Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

История одной вещи. Полная версия

Была ли это одна пощёчина или её долго били наотмашь по лицу, Эльвира не помнила. Воспоминание детства было смутным, полустёртым.

Та последняя пощёчина навсегда сломала её волю. Её убедили в том, что она не принадлежит себе. Её сказали, что другие будут делать с ней всё, что захотят, а она должна терпеть и подчиняться. Ей сказали, что она – вещь.

«Ты поняла?!» – кричал кто-то большой и сильный.

Маленькая Эльвира дрожала и согласно кивала.

Остался рефлекс: стоило ударить её по щеке – она теряла волю. Губы начинали дрожать, а из глаз катились крупные слёзы. В этот момент она становилась особенно хорошенькой.

Если у Эльвиры не было с собой оружия, она делала вид, что оно у неё есть. Шакалы-таксисты сигналили садившимся на хвост друзьям-бандитам: «Девка левая. Ну её».

Эльвира всегда садилась в такси рядом с водителем и сразу засыпала с открытыми глазами.

«Приехали», – влажная рука водителя тронула её плечо. Лицо таксиста было в испарине похоти. Жара. Эльвира в майке на голое тело. Видно, таксист всю дорогу любовался её грудью.

– Дай, а? Я быстро кончу. У тебя от меня только здоровья прибавится.

«Что от тебя прибавится, видно невооружённым глазом», – подумала Эльвира и брезгливо поморщилась.

Эльвира с детства считала себя вещью. Раньше она была никому не нужной вещью, а теперь она стала вещью, нужной всем.

Отдых, хорошее питание, дорогая одежда и косметика сделали чудо. Эльвира с гордостью показывала себя потенциальным владельцам на престижных вернисажах и приёмах.

У дорогой вещи всё должно быть на уровне – фигура, лицо, волосы, зубы, ногти, кожа.

Образование и энергетический потенциал входят в цену.

Надин тоже считала себя вещью, ещё вполне применимой.

Она была на десять лет старше Эльвиры. Основные трещины на их душах были схожи с главными линиями жизни на их ладонях.

Эльвира видела в Надин своё будущее. Надин умела гадать. Эльвира часто приезжала к ней.

В страхе, что её цена начинает падать, Надин решила укрепить позицию с помощью магии, набрала всяких учебников и стала экспериментировать.

В этих экспериментах она словно нажимала вслепую на клавиши неизвестного механизма. В результате одного из таких экспериментов к ней в окно влетел маленький огонёк и, облетев квартиру, вылетел прочь. Через полчаса ей позвонил недавно бросивший богатый любовник, сказал, что должен видеть её немедленно, примчался в истерике, клялся в любви, обещал жениться. Радость Надин была недолгой. Новоявленный жених вскоре сошёл с ума.

После этого в квартире Надин стали взрываться розетки, протёк потолок. Картины падали со стен, любимец Надин, гениальный кот Шмузик, который справлял свои надобности в унитаз, стал гадить где попало, метаться и прятаться…

Эльвира напрасно ехала на другой конец города к любимой подруге.

Надин была раздражительной и замкнутой. Эльвира вышла от неё со странным головокружением. Она потеряла ориентацию, села не в тот автобус, заснула тяжёлым сном. Проснулась усталая, на конечной остановке, бог знает где. Еле добралась до метро. Там у входа орудовали две воровки в широких плащах. Эльвира почувствовала лёгкий толчок, проходя в дверь. Пропажу бумажника обнаружила, только когда вышла на Арбате. День был солнечный. Начало лета. Ничего не оставалось, как прогуляться домой пешком.

Прогулка заняла несколько часов.

Походка, как и речь, говорит о многом.

Вдоль по Тверской в определённые часы походки некоторых девиц звучали, как: «Иди ко мне, миленький», «Подойди, не пожалеешь», «Не стесняйся, голубчик».

Эльвира шагала маршем.

 
Мне идти совсем немного,
Отвали и дай пройти.
Я иду своей дорогой,
Мне с тобой не по пути.
 

«Я не такая вещь, как они. Я не валяюсь на улице». Эльвире хотелось поскорее миновать красную зону.

– Во чешет! – Яков ехал на своём серебристом «мерседесе» на медленном ходу параллельно с марширующей Эльвирой. Потом он возник на её пути с интересным для любой уличной девицы предложением. Эльвира прошла сквозь него, как сквозь призрак, и не заметила.

Яков дал круг и снова возник на пути Эльвиры.

На этот раз у него был веский повод обратить на себя внимание – в руках у крупнокалиберного бандита был крупнокалиберный пистолет.

– Быстро в машину, – сказал он.

Яков молча вёз Эльвиру в никуда. В положении вне игры Эльвира яснее чувствовала себя вещью. Она стала совершенно безучастной.

У неё было только два выбора – страх или апатия. Так было всегда. Страх был сладок. Он гнал кровь по жилам. Хотелось жить или хотя бы существовать. Для этого необходимо было разжигать желание потенциального владельца.

На стене спальни Якова висела отвратительная копия картины «Охотники на отдыхе». Яков гордился картиной, потому что подлинника не видел. «Шедевр» был трофейный, полученный за долги, как и большинство вещей в квартире.

Нагромождение безвкусного шика соответствовало ситуации.

Эльвира тоже была трофейной вещью.

Чувство непринадлежности себе жило в ней в соседстве с чувством вины и неоплаченного долга неизвестно за что.

Яков не торопился.

– Поесть? Выпить?

Эльвира покачала головой.

Яков налил себе водки.

– Какой фильм смотреть будем?

– А что есть?

– Выбирай.

Эльвира с удивлением обнаружила несколько любимых сериалов – «Старинные немецкие сказки» и «Зона сумерек».

Принцип выбора у Якова был прост: он не выбирал то, что нужно или нравилось, а просто при случае брал что подороже.

«Эту вещицу я, пожалуй, придержу, – подумал он.

– Всё, ты арестована. Раздевайся. Поиграем в мента-гинеколога.

Яков надел резиновые перчатки:

– Со сколькими ты сегодня перетрахалась?! Будешь делать то, что я тебе скажу! Поняла?! – Он наотмашь ударил её по лицу.

Эльвира согласно кивнула. Крупные слёзы покатились по её щекам. Она старалась не моргать, чтобы не испортить макияж.

– Не плачь. Я хорошо заплачу.

Властным движением он собрал её волосы и, держа за загривок, как животное, стал медленно и страстно целовать её.

«Так и надо брать вещь. Он похож на самурая», – подумала Эльвира.

Раздеваться она умела красиво. Одежда, которую она носила, расстёгивалась легко, и ниспадала живописными складками.

Однажды в казино «Чери» Эльвира с Надин нарвались на «субботник». Бандиты перекрыли все двери. Девчонок вывезли за город и заперли на вилле на две недели. Кормили только тех, кто «заслужил» и не потерял форму. За малейшую оплошность ломали рёбра. Ей с Надин удалось бежать. Они сутки прятались в лесу. Их дорогие туалеты от «Версачи» и «Трусарди» превратились в грязные тряпки. Они чудом добрались до города автостопом. Остальных, по слухам, расстреляли на вилле в бассейне или, наколов наркотиками, продали на Восток.

В обычных случаях Яков брал женщин на прокат, и они жили при нём.

Но Эльвира сделалась его собственностью, поэтому он решил дать ей свободу. Он не показывал её никому. У него часто собирались друзья-бандиты.

После появления Эльвиры Яков перекрыл поток посетителей, навёл порядок и уют. Впервые за долгое время он обрёл покой. Зависимость от стимуляторов отпала автоматически.

Эльвира приходила по вечерам. Могла открывать дверь своим ключом, но ей хотелось, чтобы он открывал, – элементарный жест вежливости.

Её пальчик с красным отманикюренным ноготком нажимал на звонок.

Шаркающие шаги в коридоре. Дверь открывалась. Сонный Яков в халате нараспашку на голое тело тут же возвращался в спальню, падал в постель и засыпал. Сауна к её приходу была готова. На кухне в судках горячее – её любимые блюда из «Дели», в баре готовая смесь для «Кровавой Мэри» и бутылка «Каранта-Абсолюта».

Попарившись в сауне, приняв ванну, Эльвира ужинала одна за красиво накрытым столом при свечах. Потом с бокалом «Кровавой Мэри» шла в спальню, включала какой-нибудь из купленных для неё фильмов – новый или из классики. Яков знал её вкус.

Эльвира любила заниматься сексом с Яковом, глядя на экран, не выпуская из рук бокала с «Кровавой Мэри». Эльвира делала с ним всё, что хотела. Он был податлив, как игрушка, отвечая полной эрекцией на желание, кончал, дав ей оргазм. При этом он не просыпался. Обыкновенная реакция после долгих лет бессонницы.

Эльвира всегда чувствовала приближение неприятностей.

Чтобы не метаться напрасно, не тратить силы и не травить себя успокоительными таблетками, теряя бдительность, она прибегала к одному средству – встречалась с престарелым мальчиком Сашей.

Мальчик Саша был совершенно случайным знакомым Эльвиры в течение пятнадцати лет. На предложение выпить на халяву он откликался в любое время суток.

Он был гениальным ребёнком, но, когда ему исполнилось двенадцать, остановился в развитии.

Детский лепет Саши успокаивал Эльвиру лучше всяких прочих средств, хотя этот метод был небезопасным.

Мальчик Саша был клептоманом. И ещё в отчаянии от своей беспомощной девственности он мечтал кого-нибудь изнасиловать и убить.

Эльвира это чувствовала, приглашая Сашу к себе, глаз с него не спускала, лишнего с ним не пила и в положенный час аккуратно выставляла за дверь.

Яков часто рассказывал о своём компаньоне Матвее.

– Это он меня раскрутил. До знакомства с ним я был никем.

Их знакомство началось с того, что Яков всадил в Матвея восемь пуль.

После этого они больше не сорились. Яков полностью доверял Матвею, вложив все свои капиталы в их общее предприятие.

Трезвый Яков не был, как прежде, бесшабашным. Он стал больше вникать в дела. Матвея это беспокоило.

Скрывать отношения с Эльвирой – значило потерять доверие партнёра.

Сначала Матвей пригласил Якова с Эльвирой в одно обыкновенное кафе с необыкновенной публикой. Молодые люди, собиравшиеся там, совершенно не смотрели по сторонам. Окружающий мир был им не интересен. Холёные, уверенные в себе, они все были очень красиво пострижены, видимо, лучшими парикмахерами. Одеты молодые люди были не в покупное, а в сшитое в ателье, очевидно, лучшими портными где-то в Париже или в Лондоне.

– Кто они такие? – спросила Эльвира.

– Это дети Родителей, – ответил Матвей.

Он сам был из таких.

Посидев пару часов в кафе и выпив бутылку водки, они поехали дальше.

Матвей притормозил машину у тротуара.

– Сидите тихо и смотрите.

Эльвира увидела двух парней, стоящих поодаль у стены. К ним подошли двое других парней. После короткого разговора один из подошедших пырнул одного из стоявших ножом в живот. Тот упал, обливаясь кровью. Товарищ склонился над ним. Двое других тут же убежали.

– Нужно ему помочь! – крикнула Эльвира.

– Сиди тихо. Это другой мир. Не ввязывайся. Вот так часто – припаркуюсь и наблюдаю. Всё время что-то происходит. Живой театр.

– А по-моему, это был заказной театр, – сказала Эльвира, когда они с Яковом остались одни.

Когда Эльвира звонила, Яков всегда отвечал. Поэтому она очень удивилась, когда вместо него ей ответил один из шестёрок:

– Яков сейчас очень занят.

– Передай, что я звонила.

Эльвира подождала пару часов и позвонила снова. Ответил тот же шестёрка:

– Он занят.

– Ты передал, что я звонила?

– Не передал.

– Почему?!!

– Не передал и всё, – сказал шестёрка и тут же запнулся.

– Я сейчас приеду.

За дверью гремел телевизор. Эльвира прислушалась. Никаких других звуков. Она открыла дверь. На экране шла яростная перестрелка. Яков сидел перед телевизором на залитом кровью диване. Он был расстрелян в упор.

После смерти бандита его женщину наследует, как вещь, ближайший друг.

На Эльвиру предъявили права друг детства Якова – вор средней руки и один из ближайших помощников – молодой парень, о котором Яков говорил: «Это я в молодости».

Матвей знал, что Эльвира им вежливо откажет, понимая, кто её настоящий хозяин.

Неожиданно Эльвира исчезла. Купила путёвку и свалила во Вьетнам.

Сколько могла, ошивалась в регионе Вьетнам – Кампучия – Корея.

Могла остаться. Заскучала.

Через полчаса после возвращения домой раздался звонок. Это был Матвей.

– Ты придёшь? – спросила она.

Дальше прятаться было бесполезно.

Матвей пришёл…

Они всю ночь пили водку, пока Матвей не отключился.

Под окнами всю ночь дежурила машина с его людьми.

В ту ночь она совершила ужасное преступление – она не убила Матвея и навсегда осталась вещью.

Чтобы отбить горечь малодушия, Эльвира позвонила случайному знакомому мальчику Саше.

Беда не приходит одна. Она напилась при нём. Проснулась от омерзительного чувства, что в лице Саши её изнасиловало животное и ребёнок.

Через девять месяцев она от нечего делать снова позвонила случайному знакомому мальчику Саше из роддома, чтобы сообщить ему о рождении сына. Саша сказал, что спит, и повесил трубку.

У ворот рая с Американцем

Ельцинские мутные времена – самый счастливый период в моей жизни.

Тогда, как никогда, я чувствовала себя свободной. Я любила Москву, и Москва любила меня.

Именно в это время судьба дарила мне незабываемые встречи. Одной из них была встреча с Американцем.

Боже! Что это был за мужик, этот Американец! Таких только на широком экране в качественных фильмах можно было увидеть.

Он был не просто красив, это была личность, яркая индивидуальность, а главное, он виделся мне в сияющем ореоле, и в глазах его была тёплая, светлая грусть. Очень нехороший знак. Именно такими являлись мне во сне знакомые покойники, чтобы сообщить что-то важное. Не всегда симпатичные при жизни, но откорректированные Божьей рукой, они были прекрасны. После таких явлений я просыпалась в слезах.

Я видела Американца мельком в самых крутых кабаках, вечно пьяного, вечно с бабами на шее.

Но вот однажды он оказался сидящим рядом у стойки бара. Он был один. Ему это было не под силу. Я была не одна. Он улучил момент, когда мой кавалер отлучился.

– Ты такая сука! Я прямо вижу, как я тебя отымею по-всякому, – шептал он страстно, его лицо было в испарине, он был очень пьян.

Другому бы я, не задумываясь, двинула по морде за такие разговоры. Этому прощалось всё. Мне было всё равно, что он говорит. Было тепло и спокойно на душе от его близости, от звука его голоса, как будто я сижу у ворот рая.

Я дала ему свою визитку.

Американец позвонил, и мы встретились.

Он продолжал разговоры про то, как он меня отымеет. Я не спорила. Я наслаждалась чувством душевного равновесия и светлым покоем.

Мы посидели в каком-то баре, потом поехали к нему.

Шикарная по местным меркам квартира на Кутузовском, в декорации которой Американец явно не принимал участия. Для него всё это было дико.

Он был в накрутке, в хронической истерике, видимо, понимая, что сильно завяз в игре с опасными структурами.

Я села у стола.

– Чашку чая можно?

Американец немного опешил. Он думал, что я тут же рухну, и мы начнём интенсивно сношаться.

– Что ты здесь делаешь?

Он опять же растерянно, но уже без накрутки устало ответил:

– Я не знаю.

– Там, дома, у тебя семья?

– Да.

– Ты, наверное, очень скучаешь по ним?

И тут он сломался.

– Да, я очень скучаю.

Истерика прошла. Аура засияла ярче.

Я чуть не заплакала. Мне хотелось сказать ему: «Уезжай отсюда как можно скорее. Очень нехорошая тень у тебя на лице».

Это было бесполезно. Он и сам чувствовал.

– Я останусь с тобой этой ночью. Я знаю, тебе не нужен секс.

Мне хотелось сказать: «Успокойся. Поспи. Я буду охранять тебя. Я не оставлю тебя, даже если тебя придут убивать».

Он был благодарен мне.

Мне хотелось позаботиться о нём. Он очень хотел, чтобы я осталась.

Он спал как убитый, обняв меня одной рукой. Похоже, он давно не спал.

Мне хотелось остаться. Иногда жалею, что этого не сделала. Я ему очень нравилась. Я видела тревогу в его глазах, тревогу за меня. Всё-таки хотелось жить.

Он знал, что его ждёт.

Другая девушка разделила его участь – девушку расстреляли вместе с ним в упор в той съёмной квартире.

Я прочитала об этом в газете.

А потом в Швеции смотрела документальный фильм о русской мафии и иностранном бизнесе в России. В этом фильме упоминалась история моего Американца.

Возвращение невозможно

На мою страницу на сайте моделей пришло письмо от очередного фотографа.

Рекомендации. Опыт. Знаком с условиями и соблюдает их. Своя студия. Хороший гонорар. В общем, всё как надо.

Меня устраивало. Встретились.

Он закрыл железную дверь на сложный двойной замок и сказал:

– Тут полная звукоизоляция.

– Не боишься?

Мы шли по лесу. Сквозь чёрные стволы голых деревьев был виден свет из окон старинного замка. Частная, огороженная железной сеткой территория.

Я сама предложила эту прогулку. Мы знакомы четыре месяца.

– Ты чудо.

– Ещё живое чудо.

Его холодные пальцы коснулись моей шеи.

– У тебя такая нежная кожа.

– Только никаких следов.

Он сжал сильнее.

– Не больно?

– Нет.

– Все вы так говорите, а потом язык показываете мёртвые.

Мне пять лет.

Две женщины гнались за мной по кукурузному полю. Их лица были обезображены – у одной ожогом, у другой – безрадостной старостью.

Это были моя тётя и моя бабушка. Я убегала, потому что они были мне глубоко противны. Они жили в гнилой хибаре на краю поля. Родители отправили меня к ним на всё лето.

Я пряталась на кукурузном поле до тех пор, пока усталость и голод не загоняли меня обратно.

Бабушка и тётя бросались ко мне с криком в припадке ярости. От крика у меня начинались судороги.

Тётя будила меня рано утром:

– Пой!

Так было каждое утро. Я привыкла.

Я пела и только потом спохватывалась, что стою голая.

– Развлекай гостя. Я скоро вернусь.

Потом в моей памяти образовался провал.

Я вернулась домой.

«Вот так отправили…» – родители сокрушённо смотрели друг на друга.

Я разучилась говорить и часами плакала из-за мелочей.

Через двадцать лет лицо тёти восстановилось от ожога. Она вышла замуж и уехала в Германию.

Мы встретились пару лет назад.

– Ты маленькая болтливая была. Однажды всё про меня другу рассказала.

Вспомнилась давняя история.

Мне тогда было восемь лет. Мы с мамой приехали к тёте с бабушкой.

Они так гордились новой однокомнатной хрущёвкой.

Вместе с тётей пошли на танцы. Там к нам примкнули трое тётиных знакомых. Мы шли домой. Было уже темно. Трое тётиных знакомых шли с нами. Двое увлекали маму и тётю разговорами.

Один шёл со мной, постепенно отдаляясь и придерживая меня. Двое его товарищей, скорее всего, сознательно убыстряли шаг, уводя маму и тётю всё дальше. Когда расстояние стало достаточно большим, «дядька» взял меня за руку и затащил в подъезд.

Он посадил меня на подоконник, подошёл вплотную, широко улыбаясь.

Это для него я пела по утрам в то ужасное лето в раннем детстве.

Знакомое чувство всё поставило на места: не показывать вида, что боишься, не показывать вида, что поняла, не дёргаться.

– А к тёте Любе дядя Миша приходит каждый день. Он недавно из тюрьмы вышел. Он мой друг, – сказала я.

«Дядька» перестал улыбаться:

– Правда?

– Правда. Он очень хороший. Говорит: «Что хочешь для тебя сделаю».

«Дядька» снял меня с подоконника, мы быстрым шагом пошли догонять группу родных и знакомых. Тётя с мамой ничего не заметили.

К тёте тогда сватался один зэк. Об этом были разговоры.

Я получила от отчима хорошую затрещину и побежала звонить единственному папе единственной дочери.

Ничего внятного, как всегда, не услышала. Тогда я позвонила семнадцатилетнему мужчине Юре и обещала подарить свою девственность.

Было одиннадцать вечера. Тёплый май. Я в мини-юбке. Жду Юру. И вдруг бригада карателей-дружинников. Ребята лет по восемнадцать – двадцать. Главному около тридцати. Они быстро, по-военному взяли меня в кольцо. Я повернулась вокруг своей оси, заглянув каждому из них в глаза и не нашла ничего человеческого. Тогда я закрыла лицо руками и зарыдала.

– Из дому, что ли, выгнали? – спросил старший.

– Отчим, – всхлипнула я.

– А парень есть?

– Вон идёт, – сказала я, указывая на приближающегося Юру.

– Что ж ты бросаешь одну! – набросился старший на Юру.

Юра затюканно шмыгнул носом.

Соседи по коммуналке вызвали милицию. Мама пробила мне руку ножом. Я хотела уйти в куртке, которую она привезла из загранки, оплаченной мною.

В итоге забрали меня. Шефу хотелось общения.

– Я тебе покажу такие снимки!

Сергей был не такой, как все. Он был нормальный, правильный. У него был дар. Он принимал это как факт и не анализировал. У него была одна специализация: убийцы, секс-маньяки.

Первая терапия, которую я нашла как целебную травку, – я пыталась вспомнить. Мы встречались с Сергеем и шли в ресторан. Все думали: это он платит.

Перед «процедурой» я выпивала полторы бутылки. Это была моя норма. Я не пьянела. Я была, как под заморозкой. Потом – фотографии. Из всех фотографий меня зацепил один «сериал».

Грибникам – маме с дочкой – встретился в лесу убийца-маньяк. Маме тридцать пять, дочери одиннадцать. Сначала маньяк изнасиловал и зарезал мать, потом дочь.

Оба трупа с открытыми глазами. Взгляд девочки – колючий и ясный.

Дети чудовищно быстро привыкают к чудовищному.

 
Детские воспоминания о будущем.
В летаргии пациента проблески.
В коридоры бункера забредшие, заблудшие.
Как плавящейся плёнки
Яркие кадры, фильма прошлого
Улики.
Как кровь на подошвах.
Лучше спи.
Возвращение,
Как прощение,
Невозможно.