Текст книги "Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию"

Эти выводы были бы неоднозначными, если бы другие наблюдения не шли по нарастающей, не оставляя нам сомнений в активности влечения к самомучению. Например, при определенных формах скупости по отношению к себе пациент наблюдает, что его крохоборство – не просто «ограничение», а некое удовольствие, почти переходящее в страсть. Поэтому есть некоторые пациенты с ипохондрическими наклонностями, которые не только боятся многих вещей, но и довольно жестоко себя ими пугают. Першение в горле у них перерастает в туберкулез, понос – в рак, растяжение – в полиомиелит, головная боль – в опухоль мозга, приступ тревоги – в сумасшествие. Одна пациентка сказала, что это «ядовитый процесс». При первых легких признаках беспокойства или бессонницы она говорила себе, что у нее начинается новый цикл паники. Каждую ночь ей будет становиться все хуже и хуже, пока не дойдет до нестерпимого ужаса. Ее первоначальный страх можно сравнить со снежком, который катился по склону, пока не превращался в лавину, которая в конце концов накрывала ее. В стихотворении, написанном ею в это время, есть строки о «сладостной пытке, которой наслаждаюсь». В подобных случаях ипохондрии можно выделить один фактор, запускающий механизм мучения самого себя. Ипохондрики искренне убеждены, что у них должно быть абсолютное здоровье, уравновешенность и бесстрашие. При малейшем подозрении в обратном они становятся беспощадными к себе.

Более того, анализируя садистические фантазии и импульсы пациента, мы понимаем, что они могут происходить из садистических импульсов, направленных против себя. У некоторых пациентов время от времени наблюдается компульсивная потребность или фантазии, в которых причиняются мучения другим. В том и другом случае в основном речь идет о детях или беспомощных людях. Так, например, один пациент сосредоточился на образе горбатой служанки Анни из пансиона, где он жил. Он был обеспокоен силой импульса и особенно тем, что совершенно не мог его понять. Анни была достаточно приятной особой и никогда не вызывала у него неприязни. Но до появления садистических фантазий он испытывал то отвращение, то сочувствие к ее физическому недостатку. Для него оба эти чувства стали понятны вследствие своего отождествления с девушкой. Он был физически крепок и здоров, но в минуты отчаяния и презрения по поводу своих душевных затруднений он обзывал себя калекой. Садистические импульсы и фантазии начались, когда он впервые заметил в Анни покорность, с которой она терпела, если кто-то «вытирал о нее ноги», и явную суетливую готовность услужить. Скорее всего, Анни всегда была такой. Однако его наблюдения совпали с тем моментом, когда его собственная тенденция к смирению развернулась к осознанию, и стал уже оглушающим грохот сапог его ненависти к себе. Поэтому компульсивное желание мучить служанку было интерпретировано как активное вынесение вовне желания мучить себя, которое добавляло еще и волнующее чувство власти над более слабым созданием. Активное стремление при этом переродилось в садистические фантазии, а они исчезали по мере того, как все яснее становилась его тенденция к смирению с одновременным отвращением к ней.

Я вовсе не считаю, что все садистические импульсы или действия по отношению к другим порождены исключительно ненавистью к себе. Но мне кажется вполне вероятным, что экстернализация влечения мучить себя всегда вносит свою лепту. Во всяком случае, такая связь встречается достаточно часто, и мы должны быть готовы к такой возможности.

Другие пациенты и без внешних провокаций страдают от страха перед мучениями. Он растет вместе с ненавистью к себе и представляет собой реакцию на пассивное вынесение вовне влечения мучить себя.

Наконец, обратимся к определенным мазохистским и сексуальным действиям и фантазиям. Я имею в виду фантазии при мастурбации, простирающиеся от унижений до пыток; мастурбацию, при которой царапают или бьют себя; выдирание волос; хождение в тесной обуви; болезненные позы, половой акт, при котором человека должны ругать, бить, связывать, заставлять выполнять лакейские или отвратительные задачи, чтобы он смог получить сексуальное удовлетворение. Структура подобной практики достаточно сложна. Я считаю, что следует различать как минимум два вида. В первом случае человек испытывает мстительное наслаждение, мучая себя; во втором – он отождествляет себя с презренным Я и по причинам, которые мы рассмотрим далее, может только таким образом достичь сексуального удовлетворения. Однако есть причины считать, что это различие работает только для осознанных переживаний, – фактически он всегда и мучитель, и жертва и получает удовольствие как унижаясь, так и унижая.

Психоанализ имеет одну из задач – проследить во всех случаях фактического самомучения скрытое намерение мучить себя. Другая задача – ожидать, что возможна экстернализация тенденций к самомучению. Всякий раз, когда намерение мучить себя довольно определенно, мы должны внимательно исследовать внутрипсихическую ситуацию и спросить себя, не возросла ли в этот момент ненависть к себе и что могло стать этому причиной.

Вершиной ненависти к себе являются чистые и непосредственные само-разрушительные импульсы и действия. Они могут быть острыми либо хроническими, открыто насильственными или медленно подтачивающими, осознанными или неосознанными, могут осуществляться или оставаться воображаемыми. Они могут касаться главных или второстепенных вопросов. Их конечная цель – физическое, психическое и духовное саморазрушение. Если знать все эти возможности импульсов, суицид перестанет казаться отдельным непонятным явлением. Есть много способов убить то, что составляет суть нашей жизни; самоубийство – самое крайнее и окончательное выражение саморазрушения.

Легче всего поддается наблюдению влечение к саморазрушению, направленное против тела. Физическое насилие над собой в целом ограничено психозами. При неврозе мы имеем дело с меньшим размахом саморазрушительных действий, которые в основном принимают вид «вредных привычек» – обкусывание ногтей, расчесы до сыпи, выдергивание волос. Но бывают и неожиданные позывы к насилию в чистом виде, которые, в противоположность психозу, остаются воображаемыми. Они случаются у тех, для кого воображение и есть сама жизнь, а реальность достойна только презрения, как и реальность самих себя. Позывы к насилию наступают после инсайта, и весь процесс происходит настолько молниеносно, что установить его последовательность удается только в психоаналитической ситуации: внезапный инсайт своего несовершенства, быстро вспыхивающий и исчезающий, так же резко следующий за ним безумный порыв выцарапать себе глаза, перерезать себе глотку или воткнуть нож себе в живот и выпустить кишки. Этот тип личности временами испытывает импульсы к суициду (например, его тянет спрыгнуть с балкона или с обрыва), импульсы, которые возникают при сходных условиях, но кажутся неизвестно откуда взявшимися. Исчезают они очень быстро, так что эти импульсы почти не имеют шансов осуществиться. С другой стороны, желание спрыгнуть может быть неожиданно столь сильным, что человек вынужден держаться за что-нибудь во избежание искушения. Но может иметь место и настоящая суицидальная попытка. Даже если так, у этого типа все равно нет реалистичного представления об окончательности смерти. Скорее есть представление, как он спрыгнет с двадцатого этажа, затем подберет себя с земли и пойдет домой. Часто дело случая, удастся или нет такая суицидальная попытка. Да, если хотите, увидев себя мертвым, он сам первый бы удивился.

При многих серьезных попытках суицида мы должны учитывать вероятность далеко зашедшего самоотчуждения. Однако, как правило, нереалистичное отношение к смерти больше характерно для суицидальных импульсов или прерванных попыток самоубийства, чем для спланированных и серьезных покушений на себя. Конечно, всегда найдутся причины для такого шага, просто тенденция к саморазрушению – наиболее постоянный его элемент.

Саморазрушительные импульсы как таковые могут оставаться неосознанными и при этом находить выражение у отчаянных сорвиголов при езде, плавании, скалолазании или в спешке, когда физически нет большой возможности спешить. Мы видели, что такую деятельность сам человек и не будет считать, поскольку у него есть скрытое требование неуязвимости («со мной ничего случиться не может»). Во многих случаях это решающий фактор. Но мы всегда должны осознавать вероятность дополнительного воздействия саморазрушительных влечений, особенно когда пренебрежение реальной опасностью переходит разумные границы.

И наконец, есть те, кто неосознанно, но систематически разрушает свое здоровье пьянством или наркотиками, хотя здесь могут иметь место и другие факторы, такие как постоянная потребность в одурманивающих веществах. В очерке Стефана Цвейга о Бальзаке мы видим трагедию гения, который в душераздирающей погоне за славой на самом деле разрушил свое здоровье каторжным трудом, избыточным употреблением кофе и пренебрежением ко сну. Безусловно, потребность Бальзака в славе вогнала его в долги настолько, что его чрезмерный труд отчасти оказался следствием неправильного образа жизни. Конечно же, здесь, как и в подобных случаях, оправдан вопрос о присутствии саморазрушительных влечений, приведших в конце концов к преждевременной смерти.

В других случаях телесный ущерб наносится себе случайно. Мы все не раз в плохом настроении умудрялись порезаться, споткнуться и упасть, прищемить палец. Но если мы игнорируем машины, переходя через дорогу, или правила вождения, сидя за рулем, это может стать фатальным.

Остается открытым вопрос о скрытом действии саморазрушительных влечений при органических заболеваниях. Хотя теперь о психосоматических заболеваниях мы знаем гораздо больше, трудно с необходимой точностью выделить конкретную роль саморазрушительных тенденций. Конечно, любой хороший врач знает, что при серьезной болезни желание пациента выздороветь и жить или умереть является решающим.

Но и в этих обстоятельствах тяготение психических сил к жизни или смерти может быть определено множеством факторов. Принимая во внимание единство души и тела, очевидно, что необходимо ответственно оценивать не только возможности скрытого действия саморазрушения на период выздоровления, но и его роль в создании самого заболевания и в его усилении.

Саморазрушение, направленное на другие жизненные ценности, может маскироваться под несчастный случай, досадное совпадение. В литературе этому пример Эйлерт Левборг из «Гедды Габлер», который потерял свою драгоценную рукопись. Ибсен показывает нам, как в этом персонаже стремительно нарастают саморазрушительные реакции и действия. Вначале он, подозревая своего верного друга Фру Эльвстедт, пытается разрушить с ней отношения, одновременно участвует в бурном кутеже. Напившись, он теряет рукопись, затем, не придумав ничего лучше, стреляется в доме у проститутки. В обычной жизни это случай людей, у которых на экзамене все вылетает из головы, или, к примеру, они опаздывают на важную встречу, или приходят на нее пьяными.

Чаще разрушение психических ценностей поражает нас своей повторяемостью. Человек бросает свое занятие как раз тогда, когда у него что-то начинает получаться. Он заверяет, что это все не то, чего ему «на самом деле» хотелось. Но когда процесс повторяется в третий, четвертый, пятый раз, мы начинаем искать, что же за этим стоит. Факторов может быть множество, но саморазрушение часто является основным, хотя и скрытым глубже остальных. Он этого не осознает ни в малейшей степени и принужден упускать шанс за шансом. То же можно сказать, когда человек теряет или бросает одну работу за другой, разрывает одни отношения за другими. В обоих случаях он часто воспринимает себя как жертву несправедливости и черной неблагодарности. На самом деле он сам, своими постоянными пререканиями и приставаниями предопределяет тот самый исход, которого так боится. Короче говоря, он часто доводит начальника или друга до того, что он (или она) больше не может его выносить.

Ключ к пониманию этих повторяющихся происшествий мы можем получить, наблюдая нечто подобное в психоаналитической ситуации. Формально пациент сотрудничает; он может даже выказывать психоаналитику знаки расположения (в которых тот не нуждается); тем не менее во всем существенном он ведет себя настолько провокационно и оскорбительно, что в психоаналитике начинает зарождаться симпатия к тем, кто уже отвернулся от пациента. Короче говоря, пациент пытается (и всегда пытался) переложить на других осуществление своих саморазрушительных намерений.

В какой степени активные саморазрушительные склонности отвечают за постепенное уничтожение глубины и целостности личности? В большей или меньшей степени, грубо или тонко, целостность личности нарушается вследствие невротического развития. Самоотчуждение, неизбежные неосознанные претензии, столь же неизбежные неосознанные компромиссы, вызванные неразрешенными конфликтами, презрение к себе – все эти факторы ослабляют нравственное начало, ядро которого составляет пониженная способность быть искренним с собой[32]32
  См.: К. Хорни. «Наши внутренние конфликты». Глава 10 «Обеднение личности».


[Закрыть]. Вопрос в том, может ли личность молча, но активно участвовать в собственном моральном и нравственном упадке. Определенные наблюдения вынуждают нас дать на него утвердительный ответ.

Мы наблюдаем состояния, хронические или острые, которые полнее всего описывает выражение «упадок духа». Человек не занимается своей внешностью, позволяет себе быть неопрятным и толстым, он слишком много пьет, а спит мало, ему наплевать на свое здоровье – он, например, не ходит к зубному врачу. Он или страдает обжорством, или, наоборот, морит себя голодом, не ходит гулять, пренебрегает своей работой или своими серьезными интересами, многое ему становится лень. Он может заводить случайные связи или вращаться в обществе пустых или опустившихся людей. Он не выполняет финансовые обязательства, поднимает руку на жену и детей, начинает лгать или воровать. Этот процесс наиболее очевиден при прогрессирующем алкоголизме, это хорошо описано в «Пропавших выходных». Но он точно так же может проходить очень извилистыми и скрытыми путями. Этот пример настолько прозрачен, что позволяет даже неподготовленному наблюдателю увидеть, что эти люди «позволяют себе пуститься во все тяжкие». При психоанализе мы понимаем, что такое описание некорректно. Это отчаянное состояние наступает, когда человек до отказа переполнен презрением к себе и безнадежностью, и его конструктивные силы не могут больше противостоять воздействию саморазрушительных влечений. Последние тогда действуют с максимальным размахом и выражаются в решении (в основном бессознательном) об активной деморализации. В романе «1984» Джордж Оруэлл описал в экстернализованной форме активное, планируемое намерение деморализовать личность; каждый опытный психоаналитик увидит в его романе верную картину того, что может сотворить с собой невротик. Сновидения тоже дают представления, что он может собственными руками швырнуть себя в сточную канаву.

Реакция невротика на этот внутренний процесс бывает различной. Это может быть веселье, это может быть жалость к себе, это может быть страх. Эти реакции обычно не связаны в его сознании с процессом само-деморализации.

Реакция жалости к себе была особенно сильно выражена у одной пациентки после одного ее сновидения. В прошлом пациентка бездарно растратила большую часть своей жизни, плывя по течению. Заразившись цинизмом, она повернулась спиной к идеалам. Ко времени сновидения она уже провела большую работу над собой и все же еще не была в состоянии принять себя всерьез и сделать со своей жизнью что-нибудь конструктивное. Ей приснилось, что женщина – сама красота и совершенство, – готовясь принять веру, была обвинена в оскорблении этой веры. После сурового осуждения она была выставлена на публичный позор перед какой-то процессией. Хотя спящая была убеждена в своей невиновности, она тоже принимала участие в шествии. И все же она попыталась воззвать к сочувствию священника. Священник хотя и сочувствовал, но ничего не мог сделать для обвиняемой. Потом обвиняемая оказывалась на какой-то ферме, совершенно нищей и в придачу безвольной и наполовину безумной. Еще во сне сердце пациентки начало разрываться от жалости к этой женщине, и, проснувшись, она рыдала несколько часов. Если не учитывать некоторые детали, это сновидение как бы внушает спящей: «Во мне есть много красивого и хорошего, своим презрением к себе и направленной на себя деструктивностью я могу действительно разрушить собственную личность; я приняла против них меры, но, боюсь, неэффективные; хотя я хочу спасти себя, я избегаю реальной борьбы и косвенно принимаю участие в работе деструктивных влечений».

В своих сновидениях мы ближе к реальным себе. Мне кажется, что этот сон поднялся с больших глубин, чтобы дать пациентке глубокое и верное понимание об опасности присущего ей саморазрушения. В этом случае, как и во многих других, реакция жалости к себе не является конструктивной: она не сподвигла ее сделать что-нибудь для себя. Только когда отступают безнадежность и сила презрения к себе, неконструктивная жалость к себе может превратиться в конструктивное сочувствие к себе. И действительно, это событие величайшего значения для любого, стиснутого ненавистью к себе. Оно происходит вместе с первым ощущением реального Я и желанием внутреннего спасения.

Леденящий ужас тоже может быть реакцией на процесс сползания в бездну. Если учитывать чудовищную опасность саморазрушения, эта реакция полностью адекватна, пока человек чувствует себя беспомощной добычей этой сокрушительной силы. В сновидениях и ассоциациях она может появляться в виде многих ярких символов маньяка-убийцы, Дракулы, чудовищ, Белого Кита, привидений. Этот ужас составляет ядро многих, по-другому не объяснимых страхов, таких как страх перед неизведанными морскими глубинами, страх перед привидениями, перед чем-то необъяснимым, перед любым деструктивным соматическим процессом – отравлением, глистами, раком. Он является частью того ужаса, который многие пациенты испытывают перед всем неосознаваемым, а потому наводящим страх. Он может быть центром необъяснимой паники. Невозможно было бы жить в таком ужасе, если бы он был постоянным. Человек должен найти и находит пути смягчить ситуацию. О некоторых из них мы уже говорили. Другие мы еще обсудим в следующих главах.

Проведя обзор ненависти к себе и ее опустошительной силы, мы не можем не увидеть в ней воплощение величайшей трагедии человеческого сознания. В своем стремлении к Бесконечному и Абсолютному человек начинает разрушать себя. Заключив сделку с дьяволом, обещающим ему славу, ему предстоит отправиться в ад – в ад внутри самого себя.

Глава 6
Отчуждение от себя

В начале этой книги был сделан убедительный акцент на важности реального Я. Реальное Я в нашей интерпретации – это живой, неповторимый, непосредственный центр нашей личности; та ее часть, которая может и хочет расти. Мы уже видели, как с самого начала неблагоприятные условия всеми путями мешали ее нестесненному росту. Поэтому наш интерес в основном сосредотачивался на тех силах личности, которые присваивают себе ее энергию и приводят к формированию гордыни; когда последняя достигает самостоятельности, личность тотчас же начинает испытывать тираническое и деструктивное влияние.

Такое смещение интереса в изложении с реального Я на идеальное Я и его развитие в точности повторяет смещение интереса невротика. Но, в отличие от невротика, мы сохраняем четкое представление о важности реального Я. Это основание снова сделать его центром нашего внимания и теперь уже рассмотреть более системно причины, по которым оно бывает заброшено и теряет для личности свое значение.

Используя метафору сделки с дьяволом, отказаться от Я, от себя – все равно что продать свою душу. У психиатров это явление называется «отчуждением от себя», или самоотчуждением. Этот термин в основном определяет те крайние состояния, в которых человек утрачивает ощущение себя, например при амнезии, деперсонализации и т. д. Подобные состояния всегда вызывали общее любопытство. Не просто странно, но поразительно, что человек, не находящийся в состоянии сна и не имеющий органического поражения головного мозга, не знает, кто он, где он, что делает или что делал.

Однако нам эти случаи покажутся объяснимыми, если их рассматривать не как изолированное явление, а как некое соотношение с менее явными формами самоотчуждения. При этих формах не возникает глубокого ощущения потери самотождественности и ориентации, но происходит общее ухудшение способности к осозанному переживанию. Например, многие невротики живут будто в тумане. Для них нет ясности ни в чем. Не только их собственные мысли и чувства, но и взаимоотношения с людьми, смысл различных ситуаций подернуты дымкой. То же можно сказать и о более мягких формах, при которых затуманиваются только внутрипсихические процессы. Я имею в виду тех людей, которые могут быть достаточно проницательными наблюдателями по отношению к другим, могут ясно определить суть ситуации или направление мысли; но любое восприятие (касается ли оно человеческих отношений или отношения к окружающей природе и т. п.) не находит отклика у их чувств, а внутреннее переживание не находит пути к осознанию. Такое состояние сознания, в свою очередь, не слишком отличается от состояния вроде бы здоровых людей, которые страдают от случайных частичных провалов в памяти, или «слепых пятен» в определенных областях внешних либо внутренних переживаний.

Все эти формы самоотчуждения могут касаться точно так же материальной стороны «себя» – своего тела и имущества[33]33
  Здесь, как и во многих других рассуждениях, я примерным образом излагаю ход мыслей Уильяма Джемса. См. его «Принципы психологии» (William James. «The Principles of Psychology»), главу «Самоосознание», откуда и взяты все цитаты данного раздела.


[Закрыть]. Невротик может довольно слабо ощущать собственное тело и мало что чувствовать по отношению к нему. Телесные ощущения даже могут быть заторможены. Например, только после вопроса, не замерзли ли у него ноги, ощущение холода доходит до его сознания путем длительных размышлений. Он может не узнать себя, неожиданно увидев в зеркале в полный рост. Таким же образом он может не чувствовать свой дом своим домом – для него он так же безлик, как гостиничный номер. Другие не чувствуют, что их деньги – это их деньги, даже если они заработаны тяжелым трудом.

Существует очень мало вариантов того, что можно без колебаний назвать отчуждением от наличного себя. При таком отчуждении может быть стерто или затянуто дымкой все, что действительно представляет собой человек или чем он владеет, включая сюда реально существующие связи его реального Я с его прошлым и чувство непрерывности своей жизни. В какой-то мере этот процесс характерен для любого невроза. Иногда пациенты осознают свои нарушения в этой плоскости, как в случае одного пациента, который описывал себя как фонарный столб с мозгами наверху. Но чаще осознания не происходит, хотя нарушения могут быть очень обширными; это постепенно открывается во время психоанализа.

В эпицентре отчуждения от наличного Я находится менее очевидное, но более важное явление. Это постепенное отдаление невротика от собственных чувств, желаний, убеждений и сил. Это утрата веры в то, что он сам активно выстраивает свою жизнь. Это утрата ощущения себя единым органичным целым. В свою очередь, это указывает на отчуждение от самого живого, что есть в нас и что я предложила называть реальным Я. Возможно, Уильям Джемс[34]34
  Джемс Уильям (1842–1910) – американский философ и психолог, один из основателей и ведущий представитель прагматизма и функционализма. – Примеч. ред.


[Закрыть] так сказал бы о нем: чтобы полнее представить его предназначение, оно рождает «трепетную внутреннюю жизнь», непосредственность чувств, будь то радость, страстное желание, любовь, гнев, страх, отчаяние. Оно – источник непосредственного интереса и прилива энергии, «источник усилия и внимания, из которого исходят приказы воли», способность желать и надеяться; это та наша часть, которая хочет расти, развиваться, осуществиться. Оно выдает «спонтанные реакции» на наши чувства или мысли, «приветствуя их или возражая им, одобряя или отказываясь от них, устремляясь к ним или от них, говоря им „да“ или „нет“». Все это доказывает, что, когда наше реальное Я активное и сильное, оно позволяет нам принимать решения и нести за них ответственность. Следовательно, оно ведет нас к истинной интеграции и четкому ощущению своей цельности, единства. Тело и разум, дела и мысли или чувства при этом не только созвучны и гармоничны, но гармонично функционируют без серьезных внутренних конфликтов. В противоположность искусственным средствам собирания себя воедино, которые приобретают вес по мере ослабления реального Я, истинная интеграция если и связана с каким-то напряжением, то с минимальным.

История философии показывает, что мы можем разбираться со своими проблемами с различных наблюдательных позиций. Однако дело выглядит так, будто каждому, кто занимался этой темой, было трудно пойти дальше описания своего опыта и того, что интересует лично его. С точки зрения клинической применимости я предлагаю отличать наличное, или эмпирическое[35]35
  Термин «эмпирическое Я» используется У. Джемсом.


[Закрыть], Я от идеального, с одной стороны, и от реального, с другой. Наличное Я – термин, который охватывает все, что человек представляет собой в настоящий момент: его тело и душу, здоровье и невротизм. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, что хотим «познать себя»; то есть хотим узнать себя такими, каковы мы есть. Идеальное Я – это тот человек, который живет в нашем иррациональном воображении, или тот, которым надо быть, следуя предписаниям нашей невротической гордости. Мы уже давали определения реальному Я, указывая, что это «изначальная» сила личностного роста и самореализации, с которой мы можем вновь полностью отождествиться, сбросив калечащие оковы невроза. Это как раз и есть то, на что мы ссылаемся, когда говорим, что хотим «найти себя». В этом смысле это также (для всех невротиков) потенциальное Я – в противоположность идеальному Я, которого невозможно достичь. В этом ракурсе оно кажется наиболее спекулятивным из всех. Кто, глядя на невротического пациента, сумеет отделить зерна от плевел и сказать: вот его возможное Я? Хотя реальное или потенциальное Я невротической личности – своего рода абстракция, оно тем не менее ощутимо, и каждый его проблеск ощущается как нечто более реальное, определенное, несомненное, чем что-либо еще. Это качество можно наблюдать в себе или в пациентах, когда после внезапных внутренних озарений достигается освобождение от тисков некоторых компульсивных потребностей.

Всякий раз нелегко дается четкое различие между отчуждением от наличного Я и от реального Я, которое при дальнейшем обсуждении мы будем держать в центре нашего внимания. Потеря себя, – говорит Кьеркегор, – это «болезнь к смерти»[36]36
  С. Кьеркегор. «Болезнь к смерти».


[Закрыть], это отчаяние – отчаяние от отсутствия у человека осознания себя или отчаяние от его нежелания быть собой. Но это отчаяние, продолжает автор, не бьет во все колокола, не вопит о себе. Человек продолжает жить, как будто он все еще находится в единении со своей жизненной сердцевиной. Любая другая потеря – работы, к примеру, или ноги – гораздо больше привлечет его внимание. Это утверждение Кьеркегора подтверждает клинические наблюдения. Если не брать в расчет вышеупомянутую патологию, утрата себя не бросается в глаза так сразу. Пациенты приходят на консультацию с жалобами на головную боль, сексуальные нарушения и проблемы на работе или описывают другие симптомы; как правило, они не жалуются на утрату контакта с ядром своего психического существования.

Давайте же теперь, не углубляясь в детали, набросаем общую картину того, какие силы ответственны за самоотчуждение. В какой-то степени это результат невротическою развития в целом, особенно всего того, что есть в неврозе компульсивного. Всего, что включает в себя: «Не я иду, меня несет». В данном контексте неважно, в какой области имеется компульсивность – в отношениях с людьми (уступчивость, мстительность, отчуждение) или по отношению к себе (самоидеализация). Компульсивный характер этих влечений уже неизбежно лишает человека независимости и спонтанности. Например, как только потребность всем нравиться становится компульсивной, уменьшается искренность чувств человека; то же происходит и с его разборчивостью. Влечение поработать ради славы снижает его спонтанный интерес к работе. Компульсивные влечения, конфликтующие между собой, негативно сказываются на его цельности, его способности решать и выбирать направление. И что еще важнее, псевдорешения невротика[37]37
  См. «Наши внутренние конфликты» и последующие главы книги.


[Закрыть], хотя и представляют собой попытки интегрироваться, обрести внутреннюю цельность, тоже лишают его независимости, поскольку становятся компульсивным образом жизни.

Отчуждение может быть во власти другого, тоже компульсивного процесса, который можно описать как активное удаление от реального Я. Все влечение к славе представляет собой такое удаление, этому способствует еще и решимость невротика переделать себя в того, кем он не является. Он чувствует то, что надо чувствовать, желает то, что надо желать, любит то, что надо любить. Другими словами, тирания надо безудержно влечет его быть кем-то другим, а не тем, кто он есть или мог бы быть. В своем воображении он и есть другой – настолько другой, что его реальное Я затирается и блекнет все больше. Невротические требования в терминах Я означают отказ от спонтанной энергии. Невротик отказывается прилагать усилия, например, в межличностных отношениях, но настаивает на том, чтобы другие приспосабливались к нему. Выкладываться на работе самому он не считает нужным, зато считает себя вправе требовать, чтобы кто-то другой делал работу для него. Вместо того чтобы самому принимать решения, он перекладывает ответственность на других. Следовательно, его конструктивные силы истощаются, и он действительно все меньше и меньше решает что-либо в своей жизни.

Невротическая гордость заставляет его сделать еще один шаг от себя. Поскольку теперь он стыдится того, кто он есть на самом деле (своих чувств, способностей, деятельности), он рьяно отводит свой интерес от себя самого. Экстернализация – другой активный шаг прочь от Я, наличного и реального. Кстати, достойно удивления, насколько сильно совпадает этот процесс с кьеркегоровским «отчаянием от нежелания быть собой».

Существуют и активные шаги против реального Я, выражающиеся в ненависти к себе. Отправив реального Я в ссылку, мы обречены влачить существование презренного каторжника, впереди у которого полное уничтожение. Сама идея быть собой становится ужасной до тошноты. Ужас иногда предстает без маски, как почувствовала его одна пациентка, подумав: «Это я». Это случилось, когда начала сыпаться аккуратная стена, которую она построила между «собой» и «своим неврозом». Чтобы как-то защититься от этого ужаса, невротик «заставляет себя исчезнуть». Он проявляет, бессознательно, заинтересованность в том, чтобы не воспринимать себя отчетливо, чтобы сделать себя, так сказать, глухим, немым и слепым. Он не просто прячет правду о себе, он очень даже заинтересован так поступать, – и этот процесс притупляет чувствительность к тому, где правда, а где ложь, не только в нем самом, но и вне его. В его интересах, чтобы эта неясность сохранялась, хотя на сознательном уровне он может страдать от нее. Например, у одного пациента в качестве символа ненависти к себе часто ассоциировались чудовища из легенды о Беовульфе, выползающие по ночам из озера. Как он сказал однажды, «в ночном тумане они меня не увидят».