Текст книги "Прекрасная Отеро"

Рассказ Джозефа Куна

«Я совсем не ожидал, что воспоминания этой высокомерной старухи вынудят меня участвовать в этом шествии призраков. Но она не может избавиться от этого, внезапного нашествия. Это бесконечная вереница лиц, любовников, соперниц – в общем, процессия ее грехов. Я же, напротив, не совершал вместе с ней никаких прегрешений. Совсем наоборот: думаю, даже удержал ее от нескольких. Рискну сказать, что я был ее ангелом-хранителем, или, возможно, блюстителем ее нравственности в то время, когда находился рядом. Ангел, неподвластный ее чарам, никогда не проявивший к ней ни малейшего личного интереса. И может быть, именно поэтому старуха сделает все возможное, чтобы избежать встречи со мной. Я прекрасно ее знаю: пока Джозеф Кун будет в ее спальне, она станет притворяться, что всецело поглощена кормлением голубей на балконе…

– Калина, ты меня слышишь?

Ни жеста, ни малейшего движения – у нее нет намерения обернуться и взглянуть на старика Куна. Услышав имя «Калина» – так только я ее называл, – она с еще большим увлечением погрузится в свое занятие. Белла расположилась на этом крошечном балконе убогого квартала, словно на веранде «Отель де Пари». Канарейка беспокоится, мечется в клетке, заметив мое присутствие, но Калина сидит совершенно неподвижно. Я вижу ее отражение в стекле открытого окна: на коленях у нее, в складках некогда голубого бархатного халата, стоит блюдечко с крошками. «Ну же, идите сюда, малышки, – говорит она, – балкон Беллы Отеро открыт для вас, добро пожаловать mes belles».[38]38
  Мои красавицы (фр.).


[Закрыть]

Я, Джозеф Кун, стал работать в качестве импресарио Каролины Отеро в 1894 году. Мне рассказывал о тяжелом характере актрисы мой родственник, бывший дирижер оркестра, выступавший в составе ее труппы в Нью-Йорке, но я был экспертом в общении с подобными женщинами. Все артистки такие, даже совсем бесталанные. На самом деле управляться с ними довольно просто: достаточно не обращать внимания на их капризы и ни в коем случае не влюбляться в них. Должен сказать, что благодаря этим элементарным мерам предосторожности мой – исключительно профессиональный – союз с Калиной оказался доходным. Я заключал с каждым разом все более выгодные контракты, не отвлекаясь на светские глупости, а она пела и танцевала. Публика заполняла театры, вот и все. Я познакомился с ней, когда она вернулась в Париж после первой поездки в Россию: к тому времени она уже сделала большие успехи на сцене. Не могу сказать, что Калина обладала особым талантом, но я принадлежу к числу тех немногих профессионалов, которые считают, что не только необыкновенная красота и «блеск жемчуга на бедрах» делали ее неотразимой. Отеро обладала удивительной способностью так исполнять танцы, неистовые и иногда даже дикие, что казалась очень талантливой. Зачем нам обманывать себя? Это умение стоит больше, чем утонченное искусство, которое способны оценить лишь немногие избранные. В те времена неумеренность была в моде, и то, что показалось бы смешным сегодняшнему зрителю, вызывало тогда всеобщее восхищение. В ту эпоху восторгались дерзкими и любившими демонстрировать свое тело женщинами, такими, как моя Калина. Они были богинями, двуликими Янусами, одно лицо которого обращено к пороку, а другое – к красоте.

Когда мы познакомились, Калине было уже двадцать пять лет. Во Франции недавно прогремело дело Дрейфуса, вызвавшее разлад в стране, продолжавшийся двенадцать лет. Но несмотря на то что ужасная «реальность» стучалась в двери, легкомысленный Париж продолжал развлекаться. Грозовая тучка, предвещавшая столько перемен, не смогла остановить это веселье, так что все оставалось по-прежнему: танцевали, курили опиум и пили абсент. Не помню, каким образом, но через несколько месяцев нашей работы вместе мне удалось соблазнить Калину идеей мирового турне. В то время ее роман с князем Монако был в самом разгаре, но сам князь воспринимался как фигура незначительная для такой амбициозной женщины, как Калина. «В конце концов, дорогая, – сказал я ей, – что значат десять квадратных километров по сравнению с просторами Австралии или Египта? Эта средиземноморская песчинка останется на том же месте, когда ты вернешься сюда, покорив полмира, уж в этом можешь не сомневаться». Она согласилась, и я взялся за дело. Я знал, что на Отеро как на артистку большой спрос. Если в России и во Франции она приобрела известность своими скандалами, то Кун должен был добиться, чтобы на другом конце света заблистало ее искусство. И мне это удалось. Несмотря на ее капризы и манеру оправдывать эксцентричные выходки «испанским темпераментом», Джозеф Кун сумел укротить Беллу Отеро. Без ложной скромности могу похвастаться; что во время нашего пребывания в Австралии, используя то строгость, то лесть, я добился, что она стала вести себя как настоящий профессионал. Под моим надзором не было ни скандалов, ни «частных выступлений», ни тайных любовников, оставлявших драгоценности под подушкой, – только искусство. Правдивость моих слов легко проверить: о ее – вернее, моем – успехе писали тогда многие газеты».

Не оборачивайся, Гарибальди, притворись, будто ты его не заметил. Давай лучше будем смотреть на птиц и на то, что происходит перед балконом. Готова поклясться, что где-то в моей комнате, может быть, рядом с камином, стоит старик Кун в своем вечном рединготе с подметающими пол фалдами. Интересно, его призрак выше ростом, чем тело? Я никогда не могла понять, как в человечке ростом в полтора метра умещалось столько сварливости, столько прусской дисциплины, да еще такой свирепый венгерский нрав. Однако я предпочитаю не смотреть на него. То, чего не видишь, будто бы не существует, даже если это призрак единственного мужчины, которому почти удалось подчинить себе Беллу Отеро. Совершенно невыносимый тип, уверяю тебя. Более равнодушно ко мне в жизни не относился никто, но в то же время именно он помог добиться большого успеха, нужно отдать ему должное. Могу поспорить, что он сейчас стоит там, опершись на выступ камина – уродец метр сорок девять ростом, – и листает мой альбом, чтобы убедиться, что я храню вырезки из газет, посвященные организованному им турне.

«Браво, вот они! Калина сохранила свидетельства наших успехов. Газеты такие старые, что текст едва можно прочесть, но хруст этой бумаги звучит для меня как музыка богов. Прекрасные были времена, когда Кун превратил Отеро почти в свою собственность. В марионетку, в безвольную красивую куклу – ведь это я двигал ее нити за сценой. Скажите: мог ли желать большего счастья сын лилипута, чем управлять столь прекрасным телом? Получив такую возможность, я – как вы понимаете – сделал все, чтобы стать самым ловким и искусным кукловодом. Например, в программу выступления в Австралии я решил включить все типично андалусские номера, имевшие особый успех в Европе и Нью-Йорке. Я начинил спектакль банальными, но эффектными испанскими танцами, озорными песенками на севильские мелодии, увеличил количество шествий тореадоров и красноречивых движений бедрами, которые Белла исполняла мастерски. Думаю, мне удалось извлечь максимальную выгоду из присущих Калине качеств – высокомерия и чувственности, сводивших с ума мужчин. Но это было не все. Чтобы довести создание своих рук до совершенства, я добавил некоторые полезные ингредиенты: вернул из небытия титул графини, сыгравший столь благоприятную роль во время выступления в Америке, и госпожа графиня произвела фурор. Через несколько месяцев благодаря нашему успеху мне удалось добиться чуда и сделать ее покорной, послушной мне во всем, хотя – должен признать – это было совсем не легко.

Сначала Белла попыталась соблазнить меня, как поступала со всеми мужчинами, но все ее ухищрения оказались бесполезными. Потом, убедившись в своем поражении, она стала смеяться надо мной: оскорбляла меня, проводила рукой по моей спине, будто я не только маленького роста, но еще и горбатый, и повторяла, что «прикосновение к горбу карлика» приносит ей удачу. А порой Калина просто давала волю своему ужасному характеру, но я по-прежнему оставался невозмутимым. Куну прекрасно было известно, что равнодушие – единственное надежное оружие в отношениях с красивыми женщинами. Кроме того, у меня было важное преимущество перед Калиной: старик Кун распоряжался деньгами. Ничто не выходило из кассы без моего ведома. И надо сказать, что с этим никогда не было каких-либо проблем. В то время, когда я был ее импресарио, она еще не была отравлена страстью к игре и, как все девочки, родившиеся в бедности, не склонна к расточительности. Мне везло, я знаю, но в то же время я был очень ловок. не тратя денег впустую, но и не скупясь на расходы дл придания блеска нашему предприятию, я весьма улучшил качество представлений. Великолепные костюмы, лучшие дирижеры, танцовщики, гитаристы… И случилось чудо: гастроли Беллы Отеро прошли с триумфом. В Австралии она добилась – мы добились – огромного успеха. Это был мой успех…

«Андалусская графиня, – перечитываю я в истрепанном альбоме с вырезками то, что написала тогда сиднейская газета «Ньюз», – в течение двух часов исполняла самые экзотические танцы, когда-либо виденные на этом континенте». А вот еще один комментарий, сделанный другой газетой, чье название стерлось за долгие годы: «Несколько дам и джентльменов посетили графиню после выступления, чтобы предложить ей гостеприимство всего города».

Великолепно, действительно великолепно! Верно, что смерть лишает нас всех человеческих чувств – страха, счастья, желаний, радости, беспокойства… Кроме того, она освобождает нас от тщеславия, потому что мы, мертвые, всего лишь тени. Но есть чувство – одно-единственное, – которое никогда не исчезает. Я имею в виду ощущение, что по крайней мере один раз в жизни ты был богом. И я действительно был им, уверяю вас. Разве не бог – тот кукловод, неизвестный артист, держащий в своих руках невидимые нити? Безусловно, это так, поэтому мой дух даже после смерти не может забыть, что какое-то время (не очень долгое, это правда, но так всегда случается с самыми сильными ощущениями) пальцы Джозефа Куна обладали божественной властью двигать нити, заставлявшие танцевать Отеро, красивейшую женщину своего времени, мою Кароли… О нет, мою Коломбину!»

Согласно свидетельствам, Джозефу Куну действительно удалось добиться многого – в течение тех месяцев, пока длилось австралийское турне, Каролина посвящала себя исключительно театру. Никто, и менее всего Отеро, не может объяснить, как он сумел навязать свою волю женщине, которая, попав в привилегированный мир, приобрела неукротимый нрав, подогреваемый ее знаменитым «испанским темпераментом». Возможно, успех Куна был обусловлен не столько его тактикой равнодушия и искусством подчинения, сколько тем обстоятельством, что Каролина находилась очень далеко от знакомых мест, в буквальном смысле на краю света. Как бы то ни было, необходимо признать что в отличие от Джургенса Куну удавалось управлять Каролиной Отеро, по крайней мере до прибытия в Египет, Там, на последнем этапе, чисто профессиональный стиль турне не был сохранен – Джозеф Кун оказался не в силах предотвратить краткий роман Беллы с хедивом. Это была единственная неудача Куна, вызванная не сбоем в его авторитарной системе, а исключительно профессиональным честолюбием.

По прибытии в Каир Кун обнаружил, что с ними заключил контракт вовсе не театр и не какой-нибудь импресарио, а сам хедив Аббас, красивый молодой человек, получивший французское образование. Он только что унаследовал престол от своего отца и жил в великолепном загородном дворце, охраняемом военными. «За нами рано пришли, – рассказывает Белла, – и привели во дворец, где нас принял сам Аббас. Мы дали представление, после чего хедив приказал всем гостям и труппе удалиться, в том числе и старику Куну. О, это было незабываемо: я провела с ним три дня, и на прощание ой подарил мне самый восхитительный перстень, какой «когда-либо видела. Это был огромный чудесный бриллиант примерно в десять карат с двенадцатью жемчужинами вокруг. Он стоил, наверное, миллион франков».

Это было единственное «частное выступление», данное Отеро во время турне: Кун как импресарио не мог отказаться от контракта, хотя он и был заключен с частным лицом. Все остальное время Белла была покорна своему кукловоду, однако, вернувшись в Париж, первым делом отказалась от его услуг. «Он распугивал моих клиентов, – заявила она однажды и небрежно добавила: – Но для меня это не имело тогда большого значения. В то время я была не слишком расточительна и мне не нужны были огромные доходы, как потом, когда я увлеклась рулеткой».

Колесо вертится

После смерти Беллы Отеро несколько газет написали, что в день ее похорон кто-то неизвестный прислал на кладбище Ниццы венок с надписью: «Колесо вертится». Однако некоторые из присутствовавших на погребении, с которыми мне удалось поговорить, утверждают, что такого венка там не было. Жаль, если так, потому что эти слова могут служить прекрасным символом жизни Каролины Отеро, где богатство и стремление состязаться с судьбой привели ее к нищете, а потом и к смерти в одиночестве.

Но как же эта страсть овладела Отеро? Что заставляло ее даже в зените славы превращаться перед игорным столом из гордой, холеной дамы – по описанию одного свидетеля – в «женщину с напряженными чертами лица, растрепанными волосами, судорожно сжатыми кулаками и покрасневшими от постоянного смотрения на зеленое сукно глазами». Мне бы очень хотелось заявить что я сумела обнаружить причину, разгадать, почему девушка из бедной семьи, коллекционировавшая в первое время украшения и берегущая деньги, превратилась в женщину, способную проиграть до 700 000 франков золотом за одну ночь. Но, к сожалению, мне это не удалось.

В мемуарах Отеро объясняет возникновение этой страсти уже упоминавшимся в этой книге случаем, когда несколько фишек, оставленных по ошибке на красном, принесли ей выигрыш в 150 000 франков, – будто бы этот Цвет выпал двадцать три раза подряд. Белла упоминает, что это происшествие случилось с ней в юности, когда она была замужем за неким бароном Гилермо. Однако этот барон никогда не существовал, и, согласно документам, Каролина Отеро умерла, так и не будучи никогда замужем. Если любовь к игре действительно проснулась в ней после удачи этого рода, то подобный случай, Должно быть, произошел с ней, когда рядом находился Другой персонаж, имя которого она предпочла скрыть. В самом деле, такое могло произойти когда угодно. «Бель эпок» полна историй о казино и карточной игре с безумными ставками. Это был золотой век Случая, и игра составляла непременную часть досуга привилегированных классов. В Париже процветали подпольные игорные дома, намного более привлекательные, чем легальные: там можно было выиграть (или потерять) целое состояние. К тому же жажда постоянно испытывать судьбу прекрасно соответствовала духу эпохи, так же, как дуэли, самоубийства и романтическая мода обожать куртизанок и осыпать их подарками.

И наряду с этими нравами повсюду мелькало весьма почитаемое в то время слово «честь». Эта добродетель, считающаяся почти нелепой в наши дни, была вознесена в сознании общества начала XX века до апогея; и вполне возможно, что именно этим вызвано ее обесценивание ныне. Отстаивая свою честь, люди дрались на дуэли. Мужчины порой стрелялись, а женщины травили себя ядом, оказываясь в безвыходных ситуациях, дабы не опорочить свое имя. Честь также предписывала спокойно воспринимать все удары судьбы. Человек невозмутимо выигрывал и так же невозмутимо отходил от стола, проиграв состояние. Таково было подобающее, «достойное» поведение, пусть даже потом несчастный вынужден был покончить с собой, или прожить в нищете до преклонных лет, как Белла Отеро.

Игра в «бель эпок» превратилась в настоящий фетиш, которому поклонялись и мужчины, и женщины. Были времена, когда сезон привлекал состоятельных людей на такие курорты, как Карлсбад. Тот, кто читал «Игрока» Достоевского, легко может себе представить царившую там атмосферу и «это постоянное выражение алчности и нетерпения на лицах, сотнями осаждавших зеленый стол».

Осенью излюбленным местом игроков был Лазурный берег. Там можно было – на выбор – проматывать свое состояние в казино в Каннах, в «Ле Руль» в Ницце или с еще большей изысканностью – в казино Монте-Карло, принадлежавшем хорошему другу Каролины, которого она называла mon Albert.

Возможно, именно mon Albert ввел Беллу Отеро в мир игорных домов, по крайней мере даты это подтверждают. Известно, что до 1894 года – во время первого пребывания в Америке, турне по Европе и поездок в Австралию и Египет – Белла очень бережно относилась к деньгам. Однако, вероятнее всего, ее «падение» не было следствием того случая с фишками, оставленными на красном. И вряд ли это было связано с влиянием какого-то конкретного человека: эта страсть росла в ней постепенно, почти незаметная поначалу. Некоторые говорят, что Каролина начала играть в Санкт-Петербурге, а потом эта страсть захватила ее после знакомства с Альбертом Гримальди и посещения Монако. Однако маловероятно, что это было действительно так. Ни один гражданин Монако, включая и его высочество, не имеет права играть в собственном казино. По-видимому, это был более медленный процесс, начавшийся с развлечения, когда Белла ставила фишки, подаренные ее спутниками, и превратившийся к 1900 году в настоящую страсть, заставившую ее увеличить количество любовников, чтобы покрывать расходы.

Во многих статьях, особенно в написанных по случаю ее смерти, приводились две фразы, которые Белла часто повторяла. С большой долей цинизма, как всегда, когда вынуждена была говорить о чем-то неприятном, она заявляла: «Настоящая страсть – это когда забываешь обо всем, когда забываешь о самом себе, и это ощущение дала мне только игра; для меня существуют два ни с чем не сравнимых удовольствия: выигрывать и терять».

Вторая любимая фраза обозначает всю ее жизненную философию: «Я была рабыней своих страстей, но мужчины – никогда».

Игрок

Для тех, кто любит психологические аргументы, существует несколько различных теорий о том, как рождается страсть к игре. Одна из них, достаточно распространенная, утверждает, что заядлые игроки – мазохисты, получающие удовольствие от проигрыша. Согласно другим теориям, женщины, ставшие в детстве жертвой насилия, как Отеро, становятся легкой добычей этой страсти, потому что она помогает заглушить никогда не покидающий их ужас, скрывать его под столь же сильным потрясением, вызываемым игрой. Некоторые говорят, что многие проститутки фригидны, что им необходимо заменять любовное наслаждение, которое они неспособны испытать, состоянием азарта.

Я же считаю, что все перечисленные факторы действительно могли повлиять на сдержанную и холодную (но не фригидную) Отеро, сделав ее игроком, жертвой азарта. Однако были, наверное, и другие мотивы, так как жизнь человека подвержена влиянию многих людей и обстоятельств. Возможно, Каролине, которой не пришлось прилагать больших усилий на пути к цели, захотелось помериться силами с более крепким противником, чем легко побеждаемые ею мужчины. Кроме того, известно, что людей, осмеливающихся наклониться над бездной – будь то алкоголь, авантюра, несчастная любовь или игра, – захватывает головокружительный вихрь, увлекающий все ниже и ниже, а в конце концов они обнаруживают, что пути назад уже нет… Это риск ради риска, замкнутый порочный круг, откуда порой не удается выбраться даже очень сильному человеку. Это похоже на паутину – непрочный с виду капкан, который невозможно разорвать. Любопытно заметить, что чаще всего именно сильные, а не слабые бросаются в эту пучину, думая, что смогут справиться. Они ведут себя так, как персонажи книги «Игрок» Федора Достоевского, тоже подверженного этому пороку: сначала они беспечны, потом упорствуют в своей борьбе и, наконец, отдаются во власть неодолимой силы. Осознав безвозвратность пути, они становятся равнодушными. Уже ничто не имеет значения: жертва знает, что спасения нет, и предпочитает течению увлечь себя в водоворот. Заядлый игрок не задает себе вопросов – он слишком занят борьбой с фортуной.

О том, что превратило Каролину Отеро в рабыню порока, который она сама называла «своей единственной страстью», остается лишь гадать, но можно приблизительно подсчитать, сколько денег оставила она в игорных домах. С 1895 по 1948 год, когда, уже окончательно разорившись, Белла вынуждена была продать с аукциона последнее имущество и переехать в скромную гостиницу на рю Де Англетер, она проиграла в казино, особенно в Монте-Карло, сорок миллионов долларов (по курсу того времени). Каждую ночь Белла тратила колоссальные суммы. Первое посещение казино Монте-Карло обошлось ей в три миллиона долларов, но она не довольствовалась игрой только в казино. Каролина делала ставки где угодно, во всех городах, где выступала. Даже в ее парижском доме было маленькое казино, куда она приглашала друзей. Об этих «дружеских встречах», столь непохожих на любовные, Жак Шарль, журналист знаменитой газеты «Жиль Блас», а впоследствии директор парижской «Олимпии», рассказывает в мемуарах:

«В то время Белла Отеро жила в частном отеле на улице Фортуни, где организовывала роскошные вечера. После ужина мы все прошли в зимний сад, где была установлена рулетка. «Ни в коем случае не играйте, – вспоминает Жак Шарль слова Отеро, пожалевшей его молодость, – садитесь за мной, будете моим партнером».

За час, – заключает Шарль, – я выиграл больше, чем получал за целый год работы».

* * *

Пока любовники оплачивали расходы Каролины, у нее был неисчерпаемый источник средств для игры. Но она не жалела и собственных денег. Со временем в сточную канаву рулетки помимо целого состояния наличными попали все драгоценности, полученные от поклонников: колье Марии Антуанетты и другое, принадлежавшее Евгении де Монтихо; ожерелье Леониды ле Бланк; нить черного жемчуга весом два килограмма, подарок восточного принца; диадема с тридцатью бриллиантами в три ряда, чайный сервиз из чистого золота, подаренный царем Николаем; туда же ушли другие ценные вещи – четыре колье из двух бриллиантовых нитей, восемь рубиновых браслетов, несколько сапфиров и бриллиантов, десять рубиновых кабошонов по пятьдесят карат, несколько солитеров и прочие, менее значительные украшения, которые она продала за бесценок. К этому нужно прибавить еще некоторое движимое и недвижимое имущество: дом в Остенде, подарок короля Бельгии Леопольда; другой дом – на Черном море, знак внимания царя Николая II; третий – в Триэле на Сене; яхта, подаренная Вильямом Вандербильтом; маленький отель в Париже и два дома на Лазурном берегу; а еще остров, полученный в дар от японского императора. Та же участь ожидала и двести сорок бриллиантов знаменитого болеро, из которого Картье изготовил Белле колье и лиф: она продала его камень за камнем, оставив себе на память лишь крошечный бриллиантик.

Иногда, особенно в последние годы перед окончательным разорением, у Каролины порой даже не было времени продать свои драгоценности – когда ей сильно не везло в игре, она снимала с себя украшения и кидала их на стол, хотя и знала, что подобная практика запрещена. Об этих трагически-изящных эпизодах рассказывают всяческие истории. Одна из них – вульгарный анекдот о том, как Белла Отеро, уже в зрелом возрасте, будто бы залезла на стул, чтобы выставить на продажу все еще упругий зад. Крупье казино Монте-Карло рассказал, что однажды, проиграв очень большую сумму, Каролина за двадцать четыре часа вернула десять тысяч долларов, обслужив одиннадцать мужчин в «Отель де Пари», находившемся в нескольких минутах от казино. Нескромный крупье добавил с восхищением, что каждый раз Белла отсутствовала за игорным столом не более получаса.

О Каролине Отеро существует столько легенд, что с опаской отношусь к ним, не доверяю и двум последним. Зная, сколько гордости и дерзости в характере Беллы, можно, однако, предположить, что вторая история правдива.

Каролина Отеро, как известно, была способна на скандальные выходки: например, лежать обнаженной на серебряном подносе или взобраться на стол в самом благопристойном ресторане и исполнить вызывающий танец; но она всегда старалась представить это как очередную выходку дерзкой красавицы, потому что, возможна знала, что выглядит несколько вульгарно. Несмотря на пылкие восторги современников, даже недоброжелателей Беллы, описывавших ее как женщину необыкновенной красоты, достаточно взглянуть на фотографии, и становится очевидно, что ей не хватало утонченности, по крайней мере по современным канонам. И все же мне кажется неправдоподобным, что Каролина могла влезть на стул и показать свой зад: одно дело – дерзость и совсем другое – вульгарность. Каролина была гордой женщиной и никогда бы не разрешила себе ничего подобного. Именно гордость позволила разорившейся старухе сохранить достоинство – она предпочла умереть в нищете, но не просить униженно о помощи.

Однако вернемся к ее страсти к игре, потому что есть еще интересные сведения, помогающие понять, как Белла Отеро, одна из богатейших женщин мира, оказалась в убогой гостинице без сантима за душой. Ниже приведены данные, иллюстрирующие ее почти самоубийственную расточительность: Каролина ушла со сцены как раз перед войной 1914 года, в возрасте сорока шести лет, чтобы, по ее словам, finir en beauté – то есть остаться в памяти публики красивой… Тогда она удалилась в Ниццу, в роскошную виллу «Каролина», где у нее были несколько слуг, секретарь и компаньонка. Белла рассказывает, что этот дом принадлежал ей до 1948 года, когда, распродав с аукциона большую часть имущества, она переехала в гостиницу «Новелти» на рю Де Англетер, – как она уверяла, не из-за экономических затруднений, а потому что вилла «для нее была слишком велика». Это тоже неправда. Падение было постепенным и произошло вовсе не в один день. Это утверждают очевидцы, знавшие Беллу в период ее заката, – например, Поль Франк, писатель и журналист, живущий в Ницце. Мне удалось встретиться и поговорить с ним.

Поль Франк – сын драматурга и актера с тем же именем. Его отец был знаменитым (и очень красивым) актером, впоследствии ставшим художественным руководителем «Мулен Руж» и «Фоли-Бержер». Франк выступал вместе с Отеро и даже был ее любовником, что опровергает утверждение, будто Каролину интересовали только знатные и богатые мужчины. «В первую их ночь, – рассказывает с юмором Поль, – отец, по его словам, был так взволнован тем, что держит в объятиях одну из трех самых шикарных женщин Парижа, что оказался не на высоте. Но впоследствии они поддерживали дружеские отношения долгие годы». Поль Франк-младший вспоминает» что в сороковые годы его семья жила по соседству с Беллой в Ницце. Продав виллу «Каролину», Белла, все еще владевшая значительным состоянием, переехала в квартиру по соседству с семьей Франк, в «русском» квартале Ниццы, где после революции в России поселились многие русские. Некоторым из них удалось сохранить состояние, но были и совсем разорившиеся аристократы, вынужденные устраиваться на работу в те же гостиницы; где они прежде останавливались. Среди служащих отелей «Негреско» и «Ле Руль» были настоящие (и фальшивые) графы и графини, князья и даже великие князья, теперь полировавшие ручки дверей или чистившие туалеты.

Более удачливые поселились неподалеку от православного храма на авеню Царевич. В этом районе было немало красивых домов в славянском стиле, где эмигранты и их друзья собирались по вечерам вокруг самовара и играли в карты, вспоминая счастливые давние времена. Дома семьи Франк и Беллы Отеро располагались рядом. Поль Франк-младший, бывший в то время подростком, вспоминает любопытные истории, и передо мной предстает Отеро, лживая женщина с гордым характером. Например, он рассказывает, на какие ухищрения пускалась Белла, чтобы обеспечить себя средствами для игры. «В период бедности?» – спросила я. «Не только тогда, – сказал Франк, – но и в расцвете славы. Мой отец удивлялся тому, что Отеро, разыгрывая невероятную рассеянность, имела обыкновение уносить из гостиниц и ресторанов все серебряные приборы, помещавшиеся в сумочку». Изображая из себя клептоманку, добавляет Франк, она хватала ценные предметы, конечно, мелкие, чтобы их можно было незаметно унести. Сувениры, вазочки, маленькие подносы… Если вдруг ее заставали за этим занятием, Белла, всегда державшаяся с достоинством, с видом оскорбленной невинности отрицала очевидное, произнося ледяным тоном: «За кого вы меня принимаете?» – и возвращала ложечки и солонки на место.

Мелкое воровство… жульничество… даже дешевая проституция – Белла не брезговала ничем ради того, чтобы вновь и вновь испытать ни с чем не сравнимое удовольствие, когда сердце бьется в унисон с подпрыгивающим мраморным шариком. Оставшись совсем без средств, Каролина прожила остаток жизни на небольшую пенсию в шестьсот двадцать пять франков, которую ежемесячно получала от неизвестного (и очень благоразумного) лица: этих денег как раз хватало на сносное существование, и только.