Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

Ещё немного, ещё чуть-чуть…

Крепкие ножки в светло-голубых джинсах сбегали по широкой лестнице, цокая молочными копытцами.

– Эй, невеста! Подожди! – крикнул пушистый беленький телёнок Катьке.

– Что, детка?

– Хочу тебя.

– Единственное, что могу сделать для тебя, – это усыновить.

– Мама, скорее прижми меня к своей груди!

– И нас тоже усыновите, пожалуйста! – За телёнком степенно шли два здоровых лося. – Он ничего не умеет. Он ещё маленький.

– Да! Я ещё маленький и мне больше всех нужно! – телёнок уже запихивал Катьку в такси.

Катька потребовала, чтобы её высадили на широкой площади трёх вокзалов. Она пообещала вечером отдаться всем, включая таксиста. Но мало ли, что и кому она обещала в этой жизни.

Беленький телёнок помог выбраться ей из машины и сказал на прощание тепло и коротко:

– Если сифилис – убью. Я боксёр.

– Ладненько. Замётано, – не стала спорить Катька и потопала в тяжёлые двери Казанского вокзала.

Там у неё было небольшое дело. Надо было отдать-передать 60 тысяч долларов Соединённых Штатов Америки. Деньги небольшие, но сделать дело было надо.

Катька позвонила в Звенигород. Лёшин папа ещё только собирался на выезд.

Старинный браслет с изумрудом Катька уже считала своим. Полгода назад Лёшик забежал к ней одолжить всю её заначку буквально на неделю, оставил этот браслет и исчез. И вот он снова объявился. Вернул долг и даже на штуку больше. Ещё попросил передать этот браслет и 60 тысяч долларов его родителям, которые жили в Звенигороде, и снова исчез.

И вот Катька стояла на Казанском вокзале и ждала Лёшиного папу в условленном месте. Катька нутром чувствовала, что ждать ей придётся долго, и она пошла в обход помещения.

Вокзал жил напряжённой жизнью казанского направления. Сначала к ней привязался трясущийся старый греховодник и предложил ей десять долларов, потом подумал и поднял цену до двадцати.

Не получив томного согласия, он воскликнул:

– Сколько же тебе надо?

– Шестьдесят тысяч! – не моргнув глазом, сказала Катька.

Потом к ней привязались какие-то лихие приезжие дельцы. Они звали её посетить для начала привокзальный ресторан, а потом и вовсе отправиться жить с ними в город, о котором она и не слыхивала.

– А что я там буду делать конкретно? – спросила Катька.

– Конкретно будешь жить с нами! Совсем другая жизнь…

Потом молодая, хорошо одетая женщина привлекла внимание двух азиатских солдатиков никчёмного вида. Оба маленькие и кривоногенькие, в гимнастёрках, выжженных хлоркой до горчичной желтизны.

Один из них жадно вдохнул сопливыми ноздрями Катькин парфюм и сказал загадочно:

– Пойдём с нами, не пожалеешь!

«Какой всё-таки мужики – сексуально настроенный народ, – подумала Катька. – Прям, подай им всем бабу. Прям, вынь да положь».

Катька мурлыкала себе под нос всякую чепуху, пробираясь между рядами скамеек с ожидающими и провожающими, пока её не вынесло к буфету.

В те далёкие времена доверчивое отношение к советской действительности ещё не оставило Катьку, и она купила себе бутербродик в буфете. Запах тухлого мяса, как гадкая волшебная палочка, тут же вызвал у Катьки кошмарное видение морга, куда её, бедную девушку, пропустили в шутку подвыпившие спирту санитары – попрощаться с любимой подружкой.

Дашка, назабвенная Катькина подружка, гробанулась на объявлении в газете. Один корреспондент обещал любовный секс, исполнение самых смелых эротических фантазий и заслуженный отдых.

У этого типа из объявления была такая потребность, хобби: чтобы бабы от него залетали. Причём, ему совершенно не хотелось, чтобы они рожали. Ему нужно было постоянно убеждаться в своей плодовитости, потому что ничего другого у него не получалось.

И баб он выбирал таких, которые в одиночку ребёнка не потянут. Вот и приходилось дурёхам делать аборты, а его детям рождаться во тьму и умножать собою ряды демонов.

Но Дашка была не такова. Она решила рожать.

Чтобы заработать денег, она решила ударно потрудиться. Дашка поехала в Питер, поселилась в одной крутой гостинице и целых две недели вела плотную путаничью жизнь.

Днём она спала, а вечером спускалась в ночной дискоклуб и делала две-три ходки за ночь. Под утро девчонки отмокали – кто на пиве, кто на белом вине, а потом срывались в пампасы.

Но Дашка была не такова. Она была серьёзным человеком, она горела светлой идеей. Поэтому он сшибла, можно сказать с ёлки, немца, настоящего гражданина ФРГ с синдромом спасателя, и переселилась к нему в номер.

Он осыпал её подарками и деньгами, а главное, приучил стоять голой у окна, попивать «Мартель» и любоваться закатами. Ей всё время казалось, что она едет в поезде, в уютном купе.

Вернулась она домой при деньгах, в хорошем настроении. Её беременность протекала нормально. Всё бы было хорошо, если бы папаша ребёнка, мучимый неопред ел ённостью, не захотел с ней встретиться.

Он пришёл к ней домой, когда она была на шестом месяце беременности и зверски оттрахал её с целью довести до выкидыша. Выкидыша не случилось, но Дашка впала в панику. Единственным средством успокоения, как оказалось, было приобретение совершенно не нужной импортной мебели. Она рыскала по магазинам в поисках каких-нибудь вычурных торшеров, шкафчиков и т. д.

От этого пагубного хобби деньги кончились через три месяца. Жить было не на что, и она пришла просить денег к отцу своего будущего ребёнка.

Бывший исполнитель интернационального долга очень гордился тем, что убивал людей. Любил об этом рассказывать, но в конце концов до него доехало, что люди, подивившись, отходят от него по-тихому в сторонку. Он перестал об этом рассказывать, но всегда чувствовал своё превосходство над неубийцами.

Одна из его «невест» захотела его допечь и принесла ему в баночке со спиртовым раствором выскобленный из себя зародыш его ребёнка.

– Это чего? – гоготнул он, потом выплеснул содержимое банки на пол и раздавил зародыш каблуком.

И к такому-то герою Дашка, не зная броду, пришла просить о помощи.

Она сидела в его пошивочной мастерской, заваленной продукцией, которую никто не покупал. Сначала он сделал таранную попытку её трахнуть, в последней надежде на выкидыш, но Дашка резко пресекла эту попытку. Он впал в злобное настроение. Дашка сидела на печально известном ей диванчике и пыталась с ним о чём-то говорить.

– Слушай! А может, тебе продать ребёнка?! Я покупателя найду.

Дашка уже жалела, что пришла. Он поигрывал отточенным железным прутом, периодически тыкая им в диван рядом с Дашкой.

– Вообще-то, умная женщина так не поступает, а сначала делает аборт, потом говорит, что была в залёте, чтобы любовник мог сказать: «Ах, милая! Если бы я знал, я бы тебе этого не позволил!» И все довольны… Нет у меня денег! Нет! Вот связался с нищей блядью!

Наступила напряжённая пауза. Он стоял к ней спиной. Вдруг он заворчал как собака, резко развернулся и метнул железный прут Дашке прямо в солнечное сплетение.

– Ты меня проколол! – удивлённо сказала Дашка, и её взгляд остановился.

В морге ничейные трупы в целлофановых мешках были свалены у стены. К запаху тухлого мяса Катька привыкла за годы работы в общепите. А «пейзаж» этот, как ей показалось, всегда незримо присутствовал в её жизни.

Казанский вокзал был по-прежнему пуст. Лёшиного папу нигде не было видно.

Катька вспомнила: один хахаль рассказывал ей, что здание Казанского вокзала задумывалось моднейшим архитектором, будущим академиком Щусевым, как грандиозная аллегория России, обращённая на Восток. Но в процессе реальной постройки вокзал подрастерял масштабность, как-то там по мелочам сузился, скукожился и всё ярче стал проступать основной недостаток – отсутствие на условленном месте Лёшиного папы…

От этих размышлений Катьке стало душно, и она вышла на улицу. Её привлёк аппетитный запах. Это выгружали свежий хлеб у булочной. Ей ужасно захотелось горячего хлебушка. Она попросила у грузчиков продать буханочку.

– Сто долларов! – серьёзно и сумрачно объявил один из них (будто чувствовал, зараза, что у неё в сумочке).

– Дяденька, ты совсем бо-бо этим местом… – Катька приложила руку к притомившейся голове.

Грузчик грязно выругался. Катька вспомнила, что знавала ещё одного человечка, который вот так с порога заламывал сотняру ни за что ни про что.

Её самые первые шаги направлял один очень порядочный милиционер по прозвищу Питон. Он поднялся с ней на верхний этаж гостиницы, вытолкнул её из лифта и сказал: «Пошла!»

И Катька пошла по коридорам на негнущихся ногах. Вскоре она услышала настигающие шаги.

– Девушка, подождите!

– Сто долларов! Не меньше! – не оборачиваясь, выкрикнула она.

– Меня устраивает! Может, вы, всё-таки остановитесь!

Катькина бескорыстная сексуальная жизнь была довольно уродливой. «Чего же ожидать, когда за деньги?» – подумала она и обернулась. Клиент номер один был красавец. Он впихнул её в номер. Достал из кармана красивую коробочку. Катька подумала, что это конфета, и она её съест. Но это был презерватив (халявные любовнички никогда не утруждали себя подобными предосторожностями). Он расстегнул рубашку. Под ней был рекламного вида лоснящийся торс. Ниже всё было тоже – хоть на выставку.

– У меня только пять минут. Спешу на деловую встречу.

Как там в песне поётся? «Пять минут пробегут… ля-ля-ля…» И дальше: «За пять минут можно сделать очень много, ля-ля-ля…»

Ну, много не много, а свою сотняру Катька бережно взяла в руки, как Буратино золотой ключик.

– Как тебя зовут? – спросила она клиента.

Он очень удивился её вопросу. Она извинилась за бестактность и ушла. Как выяснилось, в буфет. Своё начало она решила отметить. Гостиница была крутая, и в буфете гостиницы были бананы – по тем временам дефицит. Больше всего на свете Катька любила бананы. Если бы кто-нибудь предложил на выбор – секс или бананы, она не задумываясь, выбрала бы бананы.

Катька заказала бокал шампанского и два банана. В этот момент в буфет вошли два деловых человека, один из них был бывший клиент. Второй, глядя на Катьку, дёрнул клиента за рукав и жадно зашипел:

– Смотри, какая!

– Будем о деле говорить или на баб заглядываться? – невозмутимо ответил первый Катькин клиент.

Катька оглянулась по сторонам и не поверила своим глазам – у главного входа стоял Лёшин папа.

– Мама моя дорогая, – ойкнула Катька. – Всё-таки, добрался, доехал. И трёх часов не прошло. Теперь пусть он меня подождёт.

И Катька напряжённо стала додумывать, довспоминать свои первые трагические шаги на новом поприще, хотя, по совести говоря, как раз первые шаги были совершенно безболезненными. К тому же проходили под платным прикрытием Питона. Но всякий раз было такое чувство, словно она ныряет в ледяную полынью. Она всё время мёрзла и задавала идиотский вопрос: «Как тебя зовут?»

А клиенты говорили: «Моя маленькая лягушка!» – снимали с неё сапоги той зимой и грели, грели ноги губами, снимая шерстяные носки.

А она всё никак не могла согреться и дрожала в ознобе.

А потом опять поднималась на самый верхний этаж и спускалась по спирали, обходя этажи в поисках наиболее приемлемого варианта. Она не напрягалась больше, чем на один раз, к тому же боялась мозолить глаза персоналу гостиницы. В настежь открытых номерах сидели одинокие мужчины, к ним прилагалась закуска и выпивка.

Пора, пора было расставаться с шестьюдесятью тысячами долларов. Катька двинулась к Лёшиному папе. Да, вот сейчас бы надо было перехватить её Дашке. Она бы ей отслюнявила на роды монеток, открошила бы зелёненьких…

Теперь Лёшин папа увидел Катьку.

– Вот, вам Лёша просил передать браслетик и денег немного, – сказала Катька.

– Ну, как он там? – спросил отец, который годами не видел сына.

– Хозяйственный стал, – успокоила Катька. – В последний раз гладила бельё, никого не ждала, так он появился в летнем плаще, лаковых ботинках, схватил паровой утюг и убежал с ним в ночь.

– Не будет толку, – махнул рукой Лёшин папа и захромал к выходу.

Катька осталась одна без 60 тысяч долларов и сразу как-то ссутулилась, подурнела, и её никто больше не пихал под мраморные колонны. Она серой ласточкой соскользнула в метро и была такова.

Девушка с бутылкой

Когда Нелька проснулась, была уже середина дня. Яркий свет пробивался сквозь щель в тяжёлых шторах, оранжевыми пятнами плавал под закрытыми веками. От жары нечем было дышать. Нелька откинула прилипшую простыню и прислушалась: кран не капал. Значит, воду совсем отключили. В воздухе висела переливающаяся масса пыли. В коридоре зазвонил телефон.

– Нелька, твой ушёл?

– Да.

– Мой тоже, поехали на водохранилище.

– Да, надо где-нибудь помыться.

– Ещё не проснулась?

– Ой, да мы вчера тут совсем… У тебя тоже воду отключили?

Старый автобус с проржавевшим дном мчался по разбитой дороге, трясясь и подпрыгивая так, что казалось, вот-вот развалится. Нелька и китаянка Кука были единственными пассажирами. Они то болтали, перебивая друг друга, то неожиданно замолкали и, скучая, глядели на высохшие бесцветные поля за окном. Наконец, они въехали в теневую зону леса…

Широкая асфальтовая дорога – прямо к водохранилищу. Оно лежало в песчаной ложбине, как огромная синяя капля. Девушки стояли на краю песчаного откоса, держа в руках туфли. Ветер трепал их одинаково длинные волосы, вздувал края тонких платьев.

– Кука, как дальше будем жить?

У Куки и Нельки была одна и таже проблема: их любовники-иностранцы скоро закончат работу в городе и уедут, а их с собой не возьмут.

Солнце то светило, то гасло, что действовало на нервы всем отдыхающим на пляже. Девчонки этого не замечали – они спали. По пляжу слонялись вислобрюхие и скелетобразные пенсионеры.

– Ну и купальничек!

Купальничек был действительно Нельке маловат, и одна грудь вывалилась. Дрябломясый пенсионер в семейных трусах гнусно облизывался.

– А ты, старый хрен, купи своей жене такой купальничек и смотри, а тут нечего, – прикрикнула на возбудившегося пенсионера его ровесница.

Солнце надолго погасло. Девчонки проснулись от щёлканья фотоаппарата.

– Девчонки! У меня дома большая коллекция искусственных членов. Не хотите попробовать?

Он оказался известным фотографом.

Он потом сделал выставку в Доме художника.

Голые женщины.

Сотни.

Разные возраста и сословия.

Общее состояние – растерянность.

– Мой как-то приходит и говорит: «Подарок тебе». Ну, думаю: конец света. Расщедрился. Оказалось, искусственный член. Вспомнился анекдот: «Господа офицеры, молчать!» – рассказывала Кука.

– Куда подъехать? – спросил таксист.

– Вот, прямо к этому усатому в белой майке, – сказала Нелька, открывая на ходу дверь.

Харри стоял, прислонившись к деревянному забору, бледный от жары и усталости. За забором ещё гудели жёлтые краны на фоне огромного серого здания будущей гостиницы, где он работал сварщиком. Такси с раскрытой дверью продолжало медленно ехать. Харри оттолкнулся от забора и прыгнул внутрь, прямо в объятия Нельки.

– Теперь на водохранилище!

И они поехали дальше. На сиденье лежала раскрытая сумка, полная фруктов.

– Коньяк там?

– На дне сумки, и кока-кола тоже.

Яркий шар солнца висел в конце дороги, поток тяжёлого пыльного ветра нёсся сквозь машину. Они пили большими глотками мягкий коньяк, запивая его холодной кока-колой, и целовались.

Длинный тёмный коридор с симметрично расположенными дверьми, казалось, постепенно сужался. В тупике была дверь. Харри постучал в неё.

– Это номер шефа. Помнишь его? Он хороший мужик. Он сказал, что за такую девушку, как ты, любые деньги даст.

Дверь открыло голое брюхо, увенчанное растрёпанным пучком шерсти. Харри достал бутылку из сумки и поднял её в знак приветствия. Брюхо болезненно всколыхнулось и уплыло в ванную. В номере не было стульев, только две кровати и тумбочка, уставленная бутылками. Харри и Нелька сели на кровать. В дверь постучали. Харри открыл.

– Нелли! Это Лаури, это Кари.

Сели на кровать. Появился одетый шеф.

– Нелли, сидеть на кровати шефа – это большая честь.

Нелька пересела. Толстое лохматое существо, сидящее рядом, ущемлённо смотрело на неё, а трое молодых красавцев сдержанно улыбались. Все молчали.

Нелька встала и сказала:

– Я пошла.

Харри позвонил вечером.

– Нелли, прости, я свинья. Мне очень плохо. Я хочу тебя видеть.

– Что с тобой?

– Не знаю, наверное, отравился… Зачем ты ушла?

– Приезжай. Я жду.

Нелька открыла дверь. Харри вошёл, пошатываясь, держа в руке бутылку виски, и остановился прямо под горящей лампочкой. Его лицо было пугающе бледным и мокрым от пота.

– Может «скорую помощь» вызвать?

– Нет. Я хочу лечь. Высплюсь, завтра всё пройдёт. Он стал расстёгивать рубашку.

– Харри, что у тебя на боку?

– Наверное, вчера упал, поцарапался, не помню.

– Это же ножевая рана! Тебе в больницу надо срочно!

– Никогда раньше не ездил на «скорой помощи». Ты мою бутылку с собой взяла?

– Взяла, но тебе не дам, сама буду пить, а ты завидуй.

– Что же так машину трясёт? Я умру раньше, чем они меня довезут.

Харри с ужасом смотрел на вспузырившийся потолок, похожий на воспалённую живую ткань. Сумасшедший старик с перерезанными венами истошно кричал: «Дайте пить!» Врачи запрещали к нему подходить. На каталке везли женщину с распоротым животом. Она монотонно повторяла: «Я чувствую себя хорошо».

– Осень – сезон самоубийц, – сказала медсестра. – Я должна взять анализ крови. – И приготовила железный многоразовый шприц.

– Я не позволю себя этим колоть! – закричал Харри. – Нелли, увези меня отсюда.

– У тебя внутреннее кровотечение, тебя нужно срочно оперировать.

– Я не соглашусь на операцию здесь.

– Тебе нельзя двигаться, ты должен остаться здесь. Это очень серьёзно. Я приду завтра рано утром. Я звонила твоему шефу, я звонила всем – никого нет дома. Я найду их. Я знаю, где их искать. Не бойся, всё будет в порядке.

Харри лежал на жёсткой больничной койке в тёмном коридоре, в конце которого стоял, освещённый жёлтой лампой, пустой стол. Ему страшно хотелось пить. Он повернул голову к стоящей у лифта каталке с накрытым белой простынёй телом. «Господи! Да заберёт кто-нибудь отсюда этот труп, или мне всю ночь на него смотреть?! К чёрту! Не могу здесь больше оставаться!»

Он долго блуждал по тёмным улицам, наконец, вышел на широкое шоссе и остановил такси. Через полчаса такси подъехало к гостинице.

– Аллё, друг! Сер, или как тебя там, проснись.

Харри лежал на заднем сиденье и, казалось, спокойно спал…

Нелька, обливаясь слезами, допивала бутылку виски, которую Харри принёс в последний раз.

– Ну, много ты хорошего от него видела? – утешала её Кука.

– Он бы всё равно тебя бросил, уехал бы и забыл. Мой тоже, сволочь, так прямо и говорит: «Ни на что не рассчитывай». Лучше б сдох тоже.

Выставка в Доме художника.

Голые женщины.

Сотни.

Разные возраста и сословия.

Общее состояние – растерянность.

Фотографий Нельки и Куки среди них нет.

Кирсан важно рассекал по выставке с двумя кралями по бокам, обоснованно чувствуя себя главным экспонатом.

Кирсан – игрок-авторитет, профессор «Академии». Кука – новая любовница. Нелька – с понтом новая любовница.

– Хорошо, – сказала Кука.

– Хорошо, – сказала Нелька.

В силу болезни

После долгого обследования сына Саши Лена слушала заключение врача, как смертный приговор, и плакала – гиперактивность и аутизм.

Вспышки ярости у сына были мгновенными и стремительными. Болезнь, их общая неустроенность, поиски работы лишали покоя и сна. Они были одни в чужой стране. Лена хотела встретить кого-нибудь. На объявление в газете получила тысячи отзывов. Ответила, дай бог, сотой части. Выигрышного билетика в этой лотерее не оказалось. Учащаяся мать-одиночка из России считалось лёгкой добычей. Мотаться куда-то с сыном она не могла. Кандидаты приезжали на встречу в районный центр. От этих коротких встреч в местном кафе с разными мужчинами сильно пострадала её репутация. Лена и не подозревала, что за ней наблюдают. Суетливый, похожий на встрёпанную ворону, зеленщик-турок стал приманивать Сашу к своему лотку. Узнав, что она ищет работу, сказал, что может устроить продавщицей в цветочный магазин. Потом донимал звонками. Несмотря на безоговорочный отказ, он пустил слух. Восточные эмигранты стали заговаривать с ней на улице, их дети дразнили маленького Сашу и кидали в него камни. Лена обратилась в Службу социальной помощи.

– У тебя что, не найдётся мужика, который может выйти и дать им взбучку?! У нас есть дела поважнее! – ответила ей тётка в социальной конторе.

Саша не хотел выходить на улицу. В пять лет он открыл для себя компьютерные игры. Это стало его основным интересом. Лена не сразу поняла опасность. Потом она старалась, как могла, отвлечь его: ходила с ним в бассейн, каталась на коньках, завела кошку. Но было поздно.

Саша рос большим и сильным. В силу болезни и сложившихся обстоятельств у него не было друзей. Лена пыталась ограничить время игры.

Без борьбы и ругани не получалось. В пятнадцать лет он был на голову выше её. Вспышки ярости ослепляли, и он полностью терял контроль.

Всё произошло мгновенно. Обычно ей удавалось увернуться от удара. Но сегодня после долгого рабочего дня на жаре она не успела.

Саша стоял на кухне и молча смотрел на лежащую на полу мать.

Он просто хотел закончить игру и никак не мог: «Ещё пять минут». И так много раз, пока она не выдернула контакт из сети.

Он схватил её за волосы и ударил лицом о колено. Что-то хрустнуло в ней. И вот она лежит без движения и молчит.

Он побрызгал ей в лицо холодной водой, потряс её. Потом осторожно поднял и посадил в кресло.

Кошка с котёнком, спрятавшиеся от шума драки, вышли из убежища.

– Мама, я покатаюсь на велосипеде и вернусь.

Он гнал по дороге и повторял про себя: «Когда я вернусь, всё будет, как раньше!»

Уставший после трёхчасового катания, он открыл дверь. Мама полулежала в кресле. Он присел на корточках рядом, взял её холодеющую руку, почувствовал слабый неприятный запах. Он принёс с чердака коробку из-под телевизора. Осторожно погрузил туда мать. Коробку он собирался поставить на обширную телегу для развозки рекламы. Перед домом был глубокий канал. Из окна виден был небольшой шлюз. Саша решил дождаться глубокой ночи, чтобы скинуть коробку с причала шлюза в канал. Середина лета. Темнеет поздно. Саша снова вышел на улицу. Насобирал большой букет полевых цветов. Нашёл тяжёлый булыжник. Вернувшись, положил булыжник и цветы к маме, плотно обмотал коробку изолентой. Дождавшись темноты, Саша, дрожа от страха, вывез коробку на тележке к каналу.

И только поставив коробку на гранитный край канала, он горько заплакал.

Но нужно было торопиться – его могут увидеть.

Придя домой, он долго пылесосил квартиру, потом заварил себе чай, сделал бутерброд и положил в миску корм для кошки с котёнком. Теперь он мог играть сколько угодно – целый месяц, каникулы: мама сегодня заплатила за квартиру.