Текст книги "Стрелок. Митральезы для Белого генерала"

– Теперь ваш брат точно вызовет меня на дуэль, – неожиданно охрипшим голосом сказал Дмитрий.

– Пусть только попробует! – тихо ответила баронесса. – Я взрослая и вполне самостоятельная женщина, а потому могу сама определять свою судьбу. К тому же вы и так пощадили его, хотя это стоило вам репутации. Да-да, не спорьте, я знаю, чем вы пожертвовали ради меня…

В другое время Будищева, возможно, удивило бы, что эта жертва была ради Люсии, но только не теперь. Вот уже более полугода единственными женщинами, встречавшимися ему, были местные туркменки, с их своеобразной внешностью и понятиями о гигиене. А тут рядом стояла молодая девушка и смотрела на него пронзительными, глубокими как омут глазами. Он не видел ни мешковатого и много раз штопанного платья, ни ее огрубевших от тяжелой работы в госпитале рук, ни усталости на ее безгранично милом личике.

Сейчас не было ни выслужившегося из нижних чинов начинающего предпринимателя и аристократки – дочери придворного банкира. Нет, только он и она.

Мужчина и женщина. Потомки Адама и Евы, и гудящий, как маленький паровоз, примус, вместо яблока с «древа познания».

«Да поцелуйте же меня, офицер вы или тряпка!» – говорили ее глаза, и кто бы в этот момент устоял перед этой мольбой о любви, посреди смерти и страданий?

«Какого черта я делаю?» – подумал Дмитрий, когда способность соображать ненадолго вернулась в его голову. Но он не был бы собой, если не смог прогнать эту мысль на задворки сознания. К черту мирную жизнь и далекий Петербург! Жить надо здесь и сейчас. Это была его женщина, и он чувствовал это, как хищник чует добычу. Они еще ни разу не были вместе, но он знал, что она принадлежит ему всем сердцем, всей душой. Более того, он только сейчас понял, что все время хотел этого. Да, он старался держаться от нее подальше, но неумолимая судьба снова и снова сводила их вместе. И кто он такой, чтобы противиться судьбе?

– Люси, ты здесь? – раздался из-за полога голос Кати.

– Чтоб тебя, – с досадой выдохнула Люсия и, вывернувшись из его объятий, исчезла за перегородкой, делящей их кибитку напополам.

– Добрый день, Екатерина Михайловна, – постарался придать своему голосу безразличие Будищев.

– Дмитрий Николаевич? – прощебетала мадам Мамацева, к которой понемногу возвращались ее обычная жизнерадостность и манера общения. – Какой приятный сюрприз! А где Люси?

– Она немного надышалась дымом от примуса и вышла, – не нашел ничего лучшего, чтобы ответить моряк.

– Вот как?

– Да, она собиралась угостить меня чаем, а тут такая оказия.

– Странно, раньше от него совсем не было никакого дыма.

– Увы, конструкция еще сыровата, но я обязательно что-нибудь придумаю.

– А чай был бы весьма кстати. Тем более что у нас осталось еще немножко этой грузинской пастилы, как ее, ах да, «пеламуши»[74]74
  Пеламуши – грузинская сладость. Кисель из загустевшего виноградного сока и кукурузной муки. Один из ингредиентов знаменитой чурчхелы.


[Закрыть]. Хотите попробовать?

– Нет, то есть да. То есть мне уже пора. Я заходил попрощаться. Скоро штурм, и кто его знает, свидимся ли мы. Прощайте, Екатерина Михайловна. Кланяйтесь ее сиятельству Елизавете Дмитриевне и Люсии Александровне.

С этими словами Будищев выложил принесенный с собой сверток с гостинцами и спешно ретировался под удивленным взглядом Кати. Однако это была не последняя неожиданная встреча на сегодня. Едва Дмитрий вышел наружу и быстрым шагом двинулся прочь, как ему наперерез непонятно откуда бросился Марк Барнес.

Вид у фельдшера, надо сказать, был очень взволнованный, чтобы не сказать возбужденный. Лицо горело лихорадочным румянцем, руки никак не могли найти себе места и как будто жили отдельной от туловища жизнью. То скрещивались за спиной, то погружались в карманы, а когда он начинал говорить, принимались отчаянно жестикулировать.

– Чего тебе? – грубовато поинтересовался Будищев, которому и в обычное время было плевать на душевные переживания других, а уж теперь и подавно.

– Ваше благородие, – жалобным тоном начал Барнес. – Вы только не ругайтесь на меня, но я не могу больше терпеть! Этот вопрос жжет меня изнутри, а я не знаю, как к вам обратиться.

– Давай без прелюдий, – буркнул прапорщик, досадуя на задержку.

– Если вам так угодно, так я не против! Просто дело у меня такое деликатное, что я не знаю, с чего начать. Хорошо-хорошо, не сердитесь, я таки начал! Так уж случилось, что я помогал вашему Федору переносить вещи из госпитального склада. Ну, те самые, которые не успели украсть господа-интенданты. Нет, я понимаю, что самое ценное эти шлимазлы унесли, но те, что остались, были тоже довольно тяжелыми.

– Тебе что, полтину дать? – не выдержал Будищев.

– Ой, нет, что вы! Хотя если вашему благородию будет так угодно, так я и слова не скажу против… Хорошо-хорошо, я рассказываю дальше. И вот когда я тащил самый тяжелый баул, а он таки был ничуть не легче, чем та митральеза, из которой вы так славно стреляете по текинцам, из него выпала картографическая карточка. На ней были изображены вы и одна прелестная барышня.

– И ты ее украл? – вник наконец в суть Дмитрий.

– Да как вы могли такое подумать?! – оскорбился сын еврейского народа. – То есть я ее, конечно, взял, но не насовсем, а чтобы рассмотреть получше. Потому что ваш Шматов не стал мне ничего рассказывать, а отобрал и даже пообещал набить морду, если я буду лезть не в свое дело.

– Если пообещал, то набьет.

– Вы так думаете? Впрочем, разве по этому лицу мало били? Но это мелочи, главное в том, что я успел разглядеть эту барышню. И с тех пор, вы не поверите, я не могу ни спать, ни есть, а только думаю, кто же она такая, ибо эта славная девушка так похожа… вы только не ругайтесь…

– На твою сестру Гесю? – прервал поток страданий прапорщик.

– Да! А вы ее разве знаете?

– Где она?

– Кто?

– Не кто, а что. Фотография!

– Конечно-конечно, – заторопился фельдшер и достал из-за пазухи карточку из толстого картона с виньетками по углам, на которой была сделано их совместное с Гесей фото.

Это был памятный день. Он был в только что пошитой кондукторской форме, она в модном платье и роскошной шляпе, а вокруг шеи обвилось пушистое боа. Они пошли гулять, и Дмитрий предложил ей сделать снимок на память. По лицу фотографа было заметно удивление, что столь изысканно одетая барышня гуляет с почти что нижним чином, но он прекрасно сделал свою работу.

– Я понимаю, что моей бедной сестре нечего делать в Петербурге, да еще в таком наряде, но я ничего не смог с собой поделать, – почти что всхлипнул Барнес. – Это ведь она, правда? Я ведь не мог ошибиться…

– Ее теперь зовут Гедвига Берг и она одна из самых модных модисток в Питере, – ответил ему Будищев.

– Не может быть…

– Может, Марк, может.

Постоянные инженерные работы, проделываемые при полном напряжении сил, наконец принесли свои плоды. Вражеская крепость была стянута в железное кольцо русских укреплений, которое продолжало сжиматься. Брешь-батарея, состоявшая из более чем двух десятков разнообразных орудий, постоянно вела огонь по стенам крепости, разрушая их то в одном, то в другом месте. Текинцы без устали заделывали эти провалы мешками или корзинами с землей, а иной раз и просто всяким хламом, но было понятно, что эти меры лишь продляют агонию Геок-Тепе.

В то же самое время саперы – эти кроты войны, как называли их иной раз за глаза, без устали рыли траншею и к пятому января достигли-таки рва. Дело оставалось за малым, заложить в него заряд взрывчатки и произвести подрыв. Правда, защитники текинской цитадели прекрасно понимали смысл происходящего и уже несколько раз пытались напасть на рабочих и разрушить ход, но русским всякий раз удавалось отстоять плоды своих трудов, после чего они продолжались с удвоенным рвением.

Как водится в русской армии, для выполнения самого ответственного задания были вызваны добровольцы, в числе которых оказались прапорщик Будищев, гардемарин Майер и унтер-офицер Абадзиев.

– Сашка, тебя-то какой черт сюда принес? – покачал головой Дмитрий, увидев приятеля. – Ладно, Дзамболат, он на всю голову отмороженный, даром, что из Кадгарона[75]75
  Кадгарон – село в Ардонском районе Северной Осетии. Помимо всего прочего, славится своей приверженностью старинным традициям и своеобразным юмором.


[Закрыть].

С этими словами он отставил в сторону оселок, которым зачем-то заточил до бритвенной остроты линнемановскую лопатку, и с удовлетворением сунул ее себе за пояс.

– Что ты сказал? – подозрительно посмотрел на Будищева осетин, знавший за прапорщиком склонность к шуткам и не намеренный их спускать.

– Я говорю, село у вас хорошее.

– Правду говоришь, брат, очень хорошее. Погоди, а ты там разве был?

– Да где меня только нелегкая не носила, – скупо усмехнулся моряк.

– А ты разве не сам вызвался? – спросил Майер.

– Добровольно-принудительно, – непонятно ответил Дмитрий.

– Что ты имеешь в виду?

– Проехали, – махнул рукой прапорщик, не желая объяснять, что Скобелев каким-то непонятным образом ухитрился его так оправдать в истории с интендантами, что ему пришлось возглавить теперь подрывную партию.

Вообще, для Белого генерала, равно как и для большинства его офицеров, самопожертвование и презрение к смерти являлось делом само собой разумеющимся. А потому Михаил Дмитриевич частенько просто выбирал понравившегося ему человека и прямо спрашивал, не возьмется ли тот за смертельно опасное задание? Тот, естественно, соглашался, будучи свято уверен, что он сам и вызвался.

– Вообще, должен был пойти Шеман, – признался гардемарин. – Но его ранили, и я вызвался, чтобы не посрамить чести флота!

– Николай ранен? – удивился Будищев. – И давно?

– Вчера. Одна пуля угодила в руку, другая в грудь, да и горлу досталось. Слава богу, успели донести до палатки Красного Креста и оказать помощь. Теперь он в госпитале, а твои знакомые барышни трогательно ухаживают за ним.

– Жаль, хороший мужик, – машинально посетовал Дмитрий, вызвав последним словом настоящую оторопь у приятеля[76]76
  Дело в том, что слово «мужик» в ту пору определяло исключительно социальное происхождение, а не половую принадлежность.


[Закрыть].

– А знаешь, кто его сосед по палате?

– Откуда?

– Хорунжий Бриллинг.

– А с ним-то что?

– Текинцы подстрелили.

– Бывает, – флегматично пожал плечами прапорщик.

– И не говори.

«Добровольцев» сопровождали несколько саперов, тащивших на себе ящики с тремя пудами динамита и столько же пироксилина.

Сам Дмитрий нацепил на спину сделанный из кожи и деревянных дощечек ранец, в котором лежали гальванические принадлежности и запалы, переложенные между собой слоями толстой материи. На долю гардемарина достался моток «бикфордова фитиля», взятого на всякий случай, а гордый сын маленького осетинского народа полез вперед налегке, держа в правой руке кинжал.

Как выяснилось, эта предосторожность оказалась совсем нелишней и, можно сказать, спасла нашим друзьям жизнь. Дело в том, что во рве, совсем рядом с траншеей оказался текинский секрет. Трудно сказать, получилось ли это случайно или они нарочно поджидали русских саперов, но им едва не удалось захватить их. Впрочем, службу они несли не слишком бдительно, а потому появление Дзамболата в ватном бешмете и мохнатой папахе оказалось для них полной неожиданностью.

Зато Абадзиев действовал решительно, в два взмаха кинжалом он отправил на тот свет двух противников и схватился с третьим. Четвертый, правда, уже занес над храбрецом свою шашку, но тут же свалился наземь с разрубленной головой.

– Тихо! – шепотом прошипел Будищев, убирая на место линеманновскую лопатку.

– Х-хорошо, – ответил ему, выбивая зубами дробь, схватившийся за револьвер Майер. – К-как вы его ловко…

– Ловко это про Дзамболата, – блеснул в темноте зубами Дмитрий, – а я так, погулять вышел.

Мокрая глина успела схватиться на морозе тонкой корочкой льда, к счастью, не слишком прочной. Зато она недурно гасила звуки, отчего работу подрывников почти не было слышно. Ловко вырубив в почти отвесной стене рва нишу, прапорщик стал укладывать туда ящики с взрывчаткой, предварительно снабдив ее запалом.

– Ты и впрямь полагаешь, что надобно дополнить гальванику фитилем? – прошептал гардемарин.

– На всякий случай, – так же тихо отвечал ему Будищев, после чего добавил: – А случаи бывают разные!

Тут Майер, как на грех, припомнил рассказанный ему в свое время приятелем один весьма пикантный, чтобы не сказать скабрезный, анекдот и едва не задохнулся от еле сдерживаемого хохота, под укоризненными взглядами своих спутников.

Наконец, все было готово, и друзья медленно попятились, осторожно укладывая на землю провод. Так, шаг за шагом, достигли они безопасного места, откуда можно было произвести подрыв.

– Господа, вы скоро? – высунулась сверху голова в офицерской фуражке.

– Ты, блин, кто? – изумился Будищев, едва не рубанув ее от неожиданности лопаткой.

– Апшеронского полка, поручик Остолопов![77]77
  Реальный участник тех событий.


[Закрыть] – обиженно ответил офицер. – Прислан со своей полуротой, чтобы прикрыть вас в случае надобности…

– Оно и видно, – буркнул в ответ прапорщик. – Да не кричите вы так, а то не ровён час накличете.

– Вы готовы? – появилась новая голова, на этот раз в лохматой папахе.

Судя по голосу, это был командовавший всей операцией войсковой старшина флигель-адъютант граф Орлов-Денисов. Потомок самого младшего из знаменитых братьев Орловых, он рано потерял жену и с тех пор, казалось, искал смерти. Вышел из гвардии и отправился на Кавказ. Участвовал в Среднеазиатских походах и даже в борьбе с чумой, свирепствовавшей в Астраханской губернии. В общем, по мнению Будищева, этот бывший кавалергард также принадлежал к категории «отмороженных на всю голову», и именно ему было самое место среди подрывников.

– Так точно, – отрапортовал Дмитрий. – А вы?

Если флигель-адъютант и удивился наглому вопросу от прапорщика, то не подал виду. Дело в том, что основные силы и впрямь задерживались. Сама пехотная колонна построена и готова, но перед началом штурма следовало засыпать ров фашинами, специально нарезанными в окрестных садах, а вот их-то еще не подвезли.

– Ждите! – велел им граф и исчез.

Прошло несколько минут томительного ожидания. Майеру страшно хотелось курить, Будищева так и подмывало подорвать заряд к чертовой матери, не дожидаясь команды, и только Абадзиев являл собой пример поистине олимпийского спокойствия. Наконец, вверху снова возникла голова Остолопова.

– Взрывайте, господа, мы готовы!

Дмитрий обрадованно схватился за машинку и с такой силой крутанул ручку, как будто хотел ее оторвать. Затем его лицо приобрело какое-то совершенно инфернальное выражение – и он замкнул контакты. Прошло еще несколько ужасно длинных мгновений и… ничего не случилось.

– Твою мать! – выругался прапорщик и бросился проверять контакты, провод, снова крутить ручку, приговаривая: – Сейчас все будет, я ее заставлю…

Гардемарин поначалу завороженно наблюдал за этим действом, но затем в его голове что-то щелкнуло, и он пулей бросился к заряду, очевидно намереваясь поджечь фитиль, специально оставленный на такой случай.

– Куда ты? – запоздало крикнул Будищев, по инерции замыкая контакт.

На этот раз все сработало штатно, и прогремел взрыв. Пробежавшая по земле дрожь едва не свалила подрывников с ног, но они все же сумели удержаться и бросились по полуобвалившемуся ходу на поиски Майера. В первый момент показалось, что его нигде нет, но потом Дзамболат заметил торчащий из-под земли сапог и бросился к нему. Через секунду к нему присоединился Дмитрий, и они вдвоем руками отрыли незадачливого моряка.

– Жив? – гортанно спросил осетин.

– Вроде бы, – буркнул в ответ прапорщик, расстегнувший на груди приятеля тулупчик и приложив ухо к груди.

– Тогда я пошел, – кивнул тот и ринулся туда, где, судя по звукам, разгоралась нешуточная схватка.

– Нет, ты глянь, ну что твой сайгак! – покачал головой ему вслед Будищев.

Потом резким рывком поднял гардемарина и, перекинув его через плечо, пошагал к своим, то и дело спотыкаясь, но все же удерживая свою драгоценную ношу. Впрочем, долго идти ему не пришлось. Скоро подбежали матросы с саперами и подхватили раненого офицера.

– Тащите его к Красному Кресту, – велел им Дмитрий, с облегчением переводя дух.

– А мы куда, ваше благородие? – с явным возбуждением в голосе спросил оставшийся с ним Деев.

– Куда-куда, на батарею, – отозвался прапорщик. – Не то, чует мое сердце, законопатит ребят начальство в какую-нибудь задницу и положит ни за грош.

– Как прикажете, – заметно поскучнел вестовой.

– Боишься без трофеев остаться? – усмехнулся Дмитрий.

Ответом ему было красноречивое молчание.

– Дурачок ты, парень. Сейчас там такой замес пойдет, что на один георгиевский крест – десять деревянных. Потом дерибан начнется, только много ты все равно не утащишь. Потому как до хрена вас там таких умных будет.

– И что делать?

– А вот скажи мне, братан, куда твои добытое потащат?

– Известное дело, к маркитантам.

– Вот именно. Поэтому твоя задача рассказать им, что самую лучшую цену за ковры и прочее дают не «карапеты с джамшутами», а купец третьей гильдии Федор Шматов! Вот так. Чем больше приведешь, тем больше твоя доля. Усек?

– А давно ли Федька купцом заделался? – изумился матрос.

– А ты меня держись, – усмехнулся Дмитрий, – глядишь, и сам в люди выйдешь.

– Эва как! – потрясенно прошептал Деев, сообразив смысл комбинации.

– Вот так, дружище!

Подрыв стены послужил сигналом для всеобщего штурма. Главный удар был нанесен сквозь образовавшийся пролом, вспомогательный в брешь, проделанную артиллерией, и, наконец, отвлекающий по Мельничной Кале. Первую колонну возглавил Куропаткин, вторую полковник Козелков, а третью Гайдаров.

Все, кто видели этот штурм, навсегда сохранили его в своей памяти, рассказывали о нем детям и внукам. Стройные ряды наступающей под звуки бравурного марша пехоты, дружные залпы пушек и Скобелев на белом коне во главе своего победоносного воинства…

– Смирна! – надрывался незнакомый Будищеву поручик, пытаясь выстроить своих ошалевших от грохота и сутолоки людей.

Один из молодых солдат, видимо совсем потерявший способность соображать, зачем-то выскочил из строя и, сорвав с плеча винтовку, не целясь, выпалил из нее куда-то в сторону Геок-Тепе. Остальные неожиданно поддержали порыв своего товарища, и вот уже вся полурота принялась исправно опустошать подсумки, посылая во вражескую цитадель пулю за пулей.

– Немедленно прекратить! – завизжал офицер и, недолго думая, въехал незадачливому солдату в ухо.

Тот едва не упал, выронив винтовку, но тут же подхватил ее и вытянулся во фрунт, уже с более осмысленным выражением на лице.

– Бардак! – прокомментировал это происшествие Дмитрий и, обернувшись к своим подчиненным, посулил: – Вот только стрельните без команды, вам то же самое прилетит.

– Все в ажуре будет, ваше благородие, – поспешили успокоить своего строгого командира матросы. – Разве же мы без понятия, как какая-нибудь там пехтура!

Наконец, прозвучала команда, и колонна пехоты дружно и неотвратимо двинулась в сторону пролома, где уже вовсю кипела рукопашная схватка между защитниками и передовыми отрядами охотников.

– Господинам прапорчик, – крикнул Будищеву джигит-туркмен, исполнявший роль ординарца. – Вам скакать туда!

Договорив, он махнул рукой в сторону цитадели, после чего счел свою задачу выполненной, умчался прочь, гордо при этом подбоченившись.

– Охренеть! – прокомментировал способ передачи информации Дмитрий. – Зачем изобретать радио, когда есть такие вестники?

– А ведь он ихней веры, – задумчиво заметил один из матросов, видимо не слишком доверявший таким союзникам.

– Мало ли, – пожал плечами случившийся рядом Петров, – у нас и генералов полно мухаметанского звания.

– Базар сняли! – мгновенно оборвал не начавшуюся дискуссию командир. – Выдвигаемся.

У пролома было совсем жарко. Прекрасно понимавшие, что это конец, текинцы все же продолжали отчаянно сражаться, яростно отбивая шашками удары штыков. Однако «белые рубахи» все прибывали и прибывали, и защитникам Геок-Тепе приходилось понемногу отступать. Впрочем, к ним тоже подходили подкрепления, отчего бой грозил затянуться.

– Приготовиться! – скомандовал прапорщик.

– Своих заденем, вашбродь, – пискнул матрос, но, получив подзатыльник от унтера, заткнулся.

– Дай сюда, – с досадой отозвался Будищев, отстраняя от пулемета наводчика.

Тщательно прицелившись, он, мысленно перекрестившись и вслух выругавшись, плавно нажал на гашетку. Очередь прошелестела прямо над головами атакующих, иной раз сбивая с солдат кепи, и резанула точно по спешившим к месту сражения текинцам.

– Так их! – радостно загомонили моряки, а Дмитрий продолжал короткими, но при этом точными очередями поливать сразу приунывшего противника.

Услышав знакомый рокот, пехота приободрилась и усилила натиск. Продолжая шаг за шагом продвигаться вперед по трупам павших, они упорно теснили врагов и, наконец, ворвались внутрь.

В течение каких-то минут все разом переменилось. Только что яростно сражавшиеся текинцы отхлынули назад и бросились к своим лошадям, ждавшим их уже оседланными. Затем ворота Геок-Тепе распахнулись, и из них повалили толпы спасавшихся, немалую часть которых составляли женщины и дети. Но, если всадники могли надеяться уйти на своих быстроногих конях, то у бегущих, по здравому размышлению, не было ни единого шанса.

Впрочем, Скобелев, казалось, предвидел подобное развитие событий, и вслед за бегущими тут же пустилась русская кавалерия, а вместе с ними конница союзных туркмен, во главе с Нефес-Мергеном. Как коршуны на беззащитных цыплят бросались они на своих давних врагов, рубили их, кололи копьями, просто топтали копытами коней, утоляя давнюю жажду мести.

Погоня продолжалась более пятнадцати верст, пока остатки противника не были окончательно рассеяны. В то же время пытающимся уйти пешком повезло несколько больше. Быстро окружившие их драгуны и казаки заставили беглецов вернуться к крепости, но одновременно не позволили своим союзникам устроить резню.

Внутри цитадели еще некоторое время продолжалась пальба. Отдельные фанатики попытались укрыться в своих ямах, где ранее пережидали артиллерийские обстрелы и теперь, сидя в них, отстреливались. Однако разгоряченные боем и потерями русские солдаты не собирались ни с кем церемониться. Те, кто сдавались на милость победителя, еще могли рассчитывать на снисхождение, а остальных не ждало ничего, кроме пуль и штыков.

Скоро все было кончено. Победители разбрелись по полуразрушенным домам местных в поисках чего-либо ценного, многочисленных пленных собрали на площади, где они сидели на корточках с безучастными лицами, ожидая своей участи. Отдельно толпились освобожденные из рабства персы. Что интересно, мужчины их были по большей части совершенно истощены и одеты в рубище, зато женщины, служившие женами своим похитителям, напротив вполне упитаны и хорошо одеты. Но и те и другие, как ни странно, шумно радовались освобождению и с удовольствием плевали на головы недавним господам.

– Гляди-ка, хорошенькая, – пихнул Деева Петров, показывая на молодую персиянку в длинной красной рубахе и, против обыкновения, с непокрытой головой.

– Не балуй, – счел нужным предупредить приятеля вестовой, – их благородие за такие фокусы все причиндалы оборвет!

– Да я рази про это? – даже обиделся тот. – Я, может, жениться хочу!

– Пошли, жених, а то казачуры все добро растащат.

– Они такие! – согласился матрос, и они вместе отправились на поиски трофеев.

Между тем Будищева уже не было в цитадели. Поняв, что все кончено, и отдав необходимые приказания унтерам, он сделал вид, что заинтересовался дворцом местного сердара, и незамеченным покинул Геок-Тепе. У него и впрямь были недоделанные дела. Поймав потерявшую седока лошадь, он быстро добрался до госпиталя. Нет, он не искал мести, да и вообще почти забыл про Бриллинга. Да и совместные с новоиспеченным купцом Шматовым коммерческие дела не слишком занимали прапорщика, тем более что тут на Федора вполне можно было положиться. Просто ему вдруг чертовски сильно захотелось увидеть Люсию и сказать ей нечто очень важное.

У госпиталя, как и следовало ожидать, творилось настоящее столпотворение. Со всех сторон туда стремились раненые. Одних несли на носилках, других поддерживали под руки, третьи смогли доковылять сами, и всем им срочно требовалась помощь. Врачи, фельдшеры и санитары сбились с ног, пытаясь спасти всех кого можно, и только отец Афанасий спешил дать последнее утешение тем, кому недолго осталось.

– Не видел ли ты, братец, баронессы Штиглиц? – спросил Дмитрий, спешиваясь, у первого попавшегося солдата.

– Не могу знать, ваше благородие, – отозвался тот, баюкая порубленную руку.

– Это сестра милосердия, – пояснил Будищев, чертыхнувшись про себя.

– Не видал, – равнодушно покачал головой раненый.

Привязав животное к служившему коновязью столбу, прапорщик кинулся дальше, но никто не мог дать ему положительного ответа. Один качали головой, дескать, не знаем, другие показывали рукой, мол, пошли туда, третьи, занятые своими ранами, вообще не могли понять, о чем их спрашивает этот странный офицер в заляпанной землею одежде и с лопаткой за поясом вместо сабли.

– Кажись, к раненым пошли, вон в те кибитки, – пояснил, наконец, один из санитаров в заляпанном кровью переднике и тут же побежал дальше, так и не пояснив, в какую именно. Пришлось заглядывать во все по очереди. В первой никого не было, во второй незнакомый доктор с санитаром осматривал орущего благим матом солдата и, увидев постороннего, строго велел ему убираться. В третьей же перед его глазами предстала такая фантасмагория, что даже видавший разные виды Будищев в первый момент опешил.

В этой кибитке какая-то женщина с безумным взором и распущенными, как у ведьмы, волосами надвигалась на лежащего в постели офицера, пытаясь пырнуть его ланцетом[78]78
  Ланцет – хирургический инструмент, предшественник скальпеля.


[Закрыть], а тот отчаянно отбивался, но не мог позвать на помощь из-за раненого горла.

Третий участник трагедии сидел, привалившись к стене, обливаясь при этом кровью. В первом прапорщик не без удивления узнал Шемана, соответственно второй был Бриллингом, а вот пытавшаяся убить их женщина оказалась той самой, которую спасла в свое время баронесса Штиглиц.

– Помогите, – из последних сил прохрипел лейтенант.

Впрочем, просьба эта была совершенно излишней. Будищев уже успел выхватить свой «смит-вессон», одновременно взводя курок. Грянул выстрел, и текинская Жанна д’Арк опрокинулась на спину и, несколько раз дернувшись, застыла с каким-то совершенно зверским выражением на лице. Через минуту в кибитку стали забегать привлеченные шумом люди.

– Что здесь произошло? – задал интересующий всех вопрос доктор Студитский, из-за спины которого выглядывала крайне удивленная графиня Милютина.

Дмитрий в ответ обвел глазами помещение, отметил все еще дышащего хорунжего, слава создателю, оставшегося невредимым командира морской батареи и недоуменно развел руками.

– Сам в шоке.

Взятие Геок-Тепе вызвало в русском лагере взрыв ликования. Победа! Взяли! Смогли! Я смог! Так думал о себе всякий участник экспедиции, от генерала до последнего ездового, и, черт меня подери, если они были не правы!

Еще сегодня утром бородатые текинцы чрезвычайно метко стреляли по ним из своих винтовок и фальконетов, грозились перерезать всех ножами, а теперь они с безучастными лицами сидят на корточках и ждут решения своей судьбы. Их охраняли всего несколько солдат, а дома и имущество стали добычей победителей. Да, уважаемый читатель, таковы уж были нравы того буйного времени. Vae victis, говаривали древние и были правы[79]79
  Vae victis – горе побежденным (лат.).


[Закрыть].

Да и можно ли осуждать простых солдат, по воле царя и высокого начальства оказавшихся на краю мира и проливавших свою кровь, воюя с людьми, о существовании которых они до того даже не подозревали?

Но пройдет день, и все вернется на круги своя. Строгие офицеры будут командовать, а злые, как собаки, унтера мордовать почем зря. Но сегодня можно всё. И потому тащат одетые в военную форму рязанские и костромские мужики все, что попадет им в руки, к только и ждущим того маркитантам. Ведь никто из солдат не знает истинную цену своей добычи, а если бы и знал, как ее сохранить?

Богато украшенное оружие и конская сбруя, серебряная утварь и драгоценные ковры – все за бесценок уходит к жадным торговцам. Все свалено в одну кучу, кое-как взвешено, а то и просто определено на глаз, и куплено по десятке за пуд[80]80
  Согласно воспоминаниям участников, маркитанты действительно скупали у солдат серебро по 10 рублей за пуд. Напомню, ходивший в то время серебряный рубль 1841 года содержал 18 граммов чистого серебра!


[Закрыть]. Да хорошо, если за деньги, а то сразу меняют на дурного качества водку, безбожно обманывая при расчете. Впрочем, какая разница? Как пришло, так и уйдет, развеявшись в похмельном дыму!

Офицерам, как мог бы сказать Будищев, заниматься этим «западло». Нет, у них тоже есть трофеи, но оно также за бесценок куплено у солдат или же благосклонно принято в «дар». Вот им-то точно известно, что попало в руки, и есть возможность сохранить добычу для себя. И как водится, чем выше должность или чин, тем больше таких возможностей.

Но все же главные получатели прибыли это маркитанты. В такие дни они с лихвой вознаграждают себя за тяготы и опасности дальних походов. За летящие в них пули, не желающие разбирать, кто перед ними, русский воин или армянский купец. За грубость и строгость высокого начальства, видевших в них только алчных стяжателей и мошенников, какими они, скажем прямо, и являлись. За поборы от чиновников, ибо получить патент на торговлю в войсках дело недешевое!

Впрочем, не все среди этой братии армяне. Новоявленный купец Федор Шматов сидел перед собственной кибиткой, подаренной ему ради такого дела бывшим хозяином, и тоже скупал трофеи. Водки у него, правда, не имелось, но цену он давал выше иных и прочих, а потому многие солдаты и особенно матросы охотно несли свою добычу именно к нему.

– Федь, ты читать умеешь? – спросил его перед штурмом Будищев.

– Могу маленько, – осторожно ответил тот, явно ожидая подвоха.

– Тогда читай.

– Ишь ты, – озадачился парень, бережно беря грубыми пальцами лист гербовой бумаги, после чего попытался прочесть по слогам. – Па-тентъ. Чего это?

– Сказано же тебе, патент, – усмехнулся Дмитрий. – На имя купца третьей гильдии Шматова Федора Еремеева сына. Усек?

– Да… то есть нет!

– Вот блин! Объясняю для особо одаренных. Когда возьмем крепость, служивые потащат все, что к полу не приколочено, и отдадут за бесценок маркитантам. Вот и ты не теряйся. Покупай все, что попадется дельного, потом переправим в Россию и продадим, но уже совсем по другой цене.

– Дороже? – на всякий случай переспросил Федя.

– Обязательно! – не смог удержаться от улыбки Будищев, после чего продолжил рисовать захватывающие перспективы: – Как расторгуемся, будет тебе денежка и на свой дом, и на обзаведение, и на свадьбу с Аннушкой, если не передумаешь, конечно. А то глядишь, в первую гильдию выйдешь и сам на купчихе женишься!

– Нет, я Анну не брошу, – насупился парень.

– Молодец, – с деланым безразличием похвалил его прапорщик, досадуя, что пошутил на эту тему.

Как ни прост был Федя, но он давно заметил, что его товарища и Люсию Штиглиц тянет друг к другу и… сердце его раздиралось на части! Не то чтобы он не желал Дмитрию счастья и богатой невесты. Нет, но простой ярославский парень отчего-то чувствовал себя виноватым перед Гесей. Когда-то давно в Болгарии она ухаживала за ним в госпитале, потом они почти сошлись с Будищевым, но из-за не вовремя распустившего свой длинный язык Шматова расстались.