Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

Нинкины игры

– Куда это ты, Нинка, намылилась? – потрёпанная дворняжка Любка, окружённая своим вечно голодным потомством, задорно скалилась.

– Да на пляж иду, шкуру подшелковить, – ответила Нинка, и поплыла, виляя бёдрами, мимо старух, сидящих в ряд на лавочке и обзывающих её шёпотом по-всякому, мимо стоящих за углом дома алкашей Коли, Саши и Гены, сгрудившихся цветком трилистника, прячущим внутри себя, как тычинку, бутылку водки, мимо прислонившихся к стене покуривающих трудных подростков.

Вышла, наконец, на большую дорогу и махнула белой ручкой – чаще всего везло, но иногда не получалось. Проехала набитая мужиками машина, чуть притормозила, но Нинка отрицательно покачала головой – машина поехала дальше. Из пяти, сидящих в ней, один, кареглазый, популярный певец, повернул свою кудрявую голову в Нинкину сторону в последнюю очередь.

– Правильно смотришь – сисястая какая! – заметил тот, кто сидел за рулём.

– Я её знаю, – томно отозвался певец.

Солнце то светило, то гасло, что действовало на нервы всем отдыхающим на пляже. Нинка этого не замечала – она спала. По пляжу слонялись вислобрюхие и скелетобразные пенсионеры. Вздутые дряблые ноги остановились над Нинкиной головой:

– Ну и купальничек!

Купальничек был действительно маловат, и одна грудь вываливалась наружу. Дрябломясый пенсионер в семейных трусах, выпятившись вперёд, гнусно облизывался.

– А ты, старый хрен, купи своей жене такой купальничек и смотри, а тут нечего, – прикрикнула на возбудившегося пенсионера его ровесница.

Солнце надолго погасло. Нинка проснулась вся замёрзшая. К ней подошёл ещё один загорающий:

– Девушка, уже восемь часов, а вы всё не уходите, нас дома жёны ждут, мы не уйдём, пока вы не уйдёте!

Нинка быстро оделась, собралась и дёрнула оттуда с мыслью: «Только бы не было хвоста».

– Девушка! – раздался пронзительный юношеский фальцет. Нинка сказала себе: «Спокойно, только не оборачивайся». Идти по аллее пустого парка было холодно и страшно.

– Ну, девушка! – на этот раз был дуэт.

«Так! Следующий сигнал будет трио, потом квартет, и потом групповик!» – запаниковала Нинка. Преследователи быстро догнали её.

– Давайте познакомимся. А девушка!

Их было двое. Обоим лет по восемнадцать. Один высокий, стройный, красивый. Другой маленький, смешной, лопоухий.

– Горе у меня, ребята, хочу побыть одна.

– Какое горе? Вы такая молодая, симпатичная.

– А такое: я профессиональная проститутка, была сегодня у врача, он сказал, что у меня неизлечимая венерическая болезнь. Понятно?

– Это неправда, – хором ответили мальчики.

– Пойдём, проверим.

– Пойдём, – с мрачной страстью сказал красивый.

– Нет, ты этого не сделаешь! – в ужасе воскликнул его дружок.

– Раз решил, пошли, – злорадно улыбнулась Нинка.

– Я тебе завтра руки не подам, прощай, – сказал некрасивый мальчик красивому и быстро пошёл по аллее вперёд.

Солнце решило взять реванш в конце дня. Раскалённая бетонная набережная казалась самым жарким местом на свете.

– Когда надо, оно не светило, в парке и на пляже был такой собачий холод, правда? Ты ещё не передумал?

Мальчик весь мокрый от пота молча шёл рядом с Нинкой.

– Как тебя зовут-то?

– Сергей.

– Мы уже совсем близко.

Они остановились у подъезда.

– Сергей, ты подожди здесь пару минут, я поднимусь наверх, посмотрю, а то вдруг родители дома, потом свистну с балкона.

Она поднялась на лифте на пятый этаж, вышла на площадку, достала из сумочки пачку сигарет, выглянула в окно. Сергей всё ещё стоял у подъезда. Она села на подоконник и закурила. Через пару минут он пошёл прочь – сначала медленными шагами, потом быстрее и быстрее и, наконец, бросился бежать со всех ног.

«Беги, малыш, беги. Я бы с удовольствием спросила у своих родителей, можно ли привести тебя домой, если бы они у меня были, а потом, я живу не в этом доме, и, вообще, не приставай к незнакомым девушкам на улице, а то правда что-нибудь подцепишь. Вот тебе на прощание от меня воздушный поцелуй». – И она отпечатала на пыльном стекле окна губы в розовой помаде.

Милиционер

– Живодёров Владимир Павлович, старший лейтенант, – несколько смущённо представился он, когда мастер кликнул меня к выходу.

– Зинк! Тут тобой молодой, красивый интересуется!

Я очень удивилась. Мною тогда никто не интересовался. Оказалось, на меня пало подозрение в причастности к преступлению. Мне это даже польстило, хотя очень быстро выяснилось, что ни к чему я не причастна.

На этом интерес ко мне должен был быть исчерпан, но «молодой, красивый» взвесил взглядом мою тушку и предложил посидеть «в одном месте». Этим местом оказалась гостиница, в которой он работал, довольно шикарная.

Он угостил меня белым вином и осетриной. Мы стали встречаться. Обычно мы сидели в буфете. Вова учил меня жизни. Я слушала и ела осетрину. Я понимала, что всё это не просто так. Однажды он спросил, хочу ли я жить интересной жизнью и ни в чём себе не отказывать?

Для этого мне нужно будет соблазнять ответственных работников, с которыми Вова будет меня знакомить, а потом мы будем их злостно шантажировать…

Я сразу согласилась. Глоток свободы! Я почувствовала себя избранницей.

Как-то я сидела в буфете. Передо мной стояла недопитая бутылка вина и тарелка с бутербродами с осетриной. В меня уже больше не лезло. Вова неожиданно куда-то сорвался. Ко мне за стол села девушка в больничной мужской пижаме и матерчатых тапочках. В мельтешащей толпе туристов она, может, и сошла бы за хиппующую иностранку, но при ближайшем рассмотрении выглядела плачевно.

– Можно, я доем?

– Пожалуйста. Хотите вина?

Её звали Вера. Она проникла в гостиницу с группой туристов, увидев, как я вхожу туда с Вовой, и хотела выяснить, кто я такая, потому что она тоже встречалась с Вовой…

Доев осетрину и допив вино, она с обидой сказала:

– А мне он только пиво покупает.

Оказалось, он ей тоже предложил идти дорогой шантажа…

Мы задумались: зачем Вове – видному, опытному мужчине двадцати семи лет, – зелёные сопли, вроде нас? Мы посмотрели друг на друга в ожидании ответа. Вера ждала от меня большего – мне всё-таки почти двадцать, ей только-только восемнадцать.

Но теплилась надежда – в собственных глазах я была раскрасавицей, а Вера – чмом болотным.

Поэтому я ожидала поблажек к своей особе.

Вскоре позвонил Вова и по-хозяйски сказал:

– Твой выход.

Я не решилась возразить.

Он принёс шикарные, но поношенные вещички. Я надела эти переходящие награды, накрасила губы, и Вова повёл меня в номер. Клиент был похож на беззубого вампира. Мы выпили по рюмке коньяка. Вова ушёл, подмигнув на прощание.

В той конкретной ситуации я представлялась себе очаровательной жеманницей, воображала процесс соблазнения в стиле рококо с целованием ручек и любезностями. Я думала, что больше чем расстегнуть кофточку, от меня не потребуется. Потом влетает Вова с фотоаппаратом, а я исчезаю со сцены.

Клиент завёл разговор о сексе и потребовал конкретных действий. Подобные заявки вызвали у меня искреннее удивление.

– Что за дела! Мы так не договаривались!

Я была с ним полностью согласна. Кроме того, я чувствовала, что Вова за дверью не стоит. Я открыла дверь. Так оно и было.

Я ушла, пообещав, что скоро вернусь с Вовой, но не сделала и пары шагов, как меня задержали без всякого основания и препроводили в отделение. Там мне вменили в вину такие грехи, в которых я ни сном, ни духом, сказали, что я давно на учёте и что меня ждут большие неприятности. Я преступница, а все остальные участники этой истории белые и пушистые. Отпустили меня поздно ночью.

Я вбежала в метро перед самым закрытием. Сидя в вагоне, я судорожно всхлипывала: «Со мной всё кончено!»

Кроме меня в вагоне был ещё один человек. Казалось, он не обращает на меня внимания. Мы вышли на одной остановке. Он подошёл ко мне и сказал:

– Вы очень красивая.

Он был пьян. Мне было одиноко. Он увязался меня провожать. Дорогой я рассказала ему о случившемся. Выслушав меня, он несколько протрезвел и с достоинством произнёс:

– В нашей стране такого быть не может!

Я взглянула на него совершенно просохшими глазами и обнаружила, что он красив этакой плакатной красотой строителя светлого будущего.

– Ты кто?

– Я – коммунист…

Я перевела разговор на другую тему. Мы дошли до моего дома, вошли в подъезд. Он взял меня за руку и сказал:

– Поговорили и хватит. Пора заняться делом, – потом добавил: – Ты мне нравишься, не заставляй меня причинять тебе боль.

В другом состоянии я бы, наверное, испугалась, но в свете последних событий меня разобрало задорное веселье. Мы стали молча бороться. Он был довольно сильным, но и я не даром была ударницей труда на родном заводе. Он понял, что со мной не справиться.

В подъезд вошёл сосед с собакой. Прекрасный коммунист ударил меня ребром ладони по уху, обозвал сукой и убежал. От удара у меня в голове стал разливаться малиновый звон, и с ним пришло чувство, что теперь у меня начинается полоса удач. Я пришла домой и со счастливой улыбкой сказала, что меня только что чуть не изнасиловали.

– Что ещё нового? – спросила мама.

Я рассказала ей про Живодёрова. Против обыкновения мама не обрушила на меня бурю гнева. Она написала на Живодёрова заявление. Одновременно на Вову пришло ещё несколько заявлений такого же содержания.

Вову понизили в должности. Он стал участковым в одном из отдалённых районов. Мы с Верой пришли его навестить. Вова делил свой рабочий кабинет с несколькими другими сотрудниками. Это была комната с дощатым полом и коричневым от подтёков потолком. В кургузой милицейской форме он был очень смешной…

– Вовочка, мы тебе пряников принесли! – сказали мы, давясь от смеха.

Вова потянулся к кобуре.

Но темперамент у него был так себе.

Прошло много лет. Забылись старые обиды. Вера вышла замуж и уехала в Париж, а Вова работает участковым и, говорят, неплохо имеет, наезжая на вьетнамцев, ведущих нелегальную торговлю часами-трусами на его участке.

Рэкетир

Были жаркие июльские ночи. Мы ездили купаться куда-то в район метро «Молодёжная». С ним всегда были его друзья с жёнами и детьми, такие добродушные, солидные. Никогда бы не подумала, что они рэкетиры.

Однажды он позвонил ночью и попросил приехать к метро «Молодёжная», оттуда он меня заберёт. Я остановила первого попавшегося частника и поехала. По дороге частник вдруг свернул в глухой переулок и остановился.

– Ну? – сказал он.

– Что – ну?

– Давай.

– Я плачу за проезд деньгами.

– Да?!

Мы поехала дальше. Приехали к метро. Несмотря на поздний час, там было полно людей, и народец был какой-то странный, озабоченный. Шёл позитивный торг, обмен и т. д.

Я старалась не смотреть по сторонам, села на пустую скамейку. Вдруг раздался скрип тормозов, на скорости подъехала милицейская машина. Все бросились врассыпную. Я спокойно сидела на скамейке. Из машины вышли гуськом молодые милиционеры. Последним вышел товарищ постарше, в штатском. Вся эта процессия направилась ко мне.

Я сидела на скамейке в коротком белом сарафане и выглядела, как пирожное на тарелке. Первый милиционер подошёл ко мне, состроил пальцами козу рогатую и сюсюкающим голосом сказал:

– У-у-у… Какая девочка хорошая, а как девочку зовут?

– Это не ваше дело! – официально ответила я.

– А девочка с нами знакомиться не хочет! – пожаловался милиционер.

– Сейчас мы эту девочку заберём, – вальяжно ответил штатский.

Он подошёл поближе и увидел, что я гораздо старше, чем показалось издали.

– Вы, наверное, хотите проверить мои документы? – все также, давя на официал, спросила я.

– А они у вас есть?

– Конечно.

– Ну, покажите.

– Сперва предъявите ваше удостоверение.

– Что вы здесь делаете?

– Жду своего молодого человека. Он сейчас подъедет. Насколько я знаю, законом это не запрещено.

После взаимной проверки документов они уехали, и ко мне подъехал другой вид захватчика – «жалельщик».

– Девушка, вы такая одинокая! Вас, наверное, из дома выгнали?

– Я живу у себя дома одна… Но вот вы неправильно со своей стороны заметили, что я одинокая девушка.

Из окна машины на меня смотрело человеколюбивое лицо.

– Мне кажется, вам плохо. Что вы здесь делаете?!

– Жду своего молодого человека.

– Он не придёт.

– Придёт.

– Видите ту башню. Она сдвинется, если он придёт.

В этот момент подъехала машина, из окна которой торчали накачанные бицепсы. Это был мой со своими.

– Ребята! Смотрите на ту башню. Она сейчас сдвинется.

«Жалельщик» нажал на газ и умчался.

Я называла своего рэкетира Рембочкой. Одна знакомая манекенщица сказала, что он пишет стихи. Действительно, милые стихи, только очень романтичные:

 
Вот ты ушла, и имя опустело,
И до меня тебе совсем нет дела…
 

И ещё он любил звонить своей невесте, когда занимался любовью с другими. Его невеста была дочкой большого начальника и после свадьбы поехала за ним в Сибирь, по месту заключения мужа.

Через месяц после свадьбы он пришёл и завёл разговор о том, что место любовницы гораздо более приятное и выгодное. Потом он рассказал об ещё одной выгодной и увлекательной роли – роли путаны. Рембочка сказал, что он позаботится о моём материальном благополучии, устроив меня путаной в одном шикарном месте. Правда, мне придётся заплатить крупную сумму, но это быстро окупится. Сумму эту нужно дать как можно скорее, пока есть свободная ниша.

Он позвонил и нетерпеливым голосом спросил:

– Достала деньги?

– Ты меня любишь?

– Люблю. Деньги достала?

– Если ты меня любишь, то будешь любить и без денег. Будешь любить без денег?

В ответ была тишина.

Моя знакомая манекенщица сказала, что у него были большие долги и к тому же он был под следствием.

Бизнесмен

Костик Дидонов медленно проезжал на своём идеально чистом «мерседесе» мимо дорогих ночных клубов перед самым закрытием. В фокус Костика попадали дамочки, входящие в одинокую ночь, как в холодную воду. Дамочки, тихо переругиваясь с дорогими, наглыми приклубными таксистами, торопились сесть в проходящие такси подешевле.

Дидонов выбирал такую, чтобы ещё ничего, и тормозил.

В серебристом окне своего «мерседеса», как в картинной раме, он выглядел интеллигентным, спокойным и обеспеченным. Перед дамочкой открывалась дверь. Из салона машины уютно пахло дорогим парфюмом. Внутри был идеальный порядок. Костик со скучающим видом спрашивал, куда подвезти.

Дорогой рассказывал байку, как случайно захлопнулась сейфовая дверь его квартиры, как не удалось снять дешёвый (за сто долларов) номер в гостинице, и теперь он катается до утра, а утром у него аукцион.

В этой истории было много проколов, но в конце бездарно потраченной ночи хотелось верить, что появился наконец такой солидный, состоятельный бизнесмен, который положит конец одиноким скитаниям, обеспечит и защитит.

Без машины он выглядел рачком, лишённым раковины. Мы сидели на кухне и пили чай. Он осторожно выспрашивал меня, на какие средства я живу. Родители помогают? Муж содержит? Работаю? Еде? Я сочинила версию не менее дырявую, чем его собственная. Но он сделал вид, что поверил.

Потом он стал рассказывать о себе. Занимается бизнесом, в частности антиквариатом. В связи с этим много ездит по миру. Был женат два раза. У него трое детей. Содержит обе семьи. Когда мы узнали друг друга ближе, мы друг другу не понравились, но оба сыграли полную очарованность.

У нас начались странные отношения. Мы не были друг для друга реальным вариантом. Это была взаимная испытательная прогонка. Проверка силы имиджа.

Через две недели я знала, где он живёт и работает (контора типа «Рога и копыта»). Он не знал, что я знаю. Он говорил, что живёт с мамой. Я спросила, знает ли мама, что мы встречаемся. Он сказал, что знает:

– К моим женщинам у неё предвзятое отношение. Родительская ревность.

Он сказал, что уезжает по делам дня на два и попросил у меня в долг 1000 долларов. Я сказала, что могу дать только 500. Я поехала провожать его в аэропорт. Он сказал, что вернёт деньги сразу же по приезду. Я прождала месяц. От него не было никаких вестей.

Я позвонила в дверь его квартиры. Мне открыла пожилая женщина. Я представилась и объяснила причину моего визита. Она тоже представилась. Это была его тёща. Она показала мне фотографию дочери – чем-то похожа на меня. Сейчас она была на последнем месяце беременности. Костик появился у них год назад.

Я встретилась с Костиком на следующий день. Он был очень грустным. Он вернул мне деньги и даже на пятьдесят долларов больше. На эти 50 долларов я сдуру купила себе босоножки, которые потом невозможно было носить.

Провинциал

Трое новых русских из города Старые Кучумы приехали гулять в Москву. Культурные ценности столицы интересовали их мало. Их интересовали кабаки и бабы. Старокучумцы мечтали познакомиться с настоящими путанами, но путаны даже разговаривать с ними не стали, хотя старокучумцы называли такие цены, за которые, особенно не задумываясь, сами бы отдались. Московские кабаки их разочаровали и оглушили астрономическими ценами.

К вечеру старокучумцы пришли к выводу, что дома и кабаки лучше и бабы сговорчивей. Но пора было подумать о ночлеге. На дорогие гостиницы денег у них не было, а в дешёвых не было свободных мест. Старокучумцы решили снять каких-нибудь баб с ночёвкой. Но москвички спешили мимо и, если кто-то откликался на гусарские заигрывания, то это были пугающего вида разбойницы.

Мне навстречу вышли трое – два здоровых и один маленький посередине. В их бравых речах слышалось звяканье пустого бидона. Говорили двое здоровых, маленький молчал. Он был у них босс и с удовольствием наблюдал, как распинаются подчинённые. Подчинённым очень хотелось проявить расторопность, но, увы, этого им было не дано. Мне в этот день было скучно. Они меня рассмешили. Я сказала:

– Знаете что, я могу предложить вам ночлег за скромную плату, но без всяких поползновений (приползновений), а то я живу в коммуналке и у меня 12 соседей. Если что, сами понимаете…

Они тут же согласились. Мы приехали ко мне. Я указала им место, где они будут спать. Они разделись, накрылись общим одеялом и тут же уснули. Утром, когда лихая тройка вылезла из-под одеяла, я увидела, что двое здоровых были, как глиняные колоссы, рыхлыми и бесформенными, а маленький был словно отлитая из металла статуэтка, изящный и мускулистый.

Старокучумцы решили продолжить столичный загул, но с меньшими амбициями. Они спросили, не соглашусь ли я просто пообедать с ними в каком-нибудь не очень дорогом, но приличном ресторане и не найдётся ли у меня нескольких подруг для компании. Подруг, готовых пообедать на халяву, у меня было достаточно. Во время обеда, как и в прошлый раз, говорили два здоровых, а маленький наблюдал за происходящим, словно перед ним разыгрывается спектакль. Как звали двух здоровых, не помню, а маленького звали Лёня Ленин. Почти как Ленина. Чем больше я смотрела на него, тем больше он мне нравился. Я решила узнать его поближе. Обед кончился, и я пригласила всех к себе на чай. Ребята купили с собой шампанского. Мы сидели в комнате. Было тесно и скучновато. И тут я вспомнила, что у меня есть заначка. Как-то я решила попробовать травки. Один знакомый принёс пару раз это курево. Особого впечатления оно на меня не произвело, и последний косяк я даже пробовать не стала. Вот и предложила его раскурить. Гости проявили к предложению ханжеский страх, и только Ленин оказался без комплексов. Мы раскурили с ним косяк, и косяк оказался настоящим. Словно красный мак пророс в груди горячим ростком и распустился жаркими колышущимися лепестками.

В этом косяке был эликсир любви. Пламенное чувство встало на рельсы и пошло-поехало. Несколько дней Лёня жил у меня. Его свита, как неприкаянная, моталась по Москве. Им было велено не маячить перед глазами. Они проклинали неожиданный Лёнин роман и ненавидели москвичек. Но вскоре деньги у них кончились совсем, и пора было возвращаться в Старые Кучумы.

Мы стояли на автовокзале.

– Хочу подарить тебе что-нибудь на память, – сказал Лёня.

– Не трать денег.

Лёня настаивал. Я выбрала в какой-то лавчонке тонкую индийскую кофточку, которую потом, как ни странно, носила долгие-долгие годы.

– Да, один нескромный вопрос: ты не могла бы достать валюту?

В те годы за валютные махинации можно было схлопотать долгий срок. Я пообещала помочь. Лёня оставил адрес своего офиса, и мы расстались.

Довольно долго я мысленно разговаривала с Лёней, пока не подвернулась валюта. Я взяла такси и поехала в Старые Кучумы. Дорога заняла три часа. Я разыскала Лёнин офис – это была бревенчатая избушка. Оттуда вышла бабуся в платочке. Она была чем-то вроде секретарши. Лёниного адреса, понятно, не дала. Я узнала его в справочном бюро. Девушка заглянула в картотеку лишь для вида. Тут все друг друга знали. Я позвонила в Лёнину дверь. Мне открыла русская красавица, кровь с молоком.

– Я к Лёне по делу.

Она метнулась в глубь квартиры, и там вскипел сдавленный шёпот. Вышел Лёня.

– Ты валюту просил. Я привезла.

Лёня взял меня за руку и повёл на улицу. Мы зашли за бетонную стену. За ней стояли в ряд мусорные контейнеры. Лёня прислонился к стене.

– Чума! Я думал: уехал – и все прошло. И вот ты здесь…

Было такое чувство, будто мы снова раскурили тот косяк. Мусорные контейнеры наполнились розами, а голуби и вороны, что рылись в помойке, превратились в райских птиц.

Всякий раз, когда на меня накатывает буря чувств, моё «я» выходит из меня, стоит и созерцает сотрясающееся от переживаний тело:

– Надо же! Как натурально! Как трогательно!

С этого момента наш роман вошёл в новую фазу. У Лёни от прилива чувств случился микроинфаркт. Наверное, поэтому он сказал, что сразу все деньги за валюту отдать не сможет. А потом мы поехали гулять в Загорск. Его подчинённые тоже поехали – каждый со своей любовницей.

У одного была холёная красавица с опустошённым лицом, у другого – потасканная заводная школьница. Захватили видик с порнушкой – неотъемлемый по тем временам атрибут загула.

Мы остановились в гостинице, бывшей когда-то монастырём. Каждой паре отвели по келье. Сначала собрались вместе смотреть порнушку. Нам с Лёней это быстро надоело, и мы пошли гулять по городу. Было бабье лето – слишком много золота для Загорска, особенно на закате. Мы гуляли дотемна. Ходили по хлипким мосткам от одного подсвеченного монастыря к другому. На пустой улице нас на медленном ходу обогнала машина с выключенными фарами. Лёня замер и напрягся.

– Ты что, замешан в чём-нибудь таком?

– Да, я знаю, что всё скоро кончится, – тихо ответил Лёня.

Из дома, у которого остановилась машина, вышла весёлая компания. Лёня облегчённо вздохнул, и мы пошли спать.

В течение трёх месяцев мы часто встречались и прекрасно проводили время. Лёня постепенно отдавал мне долг за валюту.

– А что будет, если не отдам?

– Да ничего не будет.

Когда, наконец, он полностью расплатился, я вздохнула с облегчением, а он заплакал.

У него жена забеременела.

– Так это же прекрасно! – сказала я.