Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

Несчастная

– Зачем за волшебника замуж выходила?! Я же просил не трогать мою аппаратуру! Даже близко к ней не подходи!

– Мне душно, я задыхаюсь!

Он перестал злиться, сочувственно посмотрел на меня и погрузил обратно в аквариум. Там хорошо, хотя я в нём как-то не смотрюсь.

– Я думала: это радио. Хотела музыку послушать, нажала на кнопку, а теперь у меня вот – жабры.

– Не расстраивайся, я всё исправлю.

Он вышел из комнаты. «Забудет», – подумала я, сидя в аквариуме среди развевающихся лент водорослей. С одной стороны, хорошо, что у меня жабры, по крайней мере, отличаюсь от трёх остальных. Неделю назад он послал меня на все четыре стороны, а выходить из дома запретил. Теперь каждая из нас четырёх утверждает, что она основная, а остальные производные. Мы его ужасно ревнуем друг к другу, но жаловаться боимся, вдруг опять пошлёт на все четыре стороны, и тогда нас будет слишком много, чтобы его поделить. А он не удивляется, когда видит нас вместе, пьёт. Думает, это только кажется.

Открывается дверь. Входит одна из нас. Видит меня в аквариуме.

– Оригинальничаешь?

– Нет, у меня жабры появились.

– Лучше бы у тебя что-нибудь пропало, например, лишние пять килограмм.

– Не пять, а семь, – входят остальные две.

Теперь мы в сборе, нужно уточнить график.

– Сегодня моя очередь.

– Твоя очередь была вчера.

– Но вчера его вообще не было дома!

И так мы ссоримся каждый день.

Очень хочется позвонить подруге. Все четверо подходим к аппарату.

– Это телефон или это что? А то будет, как с радио.

– Спасибо, у меня уже есть жабры, кто следующий за отличительным знаком?

– Может, жребий бросим?

– Ладно, рискну.

Повезло – ничего не случилось.

– Алло! – раздалось в трубке. – Жива? Как проходит медовый месяц? Этот сумасшедший тебя ещё не доконал?

– Он не сумасшедший, он волшебник.

– Не верю я в это.

– Тогда почему в гости приходить боишься?

Пауза.

– Как думаешь, где он этому научился? Где вообще этому учат?

– Я пыталась разузнать – он молчит.

– А он ещё что-нибудь умеет?

– Зачем ему уметь «что-нибудь ещё»?

– Куда девались его предыдущие жёны?

Ночь. Он спит мёртвым сном. Под окном воют собаки. Когда вой становится невыносимо громким, он просыпается, распахивает окно и свистом разгоняет их. Каждую ночь они воют, и каждую ночь он их разгоняет.

– Это не собаки, это волчицы! Я никому не прощаю измены.

– Миленький, разве тебе можно изменить?

– Ну, я ведь импотент.

– Не наговаривай на себя, просто устал, много работаешь.

– Эти волчицы тоже сначала так говорили, каждая в своё время.

Инопланетянин

Танька ворвалась в вагон, как в горящий дом, кинулась к свободному месту, ловко ввернула свою задницу между двумя другими задницами, сняла шапку, расстегнула пальто, беспокойно оглянулась – не прёт ли к ней через толпу какой-нибудь возмущённый пенсионер. Нет, слава богу, не прёт, можно расслабиться, положить голову на плечо соседа и вырубиться. Но, несмотря на усталость после трудового дня, спать не хотелось… Танька стала разглядывать людей в вагоне, таких же вымотанных, как и сама: «Почему в час пик в метро так много уродов? Или любой так выглядит, если из него выжать последние соки?»

Поезд остановился, огрызающаяся потная толпа вдавилась в вагон, как паста. Последней каплей вагон всосал длинноволосого высокого парня. «Классный какой!» – восхищённо вздохнула Танька, разглядывая его из-за покачивающихся спин. Вдруг яркие каре-зелёные глаза поймали её взгляд. «Заметил. Снять бы его, – только подумала Танька, как поезд остановился и парень вышел. – А, ладно!» Она представила все дела, какие ещё предстоит переделать за вечер, бесконечные очереди, которые предстоит отстоять. Вскоре всё свободное от работы время было быстренько растерзано и съедено мелкими заботами. «Остаётся напоследок какой-нибудь паршивенький фильмик посмотреть и спать», – думала она, поворачивая вечно заедающий ключ в двери. И вдруг заметила, что дверь открыта.

– Входи, не бойся! – раздался изнутри незнакомый мужской голос.

Танька, заторможеная после суеты в магазинах, соображала медленно:

«Воровать вроде бы нечего, маньяк какой-нибудь, вызову милицию от соседей».

– Татьяна! Не спеши вызывать милицию.

«Какой приятный голос. Кто бы это мог быть?» – в процессе борьбы с любопытством она не заметила, как оказалась стоящей посредине собственной спальни. Длинноволосый парень, которого она встретила в метро, расположился здесь с максимальным удобством. Его одежда была развешена на стульях, а сам он, видимо, только что помылся и, завернувшись в большое полотенце, покачивался в кресле-качалке, попивая кефир из бутылки. Влажные тёмные волосы, как водоросли, липли к широким мускулистым плечам. Для авитаминозной столичной весны он был необыкновенно загорелым.

– Ты же хотела со мной познакомиться, – он неуверенно улыбнулся и откинул полотенце.

Татьяна лишний раз убедилась, что не ошиблась в выборе.

– Ты кто такой?

– Инопланетянин. Ты устала, прими душ.

– Он не работает.

– Работает. Я починил всё, что у тебя не работало.

– И магнитофон?!

– И магнитофон.

– Что-то я ничего не понимаю, или у меня с головой не в порядке. Может, тоже починишь?

– У меня на Земле особая миссия. Я должен установить, совместимы ли люди наших цивилизаций.

– Как это?

– Мне нужен физиологический контакт с земной женщиной, наиболее желанным результатом которого будет рождение ребёнка.

– А алименты на этого ребёнка будут платить обе цивилизации?

Танька нервно расхохоталась: «Точно маньяк».

Он пристально посмотрел на неё, потом быстро собрал свои вещи и вышел из квартиры, тихо прикрыв дверь.

– Куда пошёл голым! – крикнула Танька закрытой двери. – Сейчас на кого-нибудь из соседей нарвётся! Псих!

Татьяна стояла под душем: «Правда, всё починил. Надо было его на капитальный ремонт раскрутить. За такое дело можно и на «контакт». Да ещё с таким хорошеньким инопланетянчиком, – она сладко потянулась. – Завтра выходной, высплюсь». Татьяна проснулась и крепко обняла подушку: «Где теперь мой инопланетянчик, всё контакт ищет или уже нашёл?» Она дотянулась рукой до занавески и откинула её. Жидкие тучки еле сдерживали поток весеннего солнца. В маленьком сквере под окнами на скамейках спали, пили, закусывали и не закусывали ожидающие поезда с ближайшего вокзала. На одной из скамеек с видом, не терпящим никакого соседства, сидел инопланетянин. Танька в плаще на голое тело и в сапогах на босу ногу выбежала в сквер. Инопланетянина уже не было. Исчезла и скамейка, на которой он сидел. На ближайших скамейках только пожимали плечами на Танькин вопрос. Выходной продолжался. Танька в оцепенении смотрела телевизор, завернувшись в одеяло, неумытая и голодная. Окна дрожали от ветра. Погода постоянно менялась. По комнате летала коричневая бабочка, не теряя надежды вырваться на свободу. «За хлебом, что ли, сходить?» – Татьяна с громким стоном развернулась из клубка. Сунув кошелёк в карман, она открыла дверь. За ней стоял инопланетянин.

– Давно ждёшь?

– Давно. Хотя у нас разные представления о времени.

Он прошёл мимо неё в ванную.

– И мне не мешает привести себя в порядок. – Танька последовала за ним.

Запотевшие зеркала ничего не отражали. Инопланетянин погрузился в горячую воду с головой. Танька сидела на краю ванны, держа на коленях раскрытую косметичку, и красилась.

– Я понимаю, ты исчез, а куда скамейка девалась? Инопланетянин, поморщившись, всплыл на поверхность.

– Я её съел. Не в вашем смысле слова. Для приборов нужно топливо. Подходит любая органика, но ваши скамейки почему-то лучше всего. Хочешь, объясню общий принцип?

– Не надо. А ты соскучился или больше никого не нашёл?

– У меня нет времени искать, я уже настроился на тебя.

– Почему именно я, и почему ты уверен, что я соглашусь?

– Для меня не имеет значения, кто. А тебе, как большинству земных женщин не так уж много нужно.

Он открыл глаза, увидел Танькино накрашенное лицо и закричал от ужаса.

– Да ладно. Сейчас смою.

Танькины подружки с завистью оглядывали её новую квартиру.

– Когда покажешь своего любовника? Он что, фирмач?

– Круче. Инопланетянин. Одну минутку..

Она приоткрыла дверь соседней комнаты, из которой вырвался оглушительный звук, и быстро проскочила внутрь.

Комната, обитая изнутри звуконепроницаемым материалом, была уставлена телевизорами, приёмниками, магнитофонами, работающими одновременно на полную мощность. Поэтому, несмотря на предосторожности, звук всё-таки проникал наружу. Посередине комнаты в детской кроватке с высокими стенками, заваленной книгами, сидел симпатичный малыш с микрокомпьютером в руке и не отрываясь смотрел на экран, заполненный непонятными знаками.

– Эй, троглодит! Твоя мама пришла!

– Что надо? – отозвался троглодит, набирая нужный код для запуска новой программы.

Знаки на экране пришли в движение.

– Потише нельзя? У меня гости.

– Нельзя, – коротко ответил троглодит.

– Наглеешь не по дням, а по часам. Придётся эту игрушку у тебя забрать.

Татьяна достала из кроватки пульт управления и, уменьшив звук, направилась к двери.

– Ничего, скоро научусь ходить, тогда я тебе покажу… – И малыш с ледянящей душу улыбкой посмотрел ей вслед.

Крик

Начало восьмидесятых. Москва.

Зина Сафонова была девушкой тихой, неприметной, забитой и затурканной.

Жизнь у неё была собачья.

Вкалывала она, как лошадь, за гроши на кухне привокзального ресторана.

Жила в коммуналке с соседями – подыхающими стукачами сталинских времён.

По ночам в квартире толпились призраки жертв тоталитарного террора, и старые стукачи завывали от ужаса. Днём мысли соседей разбегались, как тараканы, по стенкам их общей кухни. Соседи писали доносы. Больные и одряхлевшие, они почти не выходили на улицу. Поэтому писали они о Зине. В доносах Зина фигурировала, как американская шпионка или глава криминального синдиката.

Доносов соседей никто ни читал, и в Зине никто ничего особенного не видел.

А ей хотелось быть чем-то большим.

И она стала чем-то большим.

Но какой ценой?!

Это случилось ноябрьским вечером. Было не так уж поздно, часов девять. В это время мало кто спал.

На улице Марии Ульяновой, в кустах под окнами девятиэтажного дома, в котором жила Зина, насиловали девушку.

Девушка ужасно кричала. Ей в ответ кричали многие жители дома, ругая насильников, пытаясь их спугнуть, но никто не вышел на помощь. Дважды вызывали милицию. Слабый и трусливый недоумок участковый поездил взад-вперёд на своём ментовозе перед кустами, в которых происходило изнасилование. Девушке в этот момент зажали рот.

Зина надела пальто, взяла в руку молоток и двинулась к двери, но у неё на пути не на жизнь, а на смерть встала мама.

Пока Зина боролась с мамой, с улицы раздался полный боли, последний протяжный стон девушки, похожий на завывание умирающего зверя.

Потом её труп нашли в подвале того же дома.

Вскоре этот инцидент забылся жильцами.

Только Зина помнила. Последний крик девушки звучал в её ушах.

Иногда он звучал тише, иногда громче.

Жить с этим стало невыносимо.

Прошло какое-то время, прежде чем Зина поняла, что от неё требуется.

Этот крик, как запах для ищейки, выводил её к местам, где происходило насилие.

Иногда сигнал поступал издалека. Ей приходилось ехать, не зная, куда. Её вела и охраняла в пути неведомая сила. Отчаяние сменилось смирением, а потом ей стала интересна такая жизнь.

Арто – мужчина тридцати пяти лет, приехал в начале мая из родного Баку в любимую Москву в командировку.

Поселился, как обычно, в «России».

Покончив с делами, он отправился развлекаться.

Тёплым вечером он манерно вышагивал по центру столицы, как голодный хищник в лесу, полном дичи, предвкушая удачную охоту. Гордый собой, он не торопился, он выбирал.

В хорошо сшитом бежевом костюме он довольно представительно смотрелся.

В его загородной резиденции хранились «трофеи». Ему была дорога память «боевых побед».

Без одежды он напоминал паука – круглое, волосатое туловище, тонкие мохнатые конечности, маленькая головка со злобными глазками.

Его добычей был неизменно один и тот же контингент: приезжие из глубинки дурёхи, которые слышали звон, да не знали, где он, мелкие искательницы счастья – пэтэушницы, лимитчицы и прочие в этом роде.

Ищущий взгляд Арто остановился на двух амазонках-фарцовщицах лет семнадцати, фланирующих в поисках контактов с иностранцами. Эти гордые модницы ему не по зубам, поэтому они были особенно желанными. Он представил их непосредственно до, в процессе и после.

– Прекрасные леди! Хочу пригласить вас в самый лучший ресторан! – сказал он галантно.

Девчонки даже не повернулись в его сторону.

– Много теряете, девушки, – напирал Арто, раздражаясь невниманием.

– Отвали, – девчонки брезгливо поморщились.

В этой, ничем не обязывающей анонимности, он мог, наконец, дать волю своей ярости. Арто затрясся. Из трещины раздражения стала сочиться чёрная слюна его паучьего голода. Его глаза налились кровью и бешено вращались. Он подошёл к девушкам вплотную. Он очень отчётливо представил их «после», их отрезанные груди, носы и уши.

– Я бы вас резал медленно, я бы вас резал и резал. Ох, и сладко было бы, – дрожащий голодный шёпот Арто был ужасен.

– А потом бы тебе самому стало бы страшно, – ответила одна из девушек спокойным мобилизованным голосом.

С этим Арто не мог не согласиться.

Его кровавый аппетит пропал, с ним и желание охотится.

А девчонки и пострашнее типов видели.

Баку. Весенний солнечный день благоухал белым цветением. Занятия закончились. Гунай стояла у дверей школы и ждала машину, но водитель застрял на полдороге с проколотой шиной. Он позвонил шефу. Вскоре приехали и заменили колесо. Он опоздал всего на двадцать минут. Но Гунай не привыкла ждать. Девочка, жившая в безопасном хрустальном мирке, созданном её могущественным отцом, не знала страха. Она решила прогуляться домой пешком.

Арто немало удивился, увидев Гунай, идущую вдоль дороги. Девочка приветливо помахала знакомому отца.

«Вот так, Рафаил. Думаешь, ты всесильный? – Арто мысленно обратился к своему начальнику. – А вот сделаю с твоей дочкой всё, что захочу».

Назвавшись Таней Смирновой, Зина обратилась в одно из бакинских отделений милиции с банальной историей о бакинском гостеприимстве по отношению к московской пэтэушнице. О помпезном приезде в столицу Азербайджана и плачевном заключении в сарае где-то в пригороде, о предположении, что она там была далеко не первая.

Молоденький следователь давился от смеха, пока Зина не протянула ему часики, видимо, принадлежащие предыдущей жертве. На часиках была гравированная надпись: «Дорогой доченьке Гунай».

Часики Зина нашла в загородной резиденции Арто – покинутом, старом доме на пустыре.

Звонок среди ночи. Арто не понимал, о чём речь? Какие свидетели? О чём говорит хороший знакомый из милиции? От него никто никогда не сбегал.

Все на месте. Мёртвые не бегают.

После исчезновения Гунай дом Рафаила погрузился в глубокую скорбь. И вот ему сообщили о находке. Ордер на обыск был выписан тут же.

Тело Гунай, как и тела прочих жертв, были погребены в земляном подвале загородной резиденции Арто, который в панике во всём признался.

Была среди них девушка по имени Таня Смирнова.

А где свидетельница?

Баку далеко. Откуда поступит следующий сигнал? Может, из космоса?

Приманка

Над жёлтым домом висела луна. Её напрочь глушил горящий в упор прожектор.

– Жентельмен! Когда мы поженимся?! Отвечай!

– Поверь, Жизель, я ничего к тебе не чувствую.

Жентельмен искренне приложил руку к ширинке, и, согнутый под моральным давлением в вопросительный знак, побрёл прочь. Его чёрная тень на жёлтой стене, так же понуро склонив голову, пошла в другую сторону.

Жизель стояла на ковре опавших листьев под изломанными, как молнии, ветками голых деревьев, прижав к груди букет анемон, и еле слышно лепетала вдогонку уходящему жениху слова любви. Слёзы, полные косметики, катились по её щекам. Свадебное кружевное платье и светлые прямые волосы трепетали на ветру, как белый флаг.

– Товарищ постовой, который час?

– Два часа ночи, гражданка.

– Невесело, наверное, стоять на перекрёстке и спать хочется?

– Это вы точно заметили.

– А вы пойдите, поспите в свою будку, я за вас постою.

На перекрёстке дорог вместо серого форменного обелиска стояла фарфоровая белая фигурка. Как мыши, в темноте сновали туда-сюда редкие машины. Серебристый лимузин, подмигнув ей фарами, остановился.

– Вы не меня ждёте?

– Нет, я стою на посту, регулирую движение, – ответила Жизель лимузину.

– Форма у вас странная. Больше похожа на свадебное платье.

– Это форма для женщин. Вообще-то, я была раньше балериной. – Она грациозно крутанулась на одной ножке.

– Если у вас есть жених, измените ему со мной.

Идея лечь под лимузин, показалась надтреснутой Жизели соблазнительной: «Я ещё так молода! Но Жентельмен, он раскается, когда узнает!» – И она бросилась в объятия лимузина.

Но форменный обелиск встал между ними:

– Гражданочка! Я не для этого доверил вам свой пост. А вас, гражданин, попрошу проследовать за мной.

– Какой я тебе гражданин. Я – иномарка.

Луна, набравшая полную силу, висела над головой Жизели, как проклятье. Ветер вздувал парусом её белое платье. Жизель остановилась на границе узкого переулка, в глубине которого, как путеводная звезда, горело окно. Гибкая стремительная мелодия скрипки вилась оттуда, бросая притягательные кольца вокруг стройного стана Жизели. И она полетела в лёгком танце на пленительный звук, сжимая в руке взгрустнувшие анемоны. А за жёлтой занавеской горящего окна сидела на деревянной табуретке грузная старуха с каменным лицом. Горбатый желтовато-бледный скрипач в чёрном фраке, то, согнувшись, играл старухе в самое ухо, то отходил от неё в другую сторону комнаты. У скрипача были горящие, как фосфор в темноте, глаза, длинный острый, как клинок, нос с чуткими ноздрями. Тёмные сальные волосы падали на вспотевшее лицо. Он играл, словно пытался разбудить старуху, но она сидела, как истукан. Скрипач бросил скрипку на стол и вытер пот со лба.

– Марта! Где обещанная девушка?! Твое колдовство потеряло силу!

Старуха стремительно встала, невидящий взгляд стал осмысленным.

– Браво, маэстро! – послышалось с улицы, и букет смятых анемон влетел в окно. Скрипач снял фрак вместе с горбом, расправил плечи, сбрызнул ся одеколоном, надел белую рубашку, расшитую золотом шёлковую жилетку, подпоясал голубые джинсы ковбойским ремнём, собрал волосы в элегантный хвостик и, шепнув старухе: «Сгинь!» – пошёл открывать дверь.

– Я подумала: тот, кто так страстно играет в ночи, наверное, очень одинок.

– О, да! От меня сбежала невеста.

– Какое совпадение!

Жизель огляделась: огромная комната с высокими потолками, паутина, чёрные щели в полу, облупленная краска – всё это напоминало запущенный концертный зал. «Из этого, если постараться, можно сделать уютное гнездышко», – подумала она.

– Вы, люди искусства, такие непрактичные. Играете в оркестре?

– Да, иногда я скрипач, иногда дирижёр. Выпейте это, – он протянул ей бокал с красной жидкостью.

– Что это?

– «Кровавая Мэри».

Жизель отпила глоток. Красная капля скатилась с подбородка на грудь.

– Я так волнуюсь.

– Белое с красным – красивое сочетание.

– «Кровавая Мэри», – она отпила ещё глоток. – Почему не «Кровавая Жизель»?

– Это можно устроить. Кстати, приятно познакомиться, – он приглашающе улыбнулся.

Комната раздвинулась, как занавес, и пылающий во мраке бездонный мир предстал перед ней. Тысячи проворных гимнастов летали над пламенем на золотых канатах, лазали по тонким лестницам, прыгали с трапеции на трапецию. Всё было связано и зыбко, как паутина.

– Разве они никогда не устают? – спросила Жизель.

– Кто устаёт, тот падает вниз.

– Не упасть вниз – единственное, о чём можно тут думать.

– Я помогаю тем, кто перестаёт думать раньше, чем устанет.

Сознание разгоралось в ней, как нежно-алый рассвет сквозь густо падающий снег. «Уже зима», – Жизель сидела на скамейке в глубине парка, гладя холёной ручкой полу своей дымчато-розовой песцовой шубки. На ногах у неё были мягкие серые ботики, отороченные горностаем. «Холят меня, лелеют. Черти. Что же было всё это время? Хотя бы вчера? – События прошлой ночи постепенно проступали у неё в памяти. – Фу! Как в дешёвом ужастике. Так много жути, что смешно становится». Она вспомнила лихого купца в ресторане, который увязался за ней в лес. «Сам напросился, дурак пьяный». Она помнила, как мчащуюся на всей скорости машину преследовал вой сирены. Потом, утопая в сугробах, они пробирались сквозь чащу к поляне, их уже ждали. Горячая, солёная кровь купца, приправленная алкоголем – ух, и вкусная! – это её доля. Остальное – чёрным мохнатым. Они сгрудились вокруг тела, быстро разделали его, развели костёр и жарили мясо под песни и пляски – весело!

В конце аллеи показалась лихая компания бабок с мётлами через плечо. «Наши идут», – с умилением подумала Жизель.

– Привет, приманка сладкая, – весело крикнули они, проходя.

На приличном расстоянии от «группы захвата» семенила старушка с лопатой через плечо.

– Отстаёшь, бабуся, – ободряюще улыбнулась ей Жизель.

– Свят, свят, свят, я тут дворником работаю, насмотрелась, храни, Господи, – старушка перекрестилась.

Жизель без зазрения совести перекрестилась в ответ.

– Что же ты делаешь, паскуда бесстыжая? – шепнула ей в ухо невидимая каменномордая Марта, её наставница. – Глаз да глаз за тобой!

Она быстро пробормотала заклинание, и больше Жизель ничего не вспоминала.