на Кюсю и Хонсю не были секретом для японского командования). Так или иначе, страна капитулировала, и теперь у каждого из героев нашего повествования появился шанс закончить свою повесть по-своему. «Повесть» Кувахары Ясуо заканчивается не всепоглощающим взрывом или сэппуку, а надеждой на будущее:

«К десяти часам я попрощался со всеми, отдал честь флагу – флагу с восходящим солнцем – и навсегда покинул авиабазу Хиро.

Возвращение домой. Еще никогда жизнь не была так похожа на сон. Я был среди совершенно других людей. Враг не стал пользоваться преимуществом победителей. К удивлению многих американцев, японцы очень быстро привыкли к новому порядку. Император обратился к ним с речью. Они смеялись от радости и плакали от горя. Многие ждали вторжения с трепетом. Другие просто с любопытством. Но большинство было счастливо. Война закончилась.

Пока грузовик с грохотом катился по дороге, я начал глубоко дышать. Моя кожа все еще шелушилась, глаза щипало, а лихорадка после 6 августа не унималась. Но это не имело значения. Тогда не имело. Я провел пальцами по крошечной царапине на руке и стал вспоминать вчерашний прощальный вечер. Дюжина товарищей собралась в кабинете лейтенанта Куроцуки. Мы пили сакэ. Каждый надрезал свою руку и поклялся на крови в дружбе.

Заместитель командира 2-й эскадрильи Куроцука был миролюбивым человеком, но доблестным воином. Его все любили. Я и сейчас вижу его румяное лицо, добрые умные глаза, помню сказанные им последние слова: «Мы проиграли эту войну… но в душе мы остаемся непобедимыми. Давайте никогда не терять духа дружбы, духа Японии. Мы взрослые люди. И в то же время очень молоды. Будущее раскинулось перед нами. Теперь мы должны посвятить себя не смерти, а жизни, чтобы возродить Японию. Однажды она снова станет великой державой. Ее будут уважать в мире. Кто еще на земле, друзья мои, узнает лучше нас, что такое война? И кто будет так хранить мир? Так, как будем хранить его мы?»

Кувахара и некоторые другие упомянутые нами летчики остались в живых, написав интереснейшие воспоминания. Это же касается, к примеру, и офицеров-организаторов первых подразделений камикадзе на Филиппинах и Тайване Иногути Рикихэя и Накадзима Тадаси. Иным был выбор сотен офицеров, покончивших с собой от осознания собственного бессилия помешать тому, что они воспринимали как личный несмываемый позор, в том числе двух адмиралов, командовавших отрядами камикадзе.

Адмирал Угаки Матомэ, командующий 5-м воздушным флотом, героически и безрезультатно оборонявшим Окинаву буквально до последнего самолета, решил разделить судьбу своих подчиненных-камикадзе. Его поступок до сих пор вызывает неоднозначные оценки в Японии. Дело в том, что 15 августа (уже после выступления Хирохито по радио с обращением к нации и после прекращения боевых действий на японо-американском фронте, что могло расцениваться как прямое неподчинение приказу императора, не говоря уже о возможных дипломатических осложнениях или даже возможности срыва перемирия в случае потопления в ходе этой акции какого-нибудь американского корабля) адмирал приказал передать командиру звена 701-й авиагруппы камикадзе лейтенанту Накацуре Тацуо следующий приказ: «Звено эскадрильи 701-й авиагруппы в составе трех пикирующих бомбардировщиков атакует корабли противника у Окинавы. Командует атакующим звеном адмирал». На все уговоры своего начальника штаба и прочих офицеров передумать Угаки отвечал, что он хочет воспользоваться своим правом умереть достойно. Близкий друг Угаки, контр-адмирал Дзёдзима возразил: «Понимаю, что как командующий ты несешь всю полноту ответственности за 5-й воздушный флот. Но, помимо прошлого, ты должен думать о будущем, по отношению к которому у тебя сохраняются долг и ответственность. Мне говорили о твоем намерении, и я вполне сочувствую тебе. Тем не менее ради общего блага я призываю тебе отказаться от него». Угаки терпеливо выслушал друга. Затем сказал: «Это мой шанс умереть воином. Я не должен его упустить. Я уже подобрал себе преемника, который позаботится о делах после того, как я оставлю свой пост». События, произошедшие далее, стоят того, чтобы описать их полностью, потому что они как будто сошли со страниц самурайской военной повести средних веков. Состоялась короткая церемония прощания с адмиралом Угаки, который поблагодарил подчиненных за службу и выразил сожаление по поводу того, что их усилия не привели к победе в войне. Голос Угаки звучал глухо и бесстрастно. Затем адмирал отправился на летное поле, снял с мундира все знаки отличия и взял с собой лишь бинокль и короткий меч, подаренный ему когда-то знаменитым адмиралом Ямамото Исороку (эпизод, вызывающий в памяти поведение верного вассала Минамото Ёсицунэ по имени Сато Таданобу, сжимавшего в момент своей смерти меч, подаренный ему Ёсицунэ). С Угаки хотел отправиться в последний полет капитан из состава его штаба, но получил отказ, после чего «зарыдал, не стесняясь тех, кто проходил мимо» (что не вызвало ни тени насмешки у его товарищей). На аэродроме Угаки поджидал сюрприз – не три, а все одиннадцать самолетов эскадрильи во главе с лейтенантом Нагацука были готовы к вылету. В ответ на скорее риторический вопрос начальника штаба молодой лейтенант «отвечал взволнованно и с воодушевлением, доходящим до восторга: “Кто смирится с тем, что операция ограничивается тремя самолетами, когда сам командующий собирается участвовать в атаках самолетов симпу на врага? За ним последует каждый самолет моего подразделения”». Услышав этот разговор, адмирал Угаки встал на небольшой постамент и в последний раз обратился к своим подчиненным с речью: «Это в самом деле трогательно. Неужто вы все хотите умереть вместе со мной?» Руки всех пилотов рванулись вверх под восклицания единодушного согласия. В их искренности не было никакого сомнения». Самолеты взмыли в воздух, причем в кабине одного из двухместных пикировщиков было трое – Угаки, лейтенант Нагацука и его верный штурман, унтер-офицер Эндо Акиёси, который заявил адмиралу, что тот занял его место, и, не слушая никаких возражений, влез на одно сиденье с прослезившимся при виде такой самурайской преданности Угаки.

Четыре бомбардировщика не долетели до цели из-за неполадок в двигателях и приземлились, судьба остальных семи достаточно загадочна. Окинавы они, по хоже, все же достигли. Перед последним, смертельным пике Угаки вышел в радиоэфир: «За неудачу в защите родной страны и разгроме высокомерного неприятеля я несу личную ответственность. Высоко ценю героические усилия офицеров и всего личного состава подчиненных мне войск в течение последних шести месяцев. Намерен провести боевую операцию на Окинаве, где мои подчиненные пали в бою, как облетает вишневый цвет. Там я пойду на таран и сокрушу самонадеянного врага в духе подлинного бусидо с твердым убеждением и верой в незыблемость императорской Японии. Уверен, что личный состав всех подразделений, находившихся под моей командой, поймет мотивы, которыми я руководствовался, преодолеет предстоящие трудности и будет стремиться преобразовать нашу великую Родину так, чтобюы она сохранилась в веках. Да здравствует Его Величество Император!»

Так, с традиционным «Тэнно хэйку бандзай!» (обычно это выражение переводят как пожелание – «желаю императору прожить десять тысяч лет!», у нас и на Западе более известен сокращенный вариант «бандзай») адмирал Угаки Матомэ спикировал на вражеские корабли у гористого побережья Окинавы, а вслед за ним и шесть других самолетов – верные самураи ушли вслед за господином. Вот только последних стихотворений они не оставили, и свидетелей их героизма, возможно, не было вовсе, кроме морских чаек и свинцово-серых волн Великого океана. По крайней мере, архивы ВМС США не отмечают потерь от атак камикадзе в этот день. По-видимому, летчики, исчерпав запас топлива, просто обрушили машины в океан, либо о чем-то умалчивают американские архивы… Лишь через десятки лет после событий 1945 года тайна приоткрылась – на северном побережье Окинавы, в малодоступном районе на берегу были найдены фрагменты четырех японских самолетов, которые входили в состав погибшей 15 августа группы. Видимо, остальные бомбардировщики, в том числе самолет Угаки, поглотили океанские волны…

А что же инициатор создания корпуса смертников, подлинный «отец камикадзе» вице-адмирал Ониси Такидзиро? Он ушел с не меньшим достоинством, предпочтя смерть от собственной руки в традиционном японском стиле, пережив Угаки, возможно, на несколько часов – но каких часов! Еще на рассвете 15 августа он совершил сэппуку в полном одиночестве, без помощника кайсяку. Затем Ониси отказался от всякой медицинской помощи и прожил в страшных мучениях до шести часов вечера. Друг адмирала, Кодама Ёсио, стал свидетелем последних часов жизни непреклонного адмирала. Его попытка совершить дзюнси была остановлена окриком Ониси: «Не будь дураком! Что толку с того, что ты себя сейчас убьешь? Молодые люди должны жить и отстроить Японию заново». На предложение Кодама привезти жену адмирала для последнего прощания с ней Ониси нашел в себе силы улыбнуться: «Что может быть менее умного для военного, чем разрезать себе живот, а потом ждать приезда жены? Лучше посмотри на это стихотворение!»

Последним хокку Ониси Такидзиро было:

 
Омыта и ясна
Теперь луна сияет.
Гнев бури миновал.[103]103
  Перевод А. Фесюна


[Закрыть]
 

Может ли его последнее стихотворение означать надежду на то, что после всех яростных порывов божественного ветра над многострадальной страной Ямато снова будет сиять чистая, незамутненная ничем луна? Кто знает…

И все же, кем они были, молодые парни и их командиры, многие из которых, как мы видим, отнюдь не прятались за спины подчиненных? Собственная пропаганда хотела их видеть «богами войны без земных желаний», вражеская – оголтелыми фанатиками-милитаристами, современные правые в Японии (и за ее пределами) – образцовыми патриотами, современные же левые – жертвами Циничного обмана со стороны милитаристов и отчасти – самообмана. В чем-то им было тяжелее, а в чем-то легче, нежели тому ирландскому летчику времен Первой мировой, гибнущему за неизвестно чьи интересы и сознающему это, от имени которого нобелевский лауреат Уильям Батлер Йейтс написал бессмертные строки:

 
Зачем ушел я на войну
Под ложь с трибун и рев толпы?
Во имя долга? За страну?
Слова затерты и глупы.
Сменить чреду ничтожных лет
На облачную круговерть,
И повседневной жизни бред —
На эту жизнь и эту смерть…[104]104
  Перевод Д. Журавлева


[Закрыть]
 

Конечно, с этими словами согласились бы совсем немногие из погибших и ныне живущих камикадзе. Почти все они были искренне преданны императору и стране – так неужели император и страна предали их, император – сначала позволив начать оказавшуюся безнадежной войну, а затем, перед неизбежным концом, «признав свою земную сущность» (вспоминаются горькие слова Мисима, сказанные как раз по этому случаю: «Ваше Величество, зачем Вы стали человеком?»), страна – капитулировав и перестроив на «правильный» лад свое внутреннее устройство (но, возможно, не изменив все же самому духу земли Ямато?). Неужели поражение этих доблестных молодых людей столь полно и всеобъемлюще? Или все же в послевоенном возрождении Японии, ее нынешнем непростом, но все же по-своему гордом и уникальном Пути есть какая-то доля несокрушимого человеческого духа тех, кто отдал жизнь за то, во что верил, как бы мы сегодняшние не расценивали то, во что верили эти люди? А может, судьба трагического «поколения камикадзе» – это напоминание о том, что не в экономическом величии, не в духе гордого политического, культурного, расового или социального превосходства своей (конечно же, «самой лучшей, правильной и прекраснейшей в мире») страны – носительницы вечных ценностей (бусидо ли, демократии ли) состоит подлинное величие человеческого духа? Нет, камикадзе не были богами без земных желаний. Они, как и самураи, были просто людьми. Впрочем, они были людьми, осознавшими свой Путь и упорно шедшими по нему до самого конца. В современном, зачастую лишенном всяческих ориентиров мире, в котором когда-то самоочевидные «простые и важные вещи» и «азбучные истины» заметно поблекли, а новые «ценности» и «модели для сборки» часто раздражают глаз своим навязчивым неоновым сверканием, предназначенным для всех – и при этом ни для кого, подобные образцы поведения могут с восторгом приниматься или резко отторгаться человеческим сознанием, но они вряд ли скоро будут забыты. Конечно, автор ни за что не хотел бы ни для Страны восходящего солнца, ни для своей страны возможности повторения ситуации подобной той, в которой очутились камикадзе, но вот частицу их Духа, который подчас оказывался сильнее страха, сильнее материи и смерти – этого можно пожелать любому человеку и любому народу «загадочного Востока» и «рационального Запада». Ведь «нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, / Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает», не так ли?

 
Запад, Восток ли —
Осенний ветер
Одинаково холодит.[105]105
  Перевод В. Марковой


[Закрыть]
 

Трудно не согласиться в этом и с «железным» Редьярдом Киплингом, и с мудрым самураем Мацуо Басё…

Битвы, которые изменили историю

© В. Карнацевич, 2004

Мегиддо (1480 г. до н. э.)

Одна из первых известных истории битв. Под городом Мегиддо фараон-воитель Тутмос III разгромил войско антиегипетской коалиции, которую возглавлял царь… города Кадеша.

Одной из первых достоверно известных истории битв является сражение под Мегиддо около 1480 г. до н. э. Победу в ней одержал знаменитый полководец Древнего Востока египетский фараон Тутмос III. Правление Тутмоса приходится на период в истории Египта, который в литературе принято называть Новым царством. Эта эпоха началась с изгнания гиксосов[106]106
  Гиксосы – кочевые племена, около 1700 г. до н. э. захватившие Египет.


[Закрыть] в 1580 г.

Период Нового царства характерен бурным ростом производительных сил Египта: развивалась ирригационная система, страна активно торговала с соседями. Произошли изменения и в египетской армии. В ходе войны с гиксосами сформировалось закаленное и по-новому вооруженное войско, опираясь на которое рабовладельческое государство могло перейти к новым завоеваниям для захвата рабов и прочей добычи. Войско Нового царства представляло собой особую касту, которая по возрасту и стажу делилась на две группы. В первую группу входило (как пишет Геродот) 160 тысяч человек, во вторую – до 250 тысяч[107]107
  Возможно, здесь учитываются и родственники воинов. Так что в поход, скорее всего, выступало лишь несколько десятков тысяч воинов.


[Закрыть]. Воины были вооружены мечами и луками. Стрелки имели уже составной слоеный лук, более мощный, чем прежний простой, и стрелы с медными наконечниками. В качестве добавочного оружия копейщики пользовались секирами и короткими мечами. Нововведением был меч (прямой и серповидный), рубящий, а не только колющий, как старые кинжалы.

Из защитного вооружения воин, кроме щита, имел шлем и кожаный панцирь с нашитыми бронзовыми пластинками. У гиксосов египтяне заимствовали такое грозное оружие, как боевая колесница. В нее впрягали двух лошадей.

Главной силой войска была пехота – лучники, воины с мечами, копейщики и пращники. Появился строй пехоты, движения которой стали более ритмичными.

Во время походов египетское войско делилось на несколько отрядов, впереди которых посылалась разведка. В период Нового царства египтяне имели сильный флот. Корабли оснащались парусами и большим количеством весел.

Основателем новой обширной Египетской державы явился фараон Тутмос I (вторая половина XVI в. до н. э.). На юге он продвинул границу за третьи пороги. Поход через Палестину и Сирию привел египтян к Евфрату. Здесь свою боеспособность египетское войско доказало победой над войсками такого крупного государства, как Митанни, расположенного в Северной Месопотамии и притязавшего на север Сирии.

Завоевания продолжил сын Тутмоса I Тутмос II. Его походы сопровождались истреблением противников. По его приказу египетское войско перебило у восставших племен эфиопов поголовно всех мужчин, оставив в живых лишь одного из детей эфиопского владетеля, чтобы повергнуть его под ноги фараону. Тутмос II действовал и против азиатских кочевников.

Фараоном после смерти Тутмоса II стал его малолетний сын Тутмос III. Однако реальную власть на долгое время захватила вдова Тутмоса II Хатшепсут.

Ее правление было отмечено развитием торговли и дипломатических связей, однако военные действия были несколько свернуты. Лишь на 21-м году своего правления, после смерти Хатшепсут, Тутмос III получил возможность управлять государством. А уже в следующем году он двинул свои войска в Палестину и Сирию. Так началась эпоха грандиозных завоеваний.

* * *

Отрывки из военных хроник Тутмоса III доносят до нас некоторые подробности боевых действий, дают определенное представление о решении стратегических и тактических вопросов.

Основной целью завоевательных походов египтян при Тутмосе III были Палестина и Сирия. В эти страны египетское войско совершило 17 походов. Походы в Азию возглавлял лично фараон. В это же время совершались походы и на юг страны – в Нубию (активные действия на юге обеспечивали глубокий тыл египетского войска, находящегося в Передней Азии).

В Северной Палестине и Сирии в конце XVI в. до н. э. сложилась антиегипетская коалиция. Страны, входившие в нее, стремились к политической и экономической независимости от влиятельного южного соседа. Главными опорными пунктами антиегипетского союза были крепости Мегиддо и Кадеш. Возглавлял альянс царь Кадеша. Крепость Мегиддо имела важное стратегическое значение – она стояла на пути из Египта в долину реки Оронта, господствуя над дорогой из Египта, проходившей между двух Ливанских хребтов к Евфрату. Этим определяется – с того времени и впоследствии – ключевая роль этого пункта в истории Древнего Востока. Значение же Кадеша определялось его лидирующим положением среди племен, восставших против Египта.

В период правления Тутмоса походы его подчиненных отличались целеустремленностью. Египтяне не распыляли сил, а наносили сосредоточенные удары по наиболее важным пунктам. Для решения задач в Передней Азии имелось войско, численность которого доходила до 20 тысяч человек. Флот обеспечивал его переброску в любой пункт Палестины и Сирии, где уже были расположены базы с продовольствием.

Интересующий нас поход египтян в Сирию состоялся в 1480 г. или 1479 г. до н. э. 19 апреля войско Тутмоса выступило из северо-восточной пограничной крепости Джару и через девять дней достигло Газы. По египетскому календарю это был четвертый день Пахонса (первого месяца летнего времени года), день коронации Тутмоса – ровно 22 года, как оракул Амона провозгласил его царем. Тутмос не был человеком, теряющим время на пустые празднества; прибыв в Газу вечером в день годовщины коронации, он двинулся далее на север уже на следующее утро. Пройдя Шефелах и приморскую равнину, фараон пересек долину Шарона, уклонившись при этом внутрь страны, и расположился вечером 10 мая лагерем в Ихме, городе на южных склонах Кармельского хребта.

Войска противников тем временем сосредоточились в Мегиддо, намереваясь удержать сей важный пункт на северных склонах тех же гор. Таким образом, египетской армии предстояло преодолеть горный хребет.

Через Кармельский хребет вели три дороги. Кратчайший, средний путь был узкой тропой. Широкие дороги вправо и влево от нее выходили соответственно к юго-восточной и северо-западной окраинам Мегиддо. Многие египетские военачальники опасались идти средним путем. Они боялись, что при движении гуськом авангард армии уже столкнется с соперником, в то время как арьергард еще только вступит на тропу. Однако фараон решил рискнуть и лично возглавил колонну, двигающуюся самым коротким путем.

13 мая голова колонны достигла Аруна – пункта на горном хребте. На следующий день войска двинулись дальше, сбили передовые части противника и вышли в долину Ездраелон, где могли развернуться для боя. Тутмос по настоятельной просьбе своих офицеров приказал не вступать в сражение до того, как войско соберется полностью. Армия же антиегипетской коалиции проявила себя в это время на удивление пассивно и сама не спешила начать битву. Историки предполагают, что главные силы коалиции находились в это время в районе Таанах, преграждая наиболее удобный путь к крепости Мегиддо. По всей видимости, переход армии Тутмоса через горы они считали вариантом маловероятным, а потому не смогли вовремя отреагировать на появление египтян.

Лагерь египетского войска был разбит на берегу ручья Кины. В ночь на 15 мая Тутмос продвинул левое крыло армии к дороге на Зефти, перерезав таким образом противнику путь отступления на север.

Утром же египетское войско было готово к бою. Боевой порядок состоял из трех частей: центр находился на левом берегу Кины; правый фланг – на высоте, на правом берегу; левое крыло – на высотах северо-западнее Мегиддо. Войска противника сосредоточились на подступах к Мегиддо юго-западнее крепости.

На этом месте когда-то стояла крепость Мегиддо

Согласно хроникам, Тутмос находился в центре своей армии и на боевой колеснице первым бросился в бой. «Фараон сам вел свою армию, мощный во главе ее, подобный языку пламени, фараон, работающий своим мечом. Он двинулся вперед, ни с кем не сравнимый, убивая варваров». Войско защитников Мегиддо было обращено в бегство. Но египтяне не взяли с ходу город, будучи занятыми грабежом захваченного лагеря. «Тогда были захвачены их лошади, колесницы из золота и серебра составили добычу… Их бойцы лежали распростертыми, как рыбы, на земле. Победоносная армия его величества обходила кругом, считая добычу и свои доли. И вот была захвачена палатка того презренного врага [царя Кадеша], в которой находился его сын… Вся армия ликовала, воздавая хвалу Амону за победу, дарованную им своему сыну [Тутмосу]… Они принесли добычу, которую они взяли, состоящую из рук (отрезанных у убитых), живых пленников, лошадей, колесниц, золота и серебра».

Цари Кадеша и Мегиддо и их союзники были затащены гарнизоном на крепостную стену, ворота были закрыты.

Тутмос приступил к осаде города, вокруг него была сооружена ограда из огромных древесных стволов. Египтяне назвали осадную стену «Тутмос, осаждающий азиатов» – согласно обычаю называть всякое сооружение фараона его именем. Никого из города не подпускали даже близко к линиям обложения, разве только если он шел сдаваться. Впрочем, царю Кадеша все-таки удалось бежать.

Пока продолжалась осада, царьки, которым посчастливилось не быть запертыми в городе, поспешили заключить мир с раздраженным фараоном. «Азиаты из всех областей пришли со склоненной головой, заявляя покорность славе его величества».

Через несколько недель (а по некоторым данным – несколько месяцев) осады Мегиддо сдался. Трофеями фараона были 924 колесницы, 2238 лошадей, 200 комплектов оружия, жатва в долине, снятая египетским войском, много тысяч голов крупного и мелкого скота. Список взятых трофеев показывает, что египетские солдаты снабжались за счет местных средств.

Не теряя времени, Тутмос двинулся на север настолько быстро, насколько позволяли неприятельские крепости и позднее время года. Он достиг южных склонов Ливана, где три города – Иноам, Нугес и Херенкеру – образовали своего рода триполис под началом «врага», являвшегося, быть может, царем Кадеша. Они быстро сдались (а может быть, их царь уже был в числе выразивших покорность) еще во время осады Мегиддо. Чтобы помешать новому движению на юг все еще не покоренного царя Кадеша и чтобы господствовать над важным путем на север, идущим между двух Ливанских хребтов, Тутмос построил в этом месте крепость, названную им «Тутмос – связывающий варваров». Египтяне завладели всей Палестиной.

В начале октября Тутмос вернулся в Фивы, и можно быть уверенным, что это было такое триумфальное возвращение в столицу, какое не выпадало на долю ни одного фараона до него. Менее чем за шесть месяцев (т. е. в течение сухого времени года в Палестине) Тутмос III выступил из Джару, одержал победу под Мегиддо, взял город после продолжительной и трудной осады, двинулся к Ливану и взял там три города, построил и снабдил гарнизоном постоянный форт вблизи них, начал реорганизацию управления в Северной Палестине и совершил обратный путь в Фивы. Однако для того чтобы разрушить оплот неприятеля Кадеш, понадобилось еще шесть походов.

17 походов Тутмоса длились 19 лет, египтяне овладели сотнями городов, закрепили за собой Палестину и Сирию, вторглись в центральные районы Передней Азии. Тутмос III воевал и на юге. Держава, создававшаяся им с таким упорством, уже простиралась от северной окраины Сирии до четвертых порогов Нила. Преемникам Тутмоса III не удалось расширить установленные им рубежи.

* * *

Тутмос III – первый известный истории полководец, совершавший планомерное наступление. Он намечал стратегические объекты и настойчиво добивался овладения ими. «…Взятие тысячи городов – вот что такое взятие Мегиддо», – заявлял фараон. Египтяне под его руководством стремились закрепить успех, проявляли заботу о тыле, готовили базы. Боевой и походный порядки были расчленены на части, имеющие и частные задачи. Во время похода на Мегиддо египтяне умело использовали элемент внезапности, скрупулезно прорабатывали маршрут движения, стремились захватить инициативу. Все это указывает на наличие элементов тактического руководства.

сэкИГАхАРА (1600 г.)

Решающая победа Иэясу Токугава над конкурентами в борьбе за власть в Японии. После сражения в стране начинается период сёгуната Токугава, который продлился до 1867 г. Япония была объединена под сильной централизованной властью сёгунов.

С приходом к власти Иэясу Токугава в Японии надолго установился мир. Три века эта страна не вела никаких внешних войн. Возможно, именно поэтому переломный момент в борьбе Токугава за власть – сражение при Сэкигахаре – описывался в восторженных тонах. Битва стала точкой отсчета новой эпохи.

* * *

Происхождение звания сёгун относится к началу IX в. Отряды людей с востока Японии под началом Саканоуэно Тамурамаро (758–811) предприняли удачный поход против «варваров» айнов – коренных жителей Японии. За это император пожаловал Тамурамаро титул сэйи тайсёгун – великий полководец, покоряющий варваров. Сначала титул даровался начальнику военной экспедиции только на время таких походов, а право его даровать принадлежало императору. Но спустя 4 века звание сёгун приобрело иное значение. Главы феодальных родов, захватывавшие фактическую власть в стране и правившие ею от имени императора, стали самостоятельно именовать себя сёгунами, а находившемуся на положении заложника императору не оставалось ничего другого, кроме как утвердить этот титул. Так было положено начало сёгунату – своеобразной системе государственного устройства, которая просуществовала в Японии с 1192 по 1867 г. А император исполнял лишь роль номинального главы государства – царствовал, но не правил. История сёгуната – это история многовекового соперничества сильнейших феодальных домов, рвавшихся к власти. Каждый крупный феодал мечтал стать сёгуном, но удавалось это единицам.

Первым сёгуном стал Ёритомо Минамото (1148–1199). Местом пребывания своего правительства он избрал Камакура, поэтому период правления дома Минамото называют и периодом Камакура (1185–1333). Начавшаяся борьба между феодалами юго-запада и востока привела к падению первого сёгуната, и в 1338 г. к власти пришел Такаудзи Асикага (1305–1358), положивший начало второму сёгунату в истории Японии (1333–1568) и державший ставку в одном из районов Киото – Муромати. Поэтому время правления дома Асикага называют и периодом Муромати. Но страна не обрела политической стабильности. С середины XV в. Японию раздирали междоусобные войны. В течение столетия влияние сёгунов клана Асикага и правительства в Киото на положение в стране практически исчезло. Некоторые из феодалов превзошли по силе провинциальную полицию, а кое-кто из них распространил свое влияние на целые провинции. Наиболее крупных феодалов называли даймё. Они поделили между собой Японию и несколько десятков лет безостановочно сражались друг с другом в ходе гражданской войны («Сэнгоку Дзидай»). Страна распалась на отдельные княжества. Именно на данном этапе японской истории – владычества феодалов-даймё – начало формироваться сословие профессиональных воинов – самураев. Эти воины всегда находились при оружии и в любой момент дня и ночи были готовы откликнуться на призыв к наступлению или обороне. Пехотинцы-копьеносцы стали главной боевой силой армии, всадники же превратились в командиров. Важным самурайским оружием был и меч, которым они владели виртуозно.