Текст книги "Бестеневая лампа"

Водитель вздохнул, вышел из машины и пошёл назад, к лагерю, где стояли ЗИЛы – выбирать себе транспорт. Сама Мазур направилась в сторону Аверьянова, Виктор – за ней, прикидывая, сколько времени у него займёт осмотр двух сотен животов.

– «Вы – хирург, если я правильно помню», – прошептал он себе под нос. – Скоро забудешь, не переживай.

Он вдруг понял, что она пыталась разговаривать с ним, как с чужим человеком. Как просто с коллегой по работе, который ещё и на пару званий ниже, а потому достоин каламбуров и лёгких унижений. И от этого ему стало не по себе. Окружающая атмосфера очень этому ощущению способствовала.

– Я провёл предварительную сортировку, – на ходу рассказывал Аверьянов. – Тяжёлые собраны в двух ближайших к медпункту палатках, чтобы сестры далеко не бегали. Плюс делаю обходы каждые два часа, смотрю остальных, не стало ли кому хуже. Все проинструктированы, все считают, сколько раз в день сбегали по-большому…

– Я так понимаю, гадят они так же, как и бычки в урну кидают? – спросила Мазур.

– В смысле? – не понял Аверьянов.

– Ну, ты им примерное направление показал – они туда и бегают. В чистое поле. Двести человек. По пять-десять раз в день.

– При всем желании – я бы на двести человек отхожий ровик в одиночку не выкопал. Только экскаватором, – покачал головой капитан. – Но я нашёл флажки регулировщиков и воткнул там, за лагерем. Они хотя бы стараются до них добегать…

Когда до палаток осталось метров двадцать, стало ясно, что далеко не все успевают достигнуть флажков. Аверьянов поводил носом из стороны в сторону, но ничего не сказал. Да и что он мог с этим сделать в одиночку, с замученными медсёстрами?

Начинало темнеть. Там, откуда они пришли, послышался рык автомобиля. Включились фары, двигатель немного прогрелся, и машина двинулась к ним.

– Процесс пошёл, – удовлетворённо сказала Мазур. – Сейчас доложим.

Она достала телефон – и через несколько секунд они все узнали словарный запас женского мата. Потому что связи здесь не было.

– Как? – кричала Елена. – Как такое может быть, суки? Капитан, как вы связываетесь с частью?

– Там машина… Которая с антенной… – испуганно отступив на пару шагов, указал Аверьянов.

– Кто умеет пользоваться этой связью? – наступала на него Мазур. – Найдите мне ваших связистов, радистов или как они называются!

– Вы уверены, Елена Ивановна, что даже если мы его найдём, то в госпитале будет, кому и на чем это принимать? – осторожно спросил Платонов.

– Поиграем в испорченный телефон, значит! – крикнула она, не оборачиваясь и продолжая наступать на капитана. – Свяжутся с бригадой, а оттуда по сотовому доложат по номерам, какие я скажу!

– Сейчас найду, – коротко ответил Аверьянов и проскользнул мимо Мазур в сторону лагеря. Тем временем, автомобиль догнал их и остановился.

– Двадцать сюда не влезет, – крикнул из кабины водитель. – Максимум двенадцать.

Мазур вошла в палатку медпункта, а следом за ней и Виктор. У входа на сборной кровати спала медсестра, свернувшись калачиком и натянув на колени полы халата. Рядом на тумбочках были разложены шприцы, какие-то вскрытые ампулы, пластиковые флаконы с хлоргексидином. В глубине стояла ещё одна койка – видимо, самого Аверьянова, – на ней лежали пара книг и фонендоскоп.

– Неплохо, – оглядевшись, констатировала Мазур, стараясь ни к чему не прикасаться. Медсестра услышала её голос, вскочила, наткнувшись на тумбочку.

– Ефрейтор Воронцова, – спросонья представилась она куда-то в сторону, но потом встала ровнее и даже попыталась прижать руки по швам.

– Садись, девочка, – махнула на её Елена Ивановна. – Небось, спите по полчаса по графику.

– Так точно, – ответила Воронцова. – Вот тут воду кипятим и отпаиваем всех по очереди. Быстро не получается…

Она показала на печку в глубине палатки, рядом с ней на тумбочке – походная газовая плитка и два котелка. В них медленно закипала вода.

Платонов прошёл до койки Аверьянова, взял книгу, увидел, что она открыта на таблице регидратации; на полях ручкой были выполнены какие-то умножения в столбик.

– По науке все делает, – сказал он Мазур. – Потерю жидкости рассчитывает.

В палатку вошёл капитан, придерживая за руку солдатика – такого же полусонного, как медсестра.

– Радист.

Мазур посмотрела на него и спросила:

– Как чувствуешь себя, герой-десантник?

Тот пожал плечами. Цвет лица был сероватый, но, судя по всему, держал его Аверьянов за руку больше для вида.

– Помочь надо. И только ты, как я понимаю, можешь это сделать. До машины со своей радиостанцией дойдёшь? Если надо, донесём.

Радист поднял на неё глаза и даже захотел возмутиться, но вздохнул и просто кивнул.

– Тогда сделаем так. Я с тобой пойду, а капитан Платонов выполнит моё распоряжение по части осмотра. Тем временем, капитан Аверьянов занимается погрузкой тяжелобольных. Задача всем ясна?

– Так точно, – синхронно ответили офицеры.

– А пожрать ничего нет? – внезапно спросил радист. – Ведь третьи сутки идут, как только пьём…

– А что у вас тут с едой? – повернулась Елена Ивановна к капитану – Я не говорю, что вот прямо сейчас их надо всех от пуза накормить, но почему третьи сутки?

– Можно я вам потом расскажу? – виновато попросил Илья.

– Можно козу на возу, – ответила Мазур.

– Виноват. Разрешите…

– Хорошо. Потом так потом. У меня в рюкзаке есть пара шоколадок, но он в машине остался. На холме. Будем мимо идти, достану.

И они ушли. Аверьянов выбрался из палатки, чтобы заняться эвакуацией. Воронцова устало опустилась на койку и, как показалось Виктору, тут же сидя заснула, уронив голову на грудь.

Платонов тоже вышел из медпункта, вдохнул далеко не самого свежего воздуха и решил тех, кто уезжает в госпиталь, не осматривать.

– Не продуктивно, – сам себе объяснил он это решение. – Их не так уж много, может и дежурный хирург посмотреть при поступлении.

Он надел маску и перчатки и решительно вошёл в следующую палатку. Поначалу он смотрел всех досконально и придирчиво, но через тридцать или сорок человек руки устали, голос охрип спрашивать одно и то же, и Платонов перешёл только на поиск перитонеальных симптомов. Примерно через час, когда машина ушла, к нему присоединилась Мазур – ей удалось передать всё госпитальному начальству через дежурного по десантной бригаде.

– А как же причины вспышки? – спросил Платонов, исследуя очередную правую подвздошную область.

– Мне радист все и рассказал, пока мы с ним этим мероприятием занимались, – ответила Мазур. – Так что даже версия Аверьянова теперь не нужна. Хотя я не думаю, что они чем-то отличались бы – слышала о нём только хорошие отзывы, он бы покрывать ничего не стал.

Виктор закончил осмотр в очередной палатке, они вышли на воздух, подсвечивая себе под ноги фонариками телефонов, чтобы никуда не вляпаться – на территории лагеря складывалось ощущение, что где-то взорвался туалет. До флажков Аверьянова с приходом ночи добегало всё меньше и меньше ответственных десантников.

Елена Ивановна посмотрела по сторонам, прикинула, сколько ещё палаток им посетить, и выложила версию радиста.

– Это всё из-за перевода части служб на гражданские рельсы, как нам пророчит министр обороны. Мол, солдат должен заниматься только боевой подготовкой. А убирать за ним толчок, варить ему кашу, стирать его грязное исподнее должны специальные гражданские службы. И вот некоторые наши части повышенной и постоянной боевой готовности – на эти самые рельсы и перевели.

– Слышал о таком, – кивнул Платонов. – Не понимал никогда, почему солдат не может снег возле отделения убрать, почему для этого надо нанимать кого-то ещё.

– Вот-вот, – Мазур согласилась с Виктором. – А что такое десантная бригада? Это самое мобильное подразделение в вооружённых силах! Поступил приказ – и они все сели в самолёт, полетели и прыгнули. Все. И командир, и радист, и повар. И повар! – возмущённо повторила она, сделав на этом акцент. – Но у них теперь кухня гражданская. Недавно совсем, месяца четыре. За это время ещё просто учений не было, никто на грабли не наступил. А тут округ план спустил. Командир приказал, всех погрузили в машины – а условная баба Маня с пищеблока сказала: «Я в гробу видала ваши учения, у меня огород, внуки и спина больная!» И бригада на учения выехала – а кормить её некому. И, как выяснилось, нечем. Пайки завезли лишь на бумаге, а в пайках, между прочим, таблетки для обеззараживания воды.

– Таблетки-то им были зачем?

– Потому что воды тоже отгрузили, скажем так, условное количество. И выдавали вместо трёх положенных литров на человека в сутки литр на троих. А жрать-то и пить хочется – парни все здоровые, под два метра. Ну, они и бродили тут по округе, ягоды ели да воду в лужах и ручьях набирали. Как видишь, в итоге не всё у них с водой получилось… – Мазур незаметно перешла на «ты». – Блин, если бы я курила, сейчас бы пачку, наверное, высосала. Я вообще не понимаю, как они это всё организовали. Куда командир смотрел? Он что, не знал, что так будет? Или это очередная надежда на авось?

Платонов помолчал, переваривая услышанное. Военные реформы, доходящие до абсурда, были одной из тем кулуарных офицерских разговоров «за рюмкой чаю». Каждый день могло случиться что-то такое, что перечеркнёт твою карьеру, пенсию, работу – и никто не был от этого застрахован.

– Ладно, пойдём дальше. Ещё человек шестьдесят примерно, – позвала Елена Виктора в следующую палатку, но вдали послышались какие-то крики вперемешку с матерщиной, потом раздался громкий одиночный выстрел в воздух. Звук разнёсся далеко по округе. Где-то завыла собака. Виктор вздрогнул.

– У кого-то психоз, что ли, начался? – Мазур тоже насторожилась.

Второй выстрел. Уже ближе.

– Где эти твари?! – кричал кто-то, как заведённый. – Где эта, мать твою, комиссия?!

Голос приближался. Мазур и Платонов хотели нырнуть в ближайшую палатку, но застыли на месте, словно загипнотизированные.

Последний раз неизвестный крикнул в паре метров от них, а потом показался из-за той самой палатки, где они хотели спрятаться. Платонов направил свет луча фонарика перед собой.

Перед ними стоял командир бригады с автоматом в опущенной руке. Голубой берет, тельняшка.

– Вы кто такие? Убери свет, скотина, – зло сказал он и направил на Мазур автомат. Платонов вдруг шагнул в сторону и оказался между ним и Еленой, закрыв её собой.

– Он в упор троих прошибает, – не сменив интонации, сказал полковник.

Внезапно Елена положила руку на плечо Виктора и решительно отодвинула его в сторону.

– Перед вами – подполковник медицинской службы Мазур Елена Ивановна из базового госпиталя. Вы пукалку свою опустили бы, пока всё плохо не кончилось.

И она закинула руку немного в бок, на бедро, будто у неё там кобура – в темноте полковник всё равно не понял бы, что там ничего нет. Он засопел, заскрипел зубами, но отвёл ствол автомата в сторону, не опуская его вниз.

– Цель прибытия?

– Разобраться, почему во вверенном вам подразделении полностью нарушены все санитарные нормы питания, в результате чего развилась вспышка дизентерии – это раз, – сделав шаг вперёд, сказала Мазур. – Выяснить, по каким причинам вы скрывали эту информацию от начальства и не предпринимали никаких мер к скорейшему оказанию помощи – это два. Ну, и может быть, командующий округом ещё и от себя что-то добавит.

– Мы не подчиняемся округу, – зачем-то сказал полковник и опустил оружие.

– Плевать. Значит, лично министр обороны.

Платонов стоял за спиной Мазур, слушал её диалог с командиром десантной бригады, а в ушах звучали слова Рыкова: «Елену Ивановну не потянул? Слушай, я тебя на десять с лишним лет старше – но даже я бы не потянул…» И ему сейчас эти слова стали намного понятнее, чем тогда, когда они прозвучали.

– Так значит, это вы сообщили всё своему начальству? – спросил полковник.

– Конечно, – глядя ему в глаза, ответила Мазур. – А вы откуда об этом узнали? Здесь ведь телефоны не ловят сеть.

– У меня в палатке своя радиостанция. Штабная. На меня сейчас ваш командир вышел. Пообщались…

Елена Ивановна подошла к нему вплотную и спросила:

– То есть вы могли ещё два дня назад, не выходя из штаба, сообщить о случившемся, но предпочли заставить капитана Аверьянова всё это дерьмо, в прямом и переносном смысле, разгребать в одиночку? Кстати, я знаю, что у вас по штату в лазарете четыре врача. Почему в поле всего один?

– Лето же, отпуска, – виновато ответил полковник, потом схватился за живот и, оглядевшись по сторонам, сунул автомат Елене.

– Подержите… Он на предохранителе, но всё равно… – предупредил он и, не договорив, рванул куда-то в темноту за палатки. Мазур лёгким движением руки отсоединила магазин, сняла автомат с предохранителя и дёрнула затвор, прижав приклад к бедру. Сверкнув в луче фонаря, патрон вылетел в траву. Елена подняла ствол в тёмное небо и нажала на спусковой крючок, проверив пустоту ствола.

– Так-то лучше, – сказала она Платонову, услышав сухой щелчок. – Магазин пусть у меня пока побудет.

Она подошла поближе, держа автомат за цевье.

– И, конечно, спасибо тебе, Виктор Сергеевич, что вот так смело, невзирая ни на что, был готов пожертвовать… Спасибо, но нет. Не зачтётся тебе этот подвиг, не надейся.

Она сказала это так спокойно, так как-то между делом, что стало понятно – она не шутит. Платонов отвернулся от её взгляда, вздохнул и, не дожидаясь возвращения полковника, пошёл пальпировать оставшиеся животы…

Закончили они под утро, когда прибыли несколько палаток инфекционного госпиталя вместе с начальником отделения и шестью сёстрами. Платонов был уверен, что он посмотрел более ста двадцати животов и теперь до конца своей жизни на них не взглянет. Мазур так и ходила с автоматом, не отдав его командиру, и производила впечатление охранника лагеря какого-то наркобарона. Она контролировала развёртывание дополнительных помещений, отдавала приказы – и автомат, пусть и без магазина, действовал лучше всякого мата и угроз.

Платонов сквозь смыкающиеся веки смотрел на неё из окна госпитального автобуса и потихоньку засыпал. Ему снилась Елена, лежащая под одеялом на белоснежных простынях; он подходил, отбрасывал одеяло в сторону – и видел, что на него смотрит ствол оружия, который Мазур наводила ему в грудь со словами:

– Спасибо, конечно, но нет…

8

Дед выслушал его историю, слегка улыбаясь. Виктор понимал, что за годы его службы он всякое видел – но, тем не менее, рассказал и хотел с ним обсудить причину случившегося.

– Я вижу это так, – закончив про дизентерию, сказал Платонов. – Они оказались совершенно небоеспособны. Шестьсот человек были не в состоянии прокормить себя – потому что кто-то решил за них, что им не надо это уметь. Но ведь воинская часть в бою – это закрытая самодостаточная единица. На фронт с ними не поедут швеи-мотористки, сантехники, электрики. И баба Маня, – он вспомнил пересказ Елены, – тоже не поедет им кашу варить.

– Не поедет, – согласился дед. – Потому что на ней погоны должны быть. Потому что, когда война – никто ни с кем не договаривается. Договорам всем грош цена. Только приказ и безоговорочная исполнительность.

– Вот и я о том же, – Виктор порадовался такому взаимопониманию. – А они взяли и часть личного состава боевой единицы перевели в ранг тех, кто приказы исполнять не обязан. В итоге все знают, что получилось. Слава богу, они пока себе парашюты сами складывают, а то мало ли что…

– В общем, поработали вы там вдвоём, – Владимир Николаевич усмехнулся чему-то своему. – Я тоже как-то в такую ситуацию попал. Лет сорок назад… Нет, меньше немного. Уже здесь, когда с Кунашира переехали. В кладовке, помнишь, у меня стопка грамот лежит?

Виктор кивнул – в детстве он их частенько доставал и просматривал, не особо понимая, что такое «В ознаменование шестидесятилетия Великого Октября и проявленные успехи в боевой и политической подготовке…»

– Там они все оранжевые, а одна – зелёная. Найди её, а я тебе потом расскажу кое-что.

Платонов встал, вошёл в кладовую, щёлкнул выключателем. Старый, когда-то лакированный, маленький книжный шкаф стоял сразу справа от входа в это узкое, но знакомое с детства помещение. Здесь он когда-то прятался на полках, что были для него, семилетнего, огромными и высокими – а сейчас мог достать с них всё, что угодно, даже не вставая на табуретку.

Стопка грамот была на средней полке, придавленная сверху толстым томом «Детской хирургии». Виктор взял книгу, чтобы переставить повыше на время, но из неё выпал небольшой свёрнутый лист бумаги, напоминающий конверт. Платонов поднял его, развернул.

Внутри оказались листочки от отрывного настенного календаря. Год 1986. С 27 сентября по 16 октября.

Виктор посмотрел на них – никаких надписей. Сложены по порядку. Потом он увидел, что на том листе, в который они были спрятаны, что-то написано. Расправил рукой, прочитал.

«Дни беды».

И Платонов вспомнил.

27 сентября 1986 года бабушку положили в госпиталь. А 16 октября она умерла.

Дед собрал все странички и хранил их все эти годы в кладовке.

В кладовой своей памяти.

У Виктора что-то перехватило в горле. Он аккуратно сложил всё обратно, завернул, вложил в форзац «Детской хирургии», сделав себе в памяти пометку, где всё это находится. Постоял ещё несколько секунд, потом взял грамоты и вышел с ними в комнату, сев напротив деда на диван.

Зелёная нашлась быстро – уж больно контрастной она была по сравнению с другими. Виктор положил её поверх всей огромной стопки и прочитал подпись внизу.

– «Начальник N-ской заставы подполковник Бирюков». Грамота от пограничников?

– Дай сюда, – дед протянул руку. – Хочу в памяти освежить.

Платонов встал, оставил все грамоты на диване, а эту принёс. Дед положил её перед собой на колени, расправил и без того ровный лист, прочитал:

– «Награждается майор Озеров Владимир Николаевич за грамотное и своевременное медицинское обеспечение, послужившее спасению жизни и здоровья пограничников N-ской заставы». Дата, подпись. Они ещё хотели мне часы подарить, но у них, кажется, не нашлось, в спешке всё это делали.

– И что же ты там такого обеспечил? – спросил Виктор. – Уж очень обтекаемые формулировки.

– Даже не обтекаемые, – уточнил дед. – Секретные. В новостях об этом не говорили, конечно. Тогда вообще в новостях мало чего говорили – всё только посевы, урожаи, праздники, новый завод пустили, новый цех… Это ведь шестьдесят девятый год, между прочим. Вот тебе это о чём говорит?

Виктор пожал плечами.

– Ну, например, американцы на Луну полетели. Нил Армстронг, Эдвин Олдрин и ещё один, всё время его забываю. Но год и этих двух точно помню, читал о программе «Аполлон» совсем недавно.

– Америка-анцы, – передразнил дед внука. – Ни черта вы сейчас историю своей страны не знаете. В марте тысяча девятьсот шестьдесят девятого был пограничный конфликт на Даманском. Про остров такой слышал? Это всё-таки не Луна, поближе будет.

– Ну, слышал.

– И где он находится?

Внук молча пожал плечами ещё раз, но потом решил добавить:

– Где-то на границе, что логично.

– Недалеко от Лучегорска, – уточнил дед. – Теперь представил?

Виктор кивнул.

– Так вот, – продолжил дед. – Тогда народу погибло – человек двести с обеих сторон. Причём нам постоянно говорили, что у китайцев больше, и я, знаешь, склонен этому верить. Тогда ведь, чтобы их с острова выбить, чуть ли не впервые применили «Град» – а он тогда ещё засекречен был. Представляешь, что там на острове творилось? У одной ракетной установки площадь поражения больше площади самого острова. А она там не одна была. Но это, так сказать, лирическое отступление и историческая справка. Надеюсь, ты потом пробелы в своём образовании заполнишь.

– Заполню, – ответил Платонов. Деваться ему было некуда – дед ведь обязательно проверит.

– А веду я вот к чему. После событий на Даманском китайцев тут сильно невзлюбили и постоянно от них каких-то пакостей ожидали. По всей границе. И, как выяснилось, нашлись люди, которые решили этим воспользоваться. Служил на этой самой N-ской заставе один рядовой, у которого был конфликт с командиром отделения. Откуда взялся этот конфликт, я не знаю, но факт остаётся фактом – однажды этот рядовой своего нелюбимого командира где-то в тайге застрелил в спину.

– Знакомая ситуация, – Платонов вспомнил, как им привезли на Девятое мая труп – один солдат убил другого при смене караула. Как сам сказал потом, «из личной неприязни». Выстрелил прямо в сердце одиночным, положил автомат рядышком, руки вверх поднял и сдался. Именно поэтому командиры частей так боятся караульной службы – это единственное место, за исключением стрельбища, где оружие и патроны к нему встречаются и попадают в руки совершенно непредсказуемым людям…

– После того, как он офицера своего убил, ему бы бежать – в тайгу, в Китай, ещё куда-нибудь. Но он решил это дело замаскировать. Пришёл на заставу – а там в клубе комсомольское собрание шло. Весь состав части, не задействованный в охране государственной границы, на нём присутствовал. Он прокрался к клубу и пару гранат в окна бросил, а потом там бегал и орал, что это китайцы, что он их видел своими собственными глазами. Надеялся, что после такого инцидента застреленного командира отделения тоже на китайцев спишут. В общем, навёл там в первые минуты панику своей дезинформацией.

Платонов слушал, вернувшись на диван. Дед иногда откидывался в кресле, чтобы немного подумать, потом наклонялся вперёд, когда продолжал рассказ.

– Могу сразу сказать, что в клубе там всем повезло. В рубашке родились. Или в бронежилете. Раненых много, а погибших нет. Те, что в президиуме сидели, увидев гранаты, сразу под стол упали, остальные кто куда. Очень сильно досталось двоим – осколочные проникающие в живот. Медик их в клубе на столы положил, какие-то повязки сделал и занялся теми, кто полегче. Начальник заставы связался по рации со своим ведомством, доложил. Сказал, что диверсия, что китайцы, что двое тяжелораненых.

Дед замолчал ненадолго, потом сказал:

– Водички мне налей.

Платонов сбегал на кухню, плеснул воды из графина в кружку, принёс. Продолжения хотелось так, словно эпизод сериала закончился на самом интересном месте. Дед отхлебнул, прищурился, вспоминая, и продолжил:

– Госпиталь наш был тогда километрах в сорока от них на полевом выходе. Нормальная практика для тех времён – два раза в год разворачиваться на учениях. Проверяли технику, укомплектованность. В общем, полезное дело. Зря сейчас от этого отказались…

– Ага, пришли как-то на медсклады, где техника стоит для полевых выездов, капоты у ЗИЛов пооткрывали, а там даже двигателей нет, – сказал Виктор. – Думаю, что в отношении всего остального не лучше.

Дед покачал головой – то ли рассерженно, то ли разочарованно.

– Ну, тут у кого как с совестью. У нашего командира в шестьдесят девятом всё было нормально. И вот ему звонят и сообщают, что в сорока километрах на заставе есть двое тяжелораненых. Эвакуировать их вряд ли получится. Поэтому надо что-то придумать на месте. Меня, тогда начальника травматологического отделения и временно исполняющего обязанности ведущего хирурга, сажают в командирский ГАЗик и, как твоих американцев – на Луну, запускают куда-то в тайгу. У водителя карта очень приблизительная. Плюс мы знаем, что по лесам вооружённые китайцы бродят. Едем быстро, иногда останавливаемся, чтобы с картой свериться.

– А с собой у тебя что? – удивился Виктор.

– Следом за нами должна была передвижная операционная тронуться. Так что мне не надо было много брать – только набор для интенсивной терапии, и то ненадолго.

Он опять задумался на минуту, ещё выпил воды, усмехнулся.

– Вот этим мы, тогдашние, войну прошедшие, от вас и отличались, – посмотрел он на внука. – Вы сейчас сначала тысячу вопросов зададите – а что взять, а как делать, а сколько ждать… Мы просто садились в машину и ехали. Шины из веток, жгуты из ремней, промедол в бедро, палку в зубы. Военно-полевая хирургия – её принципы кардинально не меняются с годами… Так вот, приехали быстро – по меркам таёжных дорог. Наверное, не больше полутора часов прошло после взрывов. Парни те, на столах, уже серенькие, дыхание поверхностное. Хороший такой травматический шок… Посмотрел я их и понимаю, что там льётся где-то, в животах у обоих, что не только перитонит развивается. Умирают они от острой анемии. Медик, правда, капельницы им поставил, но запасы были у него маленькие – что такое тысяча двести физраствора при кровопотере в два литра?

Платонов кивнул.

– Он их, конечно, обезболил как мог. Облегчил, так сказать, страдания. Но надо бы и побороться за каждого. И знаешь, что мне помогло?

Дед выдержал паузу, потом ответил:

– Они все знали свою группу крови. Вся застава. В военниках штамп стоял. Быстро сориентировались, выяснили, у кого какая, взяли с их фельдшером шприцы Жане, пару систем, которые я привёз… Ну, и без совмещения, без антикоагулянтов, на удачу. У одного брали не больше четырёхсот миллилитров, как бы они не просили взять больше. Брали и тут же вливали раненым. Я понимаю, что пока дырка есть, вливать бессмысленно – но мне ведь и не надо было долго. В общем, хватило мне и солдат, и крови, и времени тютелька в тютельку до приезда операционной. А там два стола. Быстро наркоз дали, зашли в животы, зажимы кинули на сосуды, растворы ливанули – и так с раскрытыми животами и поехали в госпиталь. Ремнями привязали к столам, чтобы не свалились.

– Жесть, – только и мог сказать Платонов. – Просто кино какое-то.

– Да, – согласился дед. – Они живые остались, эти парни. А потом, спустя две недели, пока мы с выезда ещё не убыли, к нам приехал командир заставы и мне эту грамоту перед строем вручил. Я от него и узнал, что нашли они этого гада – прямо в тот же день. Вычислили. Он, когда гранаты кинул, кольца машинально в карман спрятал. Особисты приехали, всех допрашивали и обыскивали. И поймали его.

Платонов смотрел на деда каким-то удивлённым взглядом, открыв для себя ещё одну необыкновенную историю. Он двум раненым почти час кровь переливал чуть ли не подручными средствами, жизни им спас – и за это грамоту. Странное поколение ту войну выиграло, загадочное. Сильное…

Дед покрутил зелёный лист в руках, потом протянул обратно Виктору.

– Убери на место. Может, ещё пригодится правнукам своим рассказывать. Когда они появятся наконец-то.

Платонов улыбнулся и убрал грамоты в кладовую, кинув взгляд на томик «Детской хирургии». Вздохнул, выключил свет.

– Я вот подумал, если бы сейчас такое случилось, а врачи в частях почти все гражданские – поехал бы кто спасать тех парней на заставу или нет? Ведь информация была, что диверсанты в тайге.

Он сам подумал над своими словами и понял, что эта тема гораздо серьёзнее, чем кажется на первый взгляд. Потому что он знал ответ – и не хотел в него верить.

– Когда своего ожогового брать собираешься? – сменил тему дед.

– Примерно через неделю, – подхватил её Платонов. – Поговорил с ним и с его отцом. Вроде доступно объяснил, они согласны. Ты обещал на операции быть, помнишь?

– Конечно, помню. И от своих слов не отказываюсь, – решительно сказал дед. – За день до неё придёшь, мы ещё раз всё нарисуем, обговорим. Можешь даже на мне чертить.

– Так и сделаем, – согласился Виктор. – Ладно, пойду я. Меня эта поездка в бригаду вымотала как-то, сбила все графики сна и отдыха. Ночь там не спали, потом полдня отчёты с Мазур писали. Суть же простая – кто первый доложил по форме, тот и прав. А остальным разгребать.

Дед опять усмехнулся, но ничего не сказал – про армию он знал всё и даже немного больше.