Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

Недоразумение

Акса стояла перед большим зеркалом и расчёсывала волосы. Её ангел-хранитель величиной с ворону сидел на письменном столе и чистил посеревшее оперение, напевая арию Ленского «Что день грядущий мне готовит».

– Опять туда?! – горько вздохнул ангел, вытянул шею, чтобы надеть ошейник, и повлёкся следом, как воздушный шарик.

В переполненном полутёмном баре с низкими потолками, окутанный густым табачным дымом, на одном из центральных столов по-хозяйски сидел большой волосатый чёрт. Он довольно щурился, наблюдая за происходящим вокруг.

Акса в нерешительности остановилась на пороге.

– С ангелами нельзя! – крикнул ей чёрт.

– Отпусти меня, пожалуйста, – жалобно пролепетал ангел и плавно опустился у её ног.

Акса привязала ангела к железному поручню у входа, там, где томились в ожидании другие привязанные ангелы.

Свободные от всяких ангелов люди, нелюди и человечки входили и выходили из бара.

К её ногам подкатилась монетка и, описав полукруг, упала, потом ещё одна и ещё одна. Белокурый финн в матросской тельняшке с золотой серьгой в правом ухе сидел на корточках и пускал монетки, стараясь попасть между Аксиных туфелек. Его раскосые глаза с длинными загнутыми ресницами напоминали указательные стрелки, направленные в разные стороны.

– Поймай монетку, крошка, – и золотистый кружок опять покатился к ногам Аксы.

Она улыбнулась и наступила на монетку ногой.

У финского сварщика Харри от вчерашней зарплаты не осталось почти ничего.

Это уже второй раз.

Он спрятал её у себя в номере, опять же во второй раз. И вот…

Он не один в своём несчастье.

Со многими коллегами случалось такое.

Убирает номера нищенского вида старуха. На кого ещё может пасть подозрение?

Лучший способ сохранить зарплату в России – жениться.

Не такие уж они безобидные лохи – эти финские работяги.

Когда стайка воришек с финским бумажником ринулась из бара, работяги кинулись следом.

Воры набились в машину и включили мотор.

Работяги дружно взялись и перевернули машину.

Тут – Россия. Там – реальность.

Сварщик Харри обнял Аксу за талию и помахал товарищам, сидящим за столиком у входа в бар.

Какой-то гад отвязал всех ангелов!

Куда охрана смотрит?!

Большой волосатый чёрт лишь пожал плечами и невинно улыбнулся.

Они сели в такси. Водитель оказался дурак и сволочь.

– За нами хвост. Дайте мне побольше денег, и я буду уходить от них дворами.

– Ты будешь ехать по центральному шассе и попробуй, сверни.

Пока Акса искала в сумочке ключ от входной двери, сварщик Харри стоял, прижавшись к ней сзади, и целовал её в ухо.

– Крошка, а нас там внутри никто не ждет?

– Я живу одна.

– Это хорошо.

Они вошли в квартиру. Сварщик Харри оглянулся и настороженно прислушался.

– Где тут телефон?

– Прямо перед тобой.

Он погладил её волосы, а потом вдруг схватил их в кулак и, сжав, запрокинул голову.

– Хорошие у тебя волосы, длинные, я их, пожалуй, возьму себе на память. – Он достал нож. – Это ещё только начало. Я вообще-то профессиональный боксёр. – Он потащил её за волосы к телефону, набрал номер. – Кари! Она у меня в руках… Как не она?! Просто похожа?! А, чёрт!! В баре ты мне этого сказать не мог?! – Он бросил трубку. – Извини, крошка, одна девушка, очень похожая на тебя, подливала нашим парням глазные капли в водку, знаешь эту игру? Знаешь, наверное. – Он оттянул пальцем верх её кофточки, заглянул внутрь и одобрительно причмокнул: – Это тебе за моральный ущерб. (Две новенькие купюры упали ей на грудь). – А насчёт этого дела… – Он запустил свою мощную лапу ей между ног. – Единственное, что я могу, – это чисто по-дружески предложить женщине минет, если она меня об этом попросит. Ну, ладно, крошка, всё бывает. Пока. Он захлопнул за собой дверь.

Акса бросилась в комнату, ангел сидел на подоконнике и, спрятав лицо в крылья, давился от смеха.

– Ах, ты, несчастный полупернатый! Твоя работа?! – она схватила его за крылья, как пойманную бабочку. Тельце ангела беспомощно задёргалось:

– Я стараюсь.

НЛО?

Случилось как-то умирать в Москве. Истекала кровью после родов. В ритме кровавой капели сквозь казённый матрас слышалась мне душевная, полудетская песенка – кажется, такие слова:

 
Помните ли раньше
Первое «спасибо»,
Старших не спросивши,
Убежавши в сад?
Ссадины на ветках,
Сбитые коленки,
Тронешь – и кисляк.
Семь садов горячих
Слепому увидеть,
Глухому услышать
Семь садов горячих…
 

Три новоиспечённые мамаши – мои соседки по палате – радостно болтали. Я почти всё время спала.

Неожиданно мои соседки погрузились в глубокий сон.

В середине летнего солнечного дня мне явилась покойная мама. Я очень обрадовалась и всё звала её в гости. Но она, покачав головой, ушла.

В палату принесли наших детей. Пора было их кормить. Я еле растолкала соседок. Они недоумённо моргали.

Роддомовская врачиха, осмотрев, сказала, что у меня всё нормально и выписала с наилучшими пожеланиями.

Я с ребёнком на руках носилась как угорелая по неотложным делам, оставляя за собой кровавый след.

Последние капли отпущенного мне времени сочились сладкими слезами. Я всё время плакала от счастья жизни и от жалости к сыну. Его бы ждал детдом.

У меня дома толпился народ: поздравляли знакомые и родственники. Им любопытно было смотреть, как я барахтаюсь.

Ход событий изменила случайная знакомая – безработная профессорша физики, с которой мы познакомились на выпускных экзаменационных концертах филармонии, которые можно было слушать бесплатно.

Профессорша спросила:

– Что делаешь?

– Сижу в целлофановом мешке.

– Почему?

– Потому что иначе лужа крови вокруг.

Она тут же вызвала «скорую». «Скорая» отвезла меня в больницу. Там сказали:

– Ещё полчаса – и было бы поздно.

Меня прооперировали. Я встала с операционного кресла, поблагодарила и сказала, что мне пора домой.

Они очень удивились и потребовали расписку, что если я умру, то никто не будет предъявлять претензий. Такие формальности меня растрогали.

Время больше не сочилось из меня последними сладкими каплями. И песенка про «семь садов горячих» больше не звенела в ушах.

Через четыре года вдруг отчётливо вспомнилось то сладкое чувство умирания, и песенка про «семь садов горячих» вновь зазвучала в ушах.

В Швеции тогда выдалось очень дождливое лето.

Чтобы собрать сыну земляники, я вставала в четыре утра и бежала в лес. Всякий раз, пробегая мимо покинутого домика рядом с большой скалой, я плакала. Казалось, моё ледяное сердце начинало таять от прилива непонятных тёплых импульсов. Чувство жалости охватывало меня, словно кто-то звал на помощь. Как только я пробегала пару метров дальше, это чувство проходило. И опять же странно – эти тёплые импульсы я ловила только, когда шёл дождь. Иногда я пробегала мимо побыстрее, иногда останавливалась и внимательно рассматривала это место. Видно, там раньше жили очень счастливые люди – сам домик, старый плетень и несколько пристроек были сделаны умело и с любовью. Даже покинутое, это место выглядело удивительно уютным. Не хотелось уходить. Когда я задерживалась, чувство жалостной нежности нарастало и захлёстывало. Казалось, там живёт кто-то любимый и близкий, по которому я очень соскучилась.

Но дома спал сын. С мыслью, что он может проснуться, я торопилась дальше.

Сезон земляники кончился.

А через месяц я проснулась от грохота. Думала, что началась война.

Скалу вместе с домиком взорвали тремя мощными взрывами. Место разровняли и построили современные виллы.

Столько раз потом ходила мимо – ощущение пустоты.

Хозяйка Медной горы – «дух местности». Живёт в горе, которую всё время долбят.

Описана в сказках Бажова, основанных на старинных легендах.

Хозяйка очень напоминает мне героя Стругацких из «Жука в муравейнике». Та же внешность – белая, бледная кожа, тонкие чёрные волосы, зелёные глаза. Та же способность входить в контакт с животными и управлять ими. У Хозяйки платье перенимает цвет и рисунок породы камня, рядом с которым она находится – самокамуфляжность одежды, как у героя Стругацких, Льва Абалкина.

Он – продукт генной инженерии неизвестной цивилизации.

А она – Хозяйка, дух.

Хочется пофантазировать на традиционную тему – о потерпевшей крушение инопланетной ракете, которая застряла в горе.

Недаром же Хозяйка забирала к себе лучших мастеров – может, пыталась починить корабль?

Хозяйка клонирует себя. Жена Данилы-мастера становится суррогатной матерью.

Для Хозяйки Медной горы Данила был не просто талантливый мастер.

Хозяйка была влюблена в Данилу. И он не остался равнодушным. Перед смертью он снова искал встречи с ней.

После десятилетнего пребывания в горе у Хозяйки Медной горы, Данила возвращается к невесте Насте.

Их дочь Танюшка не похожа ни на мать, ни на отца. Девочка сильно привязана к отцу. Остальные ей не интересны. Став взрослой, она исчезает. И люди говорят, что Хозяйка Медной горы двоиться стала. Танюшка становится копией и неразлучной спутницей Хозяйки.

Танюшка искусно вышивала гладью. Этому её научила в детстве загадочная странница, попросившаяся на ночлег. Нелюдимая Танюшка, которая дичится даже собственной матери, сразу привязалась к страннице, ластится к ней и называет её маменькой.

Странница оставила Танюшке необходимый материал для работы и зеркальце, заглянув в которое, девочка видела Хозяйку, с которой могла разговаривать и советоваться. Чем не мобильник с камерой?

Это зеркальце Танюшка оставляет перед исчезновением своему незадачливому жениху. И тот всякий раз видит в нём одно и то же – смеющуюся Танюшку, говорящую ему обидные слова. Видеозапись?

Настя получила от Хозяйки набор драгоценностей, которые ни Настя, ни кто другой носить не может. Все, кто примеряет набор на себя, чувствуют боль и холод.

Танюшка любит надевать драгоценный набор и говорит, что ей делается очень хорошо. Когда мать прячет набор, девочка легко находит его по излучению тепла и света, которое видит только она.

Когда забравшийся в дом разбойник подходит к девочке, одетой в набор, его ослепляет вспышка. Этот набор действует, как оружие и генератор энергии, смоделированный для конкретного индивида.

Хозяйки Медной горы всячески препятствовала проводимым в горе работам.

Она наказывала несправедливость и зло.

Хозяйка обладает нездешней красотой.

Было уже темно. Из автобуса вышло много народа. Люди шли с работы домой по дорожке через сквер, по направлению к жилому массиву. В этот момент в звёздном небе заискрился ядовито-зелёный след. Послышался странный треск. «Смотрите! Смотрите! – Я и ещё несколько человек удивлённо переглянулись. – Что это было?»

Уставшим после рабочего дня не хотелось загружать мозги.

Одно дело «Очевидное – невероятное» по телевизору.

В реальности принять подобное как факт – потеря баланса.

У меня в жизни был собственный «инопланетянин». Промелькнул и погас, как зелёный свет НЛО.

Он был как брат-близнец Льва Абалкина и Хозяйки Медной горы.

Я ему так и сказала, а он мне ответил: «Сама не знаешь, как ты права».

Мне он казался типичным героем японских мультяшек – высокий, бледный, карамельно-зелёные глаза, длинные чёрные волосы.

Он был очевидным и нереальным, как летающая тарелка. Мне больше нравятся покорёженные в боях танки типа Жерара Депардье или Лауреса Фишборна.

Первый раз я увидела его во сне: ничего особенного не снилось, минутный кадр – просто шли рядом, но по необъяснимым причинам это был самый счастливый момент в моей жизни.

В этом было что-то механическое.

Как будто кто-то нажал в мозгу кнопку «счастье». Никаких стимуляторов перед сном и вообще в принципе не употребляла.

На тот момент мне было двадцать четыре. Во сне я чётко знала, что мне тридцать, а ему двадцать семь.

Именно столько нам было, когда мы встретились в реальной жизни.

Один забавный факт – во сне я была не накрашена и постоянно мысленно спрашивала себя: «Почему?»

На тот момент жизни я красилась во все цвета радуги – получила, наконец, долгожданный и неограниченный доступ к хорошей косметике.

На момент моей реальной встречи с «инопланетянином» моё пристрастие к яркому гриму давно прошло. Я была лишь слегка подкрашена в натуральные тона. «Инопланетянин» попросил меня немедленно стереть даже эти еле заметные тени. Он не выносил фальши ни в какой форме.

Это всё были лишь внешние факторы.

У меня не было к нему никаких чувств. У нас не было отношений или физического контакта. Мы любили один и тот же бар. Если случайно там встречались, то проводили вечер вместе.

После каждой такой встречи я могла не есть, не пить, не спать по три дня. Я удивительно хорошела и выглядела моложе лет на десять. Об этом мне говорили все знакомые. В эти дни я совершала самые удачные сделки. Люди просто делали то, чего я от них хотела. Я сама находилась в полной эйфории и получала заряд энергии, которого хватало на полгода.

В этом воздействии тоже было что-то механическое.

Ему было всё равно, как он выглядел.

При всей небесной красоте, вид у него был человека, который спит, где придётся.

Он всегда был при деньгах. При мне он проигрывал тысячи долларов в казино, ничуть не расстраиваясь.

У него было право на ношение оружия – огнестрельного и колющего.

Мы сидели в «Бункере» Интуриста – я, «инопланетянин» и убелённые сединами генералы в парадных формах. Он обращался с ними как с мальчишками: «Я – оператор связи».

После этих случайных встреч что-то прояснилось в моей голове или наоборот.

Идей и до этого в голове было много, но я не умела их формулировать.

Именно тогда я начала писать.

Родня

В начале восьмидесятых работала я кондитером в ресторане «Днепр» при гостинице «Киевская» у Киевского вокзала в Москве.

Бабье царство. Грузчики – алкаши, зомби бесполые. Заместитель директора с метрдотелем – любовники. Директриса мадам Черняева, Марьяша, как мы её звали, обращалась с нами, как феодальная крепостница.

Продукты поставлялись ей из ресторана домой. Покрывать недостачу приходилось нам, рискуя собственной шкурой. Мы были её собственностью – прислугой, посыльными и прочее, – убирали у неё дома, стирали, чинили её вещи, готовили. Нас отправляли по её делам в середине рабочего дня. Она заставляла нас покупать задорого свои изношенные вещи.

К тому же она считала себя вершительницей судеб – решала, кому на ком жениться. За неповиновение наказывала или увольняла.

Я люто возненавидела эту суку, когда мне пришлось тащить для неё десятикилограммовый ящик с клубникой через весь город в час пик. Самое унизительное было то, что я была в грязной спецовке, не накрашенная и потная. Я – красавица, модница! Переодеться эта тварь мне не дала. Гардеробщицу куда-то услала. Я после операции (аппендицит). Шов болел.

– За что?!

– Это тебе ещё повезло, – сказала мастер.

Я отказалась выйти замуж за придурковатого грузчика – её дальнего родственника, отказалась купить драные ситцевые платья пятидесятых годов, да ещё сказала: «Лучше я так вам деньги оставлю».

Но всё-таки не конченая она была, Марьяша наша. Была в ней капля человеческого милосердия.

Запила наша уборщица. Три дня пьёт, домой не уходит. Далеко ей домой ехать. Живёт в Подмосковье, в дощатой хибаре, в убогом посёлке.

Поэтому валяется наша уборщица в подвале на матрасе и пьёт. Марьяша на это – сквозь пальцы.

У уборщицы нашей пятнадцатилетняя дочка Светка пропала. Больше года её не было.

Потом вдруг возвращается беременная и с «мужем» – четырнадцатилетним парнем из Эстонии. Парень – Томас его звали, – видно, из хорошей семьи, ухоженный, аккуратненький, только молчаливый и замкнутый.

Стали жить ладно и дружно. Ребёнок у Светки в августе родился – мальчик, всем на радость. Осень такая красивая выдалась, сухая, тёплая. Они были счастливы той осенью. А как зарядили ноябрьские дожди, развезли по всей округе слякоть, так и пропало их счастье.

Мчался пьяный мент на ментовозе за своим ребёнком в детский сад. Светка с ребёнком на руках по обочине дороги шла. Машину занесло. Светку с ребёнком сбило насмерть.

«Когда хоронили, он ни слезинки не уронил, только, когда закапывать стали, желваки у него заходили. А потом ушёл», – рассказывала уборщица.

Ребёнок ушёл и отсутствовал целый год. Потом возвращается и молчит. Он и раньше молчал, только тогда мы знали, что за этим молчанием, а теперь не знаем.

За год его отсутствия мы постарели на десять лет – с милицией искали, мысленно похоронили и оплакали.

Вдруг явился. Даже «здрасте» не сказал. Прошёл в свою комнату и лёг спать.

Думали: «Ладно, оттает, отдохнёт…»

Он – что есть, что нет.

А из-за чего всё?

Мальчик тихий, стеснительный. Трудно найти друзей. А уж девочку и подавно. Вдруг привёл чучело. На какой помойке нашёл?

Я её выгнала. А он – за ней.

Оставить такую у себя в доме?

Я в него вкладывала, холила, лелеяла! Моего единственного подзаборной отдать?!

Он весь в себе. Как будто никого не видит. Может, его специалистам показать?

Говорят – это заразно.

Вышла я утром в сад. Выпал первый снег. И показалось мне, что в саду детская коляска заснеженная стоит.

Закат после дождя

Бело-голубой автобус вёз воспитанников детского сада № 7 на культурное мероприятие. Тень деревьев длинного сквера укрыла их на некоторое время от навязчивой опеки яркого майского солнца, так ловко смешивающегося с бензинными парами внутри автобуса. На светофоре затормозили. Разрыв тени. Посередине жёлтой клумбы бездыханный фонтанчик. Рядом, на скамейке, высокий мужчина читает газету. Включился зелёный. Автобус тронулся дальше. Мужчина на скамейке отложил газету, надел чёрные очки, похожие на стёкла автобуса, в которых проплыло его отражение.

– Раз! Два! Три! «Вместе весело шагать по просторам», – взмахнула полными руками грандиозная Глафира. – Все поют. Алёнка! Сарочка! Вас это тоже касается.

Подружки старательно, звонко начинают, но, как только внимательный взгляд соскальзывает с них, бросаются шептать друг другу на ухо:

– Видела! Какой красивый! Смотрел прямо на меня!

– Да нет же, Алёнка. Он никогда ни на кого не смотрит. Он просто всегда смотрит вперёд. Я его знаю. Это киноактёр.

– Правда?!

– А кем же он ещё может быть?

– Точно! Откуда ты его знаешь?

– Он мне часто снится.

– Ты что, его только во сне видела?

– Нет, кажется, однажды я видела его в большом магазине, где всё-всё-всё продают.

– Глафира Петровна, писать хочется!

– Перехочется, Сарочка. – Глафира глотнула большую порцию детской ненависти и удовлетворенно улыбнулась.

Ряды кроваток уходили за горизонт огромной комнаты. На них, укрытые белыми одеяльцами, лежали невольники круглосуточной смены.

– Алёнка, – шепнула Сарочка.

– Что?

– Помнишь, что мы сделаем, когда вырастем?

– Мы переловим всех воспитателей детских садов, будем кормить их холодной манной кашей с комками, будем заставлять их петь весь день «Вместе весело шагать…».

– И не будем их пускать в туалет.

– Совсем.

Глафира, разложив свои телеса в мягком кресле, просматривала в газете раздел «Знакомства», не подозревая, какая участь ей готовится.

Огромный израненный воин приподнялся из последних сил перед тем, чтобы навсегда рухнуть в окопную грязь, но в этот момент над ним пролетела Медуза-горгона, и возник ужасный памятник умирающему воину, у подножия которого выстроились в ряд перед объективом дети с лицами умирающих воинов.

– Улыбочку! – скомандовал фотограф.

Но после долгой прогулки на тридцатиградусной жаре улыбаться никому не хотелось.

– Сарочка, как ты думаешь, с кем он воевал?

– С драконом.

– А где теперь дракон?

– Где-то здесь ходит. Я видела в песчаном карьере его следы.

– Если наши мальчишки пойдут воевать с ним, я попрошусь медсестрой в отряд.

– Я бы тоже пошла, только меня не возьмут, я ведь еврейка. Да ещё имя такое – Сарочка, лучше бы меня звали Стелла.

– Не повезло тебе. А может, это еврейство пройдёт с возрастом. Спроси у Глафиры.

– Глафира скажет: «Нет», она на всё, что я ни спрашивала, отвечает «Нет».

– Где Сметанка?! Прогнали, да?! – Сарочка ворвалась в комнату, где, как всплывший, раздутый утопленник, лежал на диване отчим, укрыв лицо газетой.

– Та нэ крычы, Сарочка! Голова болить, така погана скатына твоя Смэтанка, зъила мою котлету, поки газету читау. Шо мне её за то погладить треба було?

Сарочка вышла на крыльцо, села с краю, у водосточной трубы.

– Сметанка, Сметанка… – безнадёжно позвала она.

Из ржавого чайника, стоящего рядом, раздалось «мяу», сначала оттуда осторожно показались молочно-белые уши, а потом вся светло-кремовая сиамская Сметанка быстро выкарабкалась и устремилась в объятия хозяйки.

Сарочка стояла на остановке.

– Нету нам места под солнцем, – сказала она Сметанке, спрятанной под курткой.

Солнце ушло за тучи. Начался дождь, и как раз вовремя подъехал автобус, правда, переполненный.

В море косого дождя плыл белый перламутровый скат. Зрачком его голубого глаза был профиль «киноактёра». Его длинные чёрные волосы, подрезанные под пажа, колебались, как крылья ската. Он смотрел, как всегда, вперёд, а весь ехавший параллельно переполненный автобус обсуждал невиданную «фирменную» машину. Сарочка стояла одной ногой на чьей-то бордовой туфле, другой ногой – на квадратном чёрном ботинке, периодически поднимая испуганные глазки вверх, под своды серых плащей и говорила: «Извините, пожалуйста». Сметанка нетерпеливо шевелилась за пазухой. Сарочка слышала какое-то волнение в верхушках плащей, но нужно было пробираться к выходу по туфлям и ботинкам. Она удачно спрыгнула на остановку, отдышавшись, обернулась и увидела, как кривобокий раздутый автобус расстаётся на повороте с лёгкой движущейся конструкцией, инородной миру, в котором она жила, а значит, управляемой тем, кто пристально смотрел на неё из вчерашнего сна прозрачными бирюзовыми глазами.

Сарочка достала Сметанку из-за пазухи и поставила её на площадку. Сначала традиционная попытка дотянуться до звонка. Ничего не получилось, и она стала бить в дверь ногой. За дверью стала немедленно строиться баррикада. Дверь напротив приоткрылась, показался обтянутый засаленным ситцем живот и рыхлый картофельный нос под соломенной чёлкой.

– Посильнее, посильнее стучи, глядишь, твой интеллигентный папаша от страха инфаркт миокарда получит.

– Сарочка, дочка, это ты? – послышалось за дверью.

– Я и Сметанка.

Раздался грохот разбираемой баррикады, потом щёлканье открываемых замков. Дрожащий папа открыл дверь. Дрожало в нём всё: обвисшие щёки, седые кудри, длинные жёлтые пальцы, кисти старого халата.

– Сарочка, за тобой никто не шёл?

– Папа, не говори глупостей. Я помою пол, вытру пыль, расставлю по полкам твои книги, а ты сходи в магазин, купи что-нибудь покушать.

– Дитя, дитя, так просто: «Сходи, купи покушать». За квартирой следят, меня в любой момент могут арестовать. Я уже несколько дней не выхожу на улицу.

– Папа, тебе всё это кажется, потому что ты болеешь.

– Доченька, послушаю твой лепет, и пропадают все страхи. Ладно, ребёнок голоден и я иду в магазин, даже если это опасно для жизни.

Папа ушёл. Оставшись одна, Сарочка прошлась по квартире, не зная, с чего начать, потом придвинула табурет к зеркальному шкафу и стала вытирать пыль с чемоданов, наваленных наверху. Пёстрые цветочки её платья мотались в зеркале. «Как надоели эти цветочки, неужели мне никогда не купят новое?! И вообще, какая я некрасивая!»

Она отодвинула табурет от зеркала, стала на него, как в то время, когда только научилась говорить и читала гостям смешные стишки, а папа и мама сидели рядом, обнявшись. Двухлетняя светло-рыженькая Сарочка помахала рукой из зеркала серьёзной семилетней Саре с каштановыми косичками и исчезнувшими веснушками. Неожиданный громкий звонок в дверь. «Может, папа прав. За квартирой следят?» Сарочка подкралась к двери и посмотрела в глазок. Доброе, дрожащее, как у папы, лицо незнакомой тётеньки неловко улыбалось.

– Папа скоро придёт.

– Я знаю. Тебя зовут Сарочка, а меня Светлана Васильевна, или просто тётя Света. Мы с твоим папой большие друзья.

Сарочка открыла дверь.

– Тётя Света, у вас такое некрасивое старое пальто, вы его что, на помойке нашли? Я тут уборку начала, доделайте её за меня.

Светлана Васильевна попыталась погладить Сарочку, но та увернулась и, подхватив в одну руку Сметанку, в другую – куртку, выбежала на улицу.

В полупустом автобусе ехали два «зайца» – девочка и кошка. Каждый, входящий на остановке, казался свирепым и безжалостным контролёром, но девочке не хотелось выходить из автобуса, ей хотелось уехать от дождя, однообразия и неуюта. Автобус, дав круг по городу, вернулся к началу маршрута.

Сарочка открыла дверь и осторожно вошла в тёмную квартиру, по которой гулял сквозняк и оглушительный храп отчима. На кухне порыскала в холодильнике, съела сырую сосиску с булкой, подумала, что бы взять с собой. «Зонтик и Сметанка – это всё, что я смогу утащить». Переобувшись в сухие резиновые сапожки, снова вышла за дверь, положила уже ненужный ключ под коврик и раскрыла зонтик. Ночная дорога брызгала грязью, грохотала огромными колёсами ослепших в свете собственных фар дальнобойных грузовиков. Сарочка стояла на обочине, теряя надежду, что кто-нибудь захватит её с собой. Но вдруг всё стихло, умчались вдаль грузовики, и на склон стекающей вниз дороги взошла белая машина. Она бесшумно приближалась и, конечно же, притормозила рядом с Сарочкой. Из куртки тут же показалась мордочка Сметанки, которой хотелось поскорее увидеть кумира своей хозяйки. Он взглянул из машины как человек, утомленный преследованием.

– Куда?

– Вперёд, заре навстречу.

– Нехорошо хамить взрослым.

– Ты не взрослый, взрослые все уроды.

– Меня зовут Глеб, а ты с этого момента Стелла – запомни! Машина свернула с главного шоссе на просёлочную дорогу, ведущую в лес. Их подбрасывало на ухабах, под шинами хрустел гравий.

– Дальше пойдём пешком. Здесь недалеко.

Девочка шла за своим героем среди высоких стволов. Она взглянула вверх. Среди пушистых крон розовело небо.

– Неужели уже утро?

– Нет, здесь ещё вечер.

– А «здесь» – это где?

– Это далеко.

– Дождь кончился, а что это за странные деревья?

– Это пальмы.

– Что это шумит впереди?

– Сейчас увидишь.

Лес редел, они спустились с покатого склона к бескрайней воде. Солнце садилось. Разноцветные парусники скользили по воде, выписывая замысловатые виражи.

– Стелла, решай, если хочешь обратно – иди. Сейчас путь ненадолго открыт. Только возьми в машине зонтик, там всё ещё идёт дождь.

В маленьком городе на юге Украины, у районного отделения милиции, на стенде среди фотографий пропавших людей еще долго висела фотография Сарочки, а сама она жила далеко, постепенно забывая своё прежнее имя.