Текст книги "Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию"

Результат всех этих шагов – отчуждение от себя. Мы должны понимать, что этот термин отражает только одну грань явления. Наиболее точное отражение он получает в субъективном ощущении невротика, что он далек от себя. Во время психоанализа он может осознать, что все те правильные вещи, которые он говорил о себе, были в действительности связаны не с ним и его жизнью, а касались какого-то парня, с которым у него если и есть общее, то очень мало; и все, что он о нем выяснил, конечно, очень интересно, но к его собственной жизни не имеет отношения.

Фактически этот психоаналитический опыт подводит нас прямо к сути проблемы. Важно помнить, что пациент беседует не о погоде или телепередаче: он говорит о своем самом интимном жизненном опыте. Но личное значение в этом опыте уже утрачено. И в точности, как он может рассказывать о себе без того, чтобы «быть в этом», он может работать, проводить время с друзьями, гулять или спать с женщиной без того, чтобы быть в этом. Его отношение к себе становится безличным – и таким же становится его отношение к жизни в целом. Если бы слово «деперсонализация» не было специальным психиатрическим термином, оно идеально бы подошло к тому, что, по сути, представляет собой отчуждение от себя: это процесс обезличивания и, как результат, – потеря жизнеспособности.

Я уже говорила, что самоотчуждение (применительно только к неврозу) не проявляется прямо и открыто, как может подсказывать значение этих слов, за исключением состояния деперсонализации, ощущения нереальности происходящего или амнезии. Несмотря на то что эти состояния временные, они могут наступить только у людей, отстраненных от себя. К ощущению нереальности происходящего обычно располагают определенные факторы, – это обычно жестокий удар по гордости и одновременная резкая вспышка презрения к себе, для данного человека невыносимые. И наоборот, когда с этими острыми состояними удается справиться с помощью терапии или без нее, отчуждение от себя существенно не изменяется. Оно лишь снова ограничивается такими пределами, при которых человек может функционировать без явной дезориентации. С другой стороны, опытный наблюдатель без труда уловит определенные общие симптомы, указывающие на наличие самоотчуждения, такие как пустота, мертвенность в глазах, аура безличности, автоматизм действий. Камю и Сартр мастерски описали эти симптомы. Психоаналитик может удивляться бесконечно, до чего же сравнительно неплохо может функционировать человек, исключая из процесса сердцевину своего Я.

Каково же тогда воздействие отчуждения от себя на личность и жизнь человека? Для полноты и ясности картины мы обсудим, какое влияние оно оказывает на эмоциональную жизнь человека, на его энергию, цельность и на способность задать своей жизни направление, взять на себя ответственность.

В принципе, трудно выявить что-либо общее в способности чувствовать или в осознании чувств, верное для всех форм невроза. Некоторые выказывают преувеличенные чувства радости, энтузиазма или страдания; другие кажутся невозмутимыми, во всяком случае укрывшимися за бесстрастной маской; чувства третьих, кажется, утратили силу, стали плоскими, стертыми. И все же, несмотря на бесконечные вариации, одна характеристика справедлива для любого невроза любой степени тяжести. Осознанность, сила и род чувств определены в основном гордыней. Искренние собственные чувства заглушены или задавлены, иногда до полного исчезновения. Короче говоря, у невротика чувствами управляет гордость.

Невротик предпочитает душить те чувства, которые идут вразрез с его особой гордостью, и раздувать те, которые играют ей на руку. Например, его высокомерие не позволяет ему почувствовать зависть, если он считает себя много выше остальных. Его гордость за свой аскетизм может обуздать чувство радости. Если он гордится своей мстительностью, то мстительная ярость будет в нем еще как ощутима. Однако если его мстительность культивируется и рационализируется в рамках «справедливости», он не будет чувствовать мстительную ярость как таковую, пусть даже ее выражение будет так свободно, что ни у кого из окружающих не возникнет никаких сомнений. Гордость абсолютной стойкостью может заморозить любое чувство страдания. Но если страдание играет первую скрипку в рамках гордыни (как средство выражения осуждения и основа невротических требований), оно не только преувеличивается перед другими, но и чувствуется глубже. Чувство сострадания может быть отброшено, если его рассматривают как слабость, но может переживаться в полную силу, если его делают божественным атрибутом. Если гордость сосредоточена на смирении, на позиции «мне ничего ни от кого не нужно», тогда любое чувство или потребность становятся «нестерпимой мукой от сгибания в три погибели, чтобы пролезть в какую-то щель. Если мне кто-то понравится, он может иметь надо мной власть. Если мне что-то понравится, я стану от этого зависим».

Иногда при психоанализе мы можем непосредственно наблюдать, как гордость вмешивается в искренние чувства. Обычно X отказывается от отношений с Y, по его мнению, он чем-то оскорбляет его гордость, хотя непосредственный ответ X на дружеское поведение Y может быть тоже дружеским. Но минуту спустя что-то одергивает X: «Ты дурак, раз позволяешь обмануть себя дружелюбием». Так что дружеские чувства отбрасываются. Или же какая-то картина возбуждает в нем горячий, пылкий энтузиазм. Но его гордость искажает и это чувство, когда он думает про себя: «Никто не может ценить живопись так, как ты».

Итак, гордость выполняет функцию цензуры, стимулируя осознание чувств или препятствуя ему. Но она может управлять чувствами и на более глубокой основе. Чем больше над человеком властвует гордость, тем больше человек способен к эмоциональному ответу жизни только с ее позиций. Он словно замуровал свое реальное Я в звуконепроницаемой комнате, и через стены проникает только голос гордости. Теперь его чувство удовольствия или неудовольствия, удрученности или вдохновения, симпатии или антипатии к людям – это в основном ответ его гордости. Точно так же и страдание, которое он испытывает осознанно, – страдание его гордости. Но это не очевидно с первого взгляда. Для него очевидно в какой-то мере, что он реально страдает от неудачи, от чувства вины, одиночества, безответной любви. Он и правда страдает. Но кто в нем страдает, вот в чем вопрос. Психоанализ показывает, что это его возгордившееся Я. Причина страданий в том, что ему не удалось достичь вершины успеха, довести нечто до абсолютного совершенства, быть неотразимо привлекательным, всегда страстно желанным для всех. Если Я считает, что ему положены успех, популярность и т. п., коих не предвидится, это все тоже поводы для страданий.

Только когда гордыня присмиреет, человек начинает чувствовать истинное страдание. Только тогда сострадание к себе способно подвигнуть его на то, чтобы сделать что-то полезное для себя. Та жалость к себе, которую он чувствовал до этого, была скорее пьяными слезами возгордившегося Я, почувствовавшего себя обиженным. Тот, кто не испытал этой разницы на себе, может безразлично пожать плечами, – страдание всегда страдание. Но только истинное страдание способно расширить и углубить наши чувства и открыть наше сердце страданию других. Оскар Уайльд в исповеди «Из бездны» описывает то освобождение, которое пережил герой, когда, вместо того чтобы страдать от ущемленного тщеславия, он стал испытывать истинное страдание.

В некоторых случаях невротик даже ответы своей гордости может переживать только через других. Он может не чувствовать себя униженным высокомерием или пренебрежением друга, но его точно охватит чувство стыда при мысли, что его брат или коллеги сочтут это за унижение. Конечно, гордость в разной степени может влиять на чувства. У невротика с серьезными эмоциональными нарушениями могут быть определенные сильные и искренние чувства, такие как восхищение природой или музыкой. Значит, невроз их не коснулся; иными словами – его реальному Я отпущена эта мера свободы. Но даже если любовь и нелюбовь невротика почти полностью подчинены его гордости, они все равно могут сохранить частицу искренности. Тем не менее в результате этой тенденции всегда приходится констатировать общее обеднение эмоциональной жизни при неврозе: по уменьшению искренности, непосредственности, глубины чувств или, по крайней мере, по сокращению количества испытываемых чувств.

Сознательная установка человека по отношению к своим нарушениям имеет различные вариации. Невротик может вообще не рассматривать свою эмоциональную ущербность как расстройство, а, напротив, считать ее поводом для гордости. Его может серьезно беспокоить рост эмоционального омертвения. Например, он вполне может понимать, что его чувства все больше приобретают характер реакций. Его чувства бездеятельны, они молчат, вместо того чтобы откликнуться на дружелюбие или враждебность. Его сердце не открывается навстречу красоте дерева или картины, и они не оставляют в нем и следа. Он может утешить друга, жалующегося на беду, но не может сам активно представить жизненную ситуацию другого. Или он в испуге осознает, что даже такие реактивные чувства у него притупились. «Если бы он был способен открыть в себе хоть пустяковое чувство, которое было бы настоящим, пусть скромным, но живым», – пишет Жан-Поль Сартр об одном из персонажей в «Возрасте рассудка». И наконец, он может не сознавать никаких ухудшений. Только в своих сновидениях он предстает при этом как кукла, мраморная статуя, мультяшный персонаж или как труп, у которого он растягивает губы в улыбку. В этих последних примерах самообман достигает максимальной наглядности, поскольку на поверхности существующее глубинное ухудшение прекрасно маскирует любой из трех следующих способов.

Некоторые невротики ведут себя преувеличенно оживленно, с фальшивой непосредственностью. Они легко приходят в восторг или разочаровываются, легко влюбляются или гневаются. Но эти чувства не идут из глубины; в глубине их нет. Невротики живут в мире собственного воображения и поверхностно отвечают на то, что захватывает их фантазию или задевает их гордость. Часто на передний план выходит потребность произвести впечатление на людей. Отчуждение от себя делает возможным изменение своей личности в соответствии с требованиями ситуации. Подобные хамелеоны всегда играют какую-то роль, сами не зная того, и, как хорошие актеры, искусствено вызывают в себе нужные для роли чувства. Следовательно, они могут выглядеть искренними, играют ли они роль праздного светского повесы, или человека, серьезно интересующегося музыкой либо политикой, или же друга, всегда готового прийти на помощь. Психоаналитик тоже подвержен этому обману, потому что во время психоанализа такой человек играет роль пациента, страстно желающего разобраться в себе и как-то измениться. Проблема, с которой мы здесь имеем дело, это легкость, с которой они вживаются в роль и меняют ее на другую, – так же легко, как можно надеть платье и снять его.

Другие принимают за «силу» своих чувств погоню за приключениями и чересчур эмоциональную вовлеченность в них. Это могут быть лихачество за рулем, интриги, сексуальные похождения. Но потребность пощекотать себе нервы, возбудиться безошибочно указывает на болезненную пустоту внутри. Только провокационные необычные стимулы могут добыть хоть какой-то отзвук у их неподвижных, инертных чувств.

Третьи, казалось бы, отличаются определенностью чувств. Похоже, они знают, чего хотят, и их чувства адекватны ситуации. И тут опять дело не только в ограниченном наборе их чувств, а в том, что все они мелочны по сути и даже низменны. При ближайшем рассмотрении понятно, что эти люди автоматически чувствуют то, что в соответствии с их внутренними предписаниями им надо чувствовать. Или они всего лишь демонстрируют то чувство, которого от них ждут. Наблюдения такого рода еще более обманчивы, когда личные надо совпадают с надо культуры; нас может спасти от ошибочного заключения лишь полная картина эмоций. Чувства, рожденные в сердцевине нашего бытия, обладают непосредственностью, глубиной и искренностью; если какого-то их этих качеств недостает, нам следует внимательнее присмотреться к стоящей за этим динамике.

Энергичность при неврозе наблюдается разная – от состояния всеобъемлющей инертности (когда «нет сил»), через единичные непродолжительные попытки усилий до постоянной, даже чрезмерной энергичности. Нельзя утверждать, что невроз сам по себе делает невротика более или менее энергичным, чем здорового человека. Такое заключение позволит сделать только количественный подход к энергичности человека, независимо от его мотивов и целей. Как мы утверждали вообще и рассматривали в подробностях, одна из главных характеристик невроза – это смещение приложения сил: от развития заложенного потенциала реального Я на развитие фиктивного потенциала идеального Я. Чем полнее мы понимаем значение этого процесса, тем меньше проблем нам доставляют несоответствия во внешнем выходе сил. Здесь я упомяну только о двух гранях процесса.

Чем больше сил отбирает на службу себе гордыня, тем меньше их остается для конструктивного влечения к самореализации. Проиллюстрируем это типичным примером: влекомый честолюбием человек может проявить колоссальную энергию, чтобы достичь высокого положения, власти и славы, а с другой стороны, у него не находится времени, желания и сил на личную жизнь и свое духовное развитие. На самом деле проблема не в том, что у него не остается сил на личную жизнь и развитие. Даже если бы у него было сколько угодно сил, он бессознательно отказывался бы использовать их ради своего реального Я. Это идет вразрез с намерением его ненависти к себе, которое заключается в том, чтобы подавлять реальное Я.

Другая грань – тот факт, что невротик не владеет своими силами (не чувствует свои силы своими). Ему не кажется, что он сам является движущей силой своей жизни. У различных типов невротической личности за этот изъян несут ответственость различные факторы. Например, когда человек считает себя обязанным делать все, что от него ожидают, он на самом деле движим чужими понуканиями и пинками (как он это трактует) и может забуксовать, как автомобиль с севшим аккумулятором, предоставленный самому себе. Тот, кто в страхе перед собственной гордостью запер на все замки свое честолюбие, должен отрицать (перед собой) свое активное участие в том, что он делает. Даже если он нашел свое место в мире, он не думает, что сделал это сам. Он склонен думать «так уж вышло». Но чувство, что он сам не является движущей силой своей жизни, в глубоком смысле соответствует действительности не только из-за действия всех подобных факторов. Ибо движут им в первую очередь не его желания и стремления, а его гордыня.

Естественно, ход нашей жизни отчасти определяется неподвластными нам внешними обстоятельствами. Но нам дано чувство направления в жизни. Нам дано знание, а что же мы хотим сделать со своей жизнью. У нас могут быть идеалы, к которым мы стремимся и на основе которых делаем нравственный выбор. И, очевидно, это чувство направления утрачено у многих невротиков, чья способность направлять свою жизнь ослабела прямо пропорционально их отчуждению от себя. Эти люди движутся по воле своей фантазии, без цели и плана. Реальная деятельность подменяется тщетными грезами; честные стремления уступают место слепому упованию на случай, а подпоркой идеалам служит цинизм. Нерешительность может достигать такой степени, что тормозит любые целенаправленные действия.

Еще шире распространены и еще труднее распознаются скрытые нарушения такого рода. Человек может казаться очень организованным, фактически целеустремленным, влекомым такими невротическими целями, как совершенство или торжество. В таких случаях компульсивные нормы умудряются перехватить направляющую власть. Но когда невротик окажется стиснут противоречивыми надо, станет очевидной искусственность этих направлений. В такой ситуации возникает сильная тревога, потому что ему неоткуда взять другие указания, чтобы последовать им. Его реальное Я заключено в темницу; он не может с ним посоветоваться, и его, словно беспомощную добычу, тянут в разные стороны надо. Это же верно и для других невротических конфликтов. Степень беспомощности перед ними и страх взглянуть им в лицо говорят не только о размахе конфликтов, но еще более – об отчуждении от себя.

Отсутствие внутреннего направления тоже может не быть очевидным, потому что традиции уже проторили путь для движения, и он может обойтись без личных планов и решений. Прокрастинация прикрывает нерешительность. И сподвигнуть человека осознать свою нерешительность способна только необходимость принять решение, которое может принять он один. И тогда это для него будет худшее божье наказание. Но даже если так, общая природа нарушения обычно не осознается и оправдание находится в трудности того решения, которое необходимо принять.

И наконец, недостаток внутреннего руководства может прятаться за установкой на уступчивость. Тогда человек делает то, чего, по его понятиям, от него ждут; становится тем, кем другие хотят его видеть. И он может достичь уникальной проницательности относительно желаний и ожиданий других. Обычно он представлет это как своего рода искусную чуткость или внимательность. Когда он догадывается о вынужденном характере такой «уступчивости» и принимается ее анализировать, он прежде всего обращает внимание на область личных взаимоотношений, например на потребность угодить другим или оградить себя от их враждебности. Однако он сдает позиции в ситуациях, в которых это не применяется, например в психоаналитической ситуации. Тут он передает инициативу психоаналитику и хочет узнать или догадаться, чего тот от него ждет. Эта позиция прямо противоречит откровенным попыткам психоаналитика: научить следовать собственным интересам. Подоплека подобной уступки очевидна. Даже не сознавая этого, он вынужден доверить другим руководство своей жизнью вместо того, чтобы взять ее в свои руки. Предоставленный сам себе, он чувствует себя потерянным. В его сновидениях появляются такие символы, как лодка без руля, потеря компаса, путешествие без проводника по незнакомой и опасной стране. Мы поймем позднее, когда разгорится борьба за внутреннюю независимость, что отсутствие внутренней направляющей власти и есть основной элемент уступчивости. Тревога, появляющаяся во время этого процесса, рождена оказом от привычных целей и усугубляется недостаточной смелостью довериться себе.

Если нехватка или утрата способности управлять своей жизнью могут быть скрытыми, то ясно различима другая, по крайней мере для подготовленного наблюдателя, недостаточность: способности брать на себя ответственность. У слова «ответственность» я различаю три значения. В данном контексте я воздержусь упоминать такие качества, как выполнение обязательств, или верность данному обещанию, или способность отвечать за других людей. Установки на этот счет слишком расходятся, чтобы можно было вывести постоянный критерий, характеризующий любой невроз. Невротик может быть надежным человеком, а может брать на себя слишком мало или слишком много ответственности за других.

Не будем мы разводить философию и о нравственной ответственности. Компульсивность при неврозе так велика, что почти не оставляет свободы выбора. В целях практичности мы примем, что пациент, в общем, не мог бы вырасти иным человеком; а в частности, не мог бы поступать, думать и чувствовать иначе, чем он поступает, думает и чувствует. Однако пациент не разделяет этой точки зрения. Он сам становится заложником собственного высокомерного пренебрежения ко всем законам и к любой необходимости. Он игнорирует тот факт, что его развитие (учитывая его прошлое) могло пойти только в определенном направлении. А сознательными или бессознательными были определенные влечения и установки, это в общем ничего не значит. Не имеет значения, что были непреодолимыми исключительно неблагоприятные условия, с которыми ему приходилось бороться, он должен был сражаться с ними с неослабевающей силой, храбростью и хладнокровием. Если он не смог, значит, он тряпка. И наоборот, в целях самозащиты он может рьяно отрицать любую свою вину, провозглашая себя безупречным, и возлагать на других вину за любые трудности, прошлые или настоящие.

Как и в других случаях, гордость тут же берет на себя ответственность и осыпает его презрительными обвинениями, когда ему не удается сделать невозможное. Поэтому для него почти невозможно принять на себя ответственность, единственно имеющую значение. А это ни больше ни меньше, чем обычная, простая честность в ответах самому себе о себе и о своей жизни. Эта честность необходима для трех вещей: открытое признание себя таким, каков ты есть, без преуменьшений или преувеличений; готовность отвечать за последствия своих действий, решений и т. п., не пытаясь выкрутиться или свалить вину на других; осознание, что решение твоих проблем зависит от тебя, кто-то другой, судьба или время их не решат. Это не значит, что нежелательно принимать постороннюю помощь, напротив, это подразумевает получение всевозможной помощи. Но даже идеальная помощь со стороны не будет иметь смысла, если самому не делать усилий к конструктивным изменениям.

Из многих подобных случаев попробую искусственно собрать пример. Молодой женатый мужчина постоянно тратит больше, чем может себе позволить, ему не хватает даже регулярной финансовой помощи отца. У него на этот счет множество объяснений: родители сами виноваты, потому что никогда не учили его обращаться с деньгами; отец назначил ему слишком малое содержание. Но это так и будет тянуться, потому что он слишком робок и не может выпрашивать больше; ему нужны деньги потому, что жена не умеет экономить или ребенок хочет новую игрушку; потом идут налоги и счета от врачей; и в конце концов, разве он не может себе позволить время от времени поразвлечься?

Все эти доводы – важные данные для психоаналитика. Они раскрывают требования пациента и его склонность считать себя ущемленным. Для пациента они хороши тем, что не только полностью и удовлетворительно отвечают за его затруднительное положение, но и работают как волшебная палочка, когда требуется не замечать тот простой факт, что, по каким бы то ни было причинам, он действительно тратит слишком много денег. Прямо заявить о фактах, назвать лопату лопатой, зачастую невозможно для невротика, раздираемого гордостью и презрением к себе. Конечно, последствия сказываются незамедительно: банковский счет тает, долги растут. Он в ярости на банк, который вежливо сообщает о состоянии его счета, в ярости на друзей, которые не хотят давать в долг. Когда дела становятся совсем плохи, он ставит отца и друзей перед фактом и шантажом или уговорами вынуждает их прийти ему на выручку. Он не усматривает простейшей связи между его неприятностями и непомерными тратами. Он дает зарок на будущее, который вряд ли чего-то стоит, потому что он слишком озабочен тем, чтобы оправдать себя и обвинить других, и в реальности не имеет в виду того, что планирует. До его сознания так и не доходит очевидная мысль, что финансовая нерасчетливость – его проблема, которая по-настоящему затрудняет его жизнь, и что, следовательно, от него зависит ее решение.

Приведу еще одну иллюстрацию того, насколько невротик может быть слеп к последствиям своих проблем или своих действий: человек с бессознательным убеждением, что его не касается обычная причинно-следственная связь, вдруг осознает свое высокомерие и мстительность. Как следствие, других возмущают его качества, но он просто этого не видит. Если кто-то и высказывает недовольство, то для него это неожиданный удар, он считает себя обиженным и часто демонстирирует редкую проницательность, находя невротические факторы в других, которые заставляют их возмущаться его поведением. Он ни во что не ставит все представленные доказательства. Он считает это попыткой других рационализировать их собственную вину или уход от ответственности.

Эти иллюстрации, хотя и типичные, все же не показывают и малой доли способов уйти от ответственности за себя. Мы уже имели с ними дело, когда говорили о способах сохранить лицо и спастись от атак ненависти к себе. Были примеры того, как невротик щедро распределяет ответственность на всех и вся, кроме себя, как он делается отстраненным наблюдателем над собой, как искусно он отстраняет себя от своего невроза. В результате его реальное Я значительно ослабевает или отдаляется все больше. Если, например, он отрицает, что бессознательные силы являются частью его личности, они могут стать для него загадочной, пугающей до безумия властью. Такие бессознательные увертки ослабляют его контакт со своим реальным Я, в результате человек все больше становится беспомощной добычей своих бессознательных сил, и тем больше у него настоящих причин их бояться. И напротив, каждый шаг к собственной ответственности за весь свой комплекс заметно добавляет человеку сил.

Более того, уход от ответственности за себя мешает любому пациенту увидеть и преодолеть свои проблемы. Если бы можно было сразу в начале психоанализа определить эту тему, пациент и психоаналитик сэкономили бы массу времени и труда. Пока же пациент отождествляет себя со своим идеализированным образом, он не может и мысли допустить о его неправильности. И если на переднем плане расположилась ненависть к себе, идея ответственности может заставить его окаменеть от ужаса, но никак не извлечь из нее что-то конструктивное. Мы должны помнить, что неспособность отвечать за себя – только одно из проявлений общего отчуждения от себя. Следовательно, бесполезно решать эту проблему до тех пор, пока у пациента не появятся чувства к себе и ощущение себя.

Наконец, когда реальное Я изолировано или сослано, способность к интеграции тоже будет находиться на низком уровне. Здоровая интеграция – свидетельство того, что человек является самим собой, и только при этом условии она может быть достигнута. Если мы являемся собою в достаточной степени, чтобы иметь спонтанные чувства, принимать собственные решения и нести за них ответственность, можно сказать, что мы достигли внутренней цельности и у нее прочная основа. Вот как английский поэт воспел обретение себя (Мэй Сальтон. «Теперь я стала собой», 1948):

 
Все воедино сплавилось и место обрело —
Желанье, действие, молчанье, слово,
Работа и любовь, мой возраст и лицо.
Все перестало нынче жить поодиночке,
Срослось, как корни перед выходом на свет.
 

Отсутствие спонтанной интеграции мы обычно считаем прямым следствием невротических конфликтов. Это так, но нам не понять до конца, какой властью обладают силы дезинтеграции, если мы не рассмотрим порочные круги, которые в этом случае неизбежны. Если обстоятельства складываются так, что мы теряем себя, мы заодно теряем и твердую почву под ногами, стоя на которой есть шанс выпутаться из наших внутренних конфликтов. Их дезинтегрирующая сила заманивает нас в свои силки, где мы барахтаемся беспомощной добычей и вынуждены цепляться за любое спасительное средство. Мы это определяем как невротическую попытку решения, – и невроз, с этой точки зрения, как раз и есть серия таких попыток. Но в этих попытках мы уходим еще дальше от себя, и дезинтегрирующее влияние конфликтов нарастает. Нам теперь требуются искусственные средства, чтобы как-то собрать себя воедино. Орудия гордости и ненависти к себе, пресловутые надо, выполняют новую функцию – защищают нас от хаоса. Их железная рука неусыпно управляет человеком, но, как и при политической тирании, они создают и поддерживают определенный неестественный порядок. Жесткий контроль силы воли и рассудка – еще одна колючая проволока, которой человек пытается связать вместе отдельные части личности. Мы обсудим это в следующей главе, наряду с другими средствами ослабления внутреннего напряжения.

Общее значение этих нарушений в жизни пациента вполне очевидно. Пациент осознает, что не является активным определяющим фактором своей собственной жизни, это вызывает у него чувство глубокой неуверенности, неважно, насколько оно прикрыто компульсивной ригидностью.

Он не чувствует своих чувств, и это делает его неживым, несмотря на всю показную живость. Он не отвечает за себя, и это лишает его внутренней независимости. Вдобавок бездеятельность его реального Я оказывает огромное влияние на развитие его невроза. Именно здесь отчетливее всего видна та грань отчуждения от себя, которую составляет механизм порочного круга. Сам порожденный неврозом, он становится причиной его дальнейшего продвижения. Ибо чем больше самоотчуждение, тем более беспомощной жертвой гордыни становится невротик. Для сопротивления у него иссякает живая сила.

В некоторых случаях нас одолевают серьезные сомнения, не пересох ли этот живой источник энергии вовсе, не был ли постепенно перекрыт к нему доступ? По моему опыту, самое мудрое решение – не выносить приговора. При должном терпении и умении психоаналитика все же получается вернуть реальное Я из ссылки или возродить его к жизни. Например, обнадеживающий факт, если энергия, пусть и недоступная для применения в личной жизни, уходит на конструктивные усилия ради других. Можно и не говорить, что такие усилия характерны и для вполне цельных людей. Но те, кто в объективе нашего интереса, обнаруживают поразительное расхождение между безграничной на вид энергией, которая тратится на других, и недостатком конструктивного интереса или заботы о своей собственной личной жизни. Даже когда они проходят психоанализ, их родственники, друзья или ученики часто получают больше выгоды для себя из их психоаналитической работы, чем они сами. Тем не менее, как врачи, мы придерживаемся факта, что они сохранили свою заинтересованность в своем росте, пусть она и вынесена жестко вовне. Однако развернуть их интерес обратно, к самому себе, может оказаться не так легко. Против конструктивных перемен в них брошены не только грозные силы, но и они сами тоже не слишком горят желанием таких перемен, поскольку направление стремлений вовне создает подобие равновесия и дает им чувство собственной значимости.

Роль реального Я обозначается яснее, когда мы сравниваем ее с фрейдовской концепцией Эго. Хотя я исходила из совершенно других предпосылок и шла совершенно другим путем, похоже, пришла к тем же результатам, что и Фрейд, возведший в постулат слабость Эго. Вполне верно, что в теории есть очевидная разница. Для Фрейда Эго – работник, который обременен обязанностями, но не имеет права на инициативу и лишен исполнительной власти. Для меня реальное Я – источник эмоциональных сил, конструктивной энергии, обладающий властью направлять и судить. Но, делегируя реальному Я все эти возможности и считая, что все они осуществляются у здорового человека, спросим, велика ли разница между моей позицией и позицией Фрейда, если речь зашла о неврозе? Разве имеет значение для практических целей – Я стало слабее, оно парализовано или просто «пропало из виду», увлеченное невротическим процессом, с одной точки зрения, или, с другой точки зрения, по сути своей не является конструктивной силой?