Текст книги "Invider. Печати 1 и 2"

О странной любви

Василич встретил наших друзей у железнодорожного вокзала. Он выглядел крупным дядькой неопределенного возраста, обладал огромными крепкими руками, толстыми пальцами-сосисками, широким красным лицом, густой, но коротко постриженной чёрной бородой, а также красовавшимся на лбу набухшим неприятным прыщом. И ещё кое-чем: Василич при разговоре постоянно произносил мусорное междометье «ёпт». Автор просто не имеет права цитировать его речь без этой пикантной подробности, ибо тогда она станет совершенно неполной и пресной, а, стало быть, оскорбительной по отношению к самому Василичу. Что, наверняка, заденет его чувства, как человека, глубоко и с оттенками выражающего свои эмоции.

«Прямо Карабас-Барабас какой-то, – поёжилась Полина, когда Василич, кинув ей короткое „здрасте, ёпт“, с трудом влез в машину и, грузно плюхнувшись, устроился рядом с ней на заднем сидении».

– Руслан, ты адрес-то помнишь, ёпт?

– Да.

– А барышня не против?

– Барышня не против. Её зовут Полина.

– А меня Жора, ёпт! Но для друзей я просто Василич, – мужик взглянул на Полину и улыбнулся широкой, неприятной улыбкой, обнажив кривые жёлтые зубы.

«И такие люди ещё зверей разводят, – промолчала Полина. Ей очень не понравился этот человек, было совсем некомфортно сидеть рядом с ним на одном сидении автомобиля. – Наверное, они от него все разбегаются. Как куклы из кукольного театра!»

– Ну, поехали, – сказал Руслан, и машина тронулась с места.

Ехали в тишине, если это, конечно, касается только последствий от радиоволн, передающих информацию: магнитолу Руслан выключил ещё тогда, когда Полина в очередной раз задремала, да так и не включал более. Но вот, что касается Василича, то рот у него, похоже, не затыкался:

– Ты прикинь, Руслан, цены-то, ёпт, на стройматериалы к весне опять подняли. Я тут мотался, ёпт, по району, искал рынок, ёпт, где подешевле, ёпт. Ну, не в Москву же мне, ёпт, за теплоизоляцией, ехать, правда? Это одна проблема, ёпт. Вторая в том, что работяги, ёпт, все сплошь приезжие, а мы-то знаем, как они работают. Я заказал, ёпт, баню из бруса, ёпт, но с двойным утеплителем, ёпт, так эти бусурмане, ёпт, сделали в один слой, ёпт! Ругался, ругался, решил заплатить тоже половину, ёпт. Цемент, вот, брал у себя, а песок заказывал у барыг, ёпт, что с Хотьково, там цена ниже. А ещё старая крыша протекла, ёпт, оббивать-то хотел сперва профнастилом, ёпт, но потом остановился на металлочерепице, ёпт. Сделал, ёпт, да выяснилось, что просчитался с наклоном, ёпт. Снег продавил, ёпт. Этой весной, вот, в мае всё перекрывал снова, ёпт… Ты думаешь, что я тебе с долгом так тянул, а вот, не тут-то было, ёпт, все деньги на стройку да ремонт и ушли, ёпт. Сейчас думаю нормальные квакальники поставить, ёпт, и бочки купить, чтобы в них стекало, ёпт. Металлические, а то пластик сгниёт через пять лет, ёпт. И мелкой сеткой накрыть, чтобы листва не скапливалась, ёпт. Ты, наверное, спросишь, как буду чистить? Так я сетку-то, ёпт, на секции положу, а их – в пазы. Один щелчок – и готово, ёпт!

Василич заулыбался, представляя своему мысленному взору новый блестящий металлический «квакальник», видимо, являющий собой жёлоб для отвода воды с крыши, покрытый изящными секционными сетками. Затем он продолжил:

– Завтра заказ одной даме делать буду, ёпт. Ну, ты, понимаешь… Жена местного чиновника, ёпт, главный сказал, обслужить в первую очередь, ёпт. Надо с утра уже быть на работе, ёпт, так что я вас рано отправлю. Но придётся заехать на ферму…

– Чего? – наконец, отозвался Руслан. Идея заехать к Василичу на работу ему не понравилась.

– Ну чего, чего, ничего, ёпт! Заедем, говорю, на ферму, я тебе долг верну. У меня там, в сейфе, ёпт… С позапрошлого заказа накопилось. Сразу оптовой партией брали, ёпт.

– Хорошо, только, Василич, по-быстрому, а то мы тут в Иваново спешим.

– В Иваново? А чего там, ёпт?

– Да в город мастеров едем, – решил не врать Руслан. Полина кинула строгий взгляд на его правый глаз, отражавшийся в зеркале заднего вида.

– А, знаю, знаю, – протянул Василич. – Место известное. Но там цены дерут, ёпт. Хотя, вы же москвичи, богатые, небось. Особенно завтра, ёпт, – он захихикал.

– Ты мне вот что скажи, – продолжал Руслан. – На ночь-то нас оставишь?

– Конечно, об чём вопрос, ёпт! Мы ж договаривались. Я живу один, так что никаких проблем. Вас вместе класть-то?

– Порознь! – Вдруг громко вставила Полина, сама не ожидая такой резкости.

– Ёпт! Ну, порознь, так порознь, мне-то что, – пожал плечами Василич.

Затем он принялся рассказывать про новый строительный рынок, открывшийся на таком-то километре «Ярославки», про замечательного оттуда рабочего по имени Баграм, про гнилую вагонку, купленную там же по неосторожности, и про неприятный случай, произошедший всего четыре дня назад:

– Я, значит, на рынок заехал к открытию, ёпт, а заказывал я сайдинг для бани-то, ёпт. Вы не поверите, ёпт! Итальянский, ёпт! Светлый дуб, ёпт! Неделю ждал. Под заказ делали, его ж так просто не продают, ёпт, заказывать надо, пока на заводе отольют…

– Что, завод прямо в Неаполе? Или в Риме? – съязвил Руслан (всё-таки не смотря на кажущееся равнодушие к спорам и чужим настроениям, он любил иногда «подколоть» своего собеседника, да читатель, впрочем, уже это заметил).

– Да ну что ты, ёпт, – не заметил укола Василич, – у нас, просто технология итальянская. Значит, примчался я до работы, ёпт, мне ж в десять уже там надо быть, кормить зверей, ёпт, а то у них режим, иначе шерсть, ёпт… В общем, жду, жду. Появляется хозяин, ну, я к нему сразу, так, мол, и так, ёпт, тыры-пыры, пассатижи, сайдинг заказывал, извольте, ёпт! А он мне и говорит: сгорел твой сайдинг, ёпт! Я: как так сгорел, ёпт? А он: да вот так, ёпт, мол, ночью фура задерживалась, ну, водила газку поддал, ёпт, да на перекрёстке ещё в Москве на какую-то легковушку налетел. Ту отбросило, ёпт, а фура – прямиком в какой-то забор, ёпт. Водила выскочить успел, а бензобак рванул, ёпт. А там внутри ещё краска была, ёпт, да доски разные… Короче говоря, пока пожарные приехали, сгорел в ней и мой сайдинг, ёпт…

И опять ощущение дежавю посетило Полину. Она ведь уже слышала недавно рассказ о фуре и об аварии с ней. И ещё она испытала вдруг сильную, тревогу, будто эти повторения, уже не раз происходившие с ней за последние дни, связаны как между собой, так и с её драмой. Истории с авариями представлялись ей гранями одного и того же камня, что совокуплял в себе все загадки, придуманные для неё коварным Инвайдером.

– А что стало с пассажирами легковушки? – осторожно спросила она.

– А я почём знаю? Я не уточнял, ёпт. Мне, главное, ещё неделю ждать пришлось. Вот, сказали, двадцатого подвезут, ёпт.

– Да, не повезло тебе… – произнёс Руслан. – Ну, ничего, подождёшь ещё чутка. Ты, главное, как всё достроишь, на новоселье не забудь позвать.

– А, ну это самой собой, ёпт! – Василич вновь широко улыбнулся.

«Мне надо меньше думать об этих совпадениях, – мысленно убеждала себя Полина. – Фуры часто сталкиваются, вообще, аварии часто происходят, нет здесь ничего удивительного. Но Игорь… Он ведь попал именно в аварию, так сказали в той… передаче. Если, конечно… А что? Что, конечно? Я уже стала ему верить, я уже и не допускаю мысли, что он мне врёт. Чёрт! Надо поговорить с Митричем, и всё ему рассказать! Как только мы вернёмся из этого города мастеров, надо сразу к нему. Где бы он ни лежал, хоть в кремлёвской больнице!»

Полина поморщилась, понимая, что об этом придётся просить Александра.

Жил Василич скромно на втором этаже четырёхэтажного кирпичного дома. Он долго возился с замками на мощной бронированной двери, прежде чем наши герои попали внутрь его квартиры.

– От гринписовцев охраняешься, – иронично заметил Руслан.

– Да не, ёпт, они сюда и не доберутся… Это от наших ворюг. Уроды ещё те, ёпт… Митяя полгода назад обчистили, ёпт…

Полина не поняла, причём тут гринписовцы, но решила не уточнять. Она уединилась в ванной комнате (совмещённой с санузлом) и снова набрала номер Игоря. Конечно, никто ей не ответил. Полина отключила вызов и с насмешкой посмотрела на свой телефон. Он почему-то показался ей таким жалким, таким ничтожным, что ей захотелось его просто выкинуть в ведро, стоящее рядом с унитазом. Даже не изничтожить, не совершить акт воздаяния и низвержения, не покарать, а просто взять и выкинуть. Бросить как ненужный кусок грязи и вытереть руки.

«Какой от него толк, если я не могу дозвониться до Игоря… Зачем он мне?»

Но мысль избавиться от средства коммуникации всё же показалась ей нелепой, она убрала телефон обратно в сумочку.

«Ладно. Терпи. Терпи. Как там верующие говорят… Христос терпел и нам велел. Что ж… В этом есть рациональный смысл. А в чём его нет? Есть смысл терпеть? А был ли смысл тащиться сюда в этот город, в эту квартиру к этому неопрятному и неприятному мужику? Наверное, был. Да, да. Грибы, чокнутые учёные, шальные артисты. Я должна понять смысл всего этого и ответить на проклятый третий вопрос! Должна!»

Полина открыла кран. Потекла тонкой струйкой вода. Холодная. Хотя кран и имел красный цвет. Но постепенно вода начала теплеть, и Полина с удовольствием подставила под струю руки. Её часы показывали почти восемь вечера. Она поняла, что страшно хочет есть.

Василич организовал ужин. Простенький, но со вкусом. Варёная картошка, консервированная селёдка (бочковая!), банка шпрот, серый хлеб-кирпич, солёные огурцы – вот, пожалуй, и весь незатейливый стол. Но Полину это более чем устраивало, не говоря уже о Руслане. Как-то неожиданно со словами «будешь, ёпт?» возникла бутылка водки, на что и Руслан и Полина синхронно отрицательно покрутили головами (Полина, кстати, внимательно посмотрела на этикетку, но на этот раз она радикально отличалась от «той»).

– Ну ладно, ёпт, мне больше достанется, – Василич со знанием дела открутил крышку и налил себе в полную стопку с потёртым вульгарным изображением голой женщины.

– Василич, а есть что-нибудь безалкогольное? – спросил Руслан.

– Конечно, ёпт, всё для вас, – Василич сходил на кухню и принёс трёхлитровую банку с мутной желтоватой жидкостью.

– Абрикосовый, ёпт!

– Сойдёт, ёпт, – улыбнулся в ответ Руслан.

Гости не спеша ели, Василич «хлопал» одну стопку за другой, смачно закусывал, но, как показалось Полине, на нём это никак не отражалось.

– А что хотите в городе мастеров посмотреть? – поинтересовался хозяин дома.

Руслан взглянул на Полину.

– Ну… – протянула та, – говорят, место интересное. Грибы там хорошие, вкусные.

– Грибы, это да, ёпт. Я несколько раз покупал у них, вкус – не передать, ёпт. Но, говорят, они туда химикаты, ёпт, подсыпают, так что не знаю, не знаю… Может, и не стоит их есть, ёпт.

– А ты что же, Василич, каждый день бутылочку уговариваешь? – спросил Руслан, хрустя огурцом. – Или это по случаю гостей?

– Почти, ёпт. Уже даже и не ощущаю, привык, – Василич засмеялся.

– Как дела на заводе?

– На лакокраске-то? Да хреново, ёпт. Сейчас там какой-то чёрт всё под себя подмял, ёпт, я уж и перестал туда ездить.

– А что за завод, – спросила Полина.

– Да местный, ёпт, в своё время там краску хорошую делали, я всегда, ёпт, со склада брал, у меня там знакомый, ёпт, работал.

– Постой, Василич, это не тот случайно, который знаменитый насос выносил?

– Он самый, ёпт…

– А что за насос? – спросила Полина.

– О, ёпт, это целая заводская легенда. Ты, Руслан, ей не рассказывал?

– Нет. Да я и не помню точно, что там было-то. Кстати, расскажи, напомни.

– Да ну, ёпт, – Василич в очередной раз налил себе стопку, – рассказчик из меня, ёпт, никакой, уснёте, ёпт.

– Ну, ты попробуй, а я поддержу, если что. Полине будет интересно послушать.

– Да? – Василич посмотрел на Полину, будто что-то вспоминая. – А она меня этим, шизиком, ёпт, не сочтёт?

– Не сочту, Василич, обещаю вам, – заявила Полина. – Я, знаете ли, на шизиков уже насмотрелась вдоволь (придётся огорчить Полину, ещё нет).

– Ну ладно, ёпт… Ваше здоровье, девушка, – Василич опрокинул стопку, затем, поставив её на стол, потянулся вилкой за шпротами. Проглотив пару рыбёшек, он начал рассказывать:

– Эта история, ёпт, случилась лет двадцать назад, что ли… Там, короче, ёпт, был один технолог… Как его звали-то… Кореш моего друга Стёпки, ёпт, ну, они квасили вместе. Он сыпал, ёпт, канифоль всякую в реактор, я не понимаю в этом, ёпт… Ну и вот… И там насос ещё привезли. А, не, насос, ёпт, старый стоял ещё. Вообще, кулики у нас не водятся, ёпт, и откуда он там взялся, я, ёпт, до сих пор в толк не возьму, хоть ты меня лопатой по хребту, ёпт!..

Увы, Василич, действительно, обладал талантом рассказчика ровно настолько, насколько, скажем, жареная котлета обладает сколь-нибудь заметной твёрдостью по шкале Роквелла. В отличие от более-менее складных сетований на неудачную стройку, художественный рассказ давался ему с трудом. Сбивчивое повествование, постоянное и неотвратимое «ёпт» через каждое слово, возвращение к уже сказанному и пропуск важных поворотных моментов, всё это крупнозернистым рашпилем проходилось по ушам слушателей. Поэтому не стоит издеваться над читателем и цитировать Василича, а стоит пересказать заводскую легенду своими словами. Тем более что история эта настолько невероятна, что ограничиться о ней одним лишь упоминанием никак нельзя!

Но прежде, чем озвучить здесь эту удивительную легенду о любви насоса-дозатора к птичке шилоклювке, стоит сказать немного общеизвестных слов о главных героях, доступных в окружающей нас информационной среде.

Итак.

Поршневые дозирующие насосы – довольно старинный вид оборудования, использующийся на территории России в химическом производстве. Рабочим органом поршневого дозировочного насоса является поршень из нержавеющей стали, который приводится в движение электродвигателем через редуктор с кулачковым механизмом. При возвратно-поступательном движении поршня в цилиндре, снабженном клапанами на линиях засоса и нагнетания, происходит попеременное засасывание раствора в цилиндр и его последующее вытеснение в напорный трубопровод. Производительность таких насосов-дозаторов регулируется ходом поршня в относительно небольших пределах. Давление и производительность насоса-дозатора определяются мощностью электропривода и размерами поршневой группы. Производительность может составлять сотни литров в час, а давление – сотни атмосфер.

Шилоклювка (лат. recurvirostra avosetta) – крупный черно-белый кулик с изогнутым вверх клювом из семейства шилоклювковых, распространённый на пологих берегах водоёмов с солёной или солоноватой водой в Евразии и Африке. В России гнездится в Предкавказье, в Прикаспийской низменности и на юге Сибири в степной зоне Минусинской котловины. Внешне шилоклювка похожа на чайку, однако она гораздо крупнее: длина птицы может достигать сорока с лишним сантиметров. Шилоклювки моногамны, селятся группами в пару десятков особей. Питаются мелкими насекомыми (жуками или жужелицами), а также небольшими рыбками.

И, казалось бы, что после прочитанного может казаться общим у этих двух персон? А? Вы не поверите. Вы не поверите, но этим общим может быть только любовь!

«…Как зовут эту гайку? Эту гайку у окна? Ей… Нет, нет! Слишком это по-человечески, не так должно это звучать, совсем не так. Гайка счастлива, ведь она накручена вот на этот болт. А он? Он скрепляет собой несущую конструкцию, на которой держится весь верхний этаж. Что на нём? Реакторы установлены здесь, рядышком. Я слышал, что на нижнем этаже они продолжаются, и там, с них сливают лак, который идёт на фильтрацию. Это просто. Ради него я существую, в нём я вижу смысл всего бытия. Но что же там, на верхнем этаже?

Вон те мешки с пентаэритритом, которые навалены кучей… их доставили снизу. Не сверху! Они молчаливы и сухи, они не любят говорить. Возможно, они даже и не думают никогда… Но их предназначение не менее важно для общего дела, чем моё, ведь я – лишь инструмент, устройство, а они – часть будущего лака! Тягучего, густого лака!

Эх, мешки вы мои мешочки! Такие твёрдые, такие тяжёлые! Вы молоды, вы скоро станете им! Вас аккуратно возьмут, разрежут, высыплют ваше содержимое в реактор. Произнесут мантры. Да, да, я часто слышу эти мантры. Люди повторяют их всегда по-разному, но слова одни и те же, я их хорошо запомнил. Мне нравится их эмоциональный настрой в этот момент, они всегда собираются с силами и произносят мантры громко, чётко. Это приятно слушать. Мне не суждено произносить мантр, но я могу гудеть, этот звук зависит от давления, от температуры, от вещества, который проходит по моим внутренностям.

Если бы я мог говорить, я бы обязательно рассказал, о чём думают болты и гайки, цилиндр и поршень, о чём гудит электродвигатель, что скрывается в глубине каждой его медной проволочки. Это особенный, утончённый механизм. Электричество! Я живу им, оно заставляет поршень двигаться, а вещество – проходить по трубопроводу. Сталь – моя плоть, пар – моя кровь, электрический ток – мои нервы! Я функционирую, значит, я живу!»

В цеху, где всегда висел тяжёлый запах канифоли, у грязного и пыльного окна, подсоединённый к общему контуру, стоял старый насос-дозатор, установленный здесь невесть когда. Говорили, что он, фактически, сверстник завода, и находится тут с самого его основания. Он помнил ещё те времена, когда комсомольцы работали здесь из чистого энтузиазма, когда каждому бесплатно выдавали молоко, а пожароопасную динитроцеллюлозу перевозили в мешках на лошадиных повозках. Это были времена становления индустрии.

Насос работал хорошо. Несмотря на сильные нагрузки, он справлялся со своей нормой, исправно перекачивая сырьё для будущего лака. Жизнь его текла монотонно, но ему нравилось своё предназначение. Он слышал разговоры технологов и понимал, что его функция – часть великого и сплочённого огромного механизма, который производит великие и полезные вещи.

Но чего-то ему не хватало. Он часто думал о комплементарности. Часами разглядывал болты с гайками, видя в них совершенство. Когда одно идеально подходит к другому. Они были его кумирами, представлялись ему абсолютно счастливыми. И где-то глубоко внутри одинокий насос-дозатор мечтал о ком-то таком, кто стал бы его второй частью, кто слился бы с ним так же как сливаются эти гайки и болты…

Конечно, были трубы! Много труб. С каждой из них он разговаривал на своём языке давления и вибрации, они кокетливо отвечали, заигрывали с ним, откровенно гудели и даже вибрировали в такт поршню. Но всё это было не то. Не хватало чего-то главного, чего-то таинственного.

Да! Именно таинство – вот, о чём мечтал старый насос! Таинство! Наподобие того, что происходит там, в священном чреве реактора. Там, где сливаются в милостивой поликонденсации две комплементарности: двухосновные спирты и двухосновные кислоты, творя прекрасный полиэфир, который после смешения с растворителем станет лаком, чистым и непорочным!

Конечно, трубы не могли дать ему того, о чём он мечтал. Каждый акт дозирования заканчивался, да, непередаваемым удовольствием, но оно быстро проходило, и насос снова и снова глядел своими датчиками в мутное грязное окно этажа на кирпичную стену в надежде на некое чудо.

Эта стена всегда оставалась одинаковой и не важно, падал ли снег, лился ли дождь, окутывал ли её туман или колыхались ли её очертания в расплавленном воздухе под лучами палящего солнца…

И в тот величайший из всех дней она выглядела также. Стояло погожее летнее утро. Смена ещё не началась, насос отдыхал. Он как обычно смотрел в окно на стену, как вдруг кто-то невероятно красивый, взмахнув крыльями, опустился на её красно-коричневый кирпич.

Кто это?! От удивления насос едва не сорвал выпускной клапан, настолько увиденное потрясло его.

Это была птичка-шилоклювка, обычный кулик, каким-то чудом оказавшийся в здешних краях. Насос никогда раньше не видел ничего подобного, он и не представлял, что в окружающем мире сыпучих, жидких, газообразных веществ может встречаться такая гармоничная красота! Он почувствовал, что внутри него начинают закипать остатки глицерина. Электромотор вздрагивал, готовый вот-вот включиться, а трубы принялись о чём-то шушукаться.

Но самое поразительное ждало его впереди. Изящно вытянув шейку, чуть-чуть приоткрыв тонкий изогнутый клюв, птица медленно повернула свою голову в его сторону. Затем по-птичьи наклонила её вбок, и их взгляды встретились!

Насос не выдержал такого напряжения. Он включился на полную мощность, хотя вещества в контуре сейчас не было. Он знал, что работать в холостую – смертельно опасно, можно повредить внутренние механизмы и сжечь электродвигатель. Но сейчас ему было всё равно. Он просто хотел, чтобы эта красавица, эта царица обратила на него внимание, чтобы она не осталась равнодушной к его счастью!

И птичка заметила это. Она сперва удивлённо смотрела на вибрирующий за грязным окном механизм, но затем всё больше и больше всматривалась и замечала его отдельные детали: трубы, провода, датчики, вентили, крепёжные механизмы, моторное отделение… Всё это было ей в новинку и оттого манило и притягивало. Шилоклювка расправила свои крылья и снова выгнула шею. Её клюв открывался и закрывался, что говорило о её возбуждение. Насос был вне себя от счастья.

В цех вбежали люди. Они стали один за другим произносить свои мантры, суетиться, бегать от одного рубильника к другому. Они не понимали, что только что свершилось великое таинство, быть может, самое важное из всех, происходивших в этом цеху.

Один из них, наконец, перекрыл какой-то вентиль и насос почувствовал, что задыхается. Впрочем, ему было уже всё равно. Накал страсти спал, и он, полностью опустошённый, остановился. Он пребывал в блаженстве, глядя на прекрасную птицу, танцующую для него за окном.

С того дня жизнь насоса-дозатора резко изменилась. Каждое утро он ждал появление птички, и каждый раз она прилетала и садилась на стену. Она танцевала для него свои птичьи танцы, знакомя его с новым, доселе неведомым миром. В этих птичьих движениях он открыл для себя и шум прибоя, приносящий водную крошку, от которой внутри клюва чувствовался солёный вкус. И шелест листвы высоких сибирских сосен, где в сплетеньях ветвей стоит глубокий и душистый запах, так похожий на его родную канифоль. И лучи закатного солнца на скалах, вздымающихся ввысь, над которыми кружатся кулики, наполняя округу своим пением. Проклятое окно! Как жаль, что оно не позволяло слышать пение птицы! Как жаль, что не было возможности его разрушить!

Но птичка догадалась. Она поняла, что её хотят не только видеть, но и слышать. В один прекрасный день, когда люди ушли из цеха, она решилась разрушить последнюю преграду между ней и своим новым железным другом, столь необычным и непохожим на всё то, что она когда-либо видела. Шилоклювка спустилась на землю и схватила лапами кусок кирпича. Ей было тяжело. Перепончатым коготкам не сразу удалось удержать тяжёлую ношу. Лишь с третьей попытки она, отчаянно взмахивая крыльями, сумела подняться, держа в лапках своё оружие. Она вглядывалась в муть окна, примеряясь для броска. Насос внимательно следил за ней. Он изо всех сил моргал всеми своими датчиками, показывая направление. И птичка, наконец, решилась. Занеся лапки назад, она выгнулась всем телом и швырнула кирпич в окно. Раздался звон. Мутное, грязное стекло одной из секций рамы раскрошилось и осыпалось вниз, звуча сейчас самой сладкой музыкой, какую только мог себе представить насос. А птичка пела под этот аккомпанемент, пела для него! Это был ещё один поистине великий, незабываемый день!

Время летело. Лето потихоньку сменялось осенью. Никто из людей почему-то не замечал дырки в окне, и влюблённые могли теперь часами разговаривать друг с другом. Гудение и шум с одной стороны, трель и курлыканье – с другой. Но они понимали друг друга, как никто другой. Теперь многое стало ясно для насоса. Оказалось, что шилоклювка больна. Она родилась маленькой, гораздо меньше своих сородичей. Именно поэтому ей не нашлось места в общей стае, и она решила странствовать, пока не встретит своего счастья вне зоны обитания вида. И вот она нашла его. Здесь, в окрестностях старого города, на территории этого завода. Многое рассказал ей и насос. Он поведал ей о реакциях, протекающих в реакторах, о людях с их загадочными мантрами, о своей важной работе, о фильтрах Кюно, о растворителях…

Казалось, счастье наступило для них навсегда. И ничто не способно было разрушить его.

Но однажды случилась беда. Как обычно, осенним утром, шилоклювка прилетела и увидела, что окно более не прозрачно. Кто-то из людей, видимо, наконец-то обнаружил дыру и забил его фанерой. Насос в отчаянии смотрел сквозь дырки в фанере на свою возлюбленную, но был бессилен что-то изменить. Птичка старалась разглядеть его сквозь щели, но ей со стены это давалось непросто. Насос думал, как же привлечь её внимание, как сообщить ей, что он тут, видит её, как вдруг! На стене мелькнула чья-то тень. Насос вгляделся повнимательнее. Тень мелькнула ещё раз. Сверкнула пара зелёных глаз. Это была кошка! Огромная рыжая кошка, которая кралась по стене. Но куда она кралась? Догадка ошпарила насос так, как будто через него прогоняли кипящий олеум. Кошка! И цель её – моя птица! Нет! Этого нельзя допустить! Ты слышишь меня?! Слышишь?! Птица!!!

Но шилоклювка ни о чём не подозревала. Она поворачивала свою голову и так, и эдак, пытаясь рассмотреть со стены хоть одну щель, хоть одну трещинку в этой проклятой фанере. Всё её внимание было обращено на фанерный лист, и она не замечала крадущегося в трёх метрах от неё голодного хищника.

Насос пришёл в полное отчаяние. Но, собрав все свои силы, он отбросил его, ощущая только холодный и трезвый расчёт. В нём начала закипать ярость. Ярость от бессилия, от этих проклятых болтов, которыми он был привинчен к полу. От несправедливости. И тогда он решился на последний шаг. Невероятным усилием воли он перекрыл все клапана и завёл двигатель на полную мощность. Поршень, будто бешенный, принялся нагнетать внутрь цилиндра воздух. Датчики давления жалобно застонали, но насос вырвал их из себя, и они разлетелись вокруг осколками. Он знал, что делал. И этот последний роковой акт дозирования он посвящал своей любимой.

Давление достигло критической отметки. Насос ещё держался, хотя с него уже начали слетать разорванные расширившимися трубами гайки. Затрещали крепёжные механизмы. Зазвенела сталь обшивки, треснула плитка на полу. И последнее, что видел в своей жизни насос – это прекрасный чёрно-белый образ, будто картина великого художника, глядящий на него своей наклонённой головкой с этим божественным изогнутым клювом…

Фанерный лист разорвался, прошитый насквозь осколками стали. Остатки оконной рамы с треском и звоном рухнули вниз. Шилоклювка взметнулась вверх, и в этот момент под ней молнией пронесся зверь, хватая лапами воздух, срываясь и падая со стены, вместе с ошмётками окна.

Из развороченного провала в стене донёсся прощальный гул, тот самый, который она так любила слушать…

Прошло несколько дней. Люди вставили новое окно, цех работал, как и прежде. А на месте насоса остался лишь развороченный пол и торчащие заваренные трубы.

Шилоклювка продолжала прилетать. Она садилась на стену и пела свою прощальную песню. Она сочинила её совсем недавно, но из слушателей у неё было лишь безразличное окно. Так проходили дни. Наступили холода. Птичка мёрзла, её лапы болели от холодной стены, перепонки растрескались, из ран сочилась жидкость… Перья стали ломкими и свалявшимися, клюв скривился, и уродливо сгибался набок. Шилоклювка понимала, что она заболела. И что эту зиму ей уже не пережить. Тоска по насосу и отчаяние от того, что его больше не соберут заново, уничтожали её. И тогда она решилась на свой последний шаг.

Набрав в лёгкие как можно больше воздуха, шилоклювка взмыла ввысь. Она понеслась навстречу обжигающему холодному ветру, туда, высоко-высоко, где рождаются мечты и где живут легенды. Туда, откуда идёт дождь и снег. Туда, где сверкают молнии и горят звёзды. В бесконечную голубую даль. Она поднималась всё выше и выше, без устали махая крыльями, сжигая последние калории, швыряя в топку своего мужества последние силы. Воздух делался всё холоднее, дышать становилось всё трудней. В какой-то момент ей показалось, что она больше не может набирать высоту, настолько разряжённой казалась ей атмосфера. Далеко внизу виднелось пятно завода. Птичка понимала, что это ещё не конец, это ещё не дверь в вечный мир снов. Она сделал ещё взмах. И ещё. И ещё один. Её сердце, отсчитывающее бешеный ритм, содрогнулось… содрогнулось ещё раз… и ещё… и остановилось.

Застыв на секунду в невесомости, птичка-шилоклювка увидела своего возлюбленного, улыбнулась… И камнем рухнула вниз.

Полина громко высморкалась. Руслан глядел на неё с некоторым чувством растерянности, не ожидая, что история произведёт на неё такой эффект.

– Простите, – бросила Полина и выбежала в ванную.

– Чёй-то она, ёпт? – удивился Василич, глядя ей вслед и наливая очередную стопку.

– Впечатлительная, – ответил Руслан. – Я и сам не думал, что местный фольклор так её расстроит.

– Да… – протянул Василич. – Значит, я всё-таки рассказчик ещё тот, ёпт…

Укладывались около одиннадцати. Полина настолько расстроилась, что попросила у Василича водки, а поскольку он допивал последнюю стопку, пришлось открыть вторую бутылку. Но на этот раз Полина уже была осторожней, ограничившись одной рюмкой, и спиртное не сделало с ней того коварства, что приключилось пару дней назад.

– Поли, да это же сказка, ну ты чего? – успокаивал её Руслан, когда она уже лежала на диване под лёгким летним одеялом.

– Ну, знаешь… Я и так вся на нервах, а вы мне такие истории травите. И Василич этот твой – садист.

«Это точно», – подумал про себя Руслан.

– Я вообще удивлён, что он смог внятно всё это пересказать, – заметил он. Самого хозяина в данный момент в комнате не было. – Но ты смотри-ка, рассказал. Выходит, не совсем его работа загубила.

– Так, а что у него за работа-то такая?

– Так ведь со зверьём всё, понимаешь? Со зверьём…

Руслан подошел к двери и добавил:

– Ладно, Поли, давай спать. Завтра у нас с тобой важный день. Будем искать твоих артистов или грибников, или кто там по списку. А я тоже пойду, мы с Василичем в его спальне как-нибудь уместимся.

– Ладно, спокойной ночи, Рус.

– Спокойно ночи.

Руслан вышел, закрыл за собой дверь.

Полина долго не могла уснуть.

«Ну, кто просил его рассказывать всё это. Смешно, конечно, но птичку жалко, да. Эх… – Полина вдруг подумала: – а пожалел бы кто меня, а? Нет, ну правда? Да чёрт с ними, с птицами, с насосами, разве можно думать об этом всерьёз?»