Текст книги "Бестеневая лампа"

– Да, доводилось, – подтвердил Платонов.

– Ну, вот. Зацепись там. Я верю, у тебя получится. А сейчас, извини, работы много. Сегодня же среда, а мне надо до шестнадцати ноль-ноль пару свидетельств о болезни до ума довести.

Она взяла ручку и продолжила писать с того места, где остановилась с приходом Платонова. Виктор постоял ещё несколько секунд, глядя на неё, а потом развернулся и тихо вышел в коридор. Мосты были сожжены…

Тем временем, Тынянкин вернулся с обеда и завёл речь о диагностике инфекционного раневого процесса. Но все знали, что его лекции хороши не столько самим материалом, сколько историческими или философскими вставками. Вот и на тот раз Николай Александрович недолго уходил в научные дебри и переключился на своего любимого конька – историю медицины.

– Если бы тогда существовало телевидение, то все рейтинги были бы у шоу «Боткин и диагнозы». За его работой следил весь Санкт-Петербург – через жёлтую прессу. Следили за каждым проконсультированным больным. А он ставит диагноз – и не ошибается. Ставит – и не ошибается. Его гонорары за визит к пациенту на вершине славы доходили до трёх с половиной тысяч рублей. Весь город читает хронику, затаив дыхание… Представляете, что у него в душе творилось? Наконец, однажды газеты выходят с ликующими заголовками: «Боткин ошибся!» Возможно, не дословно сейчас цитирую, но суть именно такая. Увидел он холеру там, где её не было…

– С кем не бывает, – подняв брови, сказала Мирошкина.

– Это мы с вами к такому повороту событий готовы, милейшая, – указал доцент на неё пальцем. – Мы – да. А он нет. Мы понимаем, что сомневаться – это нормально. Он… Чёрт его знает, что он думал на эту тему. Но годы спустя его жена, а к тому времени уже вдова, Екатерина Алексеевна, поставила ему памятник. Тот самый памятник, что у нас перед входом в корпус стоит. Знаете, в чём его особенность?

Он обвёл всех взглядом, выжидая несколько секунд, потом ответил на свой вопрос сам:

– Боткин на нём стоит лицом к Академии. И спиной к городу.

– Логично, – сказал Малышев. – Все горазды за гениями ошибки искать. А гении из-за этого в себя уходят, работу бросают. Спиваются даже. Вон Пирогов – в пятьдесят лет бросил хирургию.

– Ну, слава богу, Пирогов с Боткиным не спились, – покачал головой Николай Александрович. – Хотя тема алкоголя в медицине всплывает порой с неожиданной стороны. Помню, как-то много лет назад была кафедральная конференция, где обсуждали, можно ли пациентам давать алкоголь. И выступил патофизиолог Шрайбер, который объяснил, что ему стыдно за своих коллег, если те не понимают, что расщепление алкоголя требует больших затрат кислорода, а шоковый пациент у нас и так в гипоксии. Казалось бы, всё предельно просто. Но после него на трибуну поднялся завкафедрой генерал Беркутов и с красивым вологодским акцентом сказал: «Шрайберу – ему что, ему крепче кофе ничего пить не доводилось. А я точно знаю – водка при шоке помогает»! Как вы думаете, за чью точку зрения проголосовали после докладов?

Тынянкин вздохнул, потом добавил:

– Господи, через каких только дураков не пробивалась в этом мире научная мысль… Но хватит отступлений, у нас ещё столько материала не охвачено.

И они продолжили говорить об инфекционном раневом процессе…

После занятий Платонов получил увольнительную и отправился на очередную прогулку. Февральский ветер с Невы задувал под шинель, но он старался не замечать его. Шёл, глядя по сторонам, чем сразу отличался от коренных петербуржцев – им головой вертеть было незачем. Каждый дом, переулок, каждое дерево здесь им было знакомо – и они порой просто не замечали всех этих красот.

В голове сама собой – после общения с Тынянкиным – всплыла напутственная беседа с дедом. Платонов пришёл к нему за сутки до самолёта. Дед, как всегда, сидел в своём любимом кресле и смотрел новости. На столе рядом с ним лежало несколько книг.

– Собрался? – спросил Владимир Николаевич, пожав руку внуку.

– Да уж, – усмехнулся Виктор, вспомнив пару огромных чемоданов. – Всё-таки на два года убываю. Одна только форма полностью целый чемодан заняла, закрылся еле-еле, прыгать на нём пришлось. Из зимнего только шинель взял – она на заказ пошита. Бушлат там куплю, иначе не допру всё это.

– Зимы там не очень суровые, – успокоил дед. – Замёрзнуть проблематично.

– Я много наслышан о том, как в патруле чуть без ушей не оставались, – покачал головой Платонов.

– Тебе там сколько учиться, два года? – уточнил Владимир Николаевич. – Ну, так это всего две зимы. Прямо как в песне.

И он встал, чтобы приготовить чай. Платонов услышал из кухни: «Солдат вернётся, ты только жди…». Дед любил напевать, особенно когда был уверен, что его никто не слышит. Учитывая особенности его слуха, в этом он был уверен всегда.

Присев с кружкой за стол, дед пододвинул к Виктору книги.

– Я тут собрал кое-что для тебя. Понимаю, что тяжело, но без этого в хирургии никуда.

Платонов посмотрел на аккуратно сложенную стопку. Каждая книга – бриллиант коллекции. Справочники по ожогам, раневой инфекции и военно-полевой хирургии.

– Дед, мне их в руки брать страшно – это же раритеты, на них молиться…

– Не надо на них молиться, – нахмурился Владимир Николаевич. – Книги должны работать. Мысль врачебную направлять и сопровождать. Но повнимательнее с ними будь – сопрут, и не заметишь. Там, правда, печать моя личная стоит, но кого это сейчас остановит.

– Спасибо, дед, – Виктор сложил справочники в пакет, заодно прикинул, насколько станут тяжелее чемоданы и что придётся выкинуть, чтобы не платить за перевес. – В отпуск приеду обязательно!

– Да на кой чёрт тебе сюда ехать? – удивился дед. – Там что, посмотреть не на что? Ты – офицер, у тебя проездные, отпускные. За хорошую учёбу – льготы по денежному довольствию. Поезжай в Европу, посмотри мир. А ещё не дай бог, женишься там…

Платонов был с ним в какой-то степени согласен. Не исключено, что именно так он и поступит – но сейчас ему это казалось невозможным. Хотелось приехать, обнять деда, увидеть старых друзей, пройтись знакомыми улочками. Он ещё не уехал, а его уже тянуло назад.

– В целом могу сказать тебе так, – дед посмотрел на него взглядом, каким обычно одаривал внука в школе, когда объяснял какой-то непонятный материал. – Ты, главное, живи там по совести, работай по совести. Чтобы ни тебе самому стыдно не было, ни нам за тебя. Смотри во все глаза, запоминай. Что не понял – спрашивай. Сложное – записывай. Просись на ассистенции, на дежурства. Совершенствуйся. Это тот самый случай из врачебной поговорки: «Подумай немного о себе – и больному сразу станет легче…».

Когда Платонов попрощался с дедом и вышел на улицу, то почувствовал, как из угла глаза вытекла предательская слеза. Он смахнул её так аккуратно, словно что-то зачесалось у него на лице, медленно сделал несколько глубоких вдохов и дал себе слово обязательно приехать через год…

…Визг тормозов и толчок в бок были абсолютно непредсказуемыми. Платонов на пешеходном переходе отлетел от большого белого джипа, упал на обледенелый асфальт, посмотрел вверх. Над ним возвышалась радиаторная решётка с эмблемой «Лексуса». Водительская дверь открылась, и на дорогу выпрыгнула молодая блондинка в коротком полушубке.

Виктор ощупал себя, пошевелил ногами – вроде целый. Он встал, и блондинка, не ожидая, что он быстро поднимется, врезалась в него так же, как секунду назад это сделала её машина. Платонов взмахнул руками, но удержался.

– Вы живой? – испуганным шёпотом спросила девушка. – Ну, говорите!

– Вроде да, – пожал плечами Платонов. – Шинель – она же как бронежилет.

– Ничего не сломали? Может, головой ударились? – девушка осматривала его со всех сторон. Платонов увидел, что вокруг начал собираться народ, кто-то вытащил телефон.

– Если не хотите, чтобы сюда вызвали ГИБДД – езжайте побыстрее, – Платонов показал рукой на зевак. – И будьте впредь внимательнее.

– Меня, между прочим, Лариса зовут, – зачем-то представилась девушка. – Может, вас подвезти куда-нибудь? Так сказать, в качестве компенсации.

Платонов задумался, а потом попросил:

– А устройте мне экскурсию по городу. Если у вас время есть. Покажите то, что, по-вашему, в этом городе может быть интересно приезжему. Эрмитаж и Дворцовую площадь не надо – я там уже был.

Они сели в машину.

– Забыл представиться – капитан Виктор Платонов, ординатор Военно-медицинской академии. Хирург.

Она улыбнулась ему ангельской улыбкой, словно и не сшибала никого минуту назад своим джипом. Потом в зеркале заднего вида поправила и так идеально лежащие волосы и медленно поехала по проспекту.

Платонов смотрел на её профиль, а в ушах стояли слова Мазур: «Найди там себе бабу… Такую, чтобы за ней в огонь и в воду…».

Они поехали по Сампсониевскому проспекту обратно в сторону здания Академии. Лариса спросила:

– Это здесь вас учат?

Виктор кивнул. Они обогнули корпус через площадь Военных медиков, Лариса аккуратно влилась в поток на Боткинской.

– Говорите, куда. Пока плетёмся до светофора, можно маршрут придумать.

Платонов помолчал немного, набираясь смелости, а потом предложил:

– Да может, бог с ней, с экскурсией? Просто в кафешке посидим, отметим моё, так сказать, чудесное спасение?

Лариса улыбнулась.

– Товарищ капитан, вы ко мне подкатываете, что ли?

Платонов смутился от столь прямого вопроса, но ответил по форме:

– Так точно.

– Давайте я вас хоть по мосту провезу, – не сказав ничего определённо, девушка повернула с Боткинской направо на улицу Академика Лебедева. – Литейный мост вас устроит в качестве экскурсии? А на той стороне я пару неплохих кафешек знаю.

«Лексус» аккуратно скользил над Невой, уходя на Литейный проспект. Десятки и сотни машин вокруг создавали ровный разноцветный поток в быстро надвигающихся сумерках. Виктор продолжал смотреть на Ларису и чувствовал, как с каждой секундой тает где-то внутри образ одной далёкой женщины с автоматом в руках, и как этот заснеженный город становится ему всё ближе и ближе.

Часть вторая
Закон парных случаев

Они стояли и ждали, когда

Он упадёт с небес…

«Наутилус Помпилиус» – «Воздух»

1

– Сколько их сейчас? – спросил Андрей Лагутин, протянув руку за очередной банкой пива.

– Две. Я бы даже сказал – две с половиной, но ты вряд ли поймёшь, что это за дробь.

– Половинка – это только познакомился или готовишься расстаться?

– Второе.

– И всё срастается?

– Приходится.

Щелчок ключа на банке, лёгкое шипение.

– Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино – это прямо про тебя, Док.

Платонов дёрнул постоянно заедавшую раму, с третьего раза открыл. Стекло тревожно задребезжало, откуда-то с улицы донеслись гудки автомобилей и приглушенная далёкая музыка.

– Да уж, – задумчиво покачал он головой. – Про меня… Никогда бы не поверил, расскажи мне об этом кто-нибудь лет десять назад.

– Две, значит, – Лагутин поставил банку на стол, встал, подошёл к Виктору. – Вот на этом самом диване.

Они стояли у окна, сложив руки на груди, и смотрели на диван у дальней стены. Когда молчание затянулось, Андрей с усмешкой спросил, толкнув локтем в бок:

– Ты завис? Считаешь их там, что ли?

– Помнишь, есть фотография, где сидят строители небоскрёбов в Нью-Йорке? Высоко в небе на балке. Кто-то газету читает, кто-то курит, кто-то просто смотрит вдаль.

– Конечно, помню, – пожал плечами Андрей. – Что за неожиданное переключение?

– Просто они сейчас все на этом диване сидят, как на той фотографии, – Платонов махнул рукой, указывая на правый угол, что был ближе к шкафу. – Вот… И вот… Эта ногу на ногу закинула… Вон та что-то в сумочке ищет и никак найти не может. Как её звали-то? Наташа?

Лагутин приподнял одну бровь, перевёл взгляд на диван и скорчил гримасу.

– Сидят? Вот прямо сейчас? То есть я не зря встал. Там кому-то места не хватало. Да вы присаживайтесь, – махнул он рукой куда-то в сторону. – Вот, все поместились.

Платонов усмехнулся, но вышло невесело.

– Шесть. Или семь.

– Или восемь, – кивнул Андрей.

– Или восемь, – равнодушно согласился Виктор. – Годы-то идут.

– Тебе сейчас…

– Сорок один.

– Да ты старый, – кивнул Лагутин, вернулся к столу, взял банку, но садиться на диван пока не решился.

– Возможно, это одна из причин – в ответ пожал плечами Платонов. – Иногда задумываешься – неужели всё так и пройдёт? И хочется как-то разнообразить этот серый унылый мир.

– Можно бухать.

– Можно. Но страшновато, если честно. Тут такие примеры вокруг – на их место не очень хочется.

– Тебя послушать – ты один не пьёшь, – покачал головой Андрей.

– Ты недалёк от истины, – Платонов перевёл взгляд с дивана на собеседника. – Я и ещё человек пять. Дежурные врачи смотрят график на месяц и сразу понимают, с кем из хирургов и как пройдут их смены. Кого по телефону не добудишься и придётся дневального слать, а кто всегда в норме. Странные люди, если уж быть до конца честным. Практически все могут себя реализовать на совершенно ином уровне, но… Ленивые, что ли. Им бы над собой работать, книжек побольше читать. Из операционной не вылезать. Лет восемь назад был на учёбе в Академии, просился везде и всюду, клянчил дежурства, просил ассистенции. А многие приезжают и рассказывают, как по общагам и кабакам командировочные пропивали – но каждый уверен, что – гений. Именно он, и никто другой. И каждый второй в госпитале водку пьёт именно по этой причине.

– По какой? – немного напрягся Лагутин, потому что он осознавал, что Виктор сейчас рассказывает о чём-то личном, наболевшем, и может не замечать, что собеседник не очень хорошо его понимает.

– Ну, как по какой? В нашей медицине через одного – униженные и оскорблённые. На каждом, мать его, шагу. Чуть только профессиональное неприятие кого-то кем-то, чуть только выговор от начальства или премия обошла стороной – всё, тут же на свет появляется бутылка водки и начинаются разговоры о потенциалах, желаниях, попусту потраченных годах… Вместо того, чтобы чего-то добиваться, превращаются в слизняков. И что хуже всего, в самоуверенных слизняков. Некоторые, правда, умудряются бороться с действительностью, но у таких финал ещё хуже. Читал где-то: «Природа чертовски умна – и, если человек гениален, он себя в конечном итоге проявит». Вот только автор не уточнил, в чём именно.

Андрей указал на пиво на столе:

– Получается, я зря всё это принёс?

– Ну, почему зря. Пей, – Платонов взял со стола холодную банку, приложил ко лбу. – А я что-то сегодня не в форме. Хорошо, на тебя сил хватило – голова раскалывается…

Лагутин приехал к нему сегодня среди ночи с этапа их безумной игры «М-60» – гибрида квестов и пионерской «Зарницы», щедро приправленного интернетом, автомобилями и непонятным риском. Во время поиска очередной локации он оступился и упал в канаву, где распорол себе бок каким-то штырём. Заткнули рану камуфляжем – благо, кровотечение оказалось несильным – и по просьбе Андрея, предварительно позвонив, привезли прямиком к Доку. Перебрался он через забор рядом с закрытой задней калиткой, оставляя кровавые следы на решётке.

Платонов краем глаза взглянул на рану, разбудил операционную сестру в неотложке и пришёл туда с Андреем. Обработал, покачал головой, потом попросил лидокаин и зашил, предварительно немного освежив края. Вышло для полтретьего ночи вполне неплохо.

– Не пиши в журнал, – тихо попросил потом в коридоре Платонов Оксану. Та, собирая инструмент в раковину, понимающе кивнула. – С меня пончик. Точнее, вот с него, – он кивнул в сторону Лагутина, аккуратно надевающего окровавленный камуфляж. Тот согласился и выразил готовность организовать всё хоть сейчас – он купил пиво по пути сюда в местном магазинчике, где продавцам плевать было на законы и позднее время.

Оксана посмотрела на окровавленные полотенца, инструменты в лотке и покачала головой:

– Шутите? Уже почти три часа. Какое пиво? Идите с богом, Виктор Сергеевич, и друга своего забирайте. А вы, – она с укоризной посмотрела на Андрея, – больше не шляйтесь по всяким помойкам, а то спать очень хочется.

Лагутин тогда хотел что-то сказать в свою защиту, но Платонов толкнул его в спину, и они вышли на улицу. Спать расхотелось окончательно, из пакета появилось пиво – и беседа о жизни, бабах и прочих радостях потекла как-то сама собой…

– Слушай, а сегодня был кто-то? – внезапно спросил Андрей.

– Да, – кивнул Платонов. – Хорошо, что ты позвонил с дороги, а не прямо из-за забора.

– Извини, чувак, – развёл Лагутин руками. – Но у меня просто переклинило – как только кровь увидел, сразу в голове одно: «Везите к Доку!» Я ж помнил, что ты сегодня дежуришь – и так вот совпало.

– Да ладно. Мы особо не спешили. Летом одеться – дело нехитрое.

– И через забор?

– Зачем такие сложности? Ночью машину тут припарковать можно между корпусами. Села и потихоньку выехала. Тётки на проходной прикормлены – открывают без разговоров. Одна у меня панариций после маникюра лечила, у второй я мужа оперировал – так что от их графика не завишу.

– Н-да, – отхлебнул пиво Андрей. – Романтика…

– Не болит? – спросил Платонов.

– Да потихоньку начинает. Куртку жалко.

– Хорошо, что курткой расплатился. Остальное заживёт, не забудь швы снять через десять дней.

– У тебя?

– Да хоть сам, если сможешь. Но лучше у меня.

– Гуд, – кивнул Андрей. – А сегодня кто был? Я её знаю?

Платонов кивнул.

– Алёна?

– Нет. Но лучше бы Алёна.

– Почему?

– Это сложно на пальцах объяснить. Навязчивости в ней меньше, наверное. Это ж очень важно – знать, что никто шашкой махать не станет, звонить, в двери стучать, скандалить. В такой ситуации – это едва ли не главное.

– Я примерно понимаю, о чём ты, – Лагутин допил банку, аккуратно пощупал бок под повязкой, поморщился. – Нужны такие, что принимают правила игры сразу, с первой секунды. И согласны с тем, что это именно игра, что всё не по-настоящему.

– Это мы так хотим – чтобы они понимали. И верим в то, что понимают. Ты смотрел фильм «Осенний марафон»?

– Наш фильм?

– Наш. Басилашвили, Гундарева. Голливуд так не снимет. Посмотри. Этот фильм делит мужчин на две половины – тех, кто его смотрит совершенно спокойно, и тех, кто не может вынести этого житейского кошмара на экране. Не может, потому что он сам так живёт. Я смотрел его дважды – первый раз ещё до всего, что случилось со мной, второй после. И уже не смог досмотреть.

– Себя увидел, что ли?

– Скажем, я качественно изменился между этими просмотрами. И дальше я менялся только количественно – пусть это и не совсем логичная формулировка, зато точная.

– Заинтриговал, – Андрей щёлкнул ключом ещё на одной банке. – Будет время – гляну. Не обещаю.

– Да я и не требую.

Платонов повернулся к Лагутину спиной и стал смотреть в темноту окна. Деревья немного перекрывали обзор со второго этажа, но аллея, освещённая прожектором на столбе, видна была хорошо. Где-то на горизонте красными отблесками бушевала гроза – воздух был плотным, душным. Скоро и здесь пойдёт дождь…

«Надо позвонить, узнать – доехала или нет, – подумал Платонов. – Или уже утром?»

Расстались они со Светой не так спокойно и мило, как он описал Андрею. Она вспылила от того, что он оставит её и пойдёт оказывать помощь другу, а ведь он «мог бы и поехать в травмпункт, между прочим, а мы не так уж и часто видимся, чтобы…». Ну, и так далее. Он молча кивал; она швырнула туфли в сумку, надела балетки, оторвала в спешке одну пуговицу на блузке, рассерженно подхватила её с пола и ушла, попросив не провожать.

Платонов пожал плечами, постоял у открытой двери в ожидании звука отъезжающего автомобиля и вернулся. Решение порвать со Светой пришло к нему там, у двери, и было вполне осмысленным, а оторванная пуговица оказалась очень символичной. Может, расстаться надо было не сразу, постепенно – тут нужна осторожность, потому что никогда не знаешь, как поведёт себя бывшая любовница. Но опыт у Платонова был – он мог читать курс лекций на тему «Как правильно и качественно утопить отношения»; ещё пару встреч, а там можно потихоньку и соскочить…

– Может, таблетку какую дашь? – спросил Лагутин, возвращая Виктора к обычной жизни. – А то уже болит. Пиво не помогает.

Пришлось достать из стола ампулу.

– Вот, выпей, быстро отпустит, – отломил он верхушку. Андрей накапал в чайную ложку прозрачной жидкости из ампулы, выпил, быстро залил лёгкую горечь пивом.

– Да у тебя там целая аптека, – Лагутин понимающе покачал головой. – На все случаи жизни.

– Не на все, но от головной боли, от зубной, от давления… Спазмолитики… Ночью ведь можно до медсестры и не достучаться – спят как праведницы. Приходится всё своё иметь. Сам понимаешь, мало ли что. Вот тебе понадобилось. Да и я не молодею.

Андрей посидел ещё немного, допил и вторую банку, две оставшихся засунул Платонову в холодильник и собрался уходить, прихватив камуфляжную куртку.

– Ты её только возле входа в урну не выброси, а то найдёт кто-нибудь – решит, что солдаты поножовщиной занимались, – попросил Платонов.

– Я ж понятливый, – кивнул Лагутин. – Буду через забор перелезать – прям на заборе и повешу. Там же можно?

Они посмеялись, пожали друг другу руки. Спустя несколько секунд внизу громко скрипнула входная дверь. Платонов выглянул в окно – Андрей махнул ему рукой и скрылся за углом.

Телефон завибрировал.

«Поищи на диване помаду», – написала в WhatsApp Света. Первым делом он удалил чат, а потом принялся за поиски. Нашёл не сразу – она упала на пол и закатилась в пыльный угол. Платонов достал её, протёр, открыл, понюхал.

– Судя по тому, что вспомнила про помаду – доехала нормально, – сказал он сам себе. – Никогда не понимал, почему запах приятный, а вот на вкус – полное дерьмо. Как они так делают?

Ещё одно сообщение. От Алёны.

– Вы сговорились, что ли?

(Сколько их сейчас!)

«Знаю, что дежуришь. Вижу, что онлайн. Хочешь, приеду».

– Полчетвёртого утра. Куда ты приедешь? Зачем? – он сел на диван, обхватил голову руками. – Лучше бы у операционного стола всю ночь простоял, честное слово.

(И всё срастается)

Он смотрел в экран телефона, на аватарку Алёны и не понимал, что сказать в ответ. Прямо сказать «нет» или наплести какой-то врачебной пурги?

«Мне скоро в операционную».

«Ок», – короткий ответ.

(Мы могли бы служить в разведке)

– Ну, и замечательно, – Платонов поставил телефон на зарядку. Не стал раздвигать диван – он никогда этого не делал, если ночевал на дежурстве один; бросил на жёсткое покрывало сложенную вдвое простыню и заснул мгновенно, едва коснувшись подушки…

Сообщение от Ларисы пришло спустя примерно минуту – жена, как всегда, отслеживала ситуацию.

«Ты был в сети в 03–42. С кем ты там всё переписываешься? Очередная дама сердца, которая не знает, что ты женат???»

Но он этого уже не видел. Он спал в счастливом и спасительном одиночестве на своём любимом диване, где только и мог быть самим собой. Во сне приходил Андрей и спрашивал: «Сколько их у тебя сейчас?», а потом, не дождавшись ответа, добавлял: «Ну, и зачем тебе столько?..»

Ночью его никуда не вызывали.