Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

Лечу это я, лечу…

Маша прилетела в такую жопу, как Вьетнам. Прилетела не одна, а с этими английскими пилотами, которые вели самолёт на посадку. Маша ещё подумала: «Какой это мудак так сажает самолёт, что, кажется, уши лопнут от боли!»

Теперь пилоты сидели в холле и ржали. Полёт для них не закончился. Они хотели добраться до приличной гостиницы в городе. Они сбрасывались на автобус вскладчину, по доллару с носа.

– И я хочу! – сказала Маша.

Пилоты взяли её под своё крыло.

Они ехали по городу. Машин не было, а был хаотичный поток мопедов и велосипедов, на которых сидело по двое, трое, а то и четверо. Иногда в этом потоке появлялся насквозь проржавевший американский грузовик – призрак войны. Пилоты приходили в восторг, показывали на него друг другу пальцем и кричали: «Ты видел? Ты видел его?»

Когда обстановка была поспокойнее, молоденький худощавый пилотик почти плакал:

– Какие деньги берут с проезжающих! Таксисты дерут по пять долларов от аэропорта до города! Это как?!

– А из лондонского аэропорта до Лондона по 50 фунтов, не меньше. Это как? – спрашивала Маша.

– По пяти долларов тянут таксисты от аэропорта до города, – напоминал о себе маленький пилотик. – Вот и живи.

Западные лётчики, летавшие в такую жопу, как Вьетнам, получали целую кучу денег, и у них сразу с этой кучей начинались проблемы.

– Смотрите, какие у них тупые рожи! Вот чем они гордятся, – не унимался пилотик. – Вот, смотрите на эту в кепке.

Параллельно с автобусом ехала аккуратненькая, по-западному одетая вьетнамочка. Она не выглядела привычно униженной, как большинство. Это пилотика особенно раздражало. Вот такие уроды с Запада, если окажутся на Востоке, то желают, чтобы все кругом плясали перед ними на задних лапках и за счастье считали дать собой попользоваться.

Маша вспомнила одного такого интуриста в баре, в Москве. Как-то в состоянии полного умопомрачения, в один пролётный вечер, перед самым закрытием, когда ждать было больше нечего, понесло её к нему на квартиру. По московским понятиям – хорошая квартира, по западным понятиям – говно. В клетке сидел грустный попугайчик.

– Твой или съёмный?

– Снял вместе с квартирой задёшево.

Маше стало грустно. Она подумала о хозяевах квартиры. Судя по книгам, интеллигентные люди. Ютятся сейчас где-нибудь в Паскудникове или в Чертанове на куличках.

Кавалер попытался заключить Машу в объятия. Она отстранилась.

– Дам двадцать долларов! – солидно сказал кавалер.

Маша расхохоталась.

– Какой исключительный гадёныш!

Именно своей гадливостью он вызывал похоть на самой низкой волне.

Единственное, чего она от него добилась потом, чтобы он посадил её в такси, да и то со скандалом.

Через пару недель она встретила его в филармонии с очень приличной барышней, которая «за счастье считала». Гадёныш при виде Маши отвернулся.

«Нуда я тебе устрою!» – взбесилась Маша. Началось второе отделение. Гадёныш и барышня сели на свои места. Маша, пользуясь паузами, стала пересаживаться с другого конца зала все ближе и ближе.

Гадёныш наблюдал её неотвратимое приближение с ужасом. И вот в одну из пауз она встала перед ним в полный рост.

– Здравствуй, Маша, – сказал гадёныш.

– Ну, здравствуй, пидор ёбаный! – прозвучало в идеальной акустике зала филармонии.

Шутка средняя, акустика идеальная.

«О чём это я? Еде это я? – спохватилась Маша. – Я же на другом конце земли, во Вьетнаме».

Автобус остановился в центре города. Оставив вещи в гостинице, решили пойти погулять по городу. Поток мопедов и велосипедов двигался так же хаотично и плотно.

– Как же тут дорогу перейти? – спросила Маша пилотов.

– Нужно плотно закрыть глаза и идти прямо. Вьетнамцы искусно лавируют, так что они тебя объедут. Откроешь глаза, начнёшь метаться – устроишь свалку на дороге.

Они шли по главной улице. Количество пилотов постепенно уменьшалось. Маша чувствовала, что за её спиной они делают друг другу какие-то знаки. В итоге с ней остался наименее женатый.

Быстро темнело – зима всё-таки. Вместо обычных плюс пятидесяти всего лишь тридцать. Начиналась ночная жизнь. Поток более упакованных вьетнамцев проносился, развевая шелками.

– Да, только шелка при такой жаре и можно носить.

Маша решила купить себе что-нибудь шёлковое, заодно и проверить на щедрость кавалера, который уже считал, что дело было в шляпе. По наитию она вышла на самые дорогие магазины…

Самые крутые цены там были не более пятидесяти долларов. Больше всего ей понравился полумагазин, полуклуб очаровательных бисексуалов. Клуб принадлежал француженке вьетнамского происхождения.

В обновках Маша совершенно преобразилась, заодно убедилась ещё раз, что все эти пилотики жуткие жмоты. «И к лучшему. Слишком жирно для него – такая красотка, как я», – подумала Маша.

– Пообедаем где-нибудь? – запоздало спохватился пилотик.

– Прививку от жёлтой лихорадки не сделала… – несколько обобщённо ответила Маша.

– Я тоже, – с удовольствием подхватил пилотик.

С тихой мыслью выпить по стаканчику минералки, они вошли в ресторанчик с микроскопическими по московским понятиям ценами. В углу сидела большая компания вьетнамцев, в которой царил огромный белый. Вьетнамцы смотрели на него, как на отца родного, а он смотрел на них, как на людей. «Какой симпатичный. Какой хороший мужик! Вот с кем бы я провела вечер. А тут сиди с этим халявщиком копеечным! Но без него я дорогу в гостиницу не найду».

Маша с пилотом опустились в ночную жизнь Сайгона. Посидели, ничего не взяв, в одном шикарном месте, посидели, ничего не взяв, в другом шикарном месте, потанцевали, музыку послушали. Вьетнамцы за честь считают посещение белыми своих заведений, если они даже ничего не берут. На улицах торговки продавали с лотков всякую снедь. На лотках рядом со сладостями и закусками спали их малолетние дети, словно их тоже продают. Машу удивила способность вьетнамских детей спать на жёсткой поверхности. По краю дороги в живописных позах спали нищие. У одного из ресторанов видели роскошную драку. Солдаты поссорились из-за девок с матросами. Дрались по всем правилам восточных единоборств. Драка быстро разворачивалась, втягивая стоявших по сторонам. Напоследок пилотик решил оглушить Машу невиданно щедрым для себя жестом: взял в качестве такси белый лимузин – решил торжественно проводить Машу до своей койки. Лимузин был военным трофеем. Салон украшали бумажные цветы. Маше он напоминал катафалк. Пока они ехали, начался тропический ливень. Когда подъехали к гостинице, Маша пожелала кавалеру спокойной ночи. У него упала челюсть. Чтобы как-то его утешить, она оставила свой московский телефон.

Маша вышла из машины и чуть не по колено провалилась в лужу. Вместо дороги у тротуаров текли реки. Тропический ливень падал как стена. Наутро она проснулась в ознобе. Испугалась, что подцепила жёлтую лихорадку, но это оказалась обыкновенная ангина. Пора было в аэропорт, лететь в конечную точку своего вояжа – в Кампучию.

Маша приехала в аэропорт, спросила у чиновника на таможне, где она может получить свой паспорт. Тот кивнул на другого чиновника, который возился у стойки.

– У вас мой паспорт?

Чиновник кивнул.

– Могу я его получить?

Чиновник кивнул, продолжая возиться у стойки. Маша стала ждать. Время шло. Объявили посадку. Чиновник собрал чемоданчик, вышел из-за стойки и пошёл своей дорогой. Маша кинулась за ним, но он только кивал и улыбался. Он не понимал, что она говорит. Она стала кидаться к другим чиновникам, но там была та же история.

Самолёт улетал через 20 минут. Следующий самолёт в Кампучию через две недели. И тут перед Машей возникло смутно знакомое лицо – это был тот симпатичный американец, которого она видела накануне вечером в ресторане с группой вьетнамцев.

– Я знаю эту систему. Я первый раз так неделю просидел в аэропорту. Ваш паспорт никому не нужен. На вашем паспорте какой-нибудь чиновник свой завтрак разложил и чай пьёт. Ещё пять минут поспрашивайте, а потом начинайте рыдать на весь аэропорт. Только не давите на них, а то вообще ничего не получите. Будьте женственной, постарайтесь вызвать к себе жалость.

Маша не стала ждать ни минуты и завыла, как пожарная сирена. Американец тем временем подбил группу туристов, летевших в Кампучию одним рейсом с Машей, проявить солидарность и не садиться в самолёт, пока Маша не получит свой паспорт. Чиновники забегали. За пять минут до отлёта паспорт нашёлся.

Маша не знала, как благодарить американца. Пересохшими губами она пробормотала:

– Может быть, когда-нибудь будете в Москве?

– Точно не буду. Это не мой регион.

Лёту было всего полчаса. Машин кампучийский друг встретил её с радостным удивлением. Он, честно говоря, сомневался, что она прилетит в страну, где велись тогда боевые действия, а, не будь дурой, сдаст купленный им билет в кассу и положит себе в карман крупную сумму. Но Машу манили неведомые страны, да и мужик был, в общем, ничего.

Когда они сели в такси, Маша уткнулась в плечо друга и отрубилась. Она очнулась при въезде в город, открыла глаза – изображение было ярким, как взрыв. В неестественно бирюзовом небе края храмов-пагод, украшенные драконами, поднимались вверх, как щупальца золотых и розовых осьминогов. Кругом пышно цвели кусты. Над ярко-розовыми и жёлтыми соцветиями носились пугающей величины насекомые. По растрескавшимся стенам домов бегали стаи зелёных и бордовых ящериц.

Номер люкс. Сорок градусов на термометре под мышкой, за окном и в стакане.

– Жаль! А я на завтра взял билеты в Апковарт – это Мекка для буддистов.

– В Апковарт мы поедем, если я буду даже умирать.

На следующий день жара поднялась и Машина температура тоже. Она заглотила ударную дозу антибиотиков, но это не помогло. И всё-таки она поехала в Апковарт.

В аэропорту их встретил автобус с кондиционером и экскурсоводом, бывшим буддийским монахом. Началась экскурсия. Они подъехали к главному храму. Нужно было вылезать из прохладной машины и чапать по необозримому пространству через бывший королевский сад, который вырубили.

– Тут водились разные обезьяны и райские птицы – кхмеры съели их, сад на дрова вырубили, – рассказывал экскурсовод.

Потом они чапали мимо бывших королевских прудов.

– Здесь водились крокодилы – тоже кхмеры съели. Пруд осушили, – продолжал экскурсовод. – Сейчас в лесу почти никто не водится, кроме тигров. Тигры питаются кхмерами, кхмеры – тиграми.

Они подошли к храму.

– Здесь в верхних этажах скапливается дождевая вода, она считается святой. Раз в году сюда приходит религиозная процессия.

Перед Машей уходили в бесконечную вышину полустёртые ступени многоярусного храма. Она с сомнением покачивалась на высоких каблуках своих итальянских босоножек. Упустить шанс посмотреть это великолепие, было непростительно. Маша медленно пошла вверх. Как-то незаметно произошло чудо. Она легко поднялась по крутой лестнице, не чувствуя ни жары, ни болезни. Она прошла первый, второй и третий ярусы десятиметрового храма. Обошла все галереи, покрытые знаменитыми барельефами тончайшей работы, на которых изображался вечный бой добра и зла. Колонны воинов, демонов, людей, богов смешивались в кровавом сражении. А потом оставшихся в живых ублажали грустные богини, пери и земные женщины. Этим барельефам и рельефам было по девять веков. Потом были другие дворцы и монастыри. И везде сидели в ряд обезглавленные Будды. Красные кхмеры приторговывали антиквариатом. Тащить всего Будду было тяжело, а вот голову утащить и загнать было просто.

Дух грабительства закрался и Машину душу. Вокруг храмов валялись осыпавшиеся фрагменты рельефов. Маша стала примериваться к обломку, который поместился бы в её сумку. Но когда она протянула загребущую руку к подходящей величины обломку, откуда-то с выступа ей на руку свалилась змея. Маша завизжала и мгновенно стряхнула её. Экскурсовод посмотрел на скользкий след на Машиной руке, потом на уползающую змею и сказал, что это самая ядовитая змея в здешних местах. Смерть наступает через пару минут после укуса. И всё-таки Маша, улучив момент, спёрла потом небольшой обломочек, но он был такой бесформенный, что, привезя его домой, она с пеной у рта доказывала, что это кусок храма девятого века. Ей никто не верил – булыжник и булыжник. В общем, интересная была экскурсия.

Под воздействием ауры святых мест Маша совершенно выздоровела, но её друг настоял, чтобы она пару дней провела в постели (он бы её оттуда вообще не выпускал).

Маша лежала в постели, а по трещинам стен из терракоты сползали узорчатые жуки, ветер сдувал с пышных соцветий жёлтые лепестки.

 
На площади спит на циновке нищий,
Над городом тень дракона летит,
И пляшет каменная богиня,
Хрупкая девочка лет десяти.
 

Ещё Маша видела в окно, как по краю крыши идет сиамская кошка. Здесь все кошки были сиамские. Других не водилось. И такая тощая-претощая, что будь она толще, не прошла бы по тонкому краю. Надо сказать, что все в этих краях были ужасно тощими – и животные, и люди. Поэтому наличие форм и веса очень ценилось. Когда Маша в коротких шортах и облегающей майке появлялась на рынке, аборигены кричали от восторга. Белое население, проникшееся местными вкусами, тоже ценило формы. Два здоровых борова, которые жили в одной гостинице с Машей, провожали её попу, обтянутую белыми шортами, мученическим мычанием.

– Животные! – скрежетал зубами её кавалер.

Один крутой китаец, которому принадлежало большинство ресторанов в городе, появлялся у бассейна гостиницы со стаей юных феечек. Увидев Машу, он распустил гарем, стал ежедневно поджидать Машу на выходе из бара и с пришибленным видом предлагал ей что-нибудь выпить. Маша неизменно отказывалась. Слухи об ухаживании китайца достигли её кавалера. Назревал скандал.

Маша решила поговорить с китайцем:

– У вас такие девочки!..

– А что они? – безнадёжно отмахнулся китаец. – Вот у вас такое тело! – он пошире развёл руки. – Вы, наверное, француженка, – мечтательно сказал китаец.

И накаркал.

Скоро летела Маша в Париж к другому, понятному мужику..

Если у кого-то Франция ассоциировалась с духами, коньяками, деликатесами, то у Маши она ассоциировалась с Иностранным легионом, где учили и давали право убивать. Очень ей хотелось встретить кое-кого с оружием в руках. Не раз прижимала и трясла её жизнь в виде охранников порядка за фарцовые дела. И потом обобранная, униженная Маша, захлёбываясь ненавистью, повторяла про себя: «Мне бы автомат!»

Поэтому с наслаждением вспоминала она рассказ подружки Лаурки – через край роскошной девки, которая жила с крупным мафиози.

Мужик он был щедрый, но тяжёлый, как Каменный гость, и держал он Лаурку на коротком поводке, а она всё мечтала от него соскочить.

И вот как-то ранним утром в одной крутой гостинице соскользнула Лаурка от него с шёлковых простыней, прокралась мимо спящего телохранителя и пошла себе тихо на выход. Тут её загребла охрана, сволокла к себе в контору и давай трясти, а у неё при себе ничего. Спросили: из какого номера вышла. Лаурка назвала номер. Позвонили. Мафиози в халате и тапочках тяжёлой поступью Каменного гостя сошёл в подземелье. Лаурка сидела босая.

– Ты чего? – спросил мафиози, кивнув на туфли, стоящие рядом.

– Обыскивали.

– Кто?

– Да вот этот.

Молоденький мент ухмыльнулся. Каменный гость как развернётся, да как двинет гранитным кулаком в бриллиантовых перстнях менту по морде.

Тот упал, обливаясь кровью. А другой мент рядом стоит и тоненьким голосом говорит:

– Я сейчас милицию вызову.

А мафиози вскинул Лаурку на плечо, как норковую шубу и пошёл себе досыпать.

И вот Маша в Париже, в храме кружев и рюшечек, то есть в отделе женского белья магазина «Призоник».

Перед ней висел шёлковый комбинезон цвета шампанского с пояском и подвязкой.

– Хорошее обмундирование. Хочешь, куплю? – раздался у неё за спиной вкрадчивый мужской голос.

– Да, купите комбинезон бойцу Иностранного легиона, – не оборачиваясь, сказала Маша.

Париж очень интересный город. Кроме магазинов там много есть чего посмотреть. Маша ежедневно посещала разные музеи, галереи, выставки. Её друг, человек педантичный, требовал отчёта – где была, что видела? И вот, побывав в военном музее, где большая часть экспозиции посвящалась Наполеону, Маша рассказывала другу о своих впечатлениях.

– Да, бедняга Наполеон. Он так и не дошёл до Москвы, – прервал её рассказ друг-парижанин, между прочим, образованный, интеллигентный человек из семьи с глубокими культурными традициями.

Летела Маша из Парижа. Когда улетала, выпал первый снег. А в Париже травка зелёная, розы цветут…

 
И самолёт меня везёт,
И я скучаю у окна,
Когда кончается Париж,
То начинается зима.
 
 
Я на пути к себе домой,
В страну лесов полей и скал,
Где нужно тихо говорить,
Что б с веток иней не упал.
 

Парижский друг – человек серьёзный. Приходилось себя накручивать, а потом откат – муторное состояние, полная апатия. Ходишь, как в тумане, а в тумане вечно какая-нибудь гадость прилипнет. Вспомнила Маша, что как-то, выплыв из такого тумана, перехватила себя на том, что шла в загс с пожарником. Правда, пожарник был международного класса.

Они родились в один день и были похожи, как близнецы.

– Неужели я такая же тупая? – спрашивала себя Маша. – Впрочем, нечего на зеркало пенять.

Потом он долго звонил ей и говорил, что он и только он – её единственная судьба.

– Когда это я ещё собиралась замуж?

Когда открыли границы для бывших эмигрантов, в Россию ломанулись «женихи» – сорт мужчин совершенно незнакомый. Казалось бы, мужчины с настоящими паспортами граждан ФРГ или США, хорошо одетые, без языкового барьера, желающие жениться – чего бы ещё?

Но, как правило, это были люди ничтожные, ничего толком не умеющие и поэтому распускающие вокруг себя ореол загадочности. У себя в заграницах никому они не были нужны и в лучшем случае трахали скучающих чужих жён. Зато в России им представлялся такой ассортимент женщин, годящихся и в жены, и в дочки, и даже во внучки!

Поэтому, окинув беглым взглядом «меню», они с судорожной жадностью принимались за дегустацию невест по принципу «если не съесть, то хоть надкусить». Очень редко среди этих потенциальных женихов попадался настоящий – какой-нибудь скромняга, который худо-бедно кропал что-то там у себя в заграницах.

Такой не затягивал с дегустацией, а выбирал из стаи предлагавшихся в жёны райских птиц, серую перепёлку себе под стать и умыкал её с собой в заграницы, чтобы жить с нею долго и счастливо.

Но такие опять же были редкостью.

А вот Марик Берсуцкий был типичным представителем большинства женихов.

Он и на эстраде что-то там изображал, и в металлоиндустрии крутился, но на самом деле ничего не имел и не умел в свои пятьдесят лет.

Машу чем-то тронул его сиротский взгляд, выработанный при встречах с социальными ассистентами, а потом, все тогда пытали счастье на этом поприще, и Маша решила попробовать. Ей тогда было двадцать пять лет. Она думала, что для пятидесятилетнего козла это просто подарок. Она и знать не знала, что об него и семнадцатилетние бились как рыбы об лёд. Он обошёлся с ней не хуже и не лучше, чем со всеми остальными – уходя под утро, небрежно бросил: «Я тебе позвоню».

Маша была в ярости. Пока она раздумывала, как с ним разобраться, он уехал из страны, прихватив с собой кандидатку, едва достигшую совершеннолетия. Казалось бы, всё – придётся проглотить обиду, но Маша решила отомстить ему с помощью чёрной магии, то есть наслать на него всякие несчастья. Но не нужно было особых заклинаний, чтобы молодая невеста Марика, оказавшись в загранице, сбежала к более выгодному жениху. Для второго захода в Россию у Марика не было денег. Он стал звонить и писать опробованным кандидаткам. Вспомнил и про Машу, прислал ей вызов, но она уже летела в Италию по приглашению настоящего итальянского иностранца.

Трёхэтажный дом в Бергамо

Маурицио Петруччи был итальянец родом из города Бергамо, но такой блондинистый, что питерские таксисты разговаривали с ним на финском.

Его мама была родом с Украины. В шестнадцатилетнем возрасте во время войны оказалась она в Италии. Там вышла замуж. Прожив всю свою жизнь в Италии, она так и не научилась говорить по-итальянски. Поэтому в семье никогда не было скандалов. Маурицио окончил самое крутое ПТУ в Европе, где-то в Швейцарии, и был электриком-высотником высшего разряда. Он, как белобрысая горилла, прыгал с балки на балку там, у себя на высоте. Он любил Россию и проработал здесь десять лет, но знал по-русски только одну фразу: «Давай ещё». После десяти лет плотного загула он решил остепениться – жениться.

Маша тогда переменила имидж – косила под скромняк.

Маурицио хотел именно такую жену: скромную.

В Бергамо он купил старый дом с подворьем. Всё отреставрировал и модернизировал. Он привёз Машу в родной город. Они подъехали к воротам дома. Маурицио нажал на пульт управления. Ворота раздвинулись. Маша вошла на подворье. Над дверью дома было изображение Мадонны.

«Мне здесь нравится», – подумала Маша.

Они начали осмотр дома со спальни. После ударной дозы секса Маурицио сказал: «У нас будет двое детей, две породистые кошки, две породистые собаки и две машины».

«И всё это мне предстоит произвести на свет», – подумала Маша.

– В доме три этажа, чердак и подвал, – продолжал Маурицио. Ты каждый день будешь мыть весь дом с чердака до подвала, а также все машины, обхаживать наших детей, собак и кошек, а потом ты свободна. Делай что хочешь, но до того момента, как я приду с работы. Тогда всё своё внимание ты должна полностью уделять мне. Понятно?

– Понятно.

В общем, за него она замуж не вышла, хотя Италия ей понравилась.

Потом, снова оказавшись в Италии, уже с другим итальянцем, она на скорости проехала мимо Бергамо на пути во Флоренцию, но даже на скорости она разглядела ту старинную церковь, где могла в своё время обвенчаться и зажить, как порядочная.