Текст книги "Домработница царя Давида"

– Ладно, пока, – прервал её печальные размышления голос дамы Маргариты. – Никакой аллергии ни у кого нет, посыпай свой торт чем хочешь. Жди завтра примерно к двум.

Аня положила трубку, а потом вспомнила, что номер своего нового подержанного мобильника она даме Маргарите так и не сообщила. Перезвонить сейчас, что ли? Но сейчас у них там что-то не так. Царь Давид сердится, и дама Маргарита, похоже, под конец тоже рассердилась… Позвонишь – а там ссора в самом разгаре. И попадёшь под раздачу, как часто говорит Людочка Владимировна. Кто будет держать на работе человека, который звонит по пустякам в самый неподходящий момент?

А вдруг они все здесь ссориться начнут? Приедут – и сразу начнут ссориться, да ещё и при ней… И что тогда делать?

И весь остаток вечера, возясь на кухне, обходя все комнаты в поисках возможного беспорядка, даже вычитывая перед сном новую распечатку, взятую сегодня в типографии, Аня всё время представляла страшную картину: завтра приезжают пять человек и прямо с порога начинают орать друг на друга или на неё. Она ведь даже не знает, что в таких случаях ей полагается делать. Обязательно надо было познакомиться с соседскими домработницами, они-то уж наверняка знают, что надо делать в таких случаях. Если такие случаи вообще бывают у соседей. Может, и не бывают. Такого царя Давида всё-таки больше ни у кого нет…

И утром, проснувшись под приглушённый «буммм» за стеной, Аня сразу начала думать о том же. А ведь ещё и радовалась, что такая хорошая работа попалась! С проживанием! С каждой минутой становилось всё тревожней.

К обеду она напридумывала уже таких страхов, что совершенно всерьёз решила: вот открывается дверь, вваливаются в квартиру пять человек во главе с царём Давидом в инвалидном кресле, все кричат друг на друга, а она твёрдо и спокойно говорит им: «Извините, я увольняюсь. Я не переношу грубости, а меня никто не предупредил, что у вас это в обычае». Вот так примерно. Надо заранее подготовить отчёт о потраченных средствах и положить в конверт с хозяйскими деньгами взятую в долг десятку.

Аня как раз совала в конверт готовый отчёт и десятку, когда в прихожей с сонной и вопросительной интонацией над входной дверью звякнул колокол. Ну вот, приехали. А почему звонят? Не может быть, чтобы ни у кого не было ключей от квартиры. Или это кто-то чужой?

– Кто там? – спросила Аня, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее и солиднее. В дверном глазке видна была только чья-то спина, да и то согнутая в три погибели. Будто визитёр не то ставил на пол, не то подбирал с пола что-то под самой дверью квартиры.

– Открывай, девочка, все свои!

Голос был тот же, уже знакомый, сердитый и с акцентом: «А-а-аткривай, дэвачка!»

Аня распахнула дверь, готовая сказать: «С приездом, добро пожаловать», – но вместо этого спросила:

– Вы кто?

Потому что никаких пяти человек там не было. Там был один человек, правда, в кресле на колёсах, но вряд ли этот человек мог быть царём Давидом. Во-первых, ему никак не могло быть семидесяти лет. От силы – сорок пять… ну, пятьдесят, при условии, что очень хорошо сохранился. Даже седины почти нет, пышная копна чуть вьющихся волос – чёрная, как уголь, только виски белые, и то совсем немного. Во-вторых, Аня ожидала увидеть загипсованную ногу, а никакого гипса не наблюдалось. В-третьих, царь Давид был грозным самодержцем всея семьи, а этот самозванец сверкал белозубой улыбкой под чёрными усами и больше всего был похож на киношного мушкетёра, задача которого, как известно, не страх на врагов нагонять, а пить вино, скакать верхом и петь жизнеутверждающие песни. Надо вызвать охрану.

– Я хозяин, – сказал мушкетёр, с интересом разглядывая Аню тёмными прищуренными глазами. Глаза были весёлые. – Я здесь живу. Вот, приехал. Здравствуй.

– Здравствуйте, – ответила Аня, закрывая собой проём двери. Она забыла, как надо вызывать охрану. – А паспорт у вас есть?

– Васька! – грозным голосом заорал киношный мушкетёр, оборачиваясь в сторону лифта. – У меня паспорт есть?

– А я откуда знаю? – донёсся от лифта недовольный молодой, даже почти мальчишеский, голос. – Тебя мать собирала. В кармане пиджака посмотри. Во внутреннем. Она документы нам с отцом всегда во внутренний карман кладёт… А зачем тебе паспорт, дядь Давид?

– Таможня добро не даёт! – Сверкая белозубой улыбкой и разглядывая Аню весёлыми глазами, киношный мушкетёр полез во внутренний карман роскошного белого пиджака, не без труда вытащил оттуда довольно толстенькую пачку каких-то документов и плоский кожаный бумажник, бумажник сунул назад, а документы развернул веером перед Аней: – Какой тебе надо, девочка? Выбирай!

Ну вот, мы так не договаривались… Аня однажды вычитывала политический детектив и оттуда почерпнула информацию: несколько паспортов бывает только у международных террористов. Или у шпионов? Это всё равно, шпионы ничем не лучше террористов. А она так и не может вспомнить, как надо вызывать охрану.

Со стороны лифта послышались шаги, громкое сопение и недовольный мальчишеский голос:

– Дядь Давид, кончай прикалываться. Моих стариков до шизы чуть не довёл, так тебе всё мало… Паспорт, а? Таможня! Лучше бы не забывал ключи от квартиры, где деньги лежат.

Аня тут же подумала, что конверт с хозяйскими деньгами лежит на кухонном столе, на самом виду, бери – не хочу! Лёгкая добыча даже для начинающего домушника, а эти, похоже, прожжённые профессионалы, вон как подготовились: один под царя Давида замаскировался, другой его дядей зовёт, и паспортов заготовили на любой вкус… Вот только не смогли предусмотреть, что с царём Давидом должны приехать ещё четыре человека!

– А где остальные? – бдительно спросила Аня. – Внизу остались? В лифт все не поместились?

– В ситуацию не въехали, – смешливо ответил киношный мушкетёр. – Я их под домашним арестом оставил. Надоели, понимаешь? Васька, что хоть ты возишься? Совсем ослабел? А с виду вроде бы не хилый.

Аня осторожно выглянула из-за косяка двери. Да уж, что не хилый этот Васька – то не хилый… От лифта топал огромный, как статуя Командора, парень. В каждой руке парень нёс по огромной дорожной сумке. Аня однажды вычитывала жуткий триллер, там в таких сумках носили тела замученных жертв. Парень подошёл и небрежно бросил сумки на пол у стены. Понятно – с живыми жертвами сумки на пол так небрежно не бросают…

– Хай, – сказал парень, оценивающе разглядывая Аню с высоты своего командорского роста. – Это ты, что ли, новая кухарка?

– Я домработница. А вы кто?

Аня, чтобы не смотреть на эту статую снизу вверх, перевела взгляд на киношного мушкетёра. Мушкетёр фыркнул, пошевелил бровями и полез в карман пиджака. Наверняка за пистолетом. Аня вспомнила, как можно вызвать охрану: надо просто включить сигнализацию. Дверь открыта, так что сигнализация сработает мгновенно. Через минуту сюда прибегут Олежек, Руслан, Гоша и все остальные. Они обязательно задержат злоумышленников, а может быть, даже и спасут Ане жизнь.

Киношный мушкетёр вынул из кармана мобильник, стал неторопливо нажимать кнопки – так подозрительно долго, что Аня уже решила включать сигнализацию, – наконец поднёс трубку к уху и почти сразу сказал грозным голосом:

– Машка, твоя протеже нас домой не пускает. Скажи ей сама, что мы не бандиты. Хотя про своего сыночка можешь сказать правду.

Он протянул телефон Ане, она машинально взяла и ещё с расстояния вытянутой руки услышала возмущённый крик дамы Маргариты:

– Давид, что ты там опять устроил? Все нервы мне истрепал! И что – не бандит ты после этого?

– Здравствуйте, Маргарита Владимировна, – сказала Аня в трубку. – А почему вы не приехали?

– Потом приеду, – ответила дама Маргарита всё ещё сердито, но уже тихо. – Чего они там хотят? Я не поняла: куда ты их не пускаешь? Если на ипподром – тогда правильно не пускаешь, нечего им там делать.

– Я их в квартиру не пускаю, – виновато сказала Аня. – Я же пятерых человек ждала, а приехали только двое… и… в общем, они не совсем такие, как я ожидала. Но раз вы подтверждаете…

– Молодец, – сказала дама Маргарита очень довольным голосом. – Так с ними и надо. Паспорт потребуй показать. Пусть знают, что и на них управа есть.

– Да я уже потребовала, – призналась Аня. – Так неудобно получилось…

– Классно получилось, – одобрила дама Маргарита. – Ты там построже с ними. Пусть отольются этим котам наши слёзки. Ну, пока, держи оборону. Трубку Василию дай.

От волнения Аня не сразу сообразила, кто тут Василий, а когда наконец сообразила – он сам вынул телефон из её руки. Аня пошире распахнула дверь, посторонилась, чтобы царь Давид мог беспрепятственно проникнуть в собственную квартиру, хотела спросить, не надо ли ему помочь, но постеснялась. Царь Давид не производил впечатления человека, который нуждается в помощи. Даже сидя в инвалидной коляске. Да и коляска, оказывается, была с электрическим мотором. Она зажужжала, мягко стронулась с места и шустро въехала в прихожую мимо Ани.

– Добро пожаловать, – пробормотала Аня в спину царя Давида.

Он вроде бы кивнул головой, но ничего не ответил. Наверняка не станет подписывать договор. Кто ж будет держать на работе человека, который не пускает законного хозяина в его собственную квартиру? Аня всё время думала об этом, наблюдая, как статуя Командора, не переставая говорить по телефону, небрежно забрасывает дорожные сумки в квартиру, захлопывает дверь, привычно, как у себя дома, поворачивает рычаг блокиратора замка, открывает встроенный шкаф, роется там в нижнем ящике в поисках чего-то… Очевидно: этот Василий – частый гость в доме. Или даже живёт здесь? Только этого не хватало! Мы так не договаривались…

Аня вопросительно оглянулась на коляску с царём Давидом, и увидела, что коляска уже пустая, а царь Давид стоит рядом, как ни в чём не бывало, и даже рукой ни за что не придерживается. Оказывается, он тоже был очень большой. Конечно, не такой, как статуя Командора, но уж никак не ниже метра восьмидесяти. И не такой широкий, как племянник. Даже вообще никакой не широкий, а скорее тонкий, хоть и широкоплечий. Поджарая фигура танцора и осанка военного. Семьдесят лет!..

Царь Давид, наверное, понял, о чём она думает, разулыбался, подбоченился, поводил плечами, гибко понаклонялся в стороны и слегка потопал ногами.

– А? – хвастливо сказал он и подмигнул. – Ничего ещё, да? Ещё и кое-кто из молодых спортсменов может позавидовать! Вырази своё мнение, Васька!

Васька за спиной Ани выразил своё мнение нечленораздельным мычанием.

– Завидует, – перевёл его мычание царь Давид. – Мальчику двадцать пять лет, а мяса наел, как к пятидесяти. Ни один конь не выдержит.

– Я мышцы накачал, а не мясо наел, – возмущенно буркнул Васька. – А эти ваши лошади мне глубоко фиолетово. Мне ваши конкуры и родео не вставляют.

– Говори по-русски! – рявкнул царь Давид грозно. – Это что, в Лондоне таких гопников растят?

Васька в ответ тоже что-то заорал, но что – Аня не поняла, потому что Васька орал по-английски.

Ну вот, так она и думала. Не успели порог переступить – и уже скандал. Аня дождалась паузы в Васькином крике и спросила, обращаясь к пустому инвалидному креслу:

– Наверное, пора обедать? Или сначала душ после дальней дороги?

Васька помолчал и хмуро сказал:

– Сначала душ.

Царь Давид засмеялся и сказал:

– Молодец, девочка. Не обращай внимания, мы всю жизнь так. Васька в меня пошёл, совсем психованный. Отец-то у него ничего, смирный. А мать ты сама видела. Сандро и Машке с нами тяжело, они всё ждут, когда мы друг друга поубиваем. А нам орать только в кайф, понимаешь?

– Дядь Давид, говори по-русски! – злорадно сказал Васька.

И царь Давид тут же закричал что-то на не известном Ане языке. Скорее всего – на грузинском.

Аня вздохнула и пошла в кухню заправлять салаты и разогревать слойки с козьим сыром. Кухня находилась далеко от прихожей, за двумя коридорами, тремя стенами и одной дверью, но Аня прекрасно слышала, как дядя с племянником то орали друг на друга на разных языках, то громко хохотали на два голоса, то хлопали дверцами шкафов, то роняли на пол что-то металлическое… Сумасшедший дом. И это будет очень хорошо, если царь Давид не станет подписывать договор. Вряд ли она долго вытерпит такую обстановку. Или уж не терпеть? Сразу сказать, что она работать не будет – и пусть ищут другую домработницу. Или даже спровоцировать царя Давида на недовольство ею, тогда он её просто выгонит, не заставляя отрабатывать две недели…

Вот чем кончаются всякие заоблачные мечты и необоснованные надежды. Она ведь с самого начала говорила себе: нельзя мечтать о слишком многом!

– Вах, какой хороший стол! – сказал за её спиной царь Давид. – А вино где? Почему я вина не вижу?

Аня оглянулась от плиты – в дверях кухни стояли дядя с племянником, по-родственному обнявшись, как будто пятнадцать минут назад не собирались поубивать друг друга. Оба были с мокрыми после душа волосами, в спортивных штанах и белых футболках. И босиком – вот почему она не услышала шагов. На левой ноге царя Давида из-под штанины была видна марлевая повязка. Наверное, это они не так обнимаются по-родственному, как племянник помогает дяде держаться на ногах. Зачем царь Давид вообще из своей коляски вылез? Поломался – выздоравливай, не нарушай режим. А он ещё и о вине говорит…

– Вино я не покупала, – строго сказала Аня. – От Маргариты Владимировны такого распоряжения не было. К тому же при переломах вино противопоказано.

– Вино она не покупала! – Царь Давид удивился даже больше, чем Евгений Михайлович, когда она закукарекала. – Да кто б тебе доверил вино выбирать? У меня полный бар такого вина!.. Где бы ты нашла такое? То-то. Иди из бара принеси. Что-нибудь красное и старое.

– Из какого бара? – не поняла Аня. – Я не знаю, где здесь бар.

– В кабинете, – с подчёркнутым терпением объяснил царь Давид. – Знаешь, где кабинет? А где бар – не знаешь?

– Не знаю, – упрямо отрезала Аня. – Всё равно вам вино нельзя. К тому же – белый день. Что это за привычка – пить посреди дня?

Царь Давид шевелил бровями, задумчиво смотрел на неё прищуренными глазами и молчал. Вот прямо сейчас он и скажет, что она уволена.

– Дядь Давид, ну его, правда, это вино, – неожиданно сказал Васька. – Есть невыносимо хочется, а пить – жарко сильно. Потом, вечером, попозже. Если твоя кухарка разрешит.

– Я домработница, – напомнила Аня, ни на кого не глядя. – Но всё равно не разрешу. Чтобы мне тут с переломами ещё пьянствовали!

Вот сейчас её и выгонят…

– Я её боюсь, – доверительным тоном сообщил царь Давид своему племяннику. – Слушай, я её просто боюсь! Васька, почему я её боюсь, ты не знаешь?

– Потому, что она тебя не боится, дядь Давид, – шутливым тоном ответил Васька.

Было очевидно, что он даже мысли такой не допускает. Не бояться самого царя Давида! Свежий анекдот.

Аня вдруг поняла, что она совершенно не боится царя Давида. Никого она не боится, и увольняться уже не хочется, и вообще всё будет хорошо.

– Всё будет хорошо, девочка, всё будет хорошо, – неожиданно сказал царь Давид. – Давайте уже кушать, такой запах, я весь в нетерпении… А почему на столе только два прибора? Арифметики не знаешь, да? Нас тут трое, приборов – два!

– Я обедать не буду, я не хочу, я уже обедала… – Аня совсем растерялась под насмешливым и ожидающим взглядом Васьки и решительно заявила: – И вообще, я не гостья, а кухарка.

Васька криво ухмыльнулся и отвёл глаза, царь Давид сердитым и хриплым голосом закричал что-то на не знакомом Ане языке, но она уже не боялась.

– Тема исчерпана, – сказала она бабушкиными словами и с бабушкиной интонацией. – Прения закончены. Прошу за стол. А то разогревать придётся.

Царь Давид и Васька переглянулись, захохотали и так, хохоча, в обнимку пошли к столу.

Наверное, гипертрофированная смешливость – фамильная черта всех членов этой семьи…

Глава 6

Потом Аня ещё долго вспоминала этот день. Иногда – с запоздалым страхом, иногда – с неловкостью, а чаще – с чувством вины. Потому что именно по её вине царь Давид тогда поссорился с племянником. Так сильно, что даже выгнал его из дома. Выгнал из дома! Это было ужасно.

А Василий был не виноват. Почти не виноват. По большому счёту. Это она была виновата – чужой человек, просто кухарка, – это она стала причиной разрыва родственных отношений. Это по её вине самодержец всея семьи остался без своих подданных. Совсем один, если не считать её, Ани. Но разве её можно было считать? Домработница – и всё. Причём – домработница, которую приняла на работу дама Маргарита, мать именно того Васьки, которого царь Давид выгнал из дома. А она, получается, вот так отблагодарила свою благодетельницу. Аня тогда чуть не умерла от стыда, представляя, как будет смотреть в глаза даме Маргарите. Если им вообще суждено когда-нибудь встретиться. Ужасно всё получилось, просто ужасно…

Царь Давид каким-то образом сразу понял её состояние, молча поизучал патологию её сосудистой системы, успокаивающе сказал:

– Ты не бойся, не думай ничего, хочешь – завтра поговорим, не хочешь – не будем говорить. Спать ложись. Я тоже спать пойду.

Повернулся, пошёл из комнаты, сильно хромая. Сейчас можно было поверить, что ему все семьдесят лет. В дверях задержался, оглянулся и вроде бы неохотно добавил:

– На Ваську не обижайся. Прости его, а? Он пацан не злой, просто дурак. Избаловался, кобель, по этим заграницам.

– Давид Васильевич, как вы можете такие слова говорить о своём племяннике? – в полном смятении пролепетала Аня. – Он же вам родной…

– Ну да, – согласился царь Давид. – Был бы чужой – убил бы на месте.

И вышел, хлопнув дверью. Наверное, всё-таки сердился на неё. На его месте любой бы сердился.

А Аня осталась сидеть на своём прекрасном ложе и тупо рассматривать свой разорванный халат. На самом видном месте разорванный, сильно, от выреза почти до пояса. Это потому так получилось, что пуговицы были пришиты крепко. Если бы держались на одной ниточке, отлетели бы – и всё. Но поскольку держались насмерть, то при рывке потащили за собой ткань, а ткань была не очень крепкая, халат уже старый, вот и получилась такая страшная дыра. А другого халата у неё нет.

Надо бы немножко поплакать. Бабушка советовала в минуты сильного душевного волнения плакать. Бабушка говорила, что слёзы смывают горечь. Несколько раз в жизни Аня пробовала плакать, но горечь не смывалась, наоборот – ещё больше накапливалась где-то внутри. Наверное, Аня просто не умела плакать правильно. Ничего-то у неё не получается делать правильно. И сегодня всё неправильно получилось. Она сняла халат, нашла иголку и нитки, стала зашивать безобразную дыру, а параллельно – думать, чего неправильного она сегодня наделала, что привело вот к этим плачевным результатам.

Ведь она поверила, что всё будет хорошо. И царь Давид сам сказал, что всё будет хорошо. И Васька, кажется, не имел ничего против того, чтобы всё было хорошо. Просто у Васьки оказались свои представления о хорошем…

После обеда царь Давид сказал, что страшно объелся, поэтому пойдёт поваляется часок с книжкой в кабинете на диване, а Ваське посоветовал поносить воду, порубить дрова или ещё какой-нибудь физической нагрузкой растрясти жир.

– У тебя, дядь Давид, даже тренажёров нет, – капризным голосом сказал Васька.

– Тренажёры – глупость, – сурово заявил царь Давид. – Займись чем-нибудь общественно полезным.

Он вышел из кухни, а Васька остался. Сидел за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула и вытянув ноги во всю длину, внимательно следил за Аней, которая убирала со стола остатки обеда и складывала грязную посуду в мойку. Посидел, помолчал, задумчиво спросил:

– Ты здесь клуб какой-нибудь приличный знаешь?

– Клуб? – Аня уже включила воду, вода шумела, поэтому она подумала, что не расслышала вопроса. – Какой клуб? Кажется, все клубы закрылись несколько лет назад. И дворцы культуры тоже закрылись, только один остался – железнодорожников. А, нет, знаю! Шахматный клуб у нас есть.

Она не услышала, как Васька оказался за её спиной, и сильно вздрогнула, когда прямо над ухом раздался его вкрадчивый голос:

– Шахматный? Оригинально. Сходим туда вместе сегодня? Поиграем во что-нибудь интересненькое…

Васькины руки обхватили её талию, а его дыхание обожгло шею. Аня ойкнула, выронила тарелку и резко повернулась, стукнувшись затылком о Васькин подбородок.

– Ты чего? – Васька выпустил её из рук, выпрямился, отступил на шаг и схватился за челюсть. – Больно же!

– Извините, – сказала Аня без всяких признаков раскаяния и потрогала свой ушибленный затылок. – Я не смогу пойти с вами в шахматный клуб сегодня. И никогда не смогу. У меня много работы. Мне не за то деньги платят, чтобы я по клубам ходила.

– Ах, деньги! – Васька вернулся на свой стул, опять развалился, вытянув ноги, насмешливо пропел: – Люди гибнут за-а-а мета-а-ал!.. Не сомневайся, я тебе заплачу.

– За что? – не поняла Аня.

– Ну хватит уже выёживаться, – хмуро сказал Васька. – Ты кто такая вообще? Не, даже прикольно! Сроду кухарок не снимал, а она ещё и торгуется…

– Извините, я правильно поняла, что вы… – Аня помялась, но всё-таки решила прояснить ситуацию до конца. – Вы… как бы это сказать… собираетесь платить за интимные услуги? Ещё раз извините…

– Собираюсь, собираюсь, не сомневайся! – Васька присмотрелся к ней и недоверчиво спросил: – Или ты того? Интим не предлагать?

– Не предлагать, – сказала Аня, чувствуя, что её сосудистая система опять демонстрирует свою патологию.

– Это что же такое, я тебе не нравлюсь? – откровенно удивился Васька. – У тебя испорченный вкус. Ну, понятно, кухарка и есть кухарка. О! Я понял. Ты на царя Давида глаз положила. Царицей мечтаешь стать? Ну так особо не надейся. Он ещё не в маразме, чтобы на кухарке жениться. И не такие пытались окрутить.

– Ну как вам не стыдно? – тихо сказала Аня. – Разве я давала вам повод?.. Это… некрасиво. Зачем вы так себя ведёте? Ведь потом сами жалеть будете…

– Жалеть?! Ух ты какая… – Васька поднялся и шагнул к ней.

Статуя Командора. Аня невольно поёжилась. Васька заметил это и торжествующе ухмыльнулся.

– Васька! – хрипло рявкнул из глубины квартиры царь Давид. – Куда ты делся? Третий раз зову!

– Иду! – заорал в ответ Васька, а Ане тихо пообещал: – Мы с тобой ещё поговорим. Наедине, да? Жди и надейся. Надейся и жди.

Этот нелепый разговор оставил у Ани очень тревожное ощущение. Интересно, этот Васька долго ещё будет тут жить? Заплатить он собирается, подумать только! Мы так не договаривались. Ну, ничего, царь Давид всё-таки рядом, если что – так можно будет ему пожаловаться…

Нет, нельзя жаловаться царю Давиду. Тем более – на собственного племянника. Кто же будет держать на работе человека, который жалуется хозяину на его любимого племянника? Царь Давид сам за обедом сказал, что этот Васька – его любимый племянник. Правда, добавил, что любимый – потому, что других нет, есть ещё племянница, но с девки что возьмёшь, выйдет замуж – и конец фамилии. А у них в семье к продолжению фамилии все относятся очень трепетно. Нет, нельзя жаловаться самодержцу на его единственного наследника.

К ужину тревожные мысли как-то незаметно рассосались. Скорее всего – потому, что Васька смылся из дому сразу после того, как ушёл из кухни на зов царя Давида. А сам царь Давид вскоре пришёл в кухню, попросил крепкого кофе. Аня сказала, что согласна напоить его только чаем, потому что кофе очень вреден при переломах. Они долго препирались на тему прав хозяина и обязанностей работника, в конце концов, царь Давид согласился с доводами Ани, но заявил, что в качестве моральной компенсации требует, чтобы Аня почаёвничала вместе с ним. И они долго сидели за столом, пили чай, неторопливо разговаривали – вернее, царь Давид задавал всякие вопросы, а Аня отвечала, – и постепенно она совсем успокоилась, даже почти забыла об этом Ваське. Вспомнила, когда царю Давиду позвонила дама Маргарита – наверное, затем, чтобы узнать, где её сын, потому что царь Давид недовольно сказал в трубку:

– Машка, чего ты дёргаешься? Пострелять мальчик пошёл, тир – в подвале, вот телефон и недоступен. Придёт – скажу, чтобы позвонил… Анна? Анна молодец, всё умеет, особенно грибы, не ожидал… Передаю трубку, сама с ней поговори.

– Здравствуйте, Маргарита Владимировна, – сказала Аня, краем сознания отмечая, что телефон царя Давида очень хорошо пахнет. – А у меня уже свой мобильник есть! Ещё вчера купила, но когда вы звонили, я забыла сказать. Номер запишете или мне просто с него вам позвонить? А то сейчас я всё-таки по чужому говорю, долго говорить – это неудобно. Я так понимаю, что у Давида Васильевича до сих пор московская карта. Я слышала, что если с московского номера на московский же звонить, но из другого города, то это такие страшные деньги, вы себе не представляете…

– Не представляю, – согласилась дама Маргарита. – Надеюсь, не разорюсь… Анна, ты мне лучше расскажи, как там что.

– Всё хорошо… – Аня вспомнила о безобразном поведении Васьки, невольно вздохнула, но продолжила бодрым тоном: – Обед понравился, ели с аппетитом. И «наполеон» тоже понравился. Жаль, что вы не приехали. А вино я не разрешила пить, Давид Васильевич хотел вина, а я не разрешила – всё-таки перелом… Я правильно поступила?

Царь Давид, откровенно слушавший её разговор с дамой Маргаритой, вдруг захохотал. Дама Маргарита помолчала и с изумлением спросила:

– И что, они тебя послушались? Оба? И Давид, и Васька?

– Конечно, – уже не так бодро сказала Аня, слыша в изумлении дамы Маргариты намёк на то, что простая кухарка не может разрешать или не разрешать хозяевам делать то, что тем хочется. – Разумные люди, взрослые, сами всё понимают… К тому же – перелом. К тому же – такая жара. К тому же, я читала, что до вечера вообще пить не следует. Логично?

– Ну, Анна, ты укротитель, – с уважением сказала дама Маргарита. – Тогда я за тебя спокойна. И за них спокойна. За всех спокойна… Дай-ка телефон Давиду.

Аня ушла из кухни, чтобы не мешать родственникам разговаривать между собой, но даже из холла слышала, как царь Давид то кричит хриплым голосом: «Машка, ты меня достала!» – то хохочет во всё горло. Наконец перестал кричать и хохотать, вышел из кухни, озабоченно спросил у Ани:

– Ты ведь ей не проболталась, что я на своих двоих хожу?

– Маргарита Владимировна об этом не спрашивала. Я думала, она знает.

– Ага, сейчас вот… Будет спрашивать – не говори, – приказал царь Давид. – Они там мечтают, чтобы я ещё месяц в коляске сидел. Надоели со своими заботами. Вот я и сбежал. Не говори, что хожу, поняла?

– Ой, так, может быть, вам нельзя пока? – испугалась Аня. – Может быть, рано ещё? Надо обязательно врачу показаться! Хорошему! И пусть врач решает, можно или нельзя.

– Я сам врач, причём – лучший. И я уже решил, что можно… Чего ты убежала? Пойдём чай допивать и разговор договаривать.

И они ещё немножко посидели в кухне за столом, не так допивая чай, как договаривая разговор. Похоже, царь Давид уже выспросил всё, что хотел знать о своей домработнице, и теперь рассказывал о себе то, что, наверное, полагалось знать домработнице о хозяине: любит тишину, не любит возражений, любит вкусно поесть, не любит молочные блюда, обычно рано встаёт, но завтрак готовить не нужно, любит чистоту и порядок, но сам поддерживать их не любит, хотя чашку и тарелку за собой вымыть в состоянии… Не терпит никакой музыки. Гостей тоже не терпит. И не потерпит никакой слежки за собой. Будет уходить, когда и куда захочет. Аня тоже может уходить, когда и куда захочет, но должна предупредить, когда вернётся. Если будет отсутствовать ночью – должна предупредить заранее. Всё ясно? Вопросы есть?

– Я не собираюсь уходить ночью, мне некуда уходить, – сказала Аня. – И вопросов пока нет. А, нет, забыла! Я хотела спросить, что готовить сегодня на ужин и завтра на обед.

– Так от сегодняшнего почти всё осталось! – удивился царь Давид. – Куда ещё готовить? И так наготовила на целый взвод.

– Маргарита Владимировна сказала, что приедут пять человек, – объяснила Аня. – И ещё она сказала, что каждый раз надо готовить свежее. А то, что осталось, – выбрасывать.

– Забудь, – приказал царь Давид. – Три раза в день, что ли, готовить? Каждый день – по три раза? Оно тебе надо? Выбрасывать! Ишь ты… Машка забыла, как сама варила суп из топора.

Вроде бы надо было радоваться, что работы будет не так много, как Аня предполагала. Но она расстроилась: если царь Давид намерен лично доедать всё, так что же её бомжам достанется? Хотя ладно, ничего страшного. Типографскую зарплату она теперь не должна отдавать Вадику, да ещё и здесь платить будут. Ничего, сможет она своих бомжей прокормить. Сегодня отнесёт им хлеб, который всё равно никто в этом доме не ест, две пачки запасённого на всякий случай кефира и пачку творога – она же не знала, что царь Давид не любит молочного, – оставшийся салат из помидоров и огурцов и бутылку воды с шиповниковым сиропом. Аня никак не могла решить, сказать царю Давиду о своих бомжах сразу или уж потом как-нибудь постепенно его подготовить… Но царь Давид опять пошёл валяться с книгой на диване в кабинете, а ей настоятельно посоветовал не сидеть в четырёх стенах, а пойти воздухом подышать, погулять просто так или заняться своими делами. Ведь есть у неё свои дела? Ну, вот и нечего сторожить его тут, он не калека, ему сиделка не нужна.

Аня быстренько собрала обед для бомжей, заглянула в кабинет, сказала царю Давиду, что скоро придёт, выслушала его рассеянное: «Счастливо», – и заторопилась к оврагу возле брошенной стройки. На вахте сегодня сидел Олежек, опять сердитый, но на её приветствие ответил с готовностью и даже, кажется, был не против поболтать о том, о сём.

– Ты как вообще? – спросил он неопределённо. – Хозяин ничего? Не обижает? Говорят, он крутой. А пацан с ним – это кто? Своя охрана?

– Давид Васильевич очень хороший, – не останавливаясь, откликнулась Аня. – Пацан с ним – это не охрана, а племянник.

И, уже выходя из подъезда, услышала, как Олежек пренебрежительно пробормотал:

– Тогда ясно… А я думаю: чего такую шелупонь в охранники брать?

Самой Ане в голову не пришло бы давать Ваське такую характеристику. Но то, что Васька и у кого-то другого не вызывал одобрения, – это почему-то радовало. Хотя у сердитого Олежека, похоже, вообще никто особого одобрения не вызывал…

Возле бетонных плит на краю оврага никого не было. Так и раньше иногда бывало – бомжи либо уходили, не дождавшись её, либо приходили позже, а она просто оставляла на условленном месте принесённое. Аня выгрузила из сумки свёртки и банки, немного подождала, оглядываясь, никого не дождалась – и собралась уходить.

– Добрый день, – сказал голос Александра Викторовича, того самого, который казался Ане ряженым.