Текст книги "Приоткрытое окно"

Крестная Анна

На втором курсе института на Анну неожиданно обрушилась манна небесная. Училась она старательно, была активной комсомолкой, но иногда подводило слабое здоровье, в обмороки падала, витамины ей кололи всю весну и осень. И тут так повезло! Студенческий профком выделил путевку в Железноводск. Нет… Не путевку, а круче – курсовку. Жить придется в частном доме у какой-нибудь бабули; четыре-пять человек в комнате, удобства на улице. Но дают талоны на питание, на процедуры. Большинство процедур проводится в санатории. Другим студентам, которые покрепче здоровьем, такое и не снилось. Многие Анне завидовали. Билеты профком оплатил. Семьдесят процентов от общей суммы, остальное родители добавили. Так порадовались за свою дочь: льготный отдых заработала. В плане оздоровления такая поездка была правильной и качественной. Вот сейчас у Анны есть средства, но часто не хватает на себя времени.

На пятый день интенсивного лечения Анна, воспрянув духом и телом, вдруг вспомнила про дальних родственников. Она никогда их не видела, но отец рассказывал, что у него есть сводный брат, фотограф, живет в Железноводске. И это вся информация. Ни дома, ни улицы, ни телефона она не знала. Город курортный, центр – весь как на ладони. Торговля бойкая, сувениры, экскурсии. На красивой городской площади работают около двадцати фотографов. Анна стояла, наблюдала за их работой, обратила внимание на самого солидного.

Смело подошла, рассказала свою историю, объяснила, кого ищет. Вспомнила, отец рассказывал, что его брат всю жизнь фотографией занимался, это важная зацепка. Фотограф внимательно выслушал и, улыбаясь, ответил:

«Знаю его, он теперь на лестнице с нами не стоит. Фотоателье свое имеет на улице Ленина, 41».

Через три минуты Анна уже фотографировалась. Ни о чем не подозревающий дядя суетится, старается, выбирает ракурс.

– Художественная? Или на документы?

– Художественную!

Анна готова взорваться от возбуждения – авантюристка, выдумщица. Кульминацию готовит на момент выдачи квитанции. Мастер своего дела, сводный дядя, колдует над портретом.

– Готово! Сейчас оформим заказ, а забрать можно будет через три дня. Как ваша фамилия?

Вот он, кайф!

– Сидоренко.

– Так мы с вами, юная леди, однофамильцы, знаете ли.

– Знаю, знаю, Иван Петрович! Привет вам сердечный от брата из Москвы.

Вот тут Анна поняла, что такое неподдельная радость, провинциальное гостеприимство. Как засветилось счастьем лицо сводного дяди! «И почему они столько лет не общались с отцом?» – подумала Анна. А дядя – схватил, обнял, расцеловал… Чтобы получше разглядеть – отошел в сторону, затем побежал в соседнюю комнату поделиться своим неожиданным счастьем с коллегой. Он был искренним, как ребенок. С этой секунды Анна превратилась в принцессу. Иван Петрович уже звонил жене и давал указания, что надо приготовить на ужин. Потом он обзвонил всех родственников, к ужину подойдут человек двенадцать родни. Его дочери, ровесницы Анны, сейчас уехали, поэтому Анна будет жить в доме Ивана Петровича. Через час они мчались на Жигулях к той самой бабушке, где Анна владела койко-местом за счет московского вуза. Забрали вещи. Анне вдруг стало страшно, разве можно ослушаться профком и переехать к родственникам, вдруг вуз понесет убытки… Но радость переполняла ее, и все сомнения исчезли.

В это лето она по полной программе познакомилась с Кавказом, Минеральными Водами. Приобрела человек десять родни. Успела стать крестной одной маленькой девочки, которая ухитрилась родиться в период ее неожиданного отпуска под покровительством новоиспеченных родственников. Да, кстати, та фотография до сих пор хранится у Анны.

Мальчик из Библаха

Куда идти, темно. Ноги и голова знают. Пусть щупают родной город. Это – как давно не игравший музыкант или лет двадцать не стоявший на льду фигурист. Вот она! Верная линия. Иду вдоль трамвайных путей из центра в сторону Библаха (сегодня – в другую сторону), почемуто дрожу. Вспоминаю, тогда тоже дрожала. Боюсь. Тогда было пятнадцать лет. Чего боялась? Я нарушала закон, правила и моральные принципы, внушенные воспитанием. Ушла за пределы нашей территории. И люди из определенных органов могли выйти вот из этой подворотни, схватить за руку. Страх, что отца в двадцать четыре часа уволят, вышлют… Что будет с семьей – не известно.

Но там, в Библахе, жил он, мальчишка из седьмого класса. И я, мучаясь первой любовью, стыдом и страхом, робкими перебежками осмелилась приблизиться к нему. Это было непозволительно. Стою как раз посередине, у отеля, в котором остановилась. Справа – Библах, слева, на горке, мой бывший дом. Сейчас вспомнила тот случай. Сладостно и жутковато было. Тогда, в шапке, замотав шарф по самые уши и глаза, я подошла к его квартире. Позвонила. Мама мальчика сказала, что его нет дома. И снова жуткий, полный риска путь назад. За нами действительно наблюдали. Нельзя дружить с немцами, нельзя дружить детям инженеров с детьми военных, а тем более ходить в гости. Сейчас понимаю, оказывается, дома находились совсем близко. А тогда казалось – на другом конце Земли. Чего я боюсь сегодня? Не выветривающийся страх, это – в крови.

Пью кофе. Сижу в ресторанчике отеля, расположенного ровно посередине того маршрута. Вот они передо мной, все те же трамвайные пути. Если быстро идти против ветра, то они, эти пути, расплываются в глазах. Я повторяю маршрут. Слезы от ветра… Сегодня иные причины заставляют меня бежать по шпалам. Мадам, как кошка, уходит ночью из отеля; лазает по дворам, заборам, переулкам. Ведь надо в такие уголки, где сейчас все заброшено или разрушено. Или, наоборот, необходимо увидеть незнакомое, новое.

Мимо проехал пустой трамвай, чистый, современный, но пустой. На улицах нет людей. Я почти бегу, одна… Те же шпалы. Слезы от ветра. Темно. Страх.

Заставляет бежать, идти и ехать хлесткая ностальгия, страх. Не забыла ли, где дом детства, а вдруг его снесли. Где та дорога, хочу все видеть. Утром снова повторяю ночной путь. Все, страх ушел. Светит солнце. Жмурюсь. Сквозь ресницы вижу детство. «Сквозь дрожащие ресницы вижу небо, солнца свет, сквозь дрожащие ресницы мне самой так мало лет».

Гарольд и Гретта

Их родители были бесконечно молоды. Яна и Керстин – дети двух молодых пар, русской и немецкой. Дружба между семьями началась, когда малышки еще сидели в колясках. Днем в хорошую погоду девочки обычно спали на открытом воздухе в одном из чудеснейших парков Германии. В это время их красивые и молодые мамы успешно боролись с языковым барьером, пытаясь донести друг другу вечное, женское; радовались и беззаботно смеялись. Керстин и Яна росли вместе. Песочницы, отдых с родителями на лучших курортах Германии, Балтийское море, горнолыжные курорты Oberhof и Oberwiesenthal, вылазки на рыбалку, барбекю и шашлыки в самых живописных местах тюрингских лесов. Ухоженные кусочки немецкой земли, везде порядок, спокойные люди, картинки того детства по сей день всплывают в снах уже взрослой Яны. Порой ей кажется, что она помнит каждый торчащий из земли корешок, о который могла споткнуться маленькая девочка. Самое удивительное, что действительно на месте все корешки, скамеечки, домишки и ступеньки. Неужели ничего не изменилось?

История жизни высококлассных советских специалистов, отправленных работать за границу, – часть истории нашей страны, целая эпоха. В Германии жили и работали умные и талантливые в разных областях люди. Были свои герои, художники, артисты. Происходило там много смешного и грустного, того, что уже никогда не повторится. Нет той секретности, нет ГДР и СССР, нет того воздуха, той эпохи.

Сейчас Яна понимает, что ее детство – иное, чем у других детей. Загранкомандировка родителей была долгой и в принципе удачной, но потом почему-то возникли чувства, разрывающие душу, ностальгия… Когда люди находятся в рамках одного двора, школы, города, страны или даже в рамках бывшего СССР, то не так уж трудно встретиться, позвонить, съездить в гости. Зайти в школу к первой учительнице. И совсем другое – когда твое детство, твоя квартира, дом, где ты жил и взрослел, находятся далеко за границей. А в твоей детской комнате спит другой ребенок. Что чувствовали родители, дети – отдельные истории. Есть ностальгия, сильны воспоминания. Вот озеро в лесу, бунгало, две семьи, русская и немецкая, приехавшие отдохнуть сюда на пару дней. Суетятся, хлопочут по хозяйству восхитительные юные мамы. Смеются, готовят что-то невероятно вкусное, шутят, видно, как они счастливы. Отцы ловят рыбу, обсуждают производственные проблемы, политику, заметьте, в дозволенных временем рамках. Яна и Керстин бродят по берегу реки, шепчутся, как и все девочки; пытаются куда-нибудь спрятаться, чтобы рассказать друг другу секреты о русских и немецких мальчишках и девчонках. Потом все допоздна сидят на берегу реки у огня. Яна часто вспоминает именно немецкую пару, Гарольда и Гретту. Гарольд – высокий, красивый, с рыжими бакенбардами и веснушками, – настоящий ариец, весьма эффектен. Гретта – жгучая брюнетка, высокая и статная. В то время молодые женщины укладывали волосы в большой пучок (все актрисы так выглядели). Почему-то мамы шестидесятых имели эффектные бедра, узкие талии, да и с грудью у них было все в порядке, обходились без силикона. Казалось, Гарольд и Гретта были самой молодой, веселой и счастливой немецкой парой. Он являлся секретарем FDJ (Фрайе Дойче Югенд) одного из самых крупных заводов по переработке урана. А отец Яны был директором того же завода. В отличие от остальных, они занимали несколько привилегированное положение. Например, имели личный автотранспорт. Но и спрос был большим: заводские лидеры двух соцстран обязаны быть суперпрофессионалами, честными, всегда трезвыми, безгрешными, трудолюбивыми. Дети делали успехи. Яна была послушная, активистка (видимо, в отца). Пела, танцевала, хорошо училась. Керстин преуспевала в спорте, получила медаль по прыжкам в высоту в школе. Потом поступила в престижную спортивную загородную школу. Кажется, там впервые Керстин серьезно влюбилась. Она, не таясь, рассказывала о немецких свободных нравах русской подруге. Чуть ли не с восьмого класса Керстин официально разрешалось оставаться дома наедине со своим бой-френдом. В то время, когда советские подростки втихаря разглядывали отцовские журналы и смотрели запрещенные фильмы по телевизору, немецкая молодежь развлекалась по полной… С точки зрения немцев, дикие, очень дикие были люди из Советского Союза. Даже взрослым режимный отдел не позволял покупать порножурналы. Гарольд и смеялся, и удивлялся. Под постоянным присмотром спецслужб все-таки старались режимные правила не нарушать. Вошло в привычку, что можно, а что нельзя. Подъезд дома закрывали в 21:00, дружить с немцами не советовали. А если кто «настучит» или увидит неладное, нарушителя отправят в 24 часа в Союз, и даже там уже не дадут взрослому нормальную должность. Не важно, кто при этом проштрафился: ребенок, жена или сам родитель. Советский облик, мораль – превыше всего. Керстин и Яна все реже стали видеться. Керстин вполне заслуженно оказалась в юношеской сборной ГДР по легкой атлетике. Гретта погрузилась в работу, не забывая при этом о любимых муже и дочери. Она, еще при социализме, сделала отличную карьеру от простого бухгалтера и товароведа до директора крупнейшего в городе магазина модной одежды «Эксвезит». По тем временам это было круто. Все еще было государственное, не частное. А ей доверяли. Человек, связанный с торговлей, обязан быть безупречным. Яна и ее мама в то время могли лишь изредка позволить себе купить в магазине, где работала Гретта, какой-нибудь дефицит. Внимательная Гретта всегда отложит нужный размер и цвет. Что и говорить, вещи были удивительного качества. В шкафу у Яны, словно раритет, хранятся брюки в клетку фирмы Levis болотного цвета, все в обстрочках, с отворотами, клеш. Яна носила их еще лет пятнадцать после того, как стран, Советского Союза и ГДР, уже не осталось на карте. Сменились поколения и эпохи, а брюкам хоть бы что.

Керстин вскоре ушла из большого спорта, прошел слух о каком-то допинге… Яна окончила общеобразовательную школу в Германии и уехала в Москву. Плакала, не могла понять, почему душат слезы, почему надо уезжать навсегда (обратно в то время в другую страну просто так не возвращались). Но нелегко, покидая свой дом, квартиру, город, улицу, все то, что связано с радостным детством, быть счастливой лишь оттого, что вся семья возвращается в незнакомый великий Советский Союз. И все же сила соц. воспитания была велика, и в тысячный раз на границе в Бресте вновь душили слезы… Вот она – великая Родина. Вспоминались прекрасные песни о бескрайних полях, березах, тройках русских. Только к чему были эти слезы…

Две семьи расстались. Удастся ли писать, звонить, встречаться? Об этом не могло быть и речи. И вот она – великая столица огромного государства – Москва. Ждет с распростертыми объятьями, карманными воришками, непонятными матерными словами. И вокруг все толкаются, говорят на русском, не здороваются, когда входят в магазин или подъезд своего дома. Плюют на пол и бросают мусор, не моют каждую неделю окна, стоят в очередях, отовариваются по карточкам, но улыбаются и счастливы.

На самом деле Яна воспитывалась в строгости, не была избалована. Она с жадностью погрузилась в новый водоворот. Первый год в вуз на дневное отделение не прошла. Взяли на вечернее… Не работать, а только учиться советская мораль не позволяла. Устроили препаратором (дозировка химреактивов) в лабораторию того же вуза, с окладом 60 р. в месяц. С первой заработной платы Яна, отстояв в «Ванде» несколько часов в жуткой очереди, купила маме духи «Пани Валевская» за 25 р. Остальные деньги с гордостью положила в семейную копилку на питание. Эмоции переполняли – самостоятельная! Как радовалась мама подарку! Сейчас ее уже нет рядом с Яной, лет десять назад она ушла из жизни. Но в тот период – привыкания к родной стране – мама была самым верным другом. Ведь люди вокруг – незнакомые. Двор, улица, разговоры – все пока чужое. Нервно, непривычно. За месяц Москва не стала дружелюбнее. Мама говорила: «Яночка, потерпи. Старайся. А что вы хотите? Не здесь выросли, никто вас тут не ждал». Только сейчас, спустя десятилетия, Яна окружена многочисленными друзьями и коллегами по работе, близкими и дальними родными.

До начала перестройки особых контактов, писем и звонков не было – не разрешалось. Изредка придет от немцев открыточка к их католическому Рождеству в конце декабря, и опять – тишина… Яна закончила вуз, вышла замуж. Дошла весточка, что Керстин связалась с каким-то хиппи и переехала в другой город. Гарольд и Гретта недовольны поступком дочери, переживают и скучают. Парочка хиппи пишет родителям редко, чаще с одной целью – попросить денег. Бой-френд дочери, по словам Гарольда, жуткий лентяй. Ни он, ни Керстин не работают. Гарольд им объявил, что его терпение отцовское лопается и денег он им больше не даст.

Город, в котором росли Яна и Керстин, после объединения Германии многим немцам стал казаться слишком провинциальным, неперспективным. Многие производства прекратили свое существование. Царила безработица. Те, кто в минувшей эпохе был при хороших должностях, у власти, стали обычными малоимущими пенсионерами. Их дети разъехались по большой Германии в поисках заработка. Гретта смогла быстро перестроиться. Магазин, в котором она была директором, перешел на коммерческие рельсы. Гретта к тому времени уже имела колоссальный опыт торговли, была профессионально востребованной, поэтому вошла в совет директоров отрасли и чувствовала себя в своей тарелке. Она стала роскошной бизнес-леди. Она действительно была в отличной форме. Красивая, умная дама, уверенная в себе. У нее все было разложено по полочкам, все хорошо, Гарольд любимый рядом, родители… У Керстин, правда, не ладилось… Но Бог даст, и у нее все образуется. Уезжать из родных мест Гретта и не думала. Неожиданно Гарольд остался без работы. Бывший производственник и активист не мыслил себя чиновником. Все знакомые ему производства в городе закрылись. Быть на иждивении у любимой жены? Такая перспектива Гарольда не устраивала: он еще не стар, постарается найти новые пути заработка. И тут подвернулся строительный бизнес в Дрездене, неблизко, но надо соглашаться, других вариантов нет. Первое время он мотался между городами, не раз предлагал любимой жене бросить свой магазин и переехать в Дрезден. Надо все продать, поменять и начать заново, он сможет ее обеспечить, хватит ей работать. Но Гретта не соглашалась, с ужасом спрашивала: «Ну должен же быть какой-то выход? Зачем все созданное годами и трудом здесь бросать?» Так и жили на два города. Дела в строительной фирме пошли в гору, наконец-то и Гарольд вздохнул полной грудью, почувствовал себя важным и нужным новой Германии. Всегда приятный внешне, он приобрел особый, капиталистический лоск. Да, уже не рыжий, а седоволосый… Но статный, шикарный, хотя и немолодой, мужчина. Времени на поездки к жене становилось все меньше и меньше, Гарольд стал бывать дома только по выходным. Но все равно казалось, что они счастливы. Гретта и Гарольд, король и королева, нашли себя в новой Германии, растет благосостояние семьи, обида на дочь Керстин прошла, красивая жизнь продолжается. Они действительно очень любили друг друга. Соскучившись за неделю, могли разговаривать и любить друг друга до самого утра. Ветер времени гнал их вперед, не давал стоять на месте. Охваченные азартом новой Германии, они вкалывали наравне с продвинутой молодежью. Гарольд сначала снимал в Дрездене квартиру, жил в отелях, потом смог купить свою квартиру, а затем и дом. Каждый раз при встрече Гретта обещала принять участие в благоустройстве дрезденского дома, но дела ее не отпускали. Однажды, в будний день, Гарольд позвонил Гретте на работу сказал, что нужно срочно встретиться по очень важному делу. Они зашли в ближайший ресторанчик. Гретта подумала, что речь пойдет о новом семейном бизнесе. Гарольд заметно нервничал, говорил, что такой большой и счастливой жизни, как с Греттой, у него не будет никогда. Гретта – его лучшая женщина и друг, только она его понимает, только с ней он может говорить на любые темы и иногда – молчать. И вдруг сердце Гретты бешено заколотилось, она услышала неожиданное, страшное для себя: «Прости, дорогая, так уж случилось. Это нелепость, глупость, но моя сотрудница ждет от меня ребенка. Пойми, Керстин давно выросла, новая зародившаяся жизнь, малыш, он появится в новой, объединенной Германии, это мальчик… Я не хочу, чтобы мой сын рос без отца. Извини, нам придется развестись». У Гретты потемнело в глазах, она неловко опрокинула бокал…

А в России тем временем жизнь развивается и бурлит, это уже не Советский Союз… Кто поактивнее, пробует свои силы в различных направлениях. Яна с мужем молоды и счастливы, у них растет прелестная дочка. Отец Яны, друг Гарольда, тоже в Москве. Муж Яны занимается бизнесом, далеким от специальности. Что делать… Дух времени… Как-то тихим вечером Яна и ее отец вспомнили немецких старых друзей, решили позвонить, нашлись координаты и номера телефонов.

Режимные ограничения давно сняты, границы открыты, пожалуйста, дружите, общайтесь. Дозвонились сразу.

– Гарольд, здравствуй. Это Константин. Звоню из Москвы. Не волнуйся, теперь можно звонить, не считая минуты. Как твои дела?

– Костя, очень рад, что ты позвонил. Занимаюсь строительным бизнесом. Все здоровы, все нормально. Как Яна?

– Спасибо, все отлично. Яна вышла замуж, стала мамой. Зять у меня – замечательный.

– Через месяц буду по делам в России. Намечены переговоры с серьезным партнером по поставкам стройматериалов. В России для нас открывается интересный, перспективный рынок. Надеюсь, увидимся.

– Гарольд, жду с нетерпением!

Константин удивился, что Керстин и Гретту Гарольд упомянул как-то вскользь: мол, они здоровы и все хорошо. Через месяц Гарольд приехал в Россию. Яна с отцом были очень рады, подготовили потрясающую развлекательно-деловую программу для Гарольда. Немецкий друг был в восторге. Гарольд был поражен российским размахом, изменением облика столицы, здесь он бывал при социализме. Он много говорил о своих виллах в Дрездене и Австрии, под всеобщее молчание рассказал и о новой семье. Завершив дела, Гарольд попрощался. Отчего-то на его лице читалась грусть.

В делах и заботах пролетело еще несколько лет. Яне захотелось показать мужу и дочери те места, где она росла, училась; вспомнить то время, когда рядом были папа и мама, брат, много русских и немецких друзей.

Из отеля в Дрездене Яна позвонила Гарольду. Он был готов к их приезду и ждал с нетерпением. Стояла осень, в прудах плавали лебеди и утки. Гуляли по дворцовым паркам, пили доброе немецкое пиво, ели неповторимые по вкусу баквурсты – вкус детства. Впереди, по аллейке, шел муж Яны, Александр, и беседовал с Гарольдом. Красивый русский молодой человек, одного с Гарольдом роста, и пожилой немец, такой для Яны родной, старый друг ее родителей. Александр и Гарольд по-мужски рассуждали о бизнесе, новых проектах. Гарольд не звал в гости, не собирался знакомить с молодой женой, ничего не говорил о Карен. Промолчал и о дочери, с которой так и не смог выстроить отношений. Перед самым отъездом Гарольда в город, с которого началась дружба русской и немецкой семьи, Яна робко спросила: «Как Гретта?» Не ответил, молча написал на обратной стороне своей визитки ее номер телефона. И, чтобы не выдавать внезапно набежавшие мужские слезы, быстро попрощался, уехал. Яна чувствовала, что если на этот раз не поговорить с Греттой, то в этой долгой истории не будет логического завершения. Ей хотелось осмыслить течение событий. Что же тогда произошло в этой немецкой семье? Конечно, для Гретты уход любимого мужа стал шоком. Сильная, энергичная, деловая бизнес-леди сломалась, жизнь для нее потеряла всякий смысл. Магазин, на который она потратила столько жизненных сил, родной город – все вдруг оказалось бессмысленным и ненужным. Гретта плакала, кричала, не хотела жить. В одночасье сильно постарела. Испугавшись за ее жизнь, объединились разъехавшиеся по разным городам родственники. Дочь со своим хиппи вернулась из скитаний в надежде утешить свою мать. Гарольд, чувствуя свою вину, предложил ей квартиру в Дрездене, просил переехать поближе, обещал заходить и помогать. Он хотел помочь искренне, вырвать из своей жизни Карен ГРЕТТУ? оказалось трудно. Она – единственная, больше, чем бывшая жена и друг. Но невозможно быть везде хорошим, да и гордость Карен ГРЕТТЕ? не позволила принять от бывшего мужа такой подарок. Да, все ее помнят и любят, но живет Гретта совсем одна. Яна набрала телефонный номер, записанный Гарольдом на обратной стороне визитки. Ответил пожилой низкий женский голос. Лишь на секунду Яна замешкалась, немецкий язык мгновенно ворвался в подсознание. В детстве, разговаривая по-русски дома, на телефонный звонок Яна, будучи ребенком, всегда уверенно отвечала по-немецки.

– Гретта, здравствуйте. Это Яна, дочь Марии. Помните?

Трубка минуты три всхлипывала с одной и с другой стороны. Гретта говорила долго. Ей был очень нужен этот разговор. Нахлынули воспоминания из той, ее самой счастливой жизни. Она сказала, что если бы тогда не думала о своей карьере, не пыталась что-то доказать мужу, а, бросив все, отправилась бы за ним в Дрезден в сложный период становления его бизнеса, то они до сих пор были бы вместе. В какой-то момент Яна поняла, что уже не слушает Гретту, перед глазами проплывали картинки из детства. Да и Гретта не выдержала наплыва воспоминаний, сказала что-то неопределенное и повесила трубку.

Самолет набирал высоту. Они возвращались в родную Россию, и, зная, что вернуться в Германию можно в любой момент, Яне уже не хотелось рыдать, как тогда, в детстве. Немецкие друзья, с их сложившимися судьбами, исчезли в облаках.

 
                                   * * *
Октябрь. Дождь и темно.
Ноябрь. Очень темно.
Первая половина декабря.
Начинаешь путать День и Ночь.
Все в той же темноте спешат люди,
уже не задумываясь, день, ночь.
Кто когда проснулся, тогда и пошел
на работу, не важно, дневную, ночную.
Мокро. Грязно. Неуютно.
Солнца не было с августа.
Про то самое солнце что-то поют,
на него можно посмотреть в кино…
Всем явно не хватает «Д»,
народ депрессует, шизует.
Спокойных – мало,
да и те – тихо плачут.
Вторая декада декабря.
Вдруг – солнце!
Поверить в него трудно,
ощущение провокации.
Так и есть: – 23,5 по Цельсию.
Теперь понятно, когда утро,
день, вечер, но от этого не легче.
Все, кому надо, утром выехали на работу,
выстроились в многокилометровые и часовые
пробки по спирали вокруг всех колец Москвы.
Замкнувшись в этих кольцах,
народ любуется солнцем.
У многих в машинах компьютеры, телефон,
интернет, TV, радио, музыка.
С «WC» сложнее.
По радио, кстати, говорят о новой шкале пробок.
Москва – стоит!
10 по шкале пробок, —20 по Цельсию.
Простояв около 3 часов на выезде
с Кутузовского на Садовое кольцо,
осознаю: вечереет.
Море огней, когда-то это уже было,
ощущение дежавю.
Надо прорываться
по всем направлениям.
Только – вперед, к солнцу в облаках;
петь, мыслить, создавать,
быть любимой и нужной.
Стемнело. Украшают елки
на московских площадях.
Хочется поздравить друзей,
читателей, слушателей, прохожих,
тех, кто сейчас стоит со мной в 10-балльной
и тех, кто ее проскочил, с Новым годом…
Хочется, чтоб, невзирая на мороз,
открылись окошки всех автомобилей и
прекратились нетерпеливые громкие гудки.
Слышите, я кричу громко вам:
– ПОЗДРАВЛЯЮ!