Текст книги "Стрелок. Митральезы для Белого генерала"

И вот, когда его лучшие друзья, которых он искренне любил, наконец, могут быть вместе, появилась другая. Нет, госпожа баронесса, конечно, барышня не злая и из хорошей семьи, не говоря уж о полагающемся ей приданом. Шутка ли, дочка царского банкира! И при всем при этом она, как и Геся, перевязывала ему раны, ухаживала за ним, и если не меняла белье и не кормила с ложечки, так только оттого, что рана его оказалась на сей раз не так тяжела, как в Балканской войне.

И что же теперь делать?

– В общем, так, – поспешил вернуться в деловое русло прапорщик. – Все вырученное – пополам! Ну, Дееву долю выделим. Он должен к тебе людей приводить.

– За что это ему долю? – возмутился Шматов, явно ревновавший своего старого друга к новому вестовому. – Без году неделю служит, а сразу долю!

– Гля, ты крыса! – засмеялся Будищев. – Хотя, вижу, купец из тебя получится!

– Чего сразу крыса? – сбавил обороты бывший денщик. – К тому же у меня, то есть у нас, и денег толком нет. Две тыщи с мелочью это же курям на смех!

– Это ты так думаешь, – ухмыльнулся прапорщик и вытащил из-под походной кровати ящик.

До сегодняшнего дня Федор был уверен, что в нем хранятся патроны. Иногда, правда, у него возникал резонный вопрос, зачем их так много? Но Дмитрий говорил в таких случаях, что запас карман не тянет, и вообще, таскает его на горбу верблюд, а он вроде не жалуется. И вот теперь, здравствуйте-пожалуйста! В ящике оказался цинк, а в нем сумка, полная монет и мелких купюр разного достоинства. Гривенники и полтины в мешочках, рубли с трояками в небольших пачках, перевязанных бечевкой, все ждали своего часа, который, наконец, пришел. А еще там лежал безмен.

И вот теперь вольный купец Шматов восседал возле кучи добра, которое тянули к нему со всех сторон солдаты, казаки и матросы, взвешивал принесенное и отсчитывал деньги. Поначалу он греб все подряд. Валил в кучу ковры, конскую упряжь, разную утварь и оружие, не забывая, впрочем, торговаться.

– Побойся бога! – выговаривал он конопатому солдатику, притащившему под мышкой большой кувшин. – Ён у тебя помятый, сто лет не чищенный, да еще разобраться бы, с какого он серебра?

– Армянам унесу! – насупился служивый.

– И они тебе ажно десять рублев за пуд отсыплят, – парировал новоявленный Шейлок. – Ладно, где наша не пропадала, беру!

Скупка шла настолько успешно, что от прочих маркитантов несколько раз прибегали подручные и недобро косились на новоявленного конкурента. Но замечавший их Федор в ответ только внушительно поправлял висевшую на поясе кобуру с револьвером и продолжал заниматься своим делом.

Впрочем, скоро он заметил, что гора вещей выросла до совершенно неприличных размеров, а сумка с деньгами настолько же похудела. Почесав репу, парень здраво рассудил, что имеющихся в его распоряжении ресурсов на все по-любому не хватит, и стал брать только самые дорогие вещи, ну или те, которые казались ему таковыми.

– Не, ковров более не надоть, – отмахивался он. – Солить их штоле? К тому же они у тебя пулями траченны. Не буду брать!

– Ну-ка покажи, любезный, свой товар? – попросил у солдата случившийся рядом Студитский.

Тот охотно отвернул край своей добычи, и в глаза доктора бросился очень редко встречавшийся у местных мастеров орнамент.

– Сколько желаешь получить за него? – заинтересовался врач.

– Пятнадцать рублев, – буркнул нынешний хозяин раритета, памятуя, что за бутылку водки торговцы дерут аж десять целковых, а надобно еще и закусить.

– У меня есть только двенадцать, – с сожалением заметил доктор, пересчитав содержимое бумажника.

– Давайте, ваше благородие! – выпалил продавец, бросив в сердцах шапку оземь.

– Обмишулились, Владимир Андреевич! – весело крикнул Федор, все это время краем глаза наблюдавший за совершением сделки. – Я бы вам за пятерку сторговал.

– На то ты и купец, – ухмыльнулся Студитский и велел солдату тащить покупку к своей кибитке.

Будищев вместе с едва державшимся на ногах Майером в это время стоял перед Скобелевым. Белый генерал по очереди крепко обнял и расцеловал обоих. Потом объявил во всеуслышание, что именно они главные герои прошедшего столь успешно штурма, и что за Богом молитва, а за царем служба не пропадает, а потому награда будет вполне соразмерной подвигу. Бедняга гардемарин, которого еще мутило после контузии, едва не расплакался, слушая эту прочувствованную речь. Еще бы, его кумир, светоч в окне, образец для подражания лично наговорил ему любезных и ободряющих фраз, назвал героем и пообещал награду. Господи! Можно ли испытать большее счастье?

Даже Дмитрий, человек от природы циничный и совершенно не склонный к проявлению эмоций, казалось, растрогался и воспринимал славословия в свой адрес если не восторженно, то почти с удовольствием. Впрочем, героев в минувшем штурме было много, и у Михаила Дмитриевича нашлись теплые слова и для пехоты, и для казаков, и уж конечно артиллеристов.

– Поздравляю, – с каким-то странным выражением на лице процедил Костромин, оказавшись рядом с Дмитрием. – Кажется, вы достигли всего, на что рассчитывали?

Приодетый ради победы в парадный мундир интендант совсем не терялся среди блестящих офицеров из свиты Скобелева, тем более что он, очевидно, не всегда был статским, на что ясно указывали мечи, украшавшие орден Святого Станислава в петлице чиновника. Вместе с тем вид у него совсем не праздничный, как если бы доктор Щербак прописал ему пить касторку вместо шампанского.

– В общем, да, – пожал плечами Будищев и добавил со значением в голосе: – Осталось, конечно, пара незаконченных дел, но не слишком важных.

– Вы, верно, про господина Бриллинга? – скривил губы Костромин. – Говорят, выстрел, отправивший его в госпиталь, был сделан настоящим мастером. И какая ирония судьбы, именно вы спасли его от разъяренной текинки!

– Не знаю, на что вы намекаете, – нахмурился прапорщик. – Но я бы даже с такого расстояния не промахнулся. Это первое. Кроме того, в тот момент я находился в компании саперов, которые всегда могут это подтвердить. Это второе.

– Будет и третье? – немного оживился интендант.

– Я одному чинуше уже как-то по роже съездил, – многообещающим тоном сказал начавший заводиться Будищев. – Могу повторить.

– О! Нисколько не сомневаюсь, – презрительно скривился собеседник. – Но, помнится, его превосходительство приказали вам извиниться перед моим сослуживцем? Мне кажется, что сейчас самый подходящий момент.

– А что, он еще здесь?

– Представьте себе, – осклабился чиновник и неожиданно повысил голос: – Господа, герой сегодняшнего штурма мосье Будищев желает сказать несколько слов господину Нехлюдову. Причем публично!

Коллежский асессор и впрямь оказался рядом. Все такой же чистенький и аккуратный, с безупречным пробором на прилизанной шевелюре. На лице его застыла презрительная мина, и только в уголках глаз иногда мелькало выражение, походящее на страх. Впрочем, разве этот мизерабль и выскочка решится устроить скандал в присутствии командующего и его свиты?

– Слушаю вас, – каким-то неестественным и немного жеманным тоном отозвался тот и со злорадством уставился на прапорщика.

Толпящиеся вокруг офицеры стали с интересом оборачиваться в их сторону, тем более что многие были в курсе их взаимоотношений и вердикта Скобелева, и теперь с нетерпением ждали, как этот зарвавшийся моряк выкрутится.

– Господин Нехлюдов! – громко заявил Дмитрий, привлекая к себе еще больше внимания. – Мне искренне жаль, что я так сильно напугал вас! Мне так же очень стыдно, что я поймал вас за руку, когда вы шарили в моих вещах. Но более всего мне прискорбно, что я оскорбил вас своими необдуманными словами, когда пообещал проникнуть в вашу задницу стопкой монет. Но поймите меня правильно, я и подумать не мог, что выпускник училища правоведения[81]81
  Императорское училище правоведения – привилегированное учебное заведение для потомственных дворян, выпустившее из своих стен много видных государственных деятелей и юристов. Помимо всего прочего, «славилось» прогрессивными отношениями между учащимися, отчего, например, будущий император Александр III их иначе как «педерастами» не называл. Аналогичная репутация была у Пажеского корпуса.


[Закрыть] может обидеться на подобное предложение. Но теперь я вполне осознал всю глубину своих заблуждений, а потому искренне прошу меня извинить!

Все услышавшие эту речь застыли как громом пораженные, но больше всех конечно же сам Нехлюдов. Чиновник то бледнел, то краснел, потом схватился за грудь, на которой красовался значок в виде колонны с императорского короной наверху и надписью «законъ»[82]82
  Знак об окончании Императорского училища правоведения.


[Закрыть]. Наконец, он не выдержал повышенного внимания к своей персоне и бросился вон, провожаемый взрывом хохота. Смеялись все. Ржали как лошади драгуны и казаки, громогласно раскатывались артиллеристы, едва не падали с ног от смеха пехотинцы, и даже Костромин, кажется, оценил спич своего недруга и скривил губы в недоброй усмешке.

– Что там происходит? – заинтересовался приступом веселья командующий и послал ординарца выяснить, в чем дело.

– Ничего особенного, ваше превосходительство, – объявил тот, когда вернулся. – Просто прапорщик Будищев перед Нехлюдовым извинился.

– Вот как? – удивился генерал и недоверчиво уставился на своего посланника, обоснованно подозревая, что тот рассказал далеко не всё.

Покинув штаб, Дмитрий отправился в госпиталь. Что ему награды и чины? Что похвала Скобелева или козни Костромина? Он хотел видеть Люсию. Заглянуть ей в глаза, уловить слабый аромат ее кожи, почувствовать прикосновение рук и биение сердца. Раньше с ним такого не случалось, и он, с недоверием прислушиваясь к новым для него ощущениям, старался понять, что же это?

Нельзя сказать, чтобы в палатах было тихо. Вовсе нет, одни раненые стонали, другие тихо бредили, а иные и не тихо, но вместе с тем не было и тени того разухабистого веселья, которое охватило лагерь. Многие санитары, поддавшись этому соблазну, покинули своих подопечных, и лишь три сестры милосердия не оставляли их. Подобно ангелам осеняли они своим присутствием эти мрачные своды, приносили питье, поправляли подушки, старались утешить потерявших надежду. Они, да еще отец Афанасий, были единственными свидетелями мук умирающих и еще живых.

– Потерпи, голубчик, – уговаривала Люсия молодого солдатика, лишившегося ноги. – Ты еще молодой, найдешь свое счастье.

– Куды мне, барышня, – едва не плакал тот, – ить я плотник! Таперича только на паперть.

– Зачем же так, – попыталась утешить она его, но не находила слов.

В самом деле, что знала она, росшая с детства в золоченой клетке, о жизни простых людей? Прежде она видела их только в виде слуг или приказчиков в модных магазинах, дворников или извозчиков. Что они делают, чем живут?

– Шли бы вы отседа, барынька, – прохрипел с соседней койки старослужащий унтер с простреленной грудью.

– Зачем вы так? – тихо спросила Люсия. – К тому же вам нельзя говорить.

– Ишь ты, на вы, как благородного, – осклабился тот.

Внутри него с каждым словом и впрямь что-то булькало, на губах пузырилась кровь, но он все равно не унимался, все время повышая голос.

– Пожалеть нас пришла? Чистенькая да гладкая. Вот и шла бы к офицера́м, они тебя, глядишь, и приголубят. А здесь ты зачем?! Мы тут мужики темные да грубые, неча нас жалеть!

– Чего ты расходился? – мрачно спросил другой его сосед. – Барышня по христианскому милосердию желает нам помощь оказать, а ты косоротишься!

– А мне теперь все можно! Помираю я! Может, всю жизнь мечтал обсказать, а теперь некому, акромя ее…

– Псом ты цепным всю жизнь был, – перебил его сосед. – Житья от тебя нашему брату не было. Не смог жить, так хоть уйди как человек!

Обессилевший унтер затих на своем ложе, прикрыв глаза. Безногий солдат тоже успокоился, и Люсия растерянно поднялась.

– Спасибо, – тихо шепнула она заступившемуся за нее раненому.

– Не за что, барышня, – спокойно отвечал тот. – Только вы бы и впрямь шли на воздух. Вон бледная какая, в гроб краше кладут. А мы тут уж как-нибудь сами.

В растерянности вышла она наружу и бессильно прислонилась к стене кибитки. Хотелось плакать от обиды и собственного бессилия, но не было слез. Только бесконечная печаль и усталость от всего происходящего. В самом деле, зачем она бросила все и поехала в эту забытую богом Тмутаракань? Разве для того, чтобы снова встретить его…

– Вот вы где, – счастливо улыбнулся Будищев. – А я искал вас… Что с вами, вам плохо?

– Дмитрий Николаевич, – всхлипнула она. – Увезите меня отсюда. Ради всего святого, хоть куда-нибудь! Я помню, вы говорили, что я не выдержу всей этой грязи, и оказались правы. Осталось совсем чуть-чуть, но я больше не могу. Я старалась, я терпела, я превозмогала себя, но все…

– Мы уедем, – пообещал он девушке, обняв ее. – Далеко-далеко отсюда.

– Вы обещаете?

– Отвечаю! – непонятно ответил он и так широко улыбнулся, что ей сразу стало хорошо и спокойно. Она захотела прижаться и склонить голову на его крепкую грудь, что немедля и исполнила.

Увы, но Будищев оказался не единственным, кто разыскивал юную баронессу. Не успели они обняться, как рядом, будто муж в плохом водевиле, появился Людвиг. Он не принимал активного участия в штурме, поскольку его батарея оставалась в резерве и лишь выпустила по вражеской цитадели несколько десятков гранат и шрапнелей.

Последнее время было не лучшим в жизни младшего барона Штиглица. После того странного случая многие офицеры сторонились его. По их мнению, подпоручик струсил драться на дуэли, и это несмываемым пятном легло на его репутацию. То, что Будищев не был дворянином, злые языки не учитывали. Впрочем, он догадывался, кто распускает эти сплетни, но случая выяснить отношения до сих пор не было, а теперь он, по слухам, и вовсе лежал чуть жив от раны. И вот вам пожалуйста!

– Что вы делаете?! – смертельно побледнел молодой человек, раздувая ноздри от гнева.

– Целуемся, – мрачно отозвался Дмитрий, предчувствуя очередной скандал. Вообще-то у него на языке вертелось другое слово, но тогда дуэль точно стала бы неизбежной.

– Как вы смеете?!

– Людвиг, прекрати! – попыталась успокоить его сестра.

– Прекратить?! – еще больше взвился он. – Так это все правда! Все, что мне говорили про вас! Я тебе верил, а ты…

– Людвиг, ты смешон! – ледяным тоном прервала его Люсия.

– Ребята, ша! – поспешил вклиниться в разговор Будищев. – Прошу прощения, господин барон, но, во-первых, ваша сестра уже взрослая девочка и сама может выбирать, с кем ей дружить! Во-вторых, может, вы не заметили, но я теперь офицер, кавалер, да и что там стесняться, без пяти минут граф. То есть мы ровня.

– Вы мне ровня? – задохнулся от негодования подпоручик. – Вы, бастард и выскочка! Искатель наследства!

– А еще предприниматель, изобретатель и весьма не бедный человек. К тому же вы, Людвиг Александрович, насколько я знаю, тоже не от царицы Савской род ведете. И вообще, какого черта?! Я люблю вашу сестру, а она любит меня. И ни одна сволочь, вроде вашего приятеля Бриллинга, не сможет встать на моем пути!

– Я… я… я вызыва…

– Людвиг, я люблю его! – выкрикнула Люсия, стараясь успеть, прежде чем брат произнесет роковое «я вас вызываю».

– Что? – остановился он, будто налетев на невидимую стену. – Это правда?

– Да, и я никогда не прощу вам обоим, если вы попытаетесь убить друг друга! Видит бог, я уйду в монастырь или еще куда, и ни за что не стану видеться ни с одним из вас.

– У лютеран бывают монастыри? – удивился Дмитрий, но, нарвавшись на красноречивый взгляд девушки, предпочел заткнуться.

– И что же мне теперь делать? – озадаченно спросил Людвиг, растерянно переводя взгляд то на сестру, то на ее избранника.

– Не знаю, – хмыкнул Будищев, – но, если что, у отца Афанасия есть икона.

– Зачем? – одновременно спросили не понявшие его брат и сестра.

– Благословлять, – ухмыльнулся прапорщик, заслуживший первый в своей жизни тычок от Люсии в бок.

Эпилог

Прошло три дня. Жизнь постепенно входила в свою колею. Павших похоронили, сопроводив траурную церемонию залпом из винтовок. Пленных распустили, разрешив им вернуться к своим домам и занятиям. Конечно, жившим прежде лишь набегами и грабежом придется несладко, но в жизни простых дехкан и пастухов вряд ли что-то сильно изменится.

Купец Федор Шматов впервые в жизни формировал свой караван. Правда, опыта у него было маловато, но его с лихвой заменял энтузиазм. Надо было скупать верблюдов, благо вокруг их было очень много и весьма недорого. Шить мешки для добра, нанимать погонщиков, платить солдатам и матросам, вызвавшимся помогать ему. Больше всех старался Деев и его приятель Петров, с которыми бывший денщик неожиданно сошелся.

Будищев почти не вмешивался в его распоряжения, лишь иногда поправляя новоявленного «купчину божьей милостью». У него было много иных забот. Например, гулять с Люсией по зимней степи. Дарить ей подарки и сладости. Воспитывать маленького Сердара, обещающего вырасти в большого и весьма своенравного пса. Ну и служба, конечно, поскольку после ранения Шемана и контузии Майера он остался старшим офицером в морской батарее.

Моряки готовились к возвращению на Балтику. Нужно было привести в порядок технику, заполнить кучу дефектных ведомостей и написать целую гору отчетов. Будищев прежде старательно отлынивал от этих скучных занятий, рассчитывая переложить его на старших и, что немаловажно, более грамотных товарищей, но… они теперь лежали в госпитале. А принявший командование прапорщик пыхтел за бумагами, проклиная отсутствие нормальных шариковых ручек, а также братьев Кирилла и Мефодия, зачем-то придумавших яти и еры, а также восьмеричные и десятеричные «и».

Но это были уже совершеннейшие пустяки. Скоро они с Люсией поедут в Петербург. Там, конечно, придется решить некоторые личные вопросы, но и это ерунда. О помолвке решили пока не объявлять. Во-первых, нужно хоть что-то сделать по-человечески и попросить благословления у старого барона Штиглица. Во-вторых, время и место все же не подходящее. Графиня Елизавета Дмитриевна Милютина горячо одобрила подобную осмотрительность и обещала всяческое содействие молодым влюбленным. Людвиг уже перестал коситься на будущего зятя, и все шло хорошо…

Только что прибывший в лагерь под Геок-Тепе господин был еще довольно молод. Однако заметная хромота и легкая седина в висках делали его старше. Строгий костюм, все еще заметная выправка, а более всего знак отличия военного ордена в петлице выдавали в нем отставного военного. Никто не понимал, зачем он прибыл сюда, можно сказать, даже после шапочного разбора, да никому, в общем, не было до того дела.

– Господин поручик, – спросил он у первого попавшегося офицера, – не подскажете, где я могу найти морскую батарею?

– Отчего же не подсказать, – словоохотливо отозвался тот. – Если вы сейчас пойдете прямо, то шагов через двести, нет, пожалуй, триста, будет бывшая маркитантская лавка Манукяна. Он, правда, уже уехал, но оставшаяся куча мусора свидетельствует о месте его пребывания довольно точно. За ней повернете направо и пройдете еще примерно столько же. Там увидите парк четвертой батареи двадцатой бригады. Только смотрите не перепутайте их с такой же батареей девятнадцатой бригады, они очень похожи!

– Благодарю вас, – решился перебить его путешественник, – но мне нужна морская батарея.

– Да я же вам только о ней и толкую! – даже немного рассердился поручик. – Вы же не слушаете, а потом, чего доброго, заплутаете!

– Прошу прощения, – смутился молодой человек.

– То-то же, – сменил гнев на милость его собеседник и продолжил свое обстоятельное повествование. – Морская батарея, надобно вам знать, приписана к четвертой батарее. Ей теперь командует капитан Полковников. Весьма достойный офицер, доложу я вам! И не смотрите, что он всего лишь капитан и довольно молод для своей должности. Судьба так распорядилась, что прежний командир полковник Вержбицкий пошел на повышение, а присланного вместо него подполковника Мамацева текинцы убили.

– Очень жаль.

– И не говорите! Только женился, а жена, точнее теперь уж вдова, доложу я вам… красавица!

– Тем более жаль, но как же…

– Так вот, моряки стоят вместе с четвертой батареей, но не рядом, поскольку рядом стоит мортирная, а несколько дальше. Вы их сразу заметите, по форме. Матросы ведь в черных шинелях ходят.

– Благодарю вас.

– Только если у вас надобность к лейтенанту Шеману или гардемарину Майеру, то их теперь там нет. Если вам угодно встретиться именно с ними, то они пока еще в госпитале.

– Нет. Мне нужен кондуктор Будищев.

– А, наш «мясник»? Берите выше, он теперь прапорщик. Выслужился, да-с.

– Какое приятное известие. Но почему вы назвали его «мясником»?

– Ах, мой друг, – сделал неопределенный жест офицер. – Видели бы вы его в бою, не спрашивали бы!

– Я – видел! – отрезал молодой человек, которому не понравилась интонация поручика, и решительно пошагал в указанном ему направлении, опираясь одной рукой на трость с большим набалдашником, а во второй неся саквояж.

Идти ему было нелегко, но он, кажется, совсем привык к своей хромоте и не обращал на нее никакого внимания.

– Лешка? – удивленно воскликнул обрадовавшийся возможности немного передохнуть от вечной писанины Будищев. – Вот уж кого не ожидал здесь увидеть. Здорово, братан!

– Здравствуй, – счастливо улыбнулся Лиховцев, ставя на застеленный ковром пол свою ношу. – Ты не представляешь, что мне стоило добраться сюда!

– Как раз представляю, – ухмыльнулся Дмитрий, обнимая старого друга, после чего хитро ухмыльнулся и добавил: – А потому спрашиваю, на хрена ты поперся в такую даль? Что-нибудь с имением?

– О, нет. С ним все прекрасно. Урожай в этом году хотя и не самый лучший, но все же вполне пристойный. Так что все хорошо, но, если позволишь, полный отчет я дам тебе позднее.

– Рассказывай, что такое приключилось, что ты не смог доверить это почте?

– О, ты знаешь о существовании почты! – удивился Алексей. – Что же сам не писал своим?

– Некогда было, – нахмурился почувствовавший неладное Дмитрий.

– К тому же не все можно доверить бумаге, – продолжал Лиховцев, но, заметив, как напрягся его товарищ, не стал ходить вокруг да около. – Гесю арестовали!

– Кто?!

– Жандармы, кто же еще? – изумился подобной непонятливости Алексей. – Ее взяли около месяца назад. За что, не знаю, но теперь это, увы, не редкость.

– Как ты узнал?

– Случайно. У меня были дела в Петербурге, и я зашел навестить ее, но нашел вашу квартиру опечатанной. Пошел в модную мастерскую, а она тоже закрыта и никого нет. Тогда я направился к Барановским, и они мне все рассказали. Впрочем, им тоже известно немногое. Вроде бы она укрывала опасного преступника или преступницу. Что-то в этом роде.

– Погоди-ка, – прервал его Будищев, – если квартира опечатана, то где Стеша с Семкой?

– Кажется, в старом доме Степаниды. Владимир Степанович предлагал им гостеприимство, но они отказались.

– Охренеть! – выругался прапорщик и, не зная, куда выплеснуть свою злость, пнул лежащий на полу узел с каким-то барахлом. – В господа бога душу мать!

– Я подумал, что тебе следует знать это, причем конфиденциально. А потому почта с телеграфом отпадают.

– Что нужно знать? – весело спросила Люсия, заходя внутрь.

Следом за ней зашел ее брат, и в кибитке сразу стало тесно. Барышня немного смутилась перед незнакомым человеком, но, в конце концов, она была не одна, а потому приличия оказались соблюдены.

– Позвольте представить вам моего друга и однополчанина Алексея Лиховцева, – мрачнея на глазах, начал Дмитрий. – Он управляющий моим имением и только что приехал. А это барон и баронесса Штиглиц, соответственно Людвиг и Люсия. Прошу любить и жаловать!

– Что-нибудь случилось? – удивленно спросила девушка, благожелательно улыбнувшись новому знакомому.

От того не укрылось, какими взглядами обменялись Дмитрий и Люсия, и он смог лишь растерянно пробормотать:

– Некоторым образом да. Но, кажется, я не вовремя…